Машину я увидела в субботу утром, когда шла мимо автосалона подержанных авто на Гагарина. Серебристая «Шкода-Октавия» 2014 года, потёртая, с небольшой вмятиной на заднем крыле, но с честными глазами — если у машин бывают глаза. Я остановилась, прижав к груди сумку с маникюрными принадлежностями, и поняла: вот она.
Три года я откладывала. Три года ездила на маршрутках, теряя по два часа в день на дорогу от съёмной однушки на окраине до офиса в центре, а потом ещё к клиенткам по вечерам. Три года считала каждую копейку, отказывала себе в кафе, в новой одежде, в отпуске. Основная зарплата бухгалтера шла на аренду и еду, а всё, что зарабатывала маникюром по вечерам и выходным, — в конверт с надписью «На машину». Потом появился второй конверт — «На первый взнос по ипотеке».
— Лен, ты чего встала? — Клиентка Ирина Петровна, к которой я как раз направлялась, окликнула меня из окна своей «Тойоты». — Садись, подвезу.
Я махнула рукой на «Шкоду»:
— Смотрю. Красивая, правда?
— Бери, — серьёзно сказала Ирина Петровна. — Ты давно уже должна была купить машину. Сколько можно на маршрутках мотаться? Особенно со всеми твоими клиентками по районам.
В понедельник я внесла задаток. В среду забрала машину. Ключи дрожали в руке, когда я впервые завела двигатель уже своей машины. Моя. Первая в жизни. Купленная на свои деньги, каждый рубль которых я заработала сама. Я доехала до дома, припарковалась и просто сидела минут двадцать, положив руки на руль. Потом расплакалась. От счастья, от усталости, от облегчения — теперь не надо бежать, чтобы успеть на последнюю маршрутку, не надо стоять в давке, не надо переносить встречи с клиентками, потому что не успеваешь добраться.
Маме я позвонила вечером, не удержалась. Хотелось поделиться радостью.
— Машину купила, представляешь? — выпалила я, едва она взяла трубку.
Пауза затянулась. Я уже пожалела, что вообще позвонила.
— Ну и зачем тебе машина-то? — наконец протянула мама таким тоном, будто я призналась в чём-то постыдном. — Лучше бы Славке помогла. Ему сейчас совсем туго.
Славка — это мой брат. Старше меня на четыре года, но по жизни — вечный подросток. Вечно в поиске себя, вечно не там работает, вечно кто-то виноват: начальник-самодур, коллеги-завистники, государство, которое не даёт развернуться. За тридцать пять лет он сменил должностей десять, а может, и больше. Водителем не задержался — устал рано вставать. В охране — скучно. Менеджером по продажам — навязывать не умеет. На складе — спину сорвал. Курьером — опять рано вставать. На стройке — условия не те.
При этом Слава умудрился жениться семь лет назад на Танечке, девушке тихой и покорной, родившей ему двоих детей — Кирилла и Дашу. Живут они в маминой двушке, которую мама получила ещё от бабушки. Таня не работает, сидит с детьми. Слава перебивается случайными заработками, а когда денег совсем нет, идёт к знакомым, к друзьям, к маме, ко мне.
— Ма, у него опять проблемы? — устало спросила я.
— Да он в долг влез, дочка. Пятьдесят тысяч должен. Обещал вернуть, да работа сорвалась. Теперь эти люди звонят, требуют. Таня вся на нервах, дети чувствуют. Ты бы помогла…
Я закрыла глаза. Пятьдесят тысяч.
— Мам, я не могу. Я сама еле на машину накопила. У меня на счету пусто.
— Ну так продай её! — голос мамы стал резче. — Зачем она тебе? Месяц покаталась — и хватит. Продашь, Славе отдашь, себе остальное оставишь.
Я молчала, чувствуя, как в груди нарастает глухое раздражение.
— Леночка, он же твой брат, — продолжала мама уже мягче. — Семья у него, дети маленькие. Кирюше пять лет, Дашке три. Им кушать надо, одежду. А ты одна, молодая, здоровая. Ты заработаешь ещё.
— Я и так зарабатываю, мам. Я по двенадцать часов в день ишачу.
— Ну так для чего? Для машины? А для брата нельзя?
Я положила трубку. Просто нажала отбой. Потом выключила телефон, легла на диван и смотрела в потолок до самого утра.
Мама приехала в субботу. Без предупреждения. Я открыла дверь — а она на пороге, с тяжёлой сумкой и лицом, на котором было написано: «Нам надо серьёзно поговорить».
— Проходи, — я посторонилась.
Мама прошла на кухню, села, даже не сняв куртку. Я поставила чайник.
— Леночка, — начала она, и я поняла: сейчас будет долгий разговор. — Ты мне объясни, почему ты не хочешь брату помочь?
— Потому что это не поможет, мам. Ты же прекрасно понимаешь.
— Что я понимаю? — вскинулась она. — Что мой сын в беде? Понимаю. А дочь моя отворачивается?
— Я не отворачиваюсь. Я просто не буду продавать машину, которая мне жизненно необходима.
— Жизненно! — мама фыркнула. — Ты ж автобусами ездила всю жизнь.
— И сколько времени теряла? Сколько клиенток не могла взять, потому что не успевала добраться? Мам, эта машина — это мой инструмент. Я с ней зарабатываю больше. Я могу брать больше заказов. Я теперь с маникюром могу в день по четыре-пять адресов объехать, а не по два.
— Славка тоже зарабатывать будет, если ему помочь из долгов вылезти. Он на работу новую устраивается.
— Опять? На какую?
Мама замялась:
— Ну, пока не знаю точно. Но он сказал, хорошая. В месяц тысяч сорок обещают.
— Обещают, — повторила я. — Мам, ну сколько раз уже? Сколько раз он устраивался на работу, где «хорошо платят»? А потом оказывалось, что нужно с утра приходить, или переработки есть, или нагрузка большая. И он снова увольняется.
— Ты жестокая, Лена. Жестокая стала.
Эти слова ударили больнее, чем хотелось признавать.
— Я не жестокая. Я просто вижу реальность. Слава не изменится. Ты отдашь ему пятьдесят тысяч, он расплатится с долгами, проработает месяц-два и опять что-нибудь придумает. Опять нужны будут деньги.
— Ну ты же ответственная…
— Он старше! — не выдержала я. — Он на четыре года старше меня! Почему он должен быть моей ответственностью?
— Потому что он не такой, как ты! — отрезала мама. — Он не умеет так пробиваться. Он мягкий, добрый. У него душа тонкая. А ты сильная. Ты всегда сама справлялась. Ты умная, ты всегда всё могла добиться своего. А ему нужна помощь.
Я налила чай, села напротив. Пар поднимался от чашки, размывая мамино лицо.
— Мам, я тоже не всегда справлялась. Помнишь, как я в университет поступала? Как на курсы бухгалтерские ходила, чтобы работу найти? Как съёмную квартиру снимала, в которой зимой холодно было? Как ты мне тогда сказала: «Привыкай, Леночка, жизнь не сахар». И я привыкла. Я научилась. А Славке всегда кто-то помогал. Ты, бабушка, потом я. Ему всегда стелили соломку.
— Это потому что ему трудно! — в голосе мамы прорезались слёзы. — Ему семью кормить надо.
— Тогда зачем он семью заводил, если не может кормить? Зачем второго ребёнка рожали?
Мама встала, схватила сумку:
— Не хочу слушать. Ты стала чёрствая, Лена. Совсем чёрствая. Машина тебе дороже родного брата. Племянники голодные, а тебе наплевать.
— Племянники не голодные, — тихо сказала я. — Таня готовит. В холодильнике еда есть. Они не на улице живут, в тёплой квартире. Одеты. Обуты. Не прикидывайся, что они бедствуют.
— Они в долгах!
— Это не моя проблема.
Мама посмотрела на меня долго, изучающе, будто видела впервые. Потом покачала головой:
— Ты изменилась, доченька. Раньше ты добрая была.
Она ушла, не допив чай. Дверь хлопнула. Я сидела на кухне и думала: может, она права? Может, я правда стала жестокой? Может, надо было просто продать машину, отдать деньги, не спорить?
Но потом я вспомнила. Два года назад я дала Славе двадцать тысяч. «Оборотный капитал, открою своё дело», — говорил он. Дело не открыл. Деньги не вернул. Год назад дала пятнадцать. «На курсы вождения автобуса, устроюсь в автопарк». На курсы сходил, в автопарк не устроился — рано вставать. Я дала ему за эти годы больше ста тысяч. А он до сих пор сидит на маминой шее и теперь хочет забраться на мою.
Нет. Не на этот раз.
— Да продай ты эту машину, брату помоги! Ему деток кормить нечем, — стыдила меня мать в очередной раз, когда я заехала к ней через неделю.
Слава сидел на диване, понуро глядя в пол. Дети возились в комнате. Таня на кухне кормила младшую Дашу.
— Мам, давай я по-другому помогу, — сказала я, глядя прямо на Славу. — Я помогу найти работу. У меня клиентка в офисе работает, там менеджер по продажам нужен. Или курьер. Можно и то, и другое попробовать. Или знакомая в магазин строительный ищет товароведа.
— Леночка, это ж опять торговля, — пробормотал Слава, не поднимая глаз. — Я же говорил, у меня не получается навязывать товар людям. Мне совесть мешает.
— Тогда курьером. График свободный, работаешь, сколько можешь, чем больше заказов выполнишь, тем больше получишь.
— Это опять по всему городу мотаться. Ноги сбивать. Спину тоже можно сорвать, пакеты тяжёлые таскать.
Я почувствовала, как терпение покидает меня.
— Слава, тебе тридцать пять лет. Двое детей. Ты понимаешь, что нужно работать? Брать любую работу. А не выбирать.
Он поднял на меня глаза — обиженные, детские:
— Ты думаешь, я не понимаю? Думаешь, мне легко? Я же стараюсь. Но всегда что-то не так. Либо начальники хамы, либо зарплату задерживают, либо обманывают. Вот сейчас меня кинули, обещали заплатить, а не заплатили. И я теперь должен.
— А ты договор подписывал? — спросила я.
Молчание.
— Чек, акт, какие-то документы? Нет? Слава, это уже твоя безответственность. Почему ты работаешь без оформления?
— Они обещали! Люди вроде нормальные были!
— Обещать может каждый. А ты подумал о семье, когда без гарантий соглашался?
— Леночка, хватит его пилить, — вмешалась мама. — Он и так весь извёлся. Лучше скажи, поможешь или нет?
— Деньгами — нет. Работой — да. Машину продавать не буду. Но могу поговорить с людьми, посоветовать, где вакансии есть. Могу резюме помочь составить. Могу…
— Значит, не поможешь, — перебила мама. — Говори прямо.
— Я говорю прямо. Я не буду спонсировать безответственность.
Слава встал резко, зло:
— Да пошла ты! Думаешь, если машинку купила, сразу лучше всех стала? Сразу всех поучать можешь? А у меня семья, а у меня дети! Ты вообще знаешь, каково это?
— Я знаю, каково вкалывать по двенадцать часов, чтобы на эту машинку накопить! Я знаю, каково жить впроголодь, откладывая каждую копейку! Ты знаешь, что такое?
Он замахнулся, но не ударил. Просто стоял, тяжело дыша. Потом развернулся и вышел из комнаты.
Мама смотрела на меня с укором:
— Довольна?
— Нет, — устало сказала я. — Мне не доставляет удовольствия всё это. Но я не буду разрушать свою жизнь ради того, чтобы латать его дыры. Мам, ты же понимаешь, что это бесконечно? Что он так и будет брать, брать, брать? А мне когда свою жизнь строить? Когда мне квартиру купить? Когда мне самой семью завести, если захочу? Я всю жизнь буду его вытягивать?
— Он твой брат.
— Он взрослый мужчина, мам. Пусть сам отвечает за свои решения.
Я собрала сумку, оделась. На пороге обернулась:
— Если Слава серьёзно захочет найти работу, я помогу. По-настоящему помогу. Но просто так деньги давать — нет. Прости.
Месяц мы не разговаривали. Мама не звонила, я не звонила. Слава тоже молчал. Я работала, ездила к клиенткам, старательно не думала о семье. Но думала, конечно. По ночам ворочалась, прокручивая наши разговоры, придумывая другие ответы. Более мягкие. Более убедительные. Более правильные.
А потом позвонила Таня.
— Лена, привет, — голос тихий, неуверенный. — Можно с тобой встретиться? Мне нужно поговорить.
Мы встретились в кафе около метро. Таня выглядела уставшей — серое лицо, синяки под глазами, растянутый свитер. Две порции чая, две порции торта, к которым она не притронулась.
— Лена, я хочу на работу, — выпалила она сразу. — Даша в сад пойдёт в январе, я устроюсь. Уборщицей, продавцом, кем угодно. Но я не могу больше так жить. Мы по уши в долгах. Слава две недели на стройку ходил, теперь опять дома сидит. Говорит, надорвался. А мне кажется, просто надоело.
Она смотрела на меня умоляюще:
— Мне нужен совет. Ты работаешь, ты знаешь. Куда мне пойти? У меня только школа и годик в торговом училище. Опыта никакого.
Я взяла её за руку:
— Таня, ты молодец. Правда. Я помогу. Давай начнём с резюме. Потом я спрошу у знакомых. Продавцом можно, кассиром тоже. Главное, что ты решила.
— Слава против, — тихо сказала она. — Говорит, мать детям нужна дома. Что это стыдно, когда жена работает, а муж нет.
— А детям есть что нужно? Одежда нужна? Тогда не стыдно, а необходимо.
Она кивнула, утирая слезу:
— Твоя мама тоже против. Говорит, я плохая мать, если детей брошу. Но я же не брошу. Я же буду вечером приходить. Просто не могу больше так. Мы с долгами этими задыхаемся.
Я составила Тане резюме, разослала знакомым. Через неделю её взяли продавцом в магазин косметики. График скользящий, не очень удобно, но платят исправно. Не ахти сколько, но хотя бы что-то.
Мама позвонила через три дня после Таниного выхода на работу:
— Ты что наделала? Таня бросила детей! Она с утра до вечера на работе!
— Мам, она работает, как все люди. По восемь часов. Дашу в сад отдали, Кирилл в подготовительную группу ходит. Вечером Таня их забирает, кормит, укладывает. Всё нормально.
— Ненормально! Женщина должна дома с детьми быть!
— Женщина должна кормить своих детей. А как это делать — её выбор.
Мама положила трубку. Но я знала, что это ещё не конец.
Конец наступил в декабре. Мама позвонила поздно вечером, голос срывается:
— Приезжай. Срочно.
Я примчалась, представляя худшее. Но дома был просто скандал. Слава орал на Таню, Таня плакала, дети испуганно жались в углу комнаты. Мама стояла посередине, беспомощно всплёскивая руками.
— Что случилось? — спросила я.
— Она хочет разводиться! — выкрикнул Слава. — Представляешь? Месяц поработала и решила, что может без меня! Что я ей не нужен!
Таня смотрела в пол:
— Я не говорила, что ты не нужен. Я сказала, что не могу больше жить в долгах. Что тебе нужно наконец найти работу и держаться за неё. А ты даже не пытаешься.
— Я пытаюсь! Я ищу!
— Ты две недели на диване лежишь! — не выдержала она. — Два раза за эти две недели выходил на собеседования. Два раза! И оба раза нашёл причину не брать работу!
— Там условия…
— Условия везде есть! — Таня всхлипнула. — Лена права была. Ты не хочешь работать. Ты хочешь, чтобы всё само приходило. А я устала. Я работаю, плачу долги, кормлю детей, дома убираюсь. А ты что делаешь?
Слава метнулся ко мне:
— Это всё ты! Ты её настроила! Ты сказала ей, что я никчёмный!
— Я никогда не говорила Тане ничего такого, — спокойно сказала я. — Я просто помогла ей найти работу. Потому что она попросила.
— Леночка, может, и правда поможешь? — в голосе мамы зазвучала мольба. — Ну дай денег, ну пусть рассчитается с долгами. Потом точно работать пойдёт.
Я посмотрела на брата. На его злое, обиженное лицо. На маму, готовую покрывать его до бесконечности. На Таню, которая наконец набралась смелости жить по-другому. На детей, которые боялись и не понимали.
— Нет, — сказала я. — Не дам. Потому что это не решит проблему. Слава, ты можешь злиться на меня сколько угодно. Но я не обязана спасать тебя. Я никому ничего не должна просто потому, что мы родственники. Ты взрослый человек. У тебя семья. Твоя ответственность.
— Значит, ты отказываешься от брата? — мама смотрела на меня так, будто я совершила предательство.
— Я отказываюсь брать на себя ответственность за его жизнь. За свою — да. За его — нет. Мам, ты его растила, жалела, выгораживала. И что? Ему тридцать пять, а он не может удержаться на работе. Может, пора перестать его спасать и дать ему наконец повзрослеть?
— Ты злая, — прошептала мама. — Злая, жестокая…
— Может быть, — я взяла сумку. — Но я не хочу жить так, как ты. Я не хочу всю жизнь тащить на себе чужую безответственность. Я хочу свою жизнь. Свою квартиру. Свои планы. И я не чувствую себя виноватой за то, что хочу жить нормально.
Я ушла. На этот раз хлопнула дверью я.
Новый год я встретила одна, в своей съёмной квартире, с бокалом шампанского и планом на следующий год. В феврале внесу первый взнос по ипотеке. В марте подпишу договор. В мае переезжаю. Моя квартира. Мой дом. Моя жизнь.
Таня написала в середине января: «Спасибо. Подала на развод. Забираю детей, снимаю квартиру. Маленькую, но нашу. Страшно, но… легче».
Мама не звонила.
Слава тоже.
Иногда мне было больно. Иногда я думала, что зря всё это. Что надо было смириться, помочь, не портить отношения. Но потом я садилась в свою машину, заводила мотор и ехала по своим делам — на работу, к клиенткам. И понимала: я сделала правильный выбор.
Я не жестокая. Я просто научилась не жертвовать собой ради тех, кто не хочет меняться. И это нормально. Это даже необходимо.
Потому что иначе я бы всю жизнь отдавала, отдавала, отдавала. А в ответ что? Благодарность? Она закончилась бы в тот момент, когда я сказала бы «нет». Любовь? Она условная, если зависит от денег. Семью? Но семья — это не те, кто берёт. Семья — это те, кто рядом всегда, а не только тогда, когда нужна помощь.
Машина стоит под окном. Серебристая, потёртая, с небольшой вмятиной на крыле. Моя. Заработанная. Любимая.
И я не жалею ни о чём.
