— Да как так можно было? — голос Татьяны Михайловны звенел от недоумения и горечи.
— Мама, ну хватит уже! — крикнула Аня, отбросив в сторону свою сумку. — Я не сделала ничего противозаконного!
Она стояла посреди гостиной, сжимающаяся от чувства собственной беспомощности. Ей казалось, что даже стены панельной квартиры в обычном московском районе кричат о её позоре. Недавние слова отца, Виктора Львовича, угрожающие и унизительные, до сих пор звучали в голове.
— Разве тебя так воспитывали? — воскликнула Татьяна Михайловна, складывая руки на груди. — Я не понимаю, о чем ты вообще думаешь. Соседи, родня — все уже в курсе твоих выходок!
— Да ничего особенного я не сделала, — повторила Аня, чувствуя, как у неё колотится сердце. — Вы сами себе что-то надумали!
— Надумали? — загремел из коридора голос Виктора Львовича. — Да тут всё очевидно, Аня! Ты посмотри, как люди живут! Все в твоём возрасте уже давно определились. А ты?
— А я живу, как хочу… — Аня попыталась выровнять дыхание, но звук шагов отца заставлял её вздрагивать.
— Хочешь, чтобы о тебе говорили как о гулящей? — Татьяна Михайловна почти выкрикнула последнюю фразу, теряя остатки самообладания.
— Мама, ну что за слова! Мне двадцать пять лет, я не обязана никому объяснять, где ночевала!
— Обязана! — отрезала та. — Потому что под этой крышей не ты хозяйка!
— Да всё, хватит, — Аня почувствовала, что если не отвернётся, то разругается со всеми окончательно.
Она огляделась: старая стенка, диван с покрывалом, на котором красовались какие-то непонятные цветы, запах наваристого супа с кухни — всё это так приелось ей, что хотелось выть.
Семья Ани жила по своим строгим правилам. Виктор Львович был убежден, что все должны делать так, как он скажет. Работал он, как и многие соседские мужчины, на заводе, и считал себя большим знатоком жизни. Говорил, что знает, как любая порядочная дочь должна вести себя: сидеть дома до замужества, не водить мальчиков в квартиру, во всём слушаться родителей.
Татьяна Михайловна в юности мечтала стать актрисой, да не сложилось — родители настояли, чтобы пошла в «более серьёзную» профессию, и она стала экономистом. Воспоминания о несбывшихся надеждах отравили ей жизнь, но несмотря на собственный печальный опыт, она тоже никогда не оставляла дочери возможность выбора, твёрдо веря, что мать знает лучше.
Аня росла тихой девочкой, любила читать детские сказки и сидеть во дворе на качелях, в стороне от шумных компаний. В школе у неё была одна подружка, такая же тихая и домашняя девочка.
Но поступив в институт, Аня столкнулась со множеством новых людей, новых стилей жизни. Поначалу всё это казалось ей непонятным, но вскоре девушка раскрылась: стала общаться, ходить в кино по вечерам, даже устроилась подрабатывать официанткой в соседнем кафе. Родителям говорила, что это временно, «чтобы были свои деньги на мелкие расходы». На самом деле ей хотелось ощутить свободу, почувствовать, что она сама решает, куда пойти и что делать.
По окончании института Аня устроилась помощником бухгалтера в небольшую компанию, но быстро поняла, что дело это не для неё, и пошла учиться на логопеда. Весь тот год семья переживала постоянные ворчания отца:
— Анюта, ну сколько можно глупостями заниматься? — частенько повторял он. — Не вздумай бросать бухгалтерию, она тебя хоть прокормит.
— Папа, я учусь тому, что мне интересно, и как только закончу курс, буду менять работу… — пыталась возразить Аня.
— Это баловство. Никогда так раньше никто не делал — не успела на одном месте поработать, уже на новое скачешь.
Жила рядом с их семьёй соседка тётя Вера, которую в детстве Аня страшно боялась. Она считалась «другом семьи» и любила, сидя на кухне, рассказывать, у кого что случилось, кто женился, кто родился. Родители слушали, поддакивали, а на Аню после таких разговоров смотрели с укором: ведь она была чуть ли не единственной из знакомых девушек, кто не собирался замуж.
Вскоре появились и другие претензии: почему она так поздно возвращается, почему её возит на машине какой-то приятель, почему в выходные её нет дома. Но самым сильным ударом по семейной гармонии стало то, что Аня всё чаще оставалась на ночь у подруг или вообще уезжала куда-то без предупреждения.
— Ну не могу я постоянно сидеть дома! — однажды закричала она, вернувшись ранним утром. — Мне хочется отдыхать, гулять, знакомиться с новыми людьми!
— Гулять? — выкрикнула Татьяна Михайловна тогда и посмотрела на дочь так, будто та совершила преступление. — Шляешься не пойми где и не пойми с кем, а нам потом как людям в глаза смотреть?
А Аня просто хотела пожить немного для себя. Ей надоело, что каждый её шаг контролируется. Но договориться с родителями не выходило.
***
Буря накатила внезапно. Когда Виктор Львович однажды проснулся в пять утра и не обнаружил дочь в комнате, он решил позвонить ей. Аня не взяла трубку и не перезвонила. С трудом дождавшись девяти, отец пошёл к соседке, тёте Вере, которая, ясное дело, всё видела и всё слышала. Та с гордым видом сообщила, что Аня уехала ночью с какими-то ребятами, которые забрали её на машине. С собой у неё был большой рюкзак, она явно не собиралась быстро возвращаться.
— Она совсем страх потеряла, — пробормотал тогда Виктор Львович, и было видно, что он почти кипит от негодования.
Ещё через пару часов пришло сообщение с незнакомого номера, что с Аней всё в порядке и завтра вечером она будет дома.
Мать и отец поджидали её в зале. Завязался тот самый скандал, который сейчас продолжался с новой силой.
— Ты где была? — начал Виктор Львович, когда Аня только вошла.
— Пап, у друзей. На пару дней поехали в Подмосковье, погуляли, искупались в озере…
— Что за друзья? — встряла Татьяна Михайловна. — Почему я даже не знаю их имён? Почему ты не берёшь трубку?
— Телефон сел, — Аня развела руками, — и я не успела зарядить. Я же написала вам, что со мной всё хорошо
— Да конечно, так и поверили… — пробормотал Виктор Львович.
— Пап, правда. Я не обязана каждый шаг вам объяснять! Мне уже двадцать пять!
— Ой, слышали мы это, — Татьяна Михайловна махнула рукой, словно отсекая все оправдания.
Так и началось. Теперь, спустя всего полчаса после её возвращения, конфликт достиг апогея.
***
— Ты хоть понимаешь, Аня, — спросил отец, оглядывая дочь с каким-то странным отчаянием, — что все уже судачат о тебе? Соседи считают, что ты вообще не держишься правил приличия.
— Пап, какие правила? О чём ты? Я кого-то обманываю? Кому-то мешаю?
— Ты нашу семью позоришь, — выкрикнула Татьяна Михайловна. — Про тебя столько разговоров идёт…
— Пусть идут! — взорвалась Аня. — Я не виновата, что вы больше слушаете эту сплетницу тётю Веру и прочих соседей, чем меня!
— Не смей так говорить о тёте Вере, она — близкий человек, — сердито отчеканил отец.
— Ну конечно, — процедила Аня, — она тут вместо телевизора, развлекает вас.
— Аня, перестань, — возразила мать уже не так громко, — мне больно это слышать.
— Зато мне все эти годы было не больно? — Аня всплеснула руками. — Каждый день вы держите меня на поводке, смотрите, чтобы я не уклонилась от «хорошего поведения». А когда я по-настоящему хочу жить, вы на меня нападаете и кричите.
— Потому что ты ведёшь себя неприлично! — воскликнул Виктор Львович. — Кто тебе позволил шляться где попало? Так ты замуж никогда не выйдешь.
— Я и не хочу замуж, — бросила Аня резко.
— Что? — Татьяна Михайловна покачала головой. — Это твои друзья тебя надоумили?
— Никто меня не надоумил. Просто я не вижу себя в этих узаконенных отношениях, как вы постоянно говорите. Я не хочу становиться такой, как вы.
Несколько секунд висела тишина, потом всё стали говорить хором, не слушая друг друга. Каждый пытался доказать свою правду. Потом мать села на краешек дивана, будто смирившись, но в голосе сквозила стальная нотка:
— Значит, мы для тебя — пример плохой семьи?
— Нет, мама, — Аня перешла на более тихий тон. — Но вы не даёте мне жить своей жизнью.
— Да при чём тут «своя жизнь»? — вновь подал голос Виктор Львович. — У нас в роду всегда было принято уважать родителей и соблюдать нормы. И девушки не бегали неизвестно куда.
— Папа, ну что ты заладил про «неизвестно куда»? Я просто съездила на озеро. Ну что тут криминального?
— С мужчинами? — спросила Татьяна Михайловна недоверчиво.
— Да! — Аня сделала глубокий вдох. — Там были ребята, да. Мы общаемся, мы друзья.
— Ты что, не понимаешь, сколько грязных разговоров будет ходить?
— Да плевать мне, извините, — сорвалось у Ани, и она тут же сморщилась от обиды на саму себя.
— Как ты можешь так говорить о мнении семьи, — выдохнул Виктор Львович.
— Пап, я не хочу больше говорить об этом. Я устала.
— Если устала, пойди в свою комнату и сиди там, думай над поведением, — скомандовал он.
Тут Аня отвела взгляд, в груди всё бурлило. Она не могла понять, почему родители так настойчиво лезут в её личное пространство.
— Хорошо, — кивнула девушка и повернулась к двери в коридор.
— И не вздумай никуда выходить! — бросил ей вслед отец.
— Ладно, — ответила Аня спокойно, но внутри у неё рождался план.
***
Когда она зашла в комнату и закрыла за собой дверь, ей вдруг стало отчётливо ясно: здесь она больше жить не может. Её взгляд упал на полку, где с детства хранились тетради с рисунками, старые игрушки и какие-то мелкие памятные безделушки. Всё пропитано воспоминаниями. Но ощущение стало таким, словно вещи смотрели на неё укоризненно и призывали к бегству.
— Вот и всё, — прошептала она сама себе, разглядывая серый рюкзак, которым обычно пользовалась для коротких поездок.
Разговоров в гостиной уже не было слышно, но Аня догадалась, что родители сидят там и негодуют, обсуждая, «как дальше жить с такой дочерью».
Она вытащила из шкафа джинсы, пару футболок, тёплый свитер и бельё. Собрала косметичку, ноутбук, зарядки. В голову закралась мысль, куда, собственно, направиться. У неё была подружка Оля, которая жила одна, снимала квартиру. Можно попытаться договориться с ней, а если не получится, пожить несколько дней в хостеле.
«Что угодно лучше, чем это давление», — подумала Аня, укладывая вещи.
В этот момент дверь приоткрылась, и на пороге показалась Татьяна Михайловна.
— Аня, ты… ты что делаешь? — Мать уставилась на рюкзак.
— Мама, уйди, пожалуйста, — устало попросила дочь.
— Да ты хоть понимаешь, что творишь? — резко спросила Татьяна Михайловна.
— Мама, я просто не могу. Вы меня душите своими правилами.
— Душим? — Губы матери дрогнули, но она быстро продолжила: — Да мы хотим тебе только добра!
— А надо ли оно мне, ваше «добро»? Ведь по факту я не выбираю, куда ходить, что надеть, с кем общаться…
Татьяна Михайловна подошла поближе, смягчаясь:
— Аня, послушай, скажи, что нам сделать, чтобы у тебя всё было нормально, а мы не волновались? Может, познакомь нас с ребятами, с которыми ездишь? Пусть они к нам зайдут, посмотрим, какие они люди.
— Мама, ты не понимаешь. Мне не нужны ваши одобрения. Я уже взрослая. Да если я, допустим, захочу парня привести, вы же его съедите вопросами и подозрениями.
— Да, нам важно знать, с кем наш ребёнок.
— А я — не ребёнок, мам.
— Но ведь всё это безответственно, — снова завела своё Татьяна Михайловна. — Даже не знаю, что подумает отец, если увидит, что ты собираешься уходить…
— Он всё равно кричит, — горько усмехнулась Аня.
— Да он просто сердится, что ты так вольна.
— Может, это и правда, — грустно согласилась Аня. — Я устала всё объяснять.
— А если ты попадёшь в беду, кто тебе поможет?
Аня подняла глаза и встретилась с взглядом матери.
— Знаешь, мама… Я в беду уже попала, причём здесь, у вас, под этой крышей. Мне не дают дышать, меня осуждают, меня считают позором семьи. Чем это лучше опасностей, которые могут быть в большом городе?
Татьяна Михайловна отвела взгляд, на секунду затихла. Потом вздохнула и, выходя, бросила:
— Хоть бы отец не услышал, что ты уходишь. Он этого не перенесёт.
— Значит, не буду с ним прощаться, — тихо сказала Аня.
***
Виктор Львович действительно к комнате не подходил — как-то раз грохнул стулом на кухне и зашагал в прихожую, но, видимо, передумал, не хотел сейчас снова ругаться. Может, надеялся, что дочь сама выйдет с повинной.
Но этого не произошло. Спустя час Аня присела на кровать с упакованным рюкзаком и посмотрела в окно на тёмный двор. Там, под тусклым фонарём, было видно, как компания подростков о чём-то оживлённо беседует, ещё пара соседей возвращалась с работы. Типичная картина. А у неё внутри всё перегорело.
«Уйти сейчас или дождаться утра?» — мелькнуло в голове.
Она представила, какой новый кошмар устроят родители утром, если она останется. Скорее всего, отец запретит ей выходить, мать снова заведет разговор о том, что они все «в одной упряжке», и из этого вырастет очередная ссора.
— Наверное, сейчас, — решила Аня.
Она надела кроссовки, куртку, повесила рюкзак на плечо и тихонько вышла в коридор. Из кухни доносился разговор матери и отца. Аня не собиралась прислушиваться: достаточно было и того, что они вновь что-то обсуждают о ней.
Однако, проходя мимо кухни, она услышала обрывок фразы:
— …Теперь всем расскажет, что у нас семья неполноценная…
И тут Аня остановилась, развернулась к приоткрытой двери и сказала, прерывая слова родителей:
— Вы считаете меня позором, я всё поняла.
— Ань, — выкрикнул Виктор Львович, привставая с табурета. — Куда это ты собралась в такой час?
— Пап, я ухожу. Мне надоело слушать, какая я «гулящая», как я «опозорила» всех.
— Да сядь ты, успокойся, — попробовал он командным тоном урезонить её. — Мы сейчас всё обсудим.
— Нет, пап. Обсуждать больше нечего. Я постаралась объяснить, но вы не слышите.
Татьяна Михайловна подскочила со стула:
— Аня, давай поговорим завтра, утром. Сегодня все на нервах.
— Что изменится утром? — с кривой усмешкой спросила Аня. — Ты, мама, снова скажешь, что я вас позорю. Папа снова велит мне сидеть дома. Зачем?
— Потому что мы твоя семья! — выкрикнул отец.
— Семья должна хотя бы слушать, — перебила Аня.
— А куда ты пойдёшь? Денег у тебя сколько? Куда возьмут-то?
— Разберусь, — отрезала Аня.
— Вернёшься же потом, — пробормотала мать, стараясь смягчить голос. — Ну что ты, Анечка…
— А вот этого вы не дождетесь, — тихо сказала дочь.
Она секунду поглядела на родителей, как будто хотела что-то добавить, может быть, извиниться или проститься как-то по-другому. Но не стала. Лишь поправила лямку рюкзака и направилась к выходу.
— Аня! — крикнул отец.
— До свидания, — бросила она через плечо.
Сердце у неё колотилось безумно: и от страха, и от радости освобождения. Она выскользнула за порог и быстро пошла вниз по лестнице, стараясь не оборачиваться. Её окликали, кажется, мать уже выбежала в коридор, но Аня не остановилась.
***
Спустя полчаса она шла по улице, уставшая, но с какой-то решимостью на лице. Может, будет тяжело, может, ей придётся спать первое время на чьей-то раскладушке или искать вторую работу. Но зато никакого надзора, никакого давления, никаких речей о «позоре».
Аня судорожно сжимала в руках телефон и набирала знакомый номер:
— Алло, Оль, привет. Ты не спишь?
— Нет ещё. Чего так поздно?
— Послушай, у меня проблема. Не могу больше дома находиться. Можно я к тебе переночевать приду?
— Да конечно, приходи, — ответила подруга, не задавая лишних вопросов.
— Спасибо, — тихо сказала Аня и почувствовала, как спокойнее стало на душе хотя бы от одного факта: её готовы принять.
Она шла мимо освещённых витрин магазинов, мимо аптеки и ларьков с фруктами. Как же давно она хотела решиться на этот шаг, но всё боялась. Теперь же деваться некуда: назад ей путь закрыт, по крайней мере, пока родители не начнут говорить с ней нормальным языком. Но возможно ли это вообще?
Шаги её ускорялись. В голове вихрем проносились воспоминания о бесконечных упрёках и насмешках, о том, что в родной квартире каждый шорох становился поводом для упрёков, а каждый знакомый парень — претендентом на «испорченные нравы».
Она остановилась перед пешеходным переходом и обратила взгляд на небо, где бледно мерцала парочка звёзд. «Может, и хорошо, что так получилось», — подумала Аня, сжимая лямку рюкзака.
— Да ты всю семью опозорила… — всплывали в памяти слова матери.
Но уже не было ни желания, ни сил оправдываться. Ей предстояла новая жизнь — без скандалов и бесконечных нравоучений. Захотят родители понять её позицию — найдут способ это сделать. А пока что ей нужна тишина от их криков и от вмешательства тёти Веры, соседей и всего этого двора, который искренне считал себя вправе учить её жизни.
И вот так Аня в первую ночь своего «побега» ощутила странную смесь страха и облегчения: ничего ещё не ясно, всё неопределённо, но нет больше вечных скандалов и принижений. Нет терзаний по поводу того, как оправдаться перед родителями за каждый прожитый день.
Она вышла на улицу, где жила Оля, и позвонила в знакомую дверь. Оттуда выглянула сонная, но добродушная подруга.
— Заходи скорее, — позвала Оля. — Что случилось?
— Всё, я ушла из дома, — сказала Аня, проходя в тесную прихожую. — Наверное, насовсем.
— Надо же… Давай обсудим за чаем? Я поставлю воду.
— Да, можно, — Аня улыбнулась. — Спасибо, что приняла.
— Да что ты, Ань, — Оля тронула её за плечо. — Все мы люди, у всех разные семьи. Ну а дальше придумаем план.
— Надеюсь, у меня всё получится, — тихо добавила Аня.
Она сняла куртку, поставила рюкзак в угол и ощутила, что впервые за долгое время никто не кричит, не наставляет, не стыдит её. И пусть дальше будет сложно, но главное — она больше не чувствовала себя «позором семьи».
Отныне Аня будет жить так, как считает нужным, ведь каждый идёт своим путём, и Аня, наконец, начала идти по своему.
