— Доченька, ну куда ты торопишься? Восемнадцать лет всего!
— Мам, я люблю его.
— Любовь… Знаю я эту любовь. Сегодня любишь, а завтра что? В подоле принесёшь?
Вероника отвернулась к окну. За тонким стеклом кружились февральские снежинки. Мать продолжала что-то говорить, но дочь уже не слушала. Перед глазами стоял вчерашний вечер: каток, музыка, тёплые ладони Максима, поддерживающие её за талию.
— Никуда ты не пойдёшь! — грохнула кулаком по столу мать. — Нищету плодить не позволю!
Вероника вздрогнула. На белой скатерти опрокинулась чашка с чаем, и тёмное пятно медленно расползалось по ткани.
— Пусть едет учиться в город, нечего за голодранца замуж собираться!
Отец молча курил у печки, стряхивая пепел в консервную банку. Он никогда не вмешивался в воспитание младшей дочери — это была территория жены.
Вероника понимала: спорить бесполезно. Когда мать что-то решила, переубедить её невозможно. Старшая сестра Лена пыталась — чем закончилось? Живёт теперь в соседней деревне, на расстоянии трёх автобусных остановок, а мать к ней не ездит. Гордая.
Весна пришла рано. В марте уже вовсю таял снег, с крыш капало, воробьи устраивали драки в лужах. Максим ждал Веронику после уроков — каждый день, несмотря на материнские запреты. Провожал до калитки, спрашивал:
— Поговорила?
Она качала головой. А что говорить? Мать своё решение озвучила, теперь только и остаётся — подчиниться.
В мае Вероника окончила школу. Аттестат получился хороший — почти все пятёрки. Учителя советовали поступать в педагогический, но мать уже всё решила: экономический. Там перспективы лучше.
Прощание с Максимом вышло скомканным. Она даже не смогла сказать ему, что уезжает — язык не повернулся. Просто не пришла на встречу в их любимом месте у реки. А на следующий день отец отвёз её на станцию.
Общежитие встретило Веронику запахом свежей краски и гулкими коридорами. Соседки по комнате попались шумные — три девчонки из райцентра, привыкшие к городской жизни. По вечерам они красились, наряжались и убегали на дискотеки. Вероника оставалась одна, листала конспекты и писала письма Максиму.
Ответы приходили редко. В октябре перестали приходить совсем.
— Да брось ты сохнуть по своему деревенскому! — говорила Света, одна из соседок, подводя глаза перед зеркалом. — Пойдём с нами, познакомишься с кем-нибудь.
Вероника мотала головой и утыкалась в учебник. Цифры плыли перед глазами, но она упрямо перечитывала одну и ту же страницу.
Первый курс пролетел незаметно. На летние каникулы Вероника не поехала домой — устроилась на подработку в книжный магазин. Раскладывала книги по полкам, протирала пыль с корешков, дышала особенным запахом новых страниц.
Максима она увидела случайно — в августе, когда всё-таки решилась навестить родителей. Он шёл по улице с незнакомой девушкой, держал её за руку и улыбался. Вероника спряталась за куст сирени и долго не могла заставить себя выйти.
Мать, увидев заплаканные глаза дочери, только хмыкнула:
— А я что говорила? Нечего было страдать по нему. Вот увидишь, встретишь ещё своего человека.
Второй курс начался с переезда на квартиру. Света позвала Веронику снимать вместе с ней и ещё одной девочкой. Так вышло дешевле и спокойнее, чем в общежитии.
Училась Вероника хорошо. Преподаватели хвалили, ставили в пример. Только она никак не могла понять: зачем ей эти формулы, графики, термины? Проходя мимо школы, она замедляла шаг, прислушивалась к детским голосам на перемене.
В январе Света затащила её на день рождения своего однокурсника. Там Вероника познакомилась с Артёмом — высоким светловолосым парнем с факультета журналистики. Он весь вечер рассказывал ей про свои репортажи, про практику на радио, про планы стать военным корреспондентом.
— Хочешь, свожу тебя в нашу редакцию? — предложил он, провожая её домой.
— Зачем?
— Просто так. Интересно же.
Редакция студенческой газеты оказалась маленькой комнатой на первом этаже главного корпуса. Два компьютера, стопки бумаг, доска с приколотыми листками. Артём показывал ей свои заметки, читал вслух, смешно изображая героев своих интервью.
К весне они начали встречаться.
Мать, узнав о новом ухажёре дочери по телефону, долго расспрашивала:
— А родители кто? А квартира есть? А зарабатывает сколько?
Вероника отвечала односложно. Ей не хотелось рассказывать матери про Артёма — будто делиться чем-то очень личным, сокровенным.
Известие о беременности застало её на четвёртом курсе. Артём, узнав новость, просиял:
— Я всегда хотел дочку!
— Почему именно дочку?
— Не знаю. Просто чувствую — будет девочка.
Вероника перешла на свободное посещение, досрочно сдала сессию. Живот рос, становилось тяжело ходить на занятия. Артём носил ей бутерброды, фрукты, витамины. После пар забегал проведать, помогал с конспектами.
Когда срок перевалил за семь месяцев, Вероника решила вернуться домой. Мать, конечно, будет ворчать, но не выгонит же беременную дочь?
В поезде она смотрела в окно и думала о том, как изменилась её жизнь за эти годы. Что было бы, если бы она тогда не послушалась мать? Если бы осталась с Максимом?
Роды начались неожиданно — на две недели раньше срока. Вероника проснулась от резкой боли и не сразу поняла, что происходит. Схватки накатывали волнами, заставляя сжиматься в комок.
— Мама! — позвала она, преодолевая спазм.
Через час они уже были в районной больнице. Старенький УАЗик скорой помощи трясся по разбитой дороге, водитель ругался на ямы, а фельдшерица держала Веронику за руку и повторяла:
— Дыши, девочка, дыши. Глубже.
Артём примчался под утро — всклокоченный, в наспех застёгнутой рубашке. Метался по коридору, пытался прорваться в родильное отделение, спорил с медсёстрами.
Девочка родилась в семь утра. Маленькая, громкоголосая, с тёмным пушком на голове. Вероника успела только мельком увидеть дочь — сразу после родов начались осложнения. Капельницы, уколы, взволнованные голоса врачей.
Через пять дней малышку выписали домой — здоровенькую, набравшую вес. А Веронику пришлось оставить в больнице ещё на две недели. Артём забрал дочку один. Неумело пеленал, по десять раз проверял температуру воды для купания, судорожно искал в интернете ответы на бесконечные вопросы о том, как ухаживать за новорождённым.
— Папаша, вы ей голову поддерживайте! — учила его соседка тётя Валя, забегавшая помочь. — Вот так, под шейку руку.
Он старался запомнить всё: как разводить смесь, как менять подгузники, как укачивать. По ночам дочка просыпалась каждые два часа, требуя еды. Артём ходил по комнате, баюкая малышку, и шёпотом рассказывал ей сказки.
Веронику продержали в больнице две недели. Заведующий отделением качал головой:
— Молодая мамочка, а такие проблемы. Ничего, выправим.
Наконец её выписали. Артём встречал жену с букетом .
— Как вы тут? — спросила Вероника, разглядывая дочку.
— Нормально. Справляемся потихоньку.
В тот же день приехали родители — с сумками деревенских гостинцев. Мать сразу начала хозяйничать на кухне, переставляя всё по-своему. Гремела кастрюлями, звенела посудой.
Артём сидел в комнате, пытаясь доделать репортаж для газеты. Срок сдачи материала поджимал, редактор уже дважды звонил.
— Ты что, даже нормально поесть себе приготовить не можешь? — донёсся из кухни возмущённый голос тёщи.
Она застала его за намазыванием сметаны на хлеб.
— Да я сейчас даже в туалет не всегда успеваю сходить, — устало ответил Артём.
Тёща поджала губы и демонстративно отвернулась к плите. Весь вечер она ворчала, что зять неумёха, что дочка похудела, что в квартире бардак.
Через полгода родители нагрянули снова — на майские праздники. Вероника накрыла стол: салаты, запечённая курица, пирожки. Старалась угодить всем.
Отец выставил на стол бутылку самогона:
— За внучку надо выпить!
Артём отказался — он не пил принципиально. Видел в детстве, как спивался сосед дядя Гриша, и зарёкся.
— Ну, как знаешь, — хмыкнул тесть.
Мать придирчиво разглядывала стол. Подвинула к зятю тарелку с солёными груздями:
— Ешь, сама собирала.
Артём попробовал грибы, похвалил. Потянулся за добавкой.
— Как можно столько есть! — взорвалась тёща. — Вероника, собирай дочку, едем домой. Этого дармоеда не прокормишь!
Артём резко встал. Стул с грохотом отлетел к стене.
— Во-первых, я не дармоед. Я один работаю и содержу семью. У вас денег не прошу. А во-вторых, забирайте свои гостинцы и уезжайте в свою деревню.
— Ты не можешь выгонять моих родителей! Я тоже уеду! — сквозь слёзы крикнула Вероника.
Она не понимала, почему вступилась за мать. Просто привычка — слушаться, соглашаться, не перечить.
— Если уедешь — можешь не возвращаться. Оставайся с мамой и живи там, — твёрдо ответил Артём и вышел из дома.
Он шагал по улице, не разбирая дороги. В голове стучало: «Как она могла? Почему не поддержала?»
Вернулся за полночь. В прихожей — пустые крючки для одежды. В шкафу — аккуратные провалы на полках, где раньше лежали вещи жены и дочки. В детской — сиротливо брошенный плюшевый заяц.
Первую неделю Артём жил на автопилоте. Работа — дом — работа. Не готовил, питался бутербродами. Стопка грязной посуды в раковине росла.
По ночам снилась дочка — как она смеётся, тянет к нему ручки, делает первые шаги. Просыпался в холодном поту и долго курил на балконе.
По деревне поползли слухи. Соседки шептались у колодца, качали головами, цокали языками:
— Слышали? Верка-то от мужа сбежала!
— Да что ты? А говорили, хорошо жили…
— Мать её рассказывает — изверг он! Чуть не убил их с ребёночком!
— Да ладно! Непохоже на Артёма-то…
— А кто ж его знает? В тихом омуте…
Мать ходила по деревне с высоко поднятой головой. Рассказывала всем, как спасла дочь от «страшного» мужа, как вовремя увезла от этого тирана. А Вероника молчала. Сидела дома, нянчила дочку, избегала любопытных взглядов.
Новость о второй беременности ударила обухом по голове. Вероника долго не могла поверить, считала дни, пыталась убедить себя, что ошибается. Но тест показывал две полоски, и тошнота по утрам усиливалась.
— Аборт делать поздно, — сказала врач на приёме. — Срок уже большой.
Мать поджала губы, но промолчала. Видимо, внук — это лучше, чем позор аборта.
Артём примчался, как только узнал. Стучал в дверь, звал Веронику. Мать вышла на крыльцо:
— Нет её здесь. И не приходи больше.
— Да вы что, с ума сошли? Это моя дочь!
— Твоя дочь? А кто орал «можешь не возвращаться»? Вот и живи один.
Вероника стояла у окна, смотрела сквозь занавеску. Артём сидел на лавочке до темноты. Она хотела выйти, поговорить. Но мать караулила у двери:
— Даже не думай! Нечего перед ним унижаться.
Мальчик родился в декабре. Крупный, здоровый, похожий на отца. Вероника украдкой разглядывала его светлые волосики, прямой нос — всё как у Артёма.
Время шло. Дети росли. Дочка пошла в школу — бойкая, общительная. Сын рос тихим, задумчивым. Часами мог смотреть в окно, наблюдая за птицами на старой яблоне.
Артём больше не приезжал. Через общих знакомых Вероника узнала — он переехал в областной центр, стал главным редактором какой-то газеты. Женился второй раз, родил сына.
А она так и жила с матерью. Устроилась работать в сельскую библиотеку — маленькая зарплата, но зато книги. Много книг. По вечерам читала детям вслух, показывала картинки, учила их мечтать.
Мать постарела, но характер не изменился. Всё так же командовала, поучала, решала за всех. Вероника послушно соглашалась — привычка второй натурой стала.
— Мам, а почему ты не разрешила мне с папой видеться? — спросил как-то сын, когда ему исполнилось двенадцать.
— Он сам не захотел, — быстро ответила бабушка.
— Неправда! — крикнула вдруг дочка. — Тётя Валя рассказывала, что папа приезжал! А вы его даже на порог не пустили!
Мать побледнела, схватилась за сердце:
— Доченька, ты же не хочешь, чтобы у бабушки случился приступ?
И снова все замолчали. Только по ночам Вероника плакала в подушку, вспоминая те две недели, когда Артём в одиночку ухаживал за их новорождённой дочерью.
Годы летели. Дети выросли, уехали учиться в город. Дочка поступила в педагогический — как когда-то мечтала сама Вероника. Сын выбрал журналистику — всё-таки гены взяли своё.
Сейчас Веронике сорок. Она сидит на крыльце родительского дома, перебирает старые фотографии. Вот она с Максимом на катке — молодые, счастливые. Вот свадебное фото подруги, где они с Артёмом в толпе гостей. Вот дети маленькие — на качелях, у речки, с воздушными шарами.
— Ты бы убрала эти карточки, — ворчит мать, выходя на крыльцо. — Что прошлое ворошить?
— Да, мама, — привычно соглашается Вероника.
Но фотографии не убирает. Смотрит на них и думает — как могла сложиться её жизнь? Что было бы, если бы она тогда не послушалась мать и вышла замуж за Максима? Или если бы не уехала от Артёма, не позволила родителям разрушить вторую попытку стать счастливой?
— О чём задумалась? — спрашивает мать.
— Да так… ни о чём.
— Пойдём, я борщ сварила.
И Вероника послушно встаёт, идёт за матерью на кухню. В сорок лет она всё ещё слушается её, как в восемнадцать. Только иногда, укладываясь спать, шепчет в темноту:
— Прости меня, Артём… И ты, Максим, прости…
