— Олеж, ты как, сильно устал? — Марина подошла к дивану, на котором муж, раскинувшись, смотрел какую-то передачу про грузовики. Он только что вернулся из очередного своего дальнобойного рейса, пропахший дорогой, соляркой и чем-то ещё, неуловимо чужим, что всегда привозил с собой из этих поездок. На кухне еще стояла недоеденная им тарелка с жареной картошкой, которую она поспешила приготовить к его приезду.
— Нормально, — буркнул он, не отрывая взгляда от мелькающих на экране фур. Рука его лениво потянулась к пачке сигарет на журнальном столике, но, вспомнив, видимо, что в квартире курить он сам себе запретил после её переезда, так же лениво опустил её на подлокотник.
Марина топталась рядом, не решаясь сразу перейти к делу. Деньги. Опять эти проклятые деньги. Она уже несколько дней прикидывала, как бы поделикатнее начать этот разговор. Максиму в школу нужна была новая куртка, из старой он вырос так, что рукава едва прикрывали локти, а Светке – осенние ботинки, прошлогодние совсем развалились. Её зарплата в библиотеке, где она работала на полставки, едва покрывала расходы на продукты да какую-нибудь мелочь для детей, вроде альбомов для рисования или дешёвых конфет.
— Тут такое дело… — начала она, стараясь, чтобы голос не звучал слишком просительно. — Детям бы одежду на осень купить. Максиму куртку, Светке сапожки… Холодает уже.
Олег хмыкнул, даже не повернув головы. На экране какой-то бородатый мужик восторженно рассказывал о преимуществах новой модели тягача.
— М-м-м, — неопределённо промычал он.
Марина подождала, но он молчал, полностью поглощённый телевизором. Тиканье старых настенных часов в прихожей казалось оглушительным.
— Ну так что? — чуть настойчивее произнесла она. — Денег нужно. У меня самой, ты же знаешь…
Вот тут Олег оторвался от экрана. Он медленно повернул голову, и во взгляде его не было и тени той любезности, которой он буквально обволакивал её всего полгода назад, когда уговаривал переехать к нему. Тогда он и про детей говорил, что примет как родных, что всё у них будет общее, и горе, и радость, и кошелёк, разумеется.
— А с чего ты взяла, что я должен их одевать? — спросил он так спокойно, что Марине на мгновение показалось, будто она ослышалась.
Она даже растерянно моргнула.
— Как… с чего? Мы же… ты же сам говорил… мы же семья, Олег. Ты обещал, что… что Максимка и Светка тебе как родные будут.
Его губы скривились в усмешке, которая совсем не шла к его обычно добродушному лицу. По крайней мере, тем добродушным лицом, которое он демонстрировал ей в первые месяцы их знакомства.
— Семья? — он чуть приподнял бровь. — Семья – это я и ты. А у твоих детей, насколько я помню, имеется папаша. Вот пусть он и раскошеливается на курточки-сапожки. Или он уже совсем забыл, что у него потомство имеется?
Марина почувствовала, как к щекам приливает краска. Бывший муж, Андрей, платил алименты, но такие мизерные, что их едва хватало на оплату школьных обедов для Максима. Требовать с него больше было бесполезно – он сам перебивался случайными заработками и давно уже махнул рукой на свои отцовские обязанности, кроме этих формальных выплат. Олег всё это прекрасно знал, они не раз это обсуждали раньше, и тогда он сочувственно кивал и говорил, что теперь-то она может не беспокоиться, он её в обиду не даст, и детей тоже.
— Олег, ты же знаешь ситуацию с Андреем… — начала она, но голос её дрогнул от обиды и подступающего недоумения. — Ты ведь говорил совсем другое. Что мы будем всё вместе…
— Говорил, — легко согласился он, снова поворачиваясь к телевизору, давая понять, что разговор для него окончен. — Мало ли что я говорил. Я тебя к себе взял, Мариша, а не весь твой… выводок на полное довольствие. Ты взрослая женщина, должна была понимать, на что идёшь. Я тебе не благотворительный фонд, чтобы спонсировать всех подряд.
Слова «выводок» и «спонсировать» резанули её по ушам, как тупым ножом по стеклу. Она замерла, глядя на его широкую спину, на то, как он с интересом следит за мельтешением на экране, будто и не было этого короткого, но такого унизительного для неё разговора. Сказка, которую он так умело рисовал, рассыпалась на глазах, обнажая холодный, расчётливый прагматизм. И от этого становилось не просто обидно, а по-настоящему страшно.
Марина стояла как громом поражённая, слова Олега – «выводок», «спонсировать» – гулко отдавались в голове, вытесняя остатки того теплого чувства, которое она ещё пыталась в себе сохранить к этому человеку. Хотелось зажать уши, чтобы не слышать этого, чтобы всё это оказалось дурным сном, но тяжёлый, прокуренный запах его куртки, брошенной на спинку кресла, был слишком реален.
— «Выводок»? — переспросила она, и голос её, до этого робкий, обрёл неожиданную твёрдость, в нём зазвенел металл. — Олег, ты в своём уме? Ты что такое несёшь? Это же дети! Мои дети! И ты… ты ведь сам говорил, что Максимка и Света тебе как родные будут! Ты же помнишь, как ты Макса на плечах катал во дворе, когда мы только познакомились? Как Светке сказки рассказывал, своим этим басом, а она смеялась? Ты же клялся, что никогда не дашь нас в обиду, что мы теперь одна семья, настоящая, дружная! Это что, всё была просто игра? Пустые слова, чтобы… чтобы я быстрее согласилась?
Олег медленно поднялся с дивана. Его крупная фигура, казалось, заполнила собой всё пространство небольшой гостиной. Он сделал пару шагов к ней, и Марина невольно отступила. В его глазах, обычно таких спокойных, сейчас плескалось что-то холодное, расчётливое, чего она раньше никогда не замечала или не хотела замечать.
— А ты что, уши развесила и всему поверила, глупенькая? — усмехнулся он, и эта усмешка была хуже пощёчины. — Мало ли что мужик может наговорить, когда ему баба понравилась. Хотелось, чтобы ты рядом была, чтобы уют в доме появился. А ты что думала, я мечтал оравой чужих спиногрызов обзавестись? Да, угощал конфетами, да, катал на плечах. Мне что, жалко было? Но это, извини, дорогая, совершенно не означает, что я подписался их до восемнадцати лет на своей шее тащить. У них есть отец. Вот пусть он и чешется. А то удобно устроился – алименты копеечные скинул и гуляй, Вася.
Марина почувствовала, как внутри всё закипает. Обида смешивалась с гневом, с горьким разочарованием.
— Да какой из него отец, ты же сам знаешь! — выкрикнула она. — Ты же сам говорил, что он безответственный недоумок, что таких прав родительских лишать надо! Сам же возмущался, что он детям почти не помогает! А теперь что? Удобно стало на него всё перекладывать, да? Так получается?
— А мне какое дело до ваших с ним прошлых разборок? — Олег пожал плечами, и это равнодушное движение окончательно взорвало Марину. — Это твои проблемы, что ты с таким связалась и двоих ему успела настрогать. Я-то тут при чём? Я тебя к себе взял, Маринка. Тебя. Одну. Хотел нормальной человеческой жизни: чтобы дома чисто было, ужин горячий на столе, чтобы баба рядом ласковая была. А что в итоге получил? Вечный детский визг, игрушки эти дурацкие под ногами валяются, и только и слышу: «дай денег», «купи то», «нужно это». Достало!
— То есть, по-твоему, я просто бесплатная прислуга с дополнительной функцией в постели? — её голос дрогнул, но не от слёз, а от клокочущей ярости. — А дети… дети для тебя просто досадное недоразумение, помеха твоему комфорту?
— Ну почему же бесплатная? — Олег криво усмехнулся. — Я же тебя кормлю, крышу над головой даю. Этого мало, по-твоему? А дети… да, дети – это твоя головная боль, Мариша. Не моя. У меня и своих забот по горло, чтобы ещё твоих нахлебников обихаживать.
В этот самый момент из детской комнаты, привлечённые громкими голосами, вышли Максим и Светка. Семилетний Максим шёл первым, пытаясь выглядеть смелым, но его широко раскрытые глаза выдавали испуг. Пятилетняя Светка пряталась за его спиной, крепко вцепившись ручонкой в его футболку, и её маленькое личико было бледным. Они остановились у порога, молча глядя на кричащих взрослых.
Олег резко обернулся на них, и лицо его исказилось от раздражения.
— А этим чего тут понадобилось? — рявкнул он. — Марш к себе в комнату, быстро! Нечего тут стоять и взрослые разговоры подслушивать!
Марина инстинктивно шагнула вперёд, заслоняя собой детей. Её спина выпрямилась, и она посмотрела на Олега таким взглядом, что он на миг даже смутился.
— Не смей на них кричать! — отчеканила она. — Они просто испугались твоих воплей!
— Испугались? — Олег снова усмехнулся, но теперь в его усмешке была откровенная злоба. — И очень хорошо, что испугались! Пусть привыкают, что жизнь – это не вечный праздник с добрым дядей. И что не каждый встречный-поперечный готов их кормить, поить и одевать только за красивые глазки их мамаши. Хватит, нажился я с вами.
Слова Олега, брошенные с такой откровенной злобой и пренебрежением, стали для Марины последней чертой, за которой уже не было ни прощения, ни возможности что-то исправить. Испуганные лица детей, прижавшихся к её ногам, только усилили её решимость. Она больше не чувствовала ни страха, ни растерянности перед этим крупным, разъярённым мужчиной, который ещё недавно казался ей опорой и защитой. Остался только холодный, обжигающий гнев.
— Ах так?! — её голос сорвался, но не от слабости, а от переполнившей её ярости. Она сделала шаг вперёд, прямо на Олега, и он, не ожидавший такой реакции, инстинктивно отступил. — Значит, как со мной спать ночи напролёт, так это ты «хотел нормальной человеческой жизни» и «бабу ласковую»? Так это ты семью создавал? А как детям куртку купить, как помочь им, элементарно не дать замёрзнуть, так они сразу «чужие спиногрызы» и «нахлебники»? Ты что же, думал, я их в детский дом сдам, чтобы тебе, царю, комфортнее жилось?
Олег побагровел. Он явно не ожидал такого отпора от женщины, которую привык считать тихой и податливой.
— А ты чего хотела? — рявкнул он, пытаясь вернуть себе утраченное преимущество. — Что я буду вкалывать на трёх работах, чтобы твоих отпрысков обеспечивать, пока ты в библиотеке пыль с книжек сдуваешь за три копейки? Нет уж, дудки! Я на такое не подписывался!
И тут он произнёс ту фразу, которая, видимо, давно вертелась у него на языке, ту самую, что он готовил для этого момента:
— А я не собираюсь спонсировать тебя и твоих деточек, дорогая ты моя! У них есть отец, вот пусть их и обеспечивает!
— Олег… — хотела что-то возразить ему Марина.
— А ты, если такая умная и самостоятельная, иди и зарабатывай! Покажи, на что способна, кроме как мужикам на шею вешаться!
Марина на мгновение замерла, словно её ударили. Не от самих слов – она уже поняла, к чему всё идёт, – а от той злобы, с которой они были произнесены. Дети, услышав этот звериный рык, ещё крепче вцепились в её юбку. Максим даже тихонько всхлипнул, но тут же зажал рот ладошкой, испугавшись ещё больше разозлить этого страшного дядю.
— Значит, вот так, да? — тихо, но отчётливо произнесла Марина. Она больше не кричала. Её голос стал ледяным. — Значит, всё, что было – ложь? Все твои слова о любви, о семье, о том, что мои дети тебе как родные – это всё был просто спектакль, чтобы затащить меня к себе? Чтобы было кому борщи варить и постель греть?
— А ты как думала? — Олег уже не скрывал своего торжества. Он видел, что сломил её, что она поняла всю безнадёжность своего положения. — На что ты рассчитывала, переезжая ко мне с двумя прицепами? Что я буду всю жизнь на вас горбатиться? Нет, милочка, я не такой тупой. Попользовался – и хватит.
Он развернулся и решительно направился в прихожую. Марина поняла, что он задумал, ещё до того, как он схватил её старенькую дорожную сумку, ту самую, с которой она и дети полгода назад с такими надеждами переступали порог этой квартиры. Он рывком расстегнул молнию и начал швырять туда первые попавшиеся под руку детские вещи – какую-то кофточку Максима, колготки Светки, пару игрушек, валявшихся на комоде.
— Что ты делаешь? — выдохнула Марина, но он даже не посмотрел в её сторону.
— Что делаю? — прорычал он, продолжая своё дело. — Освобождаю свою квартиру от лишнего балласта. Собирайтесь! И чтобы через пять минут духу вашего здесь не было! Проваливайте к своему бывшему! Пусть он вас содержит, раз уж такой плодовитый оказался!
Он грубо запихнул кое-как собранные вещи в сумку, молния с трудом застегнулась. Затем он схватил сумку в одну руку, а другой грубо подтолкнул Марину к выходу.
— Пошли, пошли отсюда, попрошайки! — он не стеснялся в выражениях, чувствуя свою полную безнаказанность. — И чтобы я вас больше здесь не видел!
Марина пыталась упереться, но силы были неравны. Он был гораздо крупнее и сильнее. Дети, испуганно плача, уже не сдерживаясь, цеплялись за неё, пытаясь спрятаться от этого разъярённого человека.
— Не трогай детей! — крикнула она, пытаясь отстранить его руку от Максима, которого он тоже грубо подталкивал.
— Да пошли вы все! — рявкнул Олег, и с силой вытолкал их всех троих на лестничную площадку.
Дверь захлопнулась перед их носом с таким грохотом, что, казалось, задрожали стены. Замок щёлкнул один раз, потом второй – контрольный.
Марина стояла на холодной лестничной клетке, прижимая к себе дрожащих, всхлипывающих детей. Сумка с кое-как набросанными вещами валялась у её ног.
За глухой дверью, обитой дешёвым дерматином, ещё отчётливо донеслось, как последнее напутствие, брошенное с едкой злобой:
— И чтобы духу вашего здесь больше не было, попрошайки!
Марина стояла на полутёмной лестничной площадке, тусклый свет единственной лампочки едва пробивался сквозь пыльный плафон. Запах кошачьей мочи, такой привычный для этого старого подъезда, вдруг показался особенно резким. Она прижала к себе Максима и Светку, которые дрожали всем телом, но уже не плакали – только тихо, судорожно всхлипывали, уткнувшись ей в бока. Внутри у Марины всё похолодело, превратилось в кусок льда. Не было ни отчаяния, ни желания биться головой о стену. Только звенящая пустота и какая-то отстранённая, холодная решимость.
Она опустила детей на холодные ступеньки, сама присела рядом на корточки.
— Тихо, мои хорошие, тихо, — сказала она ровным, почти бесцветным голосом, погладив Максима по коротко стриженым волосам, а Светку – по спутанным косичкам. — Сейчас что-нибудь придумаем. Не плачьте, слышите? Не доставим ему такого удовольствия.
Она достала из кармана старенький смартфон. Пальцы немного не слушались, но она упрямо набрала номер, который знала наизусть, хоть и старалась им не пользоваться без крайней нужды. Номер Андрея, бывшего мужа, отца её детей. Гудки шли долго, и Марина уже начала думать, что он не ответит, как всегда, когда не хотел. Но вот в трубке раздался его сонный, недовольный голос:
— Да? Кто это ещё в такую рань?
Ранью это можно было назвать с большой натяжкой, часы показывали почти семь вечера.
— Андрей, это Марина, — сказала она так же ровно, но с металлом в голосе. — У меня к тебе дело срочное. Очень срочное.
— Марин? Чего тебе? Опять денег на что-то не хватает? Я же алименты вроде перевёл на той неделе, всё по графику.
Его тон, лениво-снисходительный, всегда её раздражал, а сейчас просто взбесил.
— Дело не в твоих копеечных алиментах, Андрей! — отрезала она. — Дело в твоих детях! Нас только что вышвырнули на улицу. Меня и твоих детей, Максима и Светку. Из квартиры Олега. Тот самый Олег, который, по твоим словам, должен был стать для них новым папой.
На том конце провода повисло молчание, потом Андрей хмыкнул.
— Вышвырнули? Ну, чего и следовало ожидать, Маринка. Я же тебе говорил, что он мутный тип. Сама виновата, что повелась на его сладкие речи. Куда ты смотрела, когда к нему с детьми переезжала? Головой думать надо было!
Марину буквально затрясло от этих слов.
— Я?! Я виновата?! — закричала она в трубку, забыв о своём решении не доставлять Олегу удовольствия. Дети снова испуганно вздрогнули. — Да ты… ты хоть понимаешь, что говоришь, гад? Твои дети сейчас сидят на грязной лестнице и мёрзнут, а ты мне про мою вину рассуждаешь! Вместо того чтобы спросить, где мы и что с нами, ты меня же и обвиняешь!
— А что я должен был спросить? — голос Андрея стал раздражённым. — Чем я тебе помогу? У меня своих проблем выше крыши. И денег у меня лишних нет, чтобы твои косяки исправлять. Ты сама эту кашу заварила, ты её и расхлёбывай.
— Значит, так, да? — Марина чувствовала, как к горлу подступает спазм от ярости и бессилия. — Тебе совершенно наплевать на собственных детей? Они тебе не нужны? Олег правду сказал: ты их отец и ты должен их обеспечивать! Так обеспечивай, чёрт тебя дери! Приезжай и забирай их! Или хотя бы денег дай, чтобы я могла снять им угол какой-нибудь на первое время!
— Ишь ты какая прыткая! — Андрей откровенно издевался. — Забирай, обеспечивай! Я свои обязанности выполняю – алименты плачу. А остальное – твои проблемы. И нечего мне тут истерики закатывать. Разбирайся сама со своими хахалями. И не звони мне больше с такими претензиями, поняла? У меня своих дел хватает, без твоих семейных драм.
В трубке раздались короткие гудки. Андрей просто повесил трубку.
Марина медленно опустила телефон. Она сидела на холодных ступеньках, глядя перед собой невидящим взглядом. Две захлопнутые двери за один вечер. Два мужчины, которым она когда-то верила, которым родила детей или доверила свою жизнь, с такой лёгкостью отмахнулись от неё и от её детей, как от назойливых мух. Максим тихонько потянул её за рукав.
— Мам, а мы куда теперь пойдём? — спросил он тоненьким голоском, в котором звучал неподдельный детский ужас.
Марина посмотрела на его испуганное лицо, на заплаканные глазки Светки. Лёд внутри неё не растаял, но к нему добавилась какая-то жгучая, отчаянная злость на весь мир, на этих мужчин, на собственную глупость. Она резко поднялась.
— Пойдём, — сказала она твёрдо, подхватывая сумку. — Куда-нибудь пойдём. И мы им ещё покажем, гадам этим!
