— Думаешь, если ты моя жена, то ты можешь хамить моим матери и сестре? Быстро поехала и извинилась за то, что ты там наговорила! А иначе, ты пожалеешь, что мы вообще встретились!
Слова мужа хлестнули её, как удар мокрым полотенцем по лицу. Катерина замерла посреди ванной комнаты, сжимая в руке другое полотенце, которым только что пыталась оттереть с волос липкую, въедливую зелень. С её тёмных прядей на белоснежный кафель падали тяжёлые капли, оставляя ядовито-зелёные кляксы. Воздух был густым и тошнотворным: запах дешёвой эмалевой краски, которой её щедро полила Ирина, смешался с дорогим ароматом миндального шампуня, создав отвратительную симфонию унижения. Кожа головы горела, будто её ошпарили кипятком — результат не столько химического ожога, сколько её собственных ногтей, которыми она яростно скребла себя под струями воды, пытаясь смыть не краску, а позор.
Сергей влетел в квартиру, как ураган. Он не спросил, почему она вернулась от его матери так рано. Он не поинтересовался, почему она сразу бросилась в душ, даже не переодевшись. Он не заметил зелёных разводов на её шее и плечах. Он уже всё знал. Вернее, ему уже всё рассказали. Его мать и сестра успели позвонить, влить ему в уши свою версию событий, выставить себя невинными овечками, а её — неблагодарной мегерой. И он, как и всегда, поверил им безоговорочно.
Он стоял в дверном проёме ванной, загораживая свет из коридора. Его лицо было тёмно-красным, налитым праведным гневом, а кулаки то сжимались, то разжимались. Он был не её мужем в этот момент. Он был их сыном и их братом, оружием, которое они направили на неё.
Катерина медленно опустила руки. Она перестала тереть волосы. Внезапно всё это показалось таким бессмысленным. Она посмотрела на его отражение в большом зеркале над раковиной. Два года. Два года она жила в этом аду вежливых улыбок и ядовитых уколов за спиной. Два года слушала, как свекровь при любом удобном случае упоминала, что у Сергея до неё были невесты «из семей поприличнее». Два года терпела выходки Ирины, которая считала нормой носить её платья без спроса, а потом бросать их скомканными в углу, или громко обсуждать при гостях, что Катя «совсем себя запустила». Два года она пыталась говорить с Сергеем, объяснить, достучаться. Но он лишь отмахивался: «Ну ты же знаешь маму, у неё характер такой», «Иришка просто шутит, не будь такой обидчивой», «Ты должна быть мудрее, ты же женщина».
Сегодня её мудрость закончилась. Она иссякла в тот самый момент, когда ледяная, густая краска потекла по её лицу, заливая глаза и рот, под оглушительный хохот сестры и одобряющее хихиканье матери. Весь гнев, вся накопившаяся за два года боль выплеснулись там, в их гостиной, в потоке жёстких, невыбирающих выражений слов. Теперь внутри неё было тихо, холодно и пусто. Как в выгоревшем дотла доме.
Он закончил свою гневную тираду и ждал. Ждал её реакции — слёз, криков, оправданий. Привычного сценария, где он, поорав для приличия, потом великодушно её простит.
Но Катерина лишь криво усмехнулась своему отражению. Женщине с мёртвыми глазами и волосами цвета болотной тины.
— Извиняться? — переспросила она так тихо, что ему пришлось напрячь слух. — Хорошо.
Сергей опешил. Он явно не ожидал такого быстрого согласия. Её покорность сбила его с толку, сломала весь его боевой настрой. Катерина, не глядя на него, обернувшись в полотенце, прошла мимо него в спальню. Её движения были до странного плавными и отстранёнными, будто она двигалась под водой. Она взяла с тумбочки телефон, вернулась в коридор, где он так и застыл в недоумении, и спокойно набрала номер из списка контактов.
— Алло, папа? Привет, — её голос был ровным и спокойным. Ни одной дрожащей нотки. — Да, у меня всё нормально. Звоню по делу. Просто тут Сергей говорит, что я должна извиниться перед его семьёй за то, что его сестра вылила на меня краску. Что скажешь на это?.. Угу… Поняла.
Она нажала кнопку отбоя и положила телефон на комод. Только после этого она подняла на мужа глаза. Взгляд её был прямым, ясным и таким холодным, что у Сергея по спине пробежал неприятный озноб.
— Папа сказал, что он сейчас приедет. С моими братьями. Они хотят услышать твои извинения лично. И твоей сестре тоже очень хотят в глаза посмотреть. Жди, дорогой. Будет весело.
— Ты что, папочке своему пожаловалась? Серьёзно? — Сергей издал короткий, лающий смешок, в котором, однако, не было и тени веселья. Это был звук недоверия и презрения. — Катя, тебе сколько лет, пять? Решила меня батей своим напугать? Не смеши.
Он ожидал чего угодно — нового витка криков, ответных угроз, может быть, даже признания своей неправоты. Но её ледяное спокойствие, эта отстранённая уверенность выбивали у него почву из-под ног. Он привык, что в их семейных баталиях именно он был скалой, о которую разбивались её эмоции. Теперь же они будто поменялись ролями.
Катерина проигнорировала его выпад. Она, всё так же завернувшись в полотенце, прошла в спальню. Её мокрые следы на тёмном ламинате выглядели как улики на месте преступления. Она открыла шкаф и принялась методично, без суеты, выбирать одежду. Не вечернее платье, не уютный домашний халат. Она достала плотные чёрные джинсы, простую серую водолазку. Вещи, в которых не принимают гостей, а уходят на войну.
— Я не шучу, Катя! — его голос стал громче, он пошёл за ней, топчась на пороге спальни. — Ты наговорила гадостей моей матери! Старой женщине! Иринку довела! Она мне звонила, чуть не плачет! А ты тут представления устраиваешь. Вместо того чтобы по-человечески поехать и решить вопрос, ты в детство впала!
Она натянула джинсы, затем принялась за водолазку. Её движения были выверенными, механическими, как у робота на сборочной линии. Она не смотрела на него. Она смотрела сквозь него, сквозь стены этой квартиры, в которой она два года пыталась быть счастливой.
— Вопрос? — она впервые заговорила, не поворачивая головы, её голос был глухим из-за плотной ткани свитера. — А в чём вопрос, Сергей? В том, что твоя сестра — невоспитанная хамка, которая считает, что ей всё можно? Или в том, что твоя мать поощряет любую её мерзость, потому что Ирина — её сокровище, а я — чужая девка, которая увела сыночка? Какой из этих вопросов я должна была «решить»?
— Прекрати! Не смей так говорить о моей семье! — взревел он, делая шаг в комнату. — Да, Ира бывает резкой, но она не со зла! Это просто шутка такая была! Неудачная, согласен! Но устраивать из-за этого трагедию мирового масштаба…
Катерина резко развернулась. Она уже заправила водолазку в джинсы и теперь стояла перед ним, стройная, подтянутая, собранная. Он впервые за всё это время по-настоящему посмотрел на неё. И ему стало не по себе. Это была не его Катя. Не та мягкая, уступчивая девочка, которую он когда-то привёл в этот дом. Перед ним стояла чужая, взрослая, опасная женщина. В её глазах не было ни обиды, ни злости. Там был лёд. Абсолютный ноль.
— Шутка, — повторила она, словно пробуя слово на вкус. — Когда она на нашей свадьбе «в шутку» спрятала туфли моей мамы, это была шутка. Когда она «в шутку» рассказала твоим друзьям, что я храплю как трактор, это тоже была шутка. Когда она взяла мои фамильные серьги и потеряла одну, это была… что, Сергей? Тоже неудачная шутка? А я, по-твоему, должна была посмеяться вместе с ней, да? Стряхнуть с волос краску и сказать: «Ах, Иришка, ну ты и юмористка!»
Он сдулся. Каждое её слово было точным, выверенным ударом, который бил по его самодовольству. Он помнил все эти случаи. И в каждом из них он уговаривал её «не обращать внимания».
— Это всё было раньше… — промямлил он, понимая, как жалко это звучит. — Кать, давай не будем. Ну что ты завелась? Сейчас сядем, я налью тебе чаю, успокоишься… Мы же семья.
— Семья? — она снова усмехнулась, но на этот раз в её усмешке было что-то хищное. Она подошла к зеркалу и начала расчёсывать влажные, спутанные волосы, не обращая внимания на то, что некоторые пряди так и остались зеленоватыми. — Ты прав. Семья — это важно. Именно поэтому мой отец и мои братья уже едут сюда. Они очень хотят познакомиться поближе с той частью нашей большой семьи, которая позволяет себе такие «шутки».
В этот момент его бравада окончательно испарилась. Он вдруг понял, что это не блеф. Он вспомнил её отца — немногословного, крепкого мужчину с тяжёлым, прямым взглядом. Вспомнил её братьев — двух парней, похожих на отца, как две капли воды. И ему стало страшно. По-настоящему.
— Катя, отмени звонок, — он шагнул к ней, его голос изменился, в нём появились умоляющие нотки. — Скажи, что ты пошутила. Мы сами разберёмся. Я поговорю с Ириной. Я заставлю её извиниться!
Она положила расчёску и посмотрела на него в зеркало.
— Поздно, Серёжа. Ты уже всё сказал. И я тебя услышала. Теперь их очередь говорить.
И в этот самый момент тишину в квартире разорвал резкий, требовательный звонок в дверь. Он прозвучал как выстрел стартового пистолета.
Катерина даже не вздрогнула. Она спокойно поправила волосы и сказала, глядя в панику на его лице:
— Они здесь. Пойди открой.
Звонок повторился. Более короткий, но в то же время более настойчивый и требовательный. Он не просил, он приказывал открыть. Сергей вздрогнул, как от удара. Он посмотрел на Катерину, в его глазах металась паника, смешанная с последней, отчаянной надеждой, что это какая-то ошибка, нелепое совпадение. Но её лицо было спокойным и непроницаемым.
— Иди открой, Сергей, — сказала она тихо. — Это к тебе. Гости не любят ждать.
Он медленно, как на ватных ногах, поплёлся в коридор. Каждый шаг давался ему с трудом, словно пол стал вязким и липким. Он посмотрел в глазок, и сердце ухнуло куда-то в район желудка. Там, на площадке, стоял её отец, Виктор Петрович. А по бокам от него, чуть позади, застыли две одинаковые фигуры — её братья, Олег и Антон. Они не переминались с ноги на ногу, не смотрели по сторонам. Они просто стояли, как три гранитных изваяния, и смотрели прямо на его дверь.
Сергей сглотнул. Он повернул замок, и щелчок показался ему оглушительно громким. Дверь открылась.
На пороге стоял её отец. Крепкий, невысокий мужчина с широкими плечами и короткой седой стрижкой. У него было лицо человека, который всю жизнь работал руками и привык решать проблемы, а не обсуждать их. Он не улыбнулся. Он просто посмотрел на Сергея тяжёлым, изучающим взглядом, от которого захотелось съёжиться.
— Виктор Петрович… здравствуйте, — пролепетал Сергей, пытаясь нацепить на лицо подобие радушной улыбки. — Проходите… А мы тут как раз…
— Здравствуй, Катя, — громко сказал отец, глядя поверх головы Сергея вглубь квартиры. Он даже не счёл нужным ответить на приветствие зятя.
Из спальни вышла Катерина. Она спокойно подошла и встала рядом с отцом, будто встала под защиту невидимого флага. Только теперь Виктор Петрович перевёл взгляд на Сергея.
— Мы не в гости, Сергей, — ровным голосом произнёс он. Братья за его спиной синхронно шагнули через порог и встали в коридоре. Их молчаливое присутствие заполняло тесное пространство, вытесняя из него воздух. Они были одеты просто — джинсы, тёмные куртки — но от них исходила такая монолитная уверенность, что брендовая рубашка Сергея вдруг показалась дешёвой и жалкой.
— Да что вы, в самом деле… — засуетился Сергей, пытаясь взять ситуацию под контроль. — Проходите в комнату. Просто недоразумение вышло, сейчас всё обсудим. Катя немного погорячилась, Ирина тоже… с кем не бывает.
Он попытался повести их в гостиную, но никто не сдвинулся с места. Они смотрели на него. Отец, братья. И Катерина. Четыре пары глаз, в которых не было ни сочувствия, ни понимания. Только холодная оценка.
— «Погорячилась», говоришь? — Виктор Петрович сделал шаг вперёд, заставив Сергея инстинктивно попятиться. Он подошёл почти вплотную к Катерине и аккуратно, двумя пальцами, взял прядь её волос, всё ещё отдающую зеленью и химическим запахом. Он поднёс её к свету, рассмотрел, как ювелир рассматривает поддельный камень. — Объясни мне вот это, Сергей. Что это за «недоразумение»?
Вся спесь слетела с Сергея в один миг. Он переводил взгляд с непроницаемого лица тестя на молчаливых братьев, на свою жену, которая смотрела на него так, будто видела впервые.
— Это… Ира. Сестра моя. Она… пошутила, — выдавил он из себя. — Краской её… Ну, знаете, как она… Неудачно вышло. Я уже сказал Кате, что Ира не со зла. Она поедет и извинится!
Олег, старший брат, который до этого не проронил ни слова, сделал полшага вперёд. Он был выше Сергея на голову, и его тень накрыла его полностью.
— Пошутила? — спросил он тихо, но этот тихий вопрос прозвучал в коридоре как раскат грома. — А если я сейчас с тобой так «пошучу»? Тебе весело будет?
— Олег, — оборвал его отец, не повышая голоса. И Олег тут же отступил на прежнее место, но взгляда с Сергея не сводил.
Виктор Петрович отпустил прядь волос дочери. Он посмотрел прямо в глаза Сергею. Долго, пристально, так, что у того начали потеть ладони.
— Значит, так. Твоя сестра поступила как последняя дрянь. Твоя мать стояла рядом и смеялась. А ты, вместо того чтобы приехать и свернуть своей сестре шею, примчался сюда и начал орать на свою жену, требуя, чтобы она поехала извиняться. Я всё правильно понял, Сергей?
Это не было вопросом. Это было обвинительное заключение, которое не подлежало обжалованию. Сергей открыл рот, чтобы что-то возразить, найти слова, оправдаться… Но слов не было. Он просто стоял посреди своего коридора, в своей квартире, и чувствовал себя чужим, маленьким и абсолютно беззащитным. Он был загнан в угол.
Сергей молчал. Он не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. Слова тестя были не вопросом, а приговором, зачитанным ровным, безэмоциональным голосом. Вся его домашняя тирания, вся его напускная уверенность, подпитываемая звонками матери, испарилась в ледяном воздухе этого коридора. Он был голым, жалким и до смешного предсказуемым.
— Я… Это не совсем так… — начал было он, но его слабую попытку оправдаться оборвали.
— Довольно, — сказал Виктор Петрович. Он не повысил голоса, но это слово ударило Сергея по ушам сильнее любого крика. — Мы приехали не для того, чтобы слушать твои сказки. Мы приехали за извинениями. Но извиняться будешь не ты. Твои извинения ничего не стоят.
Он сделал паузу, давая словам впитаться в стены, в воздух, в дрожащее сознание Сергея.
— Ты сейчас возьмёшь свой телефон. Позвонишь своей сестре. И своей матери. И скажешь им обеим приехать сюда. Немедленно. Они будут извиняться. Перед моей дочерью. В моём присутствии.
Сергей побледнел. Если до этого он испытывал страх, то теперь его охватил животный ужас. Вызвать сюда мать и Ирину? Это было равносильно тому, чтобы засунуть голову в пасть льву, предварительно дёрнув его за хвост. Он знал свою мать. Он знал свою сестру. Они бы никогда не пошли на это. Они бы устроили такой скандал, по сравнению с которым сегодняшний его крик показался бы детским лепетом.
— Виктор Петрович, не надо… Пожалуйста. Давайте мы сами разберёмся, — его голос превратился в жалкий, умоляющий писк. — Я всё улажу. Я заставлю их…
— Телефон, — произнёс Антон, младший брат Катерины. Он до этого момента стоял неподвижно, но сейчас сделал один короткий шаг вперёд, протянув широкую ладонь. Это был не вопрос и не просьба. Это был приказ.
Сергей посмотрел на Катерину. Он искал в её глазах поддержки, спасения, хоть какого-то намёка на то, что это всё — жестокий спектакль, который вот-вот закончится. Но её лицо было лицом чужого человека. Она просто смотрела, как тонет корабль, с которого она уже давно сошла на берег.
Дрожащей рукой он достал из кармана телефон. Палец несколько раз соскользнул с экрана, прежде чем ему удалось найти контакт «Мама».
— Громкую связь, — распорядился Виктор Петрович.
Сергей нажал на иконку динамика. Пошли гудки. Короткие, резкие, отсчитывающие последние секунды его прежней жизни. На третьем гудке в трубке раздался властный, немного раздражённый голос его матери.
— Серёженька, ну наконец-то! Ты разобрался с этой своей? Она уже едет извиняться? Я сказала Ирочке, чтобы она ни в коем случае не…
— Здравствуйте, Анна Васильевна, — прервал её ровный голос Виктора Петровича.
В трубке на несколько секунд повисла тишина.
— Это кто? — настороженно спросила мать Сергея. — Это отец Катерины. Ваша дочь сегодня позволила себе облить мою дочь краской. А ваш сын, вместо того чтобы защитить свою жену, требовал от неё извинений. Поэтому мы ждём вас и вашу дочь Ирину здесь, по адресу вашего сына. Немедленно. Для личных извинений.
Последовавшая пауза была настолько плотной, что, казалось, её можно было потрогать. А затем динамик телефона взорвался потоком возмущения.
— Да как вы смеете мне указывать! Кто вы вообще такой?! Моя Ирочка — ангел, а ваша дочь сама её спровоцировала! Она хамка и невоспитанная девка! И чтобы я, да перед ней… Да никогда в жизни! Серёжа, ты что там молчишь?! Скажи этому человеку, чтобы он…
Катерина спокойно шагнула вперёд. Она взяла из ослабевшей руки Сергея его телефон, даже не взглянув на него. Её пальцы уверенно нажали кнопку отбоя, обрывая визгливый крик свекрови на полуслове. Затем она протянула телефон отцу.
— Пап, поехали домой, — сказала она. Просто и буднично.
Виктор Петрович взял телефон, посмотрел на него, потом перевёл взгляд на раздавленного, уничтоженного Сергея. Он ничего не сказал. Он просто положил аппарат на тумбочку в коридоре. Затем развернулся и пошёл к выходу. Братья последовали за ним, как тени.
Катерина в последний раз обвела взглядом прихожую. Она посмотрела на ключи на тумбочке, на свои туфли у порога, на лицо человека, который только что был её мужем. В её глазах не было ни ненависти, ни сожаления. Только пустота.
— Прощай, Серёжа, — бросила она через плечо и вышла за своей семьёй.
Дверь за ними закрылась без хлопка, с тихим, окончательным щелчком. Сергей остался один в коридоре. И в этот момент его телефон на тумбочке снова зазвонил. На экране высветилось «Мама». Он смотрел на него, как на змею, не в силах ни ответить, ни сбросить вызов. Звонок всё продолжался, яростный и требовательный, наполняя пустую квартиру звуком его полного, окончательного и бесповоротного провала…
