— Коль, ты дома? Я записала Макса! Представляешь, у них окно освободилось!
Голос Даши, звонкий и полный неподдельного счастья, влетел в квартиру раньше неё самой. Она захлопнула дверь и, не снимая куртки, прошла в комнату, на ходу вытаскивая из кармана маленькую картонку — визитку частной ортодонтической клиники. Этот крошечный прямоугольник был для неё дороже золота. Год.
Целый год она вкалывала на двух работах, отказывая себе в элементарных вещах, складывая каждую свободную копейку в заветный конверт, чтобы подарить сыну ровные зубы и уверенность в себе, которой так не хватало ей самой.
И вот сегодня всё сложилось: лучший доктор в городе, очередь на полгода вперёд, и вдруг — звонок. Кто-то отказался, освободилось место. Через три недели. Эта победа ощущалась почти физически, тёплой, пьянящей волной разливаясь по телу.
— Коль, ты слышишь? У нас получилось! — она вошла в комнату и замерла на пороге.
Слова застряли в горле. Мир сузился до одной точки. На месте их старенького, гудящего, как трактор, компьютера, который Коля постоянно обещал «проапгрейдить», стояло нечто. Чёрный, угловатый монолит из стекла и металла, который дышал и переливался всеми цветами радуги.
Агрессивная, ядовито-зелёная подсветка сменялась синей, потом красной, пульсируя, как сердце какого-то инопланетного хищника. В кресле, спиной к ней, сидел Коля. На его голове красовались новые, массивные наушники, из-под которых доносился глухой грохот взрывов и пулемётные очереди. Он слегка покачивался в такт происходящему на экране, и даже со спины было видно, какой блаженной, детской улыбкой сияет его лицо.
Даша стояла неподвижно. Холод, начавшийся где-то в районе солнечного сплетения, медленно пополз вверх, замораживая кровь в жилах. Счастье, которое переполняло её минуту назад, испарилось, будто его и не было. Она сделала несколько шагов вперёд и положила руку ему на плечо.
Он вздрогнул от неожиданности и с недовольной гримасой сорвал с головы наушники.
— Даш, ты чего пугаешь? Я тут катку тащу…
Его взгляд был расфокусированным, ещё целиком погружённым в виртуальный бой. Он посмотрел на неё, потом на то, на что смотрела она — на новый системный блок. Его лицо мгновенно изменилось. Блаженная улыбка сползла, сменившись напряжённой, виноватой миной.
— Откуда? — голос Даши был тихим, лишённым всяких эмоций. Карточка ортодонта в её руке вдруг стала невыносимо тяжёлой.
— А… это… Тут вариант подвернулся, понимаешь? С огромной скидкой. Я не мог упустить, — он начал тараторить, избегая смотреть ей в глаза. — Это же инвестиция, по сути! Я теперь смогу стримить, может, даже зарабатывать на этом! Старый-то совсем разваливался, ты же знаешь.
Он говорил быстро, сбивчиво, как ребёнок, пойманный на краже конфет. Каждое его слово было ложью, завёрнутой в ложь. Даша не перебивала. Она просто смотрела на него, и её взгляд становился всё твёрже, всё холоднее. Она видела, как бегают его глаза, как он нервно теребит провод от наушников.
— Сколько? — снова спросила она, и этот вопрос прозвучал, как удар хлыста в абсолютной тишине комнаты, которую нарушало только гудение кулеров новой «инвестиции».
— Ну… я немного потратился, да, — промямлил он, окончательно сдувшись под её взглядом. — Но я всё верну, Даш! С первой же зарплаты начну откладывать, честно!
Она сделала ещё один шаг, приблизившись к столу. Она наклонилась и провела пальцем по гладкой, холодной поверхности нового корпуса. Потом выпрямилась и посмотрела ему прямо в зрачки.
— Коля. Деньги. На зубы Максу. Где они?
Он молчал. Он просто сидел, вжав голову в плечи, и не мог выдавить из себя ни слова. И в этой его трусливой тишине, в его отведённом в сторону взгляде она увидела ответ. Ответ, который превратил её сердце в кусок льда.
Она всё поняла. И тот год её жизни, сотни часов унизительной подработки, её стёртые в кровь ноги и вечный недосып — всё это сейчас стояло на столе, светилось идиотскими зелёными огоньками и пахло новым пластиком.
Тишина, нарушаемая лишь назойливым гулом дорогих вентиляторов, давила на уши. Коля, почувствовав, как ледяной взгляд Даши проникает, казалось, в самую его душу, наконец не выдержал. Он дёрнулся, словно очнувшись, и попытался спасти положение единственным известным ему способом — потоком бессвязных, жалких оправданий.
— Даш, ну ты послушай! Мы всё равно бы не успели собрать всю сумму к сроку! Я просто… я взял то, что было, а остальное мы бы добрали. Я бы занял, нашёл подработку! Этот комп — он как удочка, понимаешь? Я буду стримить, люди будут донатить, и я всё верну вдвойне! Это же вложение в будущее нашей семьи!
Он говорил и сам, кажется, верил в эту чушь. Верил, что можно заменить реальный, осязаемый результат её годового труда на призрачные обещания о будущих заработках на видеоиграх. Он смотрел на неё умоляюще, как провинившийся щенок, надеясь, что она, как и всегда, вздохнёт, простит и возьмёт решение проблемы на себя. Но он смотрел уже на другого человека. За те несколько минут, что она стояла на пороге, в ней что-то безвозвратно сломалось. Та Даша, которая верила, надеялась и прощала, умерла.
Её губы дрогнули, но не от слабости. Это была судорога, предвещающая извержение. Год её жизни. Год, когда она засыпала на ходу в метро после смены в больнице, чтобы потом ехать в ночной магазин раскладывать товар.
Год, когда она ела самый дешёвый творог, потому что на мясо для сына и мужа уходили последние деньги. Год, когда она штопала свои единственные джинсы, потому что покупка новых была непозволительной роскошью. Весь этот год сейчас стоял на столе и нагло переливался светодиодами.
— Да как ты мог потратить все деньги, которые мы год откладывали сыну на ортодонта, на эту свою идиотскую железяку, пока я вкалывала на двух работах!
Это был не крик. Это был рёв раненого зверя, вырвавшийся из самой глубины её души. Громкий, хриплый, полный такой боли и ярости, что Коля физически вжался в кресло. В этом крике было всё: бессонные ночи, ноющие ноги, унижение от подработок и горькое, едкое осознание предательства от самого близкого человека.
И тут же она замолчала. Яростный огонь в её глазах сменился холодным пламенем стали. Она больше не собиралась тратить на него слова. Ни одного. Она молча, с какой-то пугающей решимостью обошла стол. Коля смотрел на неё, не в силах пошевелиться, его рот был полуоткрыт. Он не понимал, что будет дальше. Она опустилась на колени за столом, в клубок проводов, и её руки начали действовать.
Щёлк. Она с силой вырвала толстый кабель питания. Разноцветная подсветка, пульсирующая на корпусе, мгновенно погасла, и «инопланетный хищник» умер, превратившись в простой кусок чёрного металла. Щёлк. Щёлк. Один за другим она выдёргивала провода из разъёмов — HDMI, USB, сетевой кабель. Каждое движение было резким, точным и окончательным.
— Ты… ты чего делаешь? Даша, прекрати! — залепетал Коля, наконец приходя в себя. Он вскочил с кресла, но не решался к ней прикоснуться.
Она не ответила. Выпутав системный блок из проводов, она обхватила его обеими руками. Тяжёлый корпус не поддавался. Она крякнула от натуги, упёрлась коленями в ножку стола и, собрав все остатки сил, взвалила чёрную железяку себе на плечо, чуть покачнувшись под её весом.
Выпрямилась. Её лицо было бледным, на лбу выступила испарина, но взгляд был твёрд, как гранит. Молча, чеканя каждый шаг, она пошла к выходу из комнаты.
— Ты куда?! Стой! Поставь! Ты его уронишь! — ошарашенно крикнул Коля ей в спину, делая шаг за ней.
Даша остановилась уже в коридоре, у самой входной двери. Она не обернулась.
— Отвезу его на работу, а потом продам на авито, — её голос был ледяным, без единой эмоции, и от этого он звучал страшнее любого крика. — Сколько дадут, столько и будет первый взнос врачу. Попробуешь меня остановить — сына больше не увидишь.
Она повернула ключ в замке, рванула на себя тяжёлую дверь и шагнула на лестничную клетку, сгибаясь под тяжестью его преданной мечты и своей разрушенной надежды. Дверь за ней захлопнулась с сухим, оглушительным щелчком, который эхом прокатился по опустевшей квартире.
Щелчок замка прозвучал в оглушённой тишине квартиры как выстрел. Коля остался один посреди комнаты, которая внезапно стала чужой и враждебной. Он смотрел на осиротевший стол, на змеиный клубок выдранных проводов, валявшихся на полу, и не мог до конца осознать произошедшее. Этого не могло быть. Это был какой-то дурной, абсурдный сон. Даша, его тихая, покладистая Даша, которая годами терпела его увлечения и прощала мелкие слабости, только что вынесла из дома его мечту. Взвалила на плечо, как мешок с картошкой, и унесла.
Первоначальный шок медленно отступал, уступая место чему-то гораздо более горячему и ядовитому. Это было унижение. Чистое, дистиллированное, обжигающее нутро унижение. Она не просто забрала компьютер. Она растоптала его, выставила инфантильным идиотом, поставила на колени. И угроза. Эта последняя фраза про сына, брошенная через плечо, — это был удар ниже пояса, запрещённый приём.
Бессильная ярость начала закипать в его венах. Он заметался по комнате, как зверь в клетке. Кто она такая, чтобы так с ним поступать? Он — мужчина в этом доме! Он работает, он приносит деньги! Да, он потратил общие сбережения, но он бы всё вернул! Он бы придумал что-нибудь! А она… Она просто пришла и всё уничтожила. Отняла его единственную радость, его отдушину, его маленький мир, где он был кем-то значимым, а не просто мужем Даши и отцом Макса.
Его взгляд метался по комнате, ища, за что зацепиться, на чём выместить клокочущую внутри злобу. И он нашёл. На журнальном столике, куда Даша, видимо, бросила её в первом порыве шока, лежала та самая визитка. Маленький прямоугольник дешёвого картона. «Ортодонтический центр “Новая Улыбка”». И под логотипом — торопливый почерк администратора: «Максим К., 14:30, 24-е число».
Коля замер. Вот оно. Её сокровище. Её победа. Символ её годовой каторги и его нынешнего унижения. Он подошёл к столику и медленно, почти торжественно, взял картонку в руки. Он повертел её в пальцах, ощущая гладкую поверхность. Это было не просто напоминание о приёме у врача. Это была её власть над ним. Её «я права, а ты — ничтожество». Она забрала его игрушку, а он заберёт её.
Не раздумывая больше ни секунды, он прошёл на кухню, взял со столешницы зажигалку, которую держал для газовой плиты, и вернулся в комнату. Он сел в своё пустое кресло, положил на стол тяжёлую стеклянную пепельницу. Один щелчок кремня — и над его пальцем заплясал маленький оранжевый язычок пламени. Он поднёс его к уголку визитки.
Бумага нехотя задымилась, потом край почернел, и огонь жадно вцепился в картон. Коля смотрел, как пламя пожирает буквы, как скручиваются в чёрные трубочки фамилия врача и номер телефона. Вот исчезла дата, вот сгорело время приёма. Он держал визитку до последнего, пока огонь не лизнул его пальцы, и тогда бросил обугленный остаток в пепельницу. Он смотрел, не отрываясь, как последний огонёк пробежал по картонке, превращая её победу в горстку чёрного, невесомого пепла.
В этот самый момент в замке снова повернулся ключ. Вернулась Даша. Она, очевидно, отнесла системный блок в машину и вернулась, чтобы продолжить разговор. Она вошла в комнату, и её взгляд сразу упал на него, сидящего в кресле перед пустым столом. Она заметила его странно-торжествующее выражение лица и тонкую струйку дыма, ещё поднимавшуюся от пепельницы.
— Что ты сделал? — её голос был тихим, но в нём уже звенел металл.
Коля криво усмехнулся, кивнув на пепельницу.
— Искала? Поздно. Запись отменяется. Теперь мы квиты. Ты уничтожила мою мечту, я — твою. Всё честно.
Даша медленно подошла к столу. Она заглянула в пепельницу, увидела там бесформенный чёрный комок, и её лицо превратилось в каменную маску. Она подняла на него глаза, и Коля впервые в жизни почувствовал настоящий, животный страх. В её взгляде не было ни ярости, ни боли. Там была лишь пустота и холодная, расчётливая жестокость.
— Ты думаешь, это конец? — прошептала она. — Ты думаешь, ты что-то уничтожил? Ты просто сжёг бумажку, идиот. Ты сжёг год моей жизни. А теперь я уничтожу твою. По-настоящему.
С этими словами она развернулась и вышла из комнаты. Не в коридор, чтобы уйти. А в другую комнату, в спальню. Коля остался сидеть, оцепенев от холода, исходившего от её голоса. Его мелкая, мстительная победа рассыпалась в прах, как и та визитка в пепельнице. Он вдруг понял, что перешёл черту, за которой уже не было ни правил, ни компромиссов. Он разбудил в ней что-то, о существовании чего даже не подозревал.
Через минуту она вернулась. Он услышал её раньше, чем увидел. Тяжёлый, скребущий звук металла по паркету. Она волоком тащила за собой его «идиотскую железяку», оставляя на лаке уродливую царапину. В другой руке она несла его же красный ящик для инструментов, который он так любил и которым так гордился. В нём всё было разложено по своим местам: отвёртки, пассатижи, кусачки, молоток. Его маленький мир порядка и мужской компетенции.
Она дотащила системный блок до центра комнаты и бросила его на пол с глухим, тяжёлым стуком. Потом поставила рядом ящик, открыла его. Звук откидываемой металлической защёлки был похож на взводимый курок. Коля вскочил.
— Даша, не надо… Постой… Что ты задумала?
Она не удостоила его ответом. Опустилась на колени рядом с системным блоком, взяла крестовую отвёртку и методично, без суеты, начала откручивать винты на боковой крышке. Её движения были спокойными и точными, как у хирурга перед операцией. Последний винт поддался, и она отложила крышку в сторону, открывая вид на аккуратно уложенные провода, подсвеченные платы и вращающиеся вентиляторы — всё то, чем он так хвастался, называя это «кабель-менеджментом».
— Даша, я прошу тебя, остановись! Мы поговорим! Я всё исправлю! — его голос сорвался на жалкий писк.
Она взяла из ящика кусачки.
— Вот этот красивый плетёный кабель, — её голос был ровным и бесцветным, словно она вела экскурсию, — это оплаченный месяц аренды нашей квартиры.
С громким, сухим щелчком она перекусила толстый жгут проводов, идущий от блока питания. Подсветка на материнской плате и кулерах дёрнулась и погасла.
— А вот эти две планки оперативной памяти, — она поддела их отвёрткой и с хрустом выломала из слотов, — это продукты на две недели для нас троих.
Она бросила их на пол. Потом её взгляд остановился на самом сердце его машины, на его гордости. Огромная, занимавшая почти треть корпуса видеокарта с тремя вентиляторами. Самая дорогая часть системы.
— А вот эта игрушка… — она провела по ней пальцем. — Это две моих ночных смены в больнице. Двадцать четыре часа на ногах. Двадцать четыре часа запаха хлорки и чужой боли.
Она не стала её выламывать. Она взяла в руки самую длинную отвёртку, упёрлась поудобнее и с силой провела её острым концом по зелёной текстолитовой плате, сдирая дорожки, снося с места крошечные конденсаторы. Звук скрежета металла по кремнию был физически невыносимым, как будто ногтями скребли по стеклу. Коля закрыл глаза, не в силах на это смотреть. Он слышал только хруст, скрежет и её спокойный, размеренный голос, комментирующий казнь.
Когда она закончила, то отбросила отвёртку. Встала, отряхнула колени. Перед ней на полу лежала вскрытая, изуродованная коробка, полная обрывков проводов и сломанного пластика. Его мечта, его «инвестиция», его побег от реальности превратился в груду мусора.
— Зачем? — только и смог выдавить он, глядя на это побоище. Его голос был голосом старика.
Даша посмотрела на него в последний раз. В её глазах не было ни злости, ни удовлетворения. Только бездонная, выжженная пустота.
— Теперь всё, — тихо сказала она и, не оборачиваясь, вышла из комнаты, оставив его одного стоять посреди руин их общей жизни, которые он сам и построил…
