Лена стояла у плиты и механически помешивала соус, когда Игорь вошёл на кухню с телефоном в руке. По его довольному лицу она сразу поняла — ничего хорошего не будет.
— Солнышко, у меня новость! — начал он с интонацией той искусственной бодрости, которой обычно прикрывал что-то неприятное. — Мама звонила. Они с тётей Валей решили встретить Новый год у нас!
Лена выключила конфорку. Повернулась к мужу. Посмотрела ему в глаза и произнесла очень тихо, очень отчётливо:
— Если приедут эти две женщины одновременно, я буду праздновать у подруги.
Игорь расхохотался — нервно, неестественно:
— Ты шутишь, да? Это же мама. И тётя Валя.
— Я не шую. Это ультиматум.
— Какой ещё ультиматум? — Игорь перестал смеяться. — Лена, ты о чём вообще?
Она медленно сняла фартук, аккуратно сложила его и положила на столешницу.
— Восемь лет, Игорь. Восемь лет я улыбаюсь, кормлю, убираю, слушаю, как твоя мама объясняет мне, что борщ должен быть гуще, а я слишком много трачу на косметику. Восемь лет тётя Валя рассказывает всем, как её племянник мог бы жениться на дочке директора завода, но выбрал «девочку из простой семьи». Восемь лет я — официантка на всех ваших семейных праздниках.
— Лена, ну что ты…
— Нет, Игорь. Хватит. В прошлое Рождество я провела шесть часов на кухне, пока вы все сидели в гостиной. Твоя мама ни разу не предложила помочь. Зато нашла время сказать, что у Светки, жены твоего брата, получается «настоящий холодец, не то что у некоторых».
Игорь потёр лицо руками:
— Она не это имела в виду…
— Имела именно это. — Голос Лены стал тверже. — И ты прекрасно знаешь. Но тебе проще делать вид, что ничего не происходит. Проще, чтобы я терпела.
— Они старые женщины, им трудно меняться…
— Твоей маме пятьдесят девять. Тёте Вале — шестьдесят один. Они не древние старухи, неспособные к элементарной вежливости. Они просто считают, что имеют право меня критиковать, потому что я — всего лишь жена. Как прислуга.
Игорь откинулся на спинку стула, и Лена увидела, как в его глазах появляется раздражение:
— И что ты предлагаешь? Сказать маме, что она не приглашена на Новый год?
— Я предлагаю тебе принять мой ультиматум. Если они обе приедут — я уеду к Марине. Она давно зовёт меня встретить праздник вместе.
— Марина? — Игорь скривился. — Эта твоя подруга, которая уже третий раз разводится?
— Эта моя подруга, которая не позволяет мужчинам вытирать об неё ноги.
Наступила тишина. Они смотрели друг на друга, и Лена впервые за много лет не отвела взгляд первой.
— А кто гостям прислуживать будет? — наконец выдавил Игорь, и в его голосе звучало не беспокойство о матери, а возмущение — чистое, неприкрытое возмущение тем, что жена посмела ослушаться.
Лена почувствовала, как её наполняет, не гнев, не обида. Холодное, освобождающее безразличие.
— Это твоя мать, Игорь. Твоя тётя. Твои гости. Решай сам.
Она вышла из кухни, оставив мужа наедине со своими мыслями.
Следующие дни Игорь ходил мрачный. Лена знала, что он не верит в серьёзность её намерений. Он считал это блефом, женской истерикой, которая пройдёт. Каждый вечер он возвращался с работы в ожидании, что она извинится, скажет «ладно, я пошутила», и всё вернётся на круги своя.
Но Лена молчала. Она просто жила своей жизнью — ходила на работу, готовила обычный ужин на двоих, смотрела сериалы. Игорь несколько раз пытался начать разговор, но она вежливо уходила от темы.
Двадцать восьмого декабря он не выдержал:
— Ты действительно серьёзно? Лена, ну это же смешно!
— Смешно? — Она подняла глаза от книги. — Что именно смешно, Игорь? То, что я устала? Или то, что ты только сейчас это заметил?
— Мама уже купила билеты. Тётя Валя везёт свой фирменный пирог. Они едут сюда, к нам!
— К тебе, — поправила Лена. — Они едут к тебе.
— Это наш дом!
— Наш дом, в котором я восемь лет играю роль невидимой служанки. Знаешь, что твоя мама сказала мне в прошлый раз? «Лена, дорогая, ты должна понимать, что главное для женщины — создавать уют». Как будто я не работаю наравне с тобой. Как будто у меня нет своих интересов, своей усталости.
Игорь сжал кулаки:
— Она хотела сделать комплимент!
— Нет. Она хотела поставить меня на место. И ты это прекрасно понимаешь, просто признавать неудобно.
Он ушёл хлопнув дверью. Лена вернулась к книге, но читать не могла. Внутри всё дрожало — от страха, от предвкушения, от странного ощущения свободы.
Тридцатого декабря, ранним утром, Лена достала из шкафа дорожную сумку. Игорь, завтракавший на кухне, услышал характерный звук молнии и замер с чашкой кофе на полпути к губам.
— Что ты делаешь? — Он появился в дверях спальни.
— Собираюсь. — Лена аккуратно складывала вещи: джинсы, свитер, косметичку. — Марина заезжает за мной в обед.
— Лена, прекрати. Это уже не смешно.
— Я не шучу. Никогда и не шутила.
Игорь схватил её за руку:
— Ты не можешь так поступить. Это… это предательство!
Лена высвободилась — резко, но без злости:
— Предательство — это когда ты год за годом смотришь, как твою жену унижают, и не говоришь ни слова. Когда тебе удобнее, чтобы она терпела, потому что так проще. Потому что тогда не нужно ссориться с мамой.
— Моя мама никогда тебя не унижала!
— Игорь, — Лена повернулась к нему, и в её голосе не было гнева, только усталость, — в прошлую Пасху она сказала всем за столом, что хорошо бы мне похудеть килограммов на пять. При всех. А когда я попыталась возразить, ты сказал: «Мама же просто беспокоится о твоём здоровье».
— Ну и что? Она действительно беспокоилась…
— Она меня унизила. И ты встал на её сторону. Как всегда.
Игорь побледнел. Попятился к двери:
— Значит, решено? Ты бросаешь меня в праздник?
— Я не бросаю тебя. Я просто не хочу провести ещё один Новый год, прислуживая женщинам, которые считают меня недостойной их драгоценного сына и племянника.
Она достала из шкафа вечернее платье — тёмно-синее, с открытой спиной, то самое, которое Игорь когда-то назвал «слишком вызывающим». Аккуратно повесила его в чехол.
— Что это? — Игорь уставился на платье.
— Марина пригласила меня на танцы. В ресторане устраивают новогоднюю вечеринку.
— На танцы? — Он захохотал — истерично, зло. — Ты собираешься бросить семью и пойти на танцы, как… как какая-то…
— Договаривай, — Лена остановилась и посмотрела на него в упор. — Скажи, что ты хотел сказать. Давай, Игорь, не стесняйся.
Он замолчал. Отвёл взгляд.
— Я не это имел в виду.
— Конечно. Ты никогда ничего такого не имеешь в виду.
Лена застегнула сумку. Села на кровать, глядя на мужа:
— Знаешь, что самое страшное? Не то, что твоя мама меня не любит. Не то, что тётя Валя считает меня не ровней вам. А то, что ты согласен с ними. Глубоко внутри ты считаешь, что я должна быть благодарна — за то, что ты на мне женился, за этот дом, за возможность обслуживать твою семью. Ты никогда не видел во мне равную.
— Это неправда…
— Правда. Если бы это было не так, ты бы хоть раз встал на мою защиту. Хоть раз сказал своей матери: «Мама, Лена — моя жена, и я прошу говорить с ней уважительно». Но ты ни разу этого не сделал. Ни разу за восемь лет.
В дверях раздался звонок — Марина приехала. Лена встала, взяла сумку.
— Подожди! — Игорь преградил ей путь. — Что я скажу маме? Тёте Вале?
Лена усмехнулась — грустно, без радости:
— Скажи правду. Что твоя жена устала быть прислугой.
Она обошла его и вышла из квартиры, не оглядываясь.
Тридцать первого декабря Игорь метался по квартире в панике. Мать с тётей Валей приезжали вечерним поездом. Он лихорадочно пытался хоть что-то приготовить — нарезал салаты, криво, неумело. Курица в духовке почему-то подгорела с одной стороны и осталась сырой с другой. На столе царил хаос.
В семь вечера раздался звонок в дверь.
— Игорёк! — Мать ворвалась в прихожую с двумя огромными сумками. За ней, чуть более сдержанно, вошла тётя Валя. — С наступающим, сынок! Ой, как пахнет… странно. Что вы готовите?
— Я… сам… — Игорь растерянно смотрел на женщин. — Лены нет.
— Как это нет? — Мать сняла шубу, оглядываясь. — Где она? На работе задержалась?
— Она уехала. К подруге. На праздник.
Повисла звенящая тишина. Тётя Валя первой нашла слова:
— То есть как — уехала? Куда уехала? У тебя гости, семья приехала!
— Она сказала… — Игорь сглотнул, — что не хочет больше прислуживать.
— Прислуживать? — Мать побагровела. — Какое прислуживание? Она жена, мать… ой, то есть, пока не мать, но жена! Это её обязанность — встречать гостей!
— Она сказала, что вы её не уважаете.
— Не уважаем? — Тётя Валя оскорблённо вскинула подбородок. — Это мы-то? Да мы к ней относились как к родной! Всегда старались помочь советом, подсказать, как лучше…
— Подсказать, что она готовит неправильно, одевается неправильно, живёт неправильно, — тихо сказал Игорь, и сам удивился своим словам.
Мать опустилась на стул в коридоре:
— Игорь, я не понимаю, что происходит. Объясни мне.
И он объяснил. Медленно, спотыкаясь, вспоминая фразы Лены, которые раньше пропускал мимо ушей. Про борщ и холодец, про лишний вес и «простую семью», про восемь лет терпения и молчания.
Мать слушала, и лицо её постепенно меняло цвет — от красного к белому.
— Но я же не хотела… я просто хотела помочь. Она такая неопытная была, когда вы поженились…
— Ей было двадцать четыре, мама. Она уже три года работала, снимала квартиру, сама о себе заботилась. Она не была ребёнком.
— Но семейные традиции, домашние дела…
— Она всему научилась. Давно. А ты продолжала относиться к ней как к девочке, которая вечно всё делает не так.
Тётя Валя попыталась вмешаться:
— Игорь, но мы же не со зла! Мы желали вам добра!
— Нет, тётя Валя. Вы желали, чтобы всё было так, как вы привыкли. Чтобы Лена была такой невесткой, какую вы себе представляли. Послушной, безропотной, благодарной.
Он посмотрел на подгоревшую курицу, на кривые салаты, на растерянные лица двух женщин:
— А теперь извините, мне нужно убраться на кухне. И разогреть ужин. Если хотите помочь — буду рад. Если нет — располагайтесь в гостиной.
Мать и тётя переглянулись. Потом, молча, направились на кухню.
Лена стояла у окна в квартире Марины и смотрела на ночной город, утопающий в новогодних огнях. В соседней комнате звучала музыка — Марина собиралась, насвистывая весёлую мелодию.
— Готова сиять? — Марина появилась в дверях в золотом платье, эффектная и счастливая. — Сегодня мы будем танцевать до упаду!
Лена улыбнулась — впервые за много дней улыбнулась по-настоящему:
— Готова.
Она надела синее платье, сделала макияж, посмотрела на своё отражение. Узнала себя — ту, прежнюю, которая смеялась легко и не боялась быть заметной.
В ресторане было шумно, многолюдно, празднично. Марина сразу увлекла её в гущу веселья — знакомила с людьми, заказывала шампанское, шутила. Лена сначала чувствовала себя не в своей тарелке, но постепенно оттаивала.
В одиннадцать к их столику подошёл мужчина — высокий, с седеющими висками и внимательными глазами:
— Простите, я не помешал? Меня зовут Олег. — Представился он Лене. — Я друг хозяина ресторана. Марина, давно не виделись!
Они разговорились. Олег оказался архитектором, недавно вернувшимся из Италии. Он рассказывал о Флоренции, о реставрации старых зданий, и Лена слушала, завороженная. Давно — очень давно — она не разговаривала с мужчиной о чём-то, кроме быта и счетов.
— А чем вы занимаетесь? — спросил он.
— Я экономист. Работаю в консалтинговой фирме.
— О! Значит, вы понимаете в цифрах. Как раз думаю над бюджетом нового проекта — может, посоветуете?
Они проговорили до полуночи. Когда начался обратный отсчёт, Лена вдруг поняла — она счастлива. Впервые за долгие годы по-настоящему счастлива.
Куранты пробили двенадцать. Вокруг кричали, смеялись, чокались бокалами.
— С Новым годом, — сказал Олег, и в его глазах было что-то тёплое, уважительное. — С новой жизнью.
— С новой жизнью, — повторила Лена и подняла бокал.
Она вернулась домой второго января, когда мать и тётя Игоря уже уехали. Квартира была чистой — подчёркнуто, необычно чистой. Игорь сидел на диване и встал, когда она вошла.
— Привет, — сказал он тихо.
— Привет.
Они стояли, глядя друг на друга. Незнакомые, словно впервые встретились.
— Мама просила передать… — он замялся, — просила прощения. Сказала, что многое переосмыслила.
— Хорошо, — Лена кивнула, без особых эмоций.
— Лена, я… я был неправ. Я не видел, не понимал. Думал, что так и должно быть. Что ты просто… ну, что женщины так и живут.
— Да, я поняла.
— Можем мы начать сначала? — В его голосе звучала надежда, почти мольба. — Я постараюсь измениться. Обещаю.
Лена медленно сняла куртку. Прошла в спальню, открыла шкаф. Достала ещё одну сумку — большую.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил Игорь из дверей.
— Я съезжаю. Ненадолго, на месяц или два. Нужно подумать.
— О чём подумать? Лена, я же сказал — я изменюсь!
— Может быть изменишься, — она повернулась к нему. — Но я уже изменилась. За эти три дня я вспомнила, какой была раньше. До того, как стала твоей женой, твоей прислугой, объектом критики твоей матери. Я была человеком. Со своими мечтами, интересами, правом на уважение.
— Ты и сейчас…
— Нет. Не в этом доме. Здесь я — только часть твоей жизни, декорация, функция. Мне нужно время понять, хочу ли я оставаться ею. Или хочу снова стать собой.
Игорь молчал. Потом, очень тихо:
— А если я скажу, что люблю тебя?
Лена улыбнулась — грустно и мудро:
— Тогда я отвечу: любовь — это не только слова. Это уважение, поддержка, защита. Это когда ты видишь в другом человеке не слугу, а равного. Ты любил меня, Игорь. Но ты не уважал. А без уважения любовь — пустой звук.
Она застегнула сумку. Подошла к мужу, поцеловала в щёку — почти по-дружески:
— Если ты действительно изменишься, мы поговорим. Через два месяца. А пока — мне нужно пожить для себя.
И вышла, оставив его стоять посреди их бывшей общей квартиры — растерянного, впервые по-настоящему одинокого.
Лена поселилась у Марины. Записалась на языковые курсы — давно хотела изучать итальянский. Пошла в танцевальную студию. Начала ходить в театр, в музеи — на всё то, на что раньше «не было времени».
Олег иногда звонил — приглашал на кофе, рассказывал о своих проектах. Между ними ничего не было, но было что-то большее — уважение, интерес, ощущение равенства.
Игорь писал сообщения. Сначала часто, потом реже. Звал вернуться, обещал измениться, уверял, что ходит к психологу. Лена читала, но не торопилась с ответом.
Она думала. О себе, о прожитых годах, о том, чего хочет на самом деле. И с каждым днём в зеркале видела всё более счастливое, всё более живое лицо.
Может быть, она вернётся к Игорю — если он действительно изменится, если научится видеть в ней человека.
А может быть, нет.
Но теперь это был её выбор. Не обязанность, не долг, не страх остаться одной.
Её выбор. Её жизнь. Её новый год, который действительно стал новым — во всех смыслах этого слова.
И это было самым лучшим подарком, который она могла сделать себе.
