— Костян, ну ты обещал же! Давай, трави самую свежую байку про Ритку! — Андрей, хозяин квартиры, хлопнул Костю по плечу и протянул ему очередной бокал пива.
Гостиная была наполнена гулом голосов, запахом горячей пиццы и тёплым, приглушённым светом. Человек десять, их обычная компания, собрались на очередные субботние посиделки. Рита сидела на диване, зажатая между Леной, женой Андрея, и кем-то из Костиных коллег. Она сделала маленький глоток вина и заставила себя улыбнуться, хотя внутри всё сжалось в ледяной комок. Она знала, что сейчас будет.
Костя расцвёл. Он обожал быть в центре внимания, особенно когда для этого можно было использовать её. Он поставил бокал на стол, театральным жестом развёл руки и обвёл всех сияющим взглядом прирождённого артиста.
— О, это была феерия, ребята! Вы просто не представляете! — начал он, и все тут же замолчали, повернувшись к нему. — Представьте картину: прошлая неделя, ливень стеной, апокалипсис местного разлива. А моей королеве приспичило сбегать в магазин за каким-то особенным йогуртом. Я ей говорю: «Рита, давай я схожу». Но вы же её знаете, упёртая, как… ну, вы поняли.
Рита почувствовала, как краска медленно заливает её щёки. Она впилась ногтями в обивку дивана. Она помнила тот день. Ужасное настроение, промокшие ноги и дурацкая спешка. Но в его исполнении это превращалось в фарс, в комедию положений, где главной героиней была она — нелепая и смешная дурочка.
— И вот она, значит, летит на своих каблучках, как фрегат по волнам, — Костя грациозно просеменил на месте, изображая её походку под дружный смех компании. — А прямо перед магазином — лужа. Не лужа, а Марианская впадина! Озеро Байкал после весеннего паводка! И моя грациозная лань, вместо того чтобы обойти, решает её перепрыгнуть!
Он сделал паузу, наслаждаясь вниманием. Рита опустила глаза на свою тарелку с остывающим куском пиццы. Аппетит пропал окончательно. Ей казалось, что все взгляды, даже те, что были направлены на Костю, на самом деле прожигают её насквозь. Она видела сочувствующий взгляд Лены, но он только усугублял её унижение.
— Она разбегается, подпрыгивает… И-и-и… — Костя изобразил грациозный пируэт в воздухе, а затем с громким «ШЛЁП!» хлопнул себя по бёдрам. — Она приземляется ровно в центр этой грязной купели! Но не просто падает! Она падает плашмя, как морская звезда! Фонтан брызг, грязи, осенних листьев взмывает до второго этажа! Проходящая мимо бабушка с собачкой оказываются покрыты ровным слоем ила. Собачка в шоке, бабушка крестится. А моя красавица лежит в луже и выглядит, как болотная кикимора, которую только что выловили со дна!
Комнату взорвал хохот. Громкий, искренний, безжалостный. Мужчины хлопали Костю по спине, девушки смеялись, прикрывая рты ладонями. А Рита сидела абсолютно неподвижно. Она не слышала их смеха. Она слышала только оглушительный рёв в ушах. Она чувствовала себя голой посреди площади. И человек, который сорвал с неё одежду, был её собственный муж. Он стоял там, в лучах славы, сияющий и довольный собой, принимая овации за её счёт.
— Ну ты чего, Рит? Не дуйся, это же смешно! — он подошёл и обнял её за плечи, всё ещё посмеиваясь. Его прикосновение показалось ей омерзительным, как прикосновение чего-то скользкого и холодного.
Она молча высвободилась из его объятий, встала и, не глядя ни на кого, сказала:
— Я в туалет.
Она простояла в ванной минут десять, глядя на своё отражение в зеркале. На неё смотрела женщина с горящими щеками и тёмными, пустыми глазами. Она умылась холодной водой, но это не помогло. Огонь внутри неё не угасал, а только разгорался, превращаясь в холодное, белое пламя. Когда они ехали домой в такси, Костя, довольный произведённым эффектом, что-то весело насвистывал. В этой тесной коробке, пахнущей дешёвым ароматизатором, её молчание стало почти осязаемым.
— Ну что ты опять надулась, как мышь на крупу? — не выдержал он. — У тебя совершенно отсутствует чувство юмора. Все посмеялись, и всё.
— Это не юмор, Костя. Это унижение, — тихо, но твёрдо ответила она, глядя в окно на проносящиеся мимо огни.
— Ой, всё, не начинай свою лекцию. Просто расслабься, — он отмахнулся, давая понять, что разговор окончен. Но Рита знала, что он ошибается. Разговор только начинался. И она больше не собиралась использовать слова, которые он всё равно не слышал.
Прошло три дня. Три дня густой, вязкой тишины, которая была хуже любого крика. Костя вёл себя так, словно ничего не произошло. Он приходил с работы, с грохотом бросал ключи на тумбочку в прихожей, ужинал, глядя в экран своего ноутбука, а потом устраивался в гостиной на своём привычном месте — раскладушке, которая уже год служила ему кроватью. Она стояла в углу, как уродливый памятник их разладу, застеленная серым пледом. Днём она служила диваном, ночью — его персональным островом, на который Рита не имела доступа.
Рита наблюдала за ним. Она больше не пыталась заговорить, не задавала вопросов. Она двигалась по квартире почти бесшумно, как тень. Она готовила, убирала, занималась своими делами, но часть её сознания была постоянно сфокусирована на нём. Она изучала его, как энтомолог изучает насекомое под стеклом. Его самодовольную ухмылку, когда он смотрел смешные ролики, его раздражённое сопение, когда проигрывал в компьютерной игре, его полную, абсолютную уверенность в том, что мир вращается вокруг него, а она — лишь незначительный спутник на его орбите.
Вечером в среду он был в особенно хорошем расположении духа. Заключил какую-то выгодную сделку, и теперь предвкушал, как будет хвастаться перед друзьями в выходные. Он сидел на своём диване, закинув ноги на журнальный столик, и громко говорил по телефону с Андреем, обсуждая предстоящую рыбалку.
— Да сто процентов! Я такую наживку достал, у нас вся рыба в озере сама на берег выбрасываться будет! — хохотал он в трубку. — Да, и Ритку возьмём, конечно. Кто-то же должен будет уху варить, пока мужики делом заняты!
Рита стояла в дверном проёме кухни и слушала. Внутри неё не шелохнулось ни одной эмоции. Там, где раньше была обида или злость, теперь был холодный, гладкий лёд. Она дождалась, когда он закончит разговор и бросит телефон на диван. Она медленно вошла в комнату. Её шаги были тихими, но он всё равно почувствовал её приближение и недовольно поднял голову от экрана.
— Чего тебе?
Она остановилась в паре метров от него. Свет от торшера падал на неё сбоку, делая черты её лица резкими и строгими. Она смотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде не было ни мольбы, ни упрёка. Только констатация факта.
— Ещё раз ты при своих дружках расскажешь нашим друзьям что-то унизительное про меня, и я им расскажу, почему ты уже год спишь на раскладушке в зале, хочешь проверить?
Каждое слово было произнесено ровно, без малейшего намёка на дрожь. Это была не угроза в привычном понимании. Это был анонс. Прогноз погоды, обещающий ураган. Костя замер. Улыбка сползла с его лица, как будто её стёрли ластиком. Он несколько секунд смотрел на неё, пытаясь понять, ослышался ли он. В его мире женщины могли плакать, кричать, устраивать истерики. Но они не говорили так. Спокойно, взвешенно и смертельно опасно.
— Ты… ты что несёшь? — он сел прямо, убрав ноги со стола. В его голосе прорезались нотки растерянности, которую он тут же попытался прикрыть привычной агрессией. — Совсем с катушек съехала?
— Я не съехала. Я предупредила, — так же ровно ответила Рита. Она не скрещивала руки на груди, не принимала вызывающих поз. Она просто стояла и смотрела. И этот спокойный, прямой взгляд пугал его больше, чем любой скандал. Он вдруг понял, что это не блеф. Она действительно это сделает. Мысль о том, как он будет выглядеть в глазах Андрея, Макса, Серёги, если они узнают его самый постыдный секрет, обожгла его изнутри. Весь его образ крутого, успешного парня, хозяина жизни, рассыплется в пыль.
— Ты не посмеешь, — прошипел он, но это прозвучало жалко, как вопрос, а не как утверждение.
— Хочешь проверить? — повторила она свой вопрос, слегка склонив голову набок. Он вскочил на ноги. Лицо его налилось кровью. Он хотел наорать на неё, схватить, встряхнуть, заставить снова стать той предсказуемой, обиженной Ритой, которую он знал. Но он не мог. Что-то в её ледяном спокойствии парализовало его. Она построила между ними невидимую стену, и он не знал, как её пробить. Она владела информацией, которая могла его уничтожить. И она была готова её использовать. Впервые за всё время их совместной жизни он почувствовал страх. Не перед ней. Перед позором, который она могла на него обрушить.
Неделя прошла в состоянии холодного перемирия. Они почти не разговаривали, но Костя заметно изменился. Он перестал отпускать колкости, стал осторожнее в словах, словно ходил по минному полю, опасаясь наступить не туда. Он решил, что его молчаливый бойкот и демонстративное недовольство сработали. Рита испугалась и теперь будет вести себя как шёлковая. Эта мысль грела его самолюбие. Поэтому, когда в четверг она, мило улыбаясь, предложила позвать в субботу друзей на пиццу, он воспринял это как белый флаг. Капитуляцию.
— Отличная идея, — вальяжно кивнул он, не отрываясь от телефона. — Давно не собирались. Заодно расскажу парням, как я на работе нового начальника уделал.
Субботний вечер начинался идеально. Квартира наполнилась шумом, смехом и ароматом расплавленного сыра. Костя был в своей стихии: он громко рассказывал анекдоты, травил байки, жестикулировал, разливал пиво. Рита была воплощением гостеприимства. Она порхала между кухней и гостиной, подкладывала гостям еду, следила, чтобы бокалы не пустовали, смеялась его шуткам. Она играла свою роль так безупречно, что Костя окончательно расслабился. Он смотрел на неё с чувством превосходства: вот она, его женщина, сломленная и покорная. Всё вернулось на круги своя.
Когда все наелись и немного захмелели, а разговоры стали ленивыми и расслабленными, Рита встала с бокалом вина в руке.
— Ребят, минуточку внимания, — сказала она мягким, мелодичным голосом. Все тут же замолчали и повернулись к ней. Костя самодовольно ухмыльнулся, ожидая какого-нибудь тоста в свою честь. — Я просто хотела сказать, — продолжила она, обводя всех тёплым взглядом, — как сильно я горжусь своим мужем. Правда.
Она подошла к Косте и положила руку ему на плечо. Он расправил грудь, наслаждаясь моментом.
— Вы все знаете его как душу компании, весельчака, балагура. Но мало кто знает, какой он на самом деле сильный. Не каждый мужчина сможет с таким достоинством переносить… ну, скажем так, деликатные проблемы.
В комнате повисла едва уловимая пауза. Улыбки на лицах друзей слегка дрогнули. Рита говорила с такой искренней нежностью, что никто не мог заподозрить подвоха.
— Я имею в виду, все эти регулярные визиты к врачу… в эту специальную клинику… Вы не представляете, сколько мужества для этого нужно. Столкнуться со своей мужской… несостоятельностью, и не сломаться, не замкнуться в себе. А он не унывает! Он приходит домой, иногда расстроенный, конечно, после очередного безрезультатного приёма, но находит в себе силы шутить и смеяться вместе с вами. Особенно надо мной. Наверное, просто, чтобы поднять свою самооценку.
Она говорила, а атмосфера в комнате менялась с каждой секундой. Смех застыл на лицах. Андрей нервно кашлянул и уставился в свою тарелку. Лена бросила на Риту быстрый, испуганный взгляд. Намёки были настолько тонкими и в то же время настолько очевидными, что били наотмашь. Рита, с ангельской улыбкой, рисовала образ героического страдальца, но все присутствующие мужчины прекрасно понимали, о какой именно «проблеме» идёт речь.
Друзья переводили взгляды с сияющей «заботой» Риты на Костю. А Костя сидел, как каменное изваяние. Кровь отхлынула от его лица, сделав его мертвенно-бледным, а затем вернулась обратно, залив багровым румянцем шею и щёки. Он чувствовал, как десятки глаз смотрят на него уже по-другому: с жалостью, с неловкостью, с плохо скрываемым презрением. Его образ мачо, альфа-самца, рушился прямо здесь, на его собственной раскладушке, под аккомпанемент нежного голоса его жены. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но из горла вырвался лишь хриплый, сдавленный звук.
— Я просто хочу, чтобы вы знали, какой он у меня герой, — закончила Рита и с нежностью поцеловала его в макушку. Этот поцелуй был похож на удар молотка по крышке гроба. Первым опомнился Андрей.
— Да… ну… это… Нам, наверное, пора, — пробормотал он, неуклюже поднимаясь. — Завтра рано вставать. Его тут же поддержали остальные. Вечеринка свернулась за три минуты. Прощания были скомканными и быстрыми. Никто не смотрел Косте в глаза. Они спешно хватали куртки, бормотали благодарности и выметались за дверь, словно из заражённого чумой дома. Дверь за последним гостем захлопнулась. Щёлкнул замок. Они остались одни в комнате, наполненной запахом остывшей пиццы и тотального, оглушительного унижения.
Щелчок замка в пустой прихожей прозвучал оглушительно, как выстрел. Он отсёк их от внешнего мира, оставив наедине с грязной посудой, запахом остывшей еды и плотной, звенящей ненавистью. Костя не двигался. Он сидел на своей раскладушке, в центре созданного им мира, который только что разлетелся на мелкие, позорные осколки. Его лицо было похоже на маску из серого воска, на которой застыло выражение тотального, неперевариваемого унижения. Он смотрел в одну точку, на пятно от соуса на ковре, но видел не его, а сочувственно-презрительные взгляды своих друзей.
Рита молча начала собирать тарелки со стола. Её движения были медленными, выверенными, почти ритуальными. Она не смотрела на него, но чувствовала его взгляд каждой клеткой кожи. Она знала, что молчание не продлится долго. Это была затишье перед ураганом, время, когда давление падает до критической отметки, и воздух становится трудно дышать. Она поставила стопку тарелок в раковину и повернулась.
Он уже стоял. Он не поднялся, он словно вырос из своей раскладушки, распрямившись во весь рост. Маска с его лица исчезла. Теперь на неё смотрело искажённое, багровое лицо чужого человека. Глаза, в которых не было ни гнева, ни обиды, ни боли. В них не было ничего, кроме пустого, животного желания стереть, растоптать, уничтожить то, что причинило ему этот невыносимый стыд. Он сделал к ней шаг. Медленный, тяжёлый, как у хищника, загоняющего жертву в угол.
Она не отступила. Она просто смотрела ему в глаза, и в её взгляде не было страха. Только холодное, усталое удовлетворение.
— Я предупреждала, — её голос прозвучал спокойно, даже буднично, на фоне той бури, что бушевала в его голове. — У меня, в отличие от тебя, тоже отличное чувство юмора.
Это были последние слова. Они стали детонатором. Он не закричал, не стал ничего доказывать. Он просто рванулся вперёд. Его кулак врезался ей в скулу с глухим, мокрым звуком. Мир в глазах Риты качнулся, люстра на потолке поплыла в сторону. Боль была острой, ослепляющей, но она тут же сменилась каким-то странным отупением. Она не успела ни вскрикнуть, ни упасть. Он схватил её за волосы, дёрнул на себя и ударил снова. И снова.
Это не было похоже на драку. Это было методичное, безмолвное избиение. Он не испытывал ярости, он просто выполнял работу. Он выбивал из неё своё унижение, свой позор, свою мужскую несостоятельность. Он бил по лицу, по телу, и с каждым ударом ему словно становилось легче. Рита обмякла в его руках, её тело стало тяжёлым и безвольным. Он отшвырнул её от себя, и она рухнула на пол у журнального столика, сбив пустую бутылку из-под вина. Бутылка покатилась по паркету с тихим стеклянным стуком.
Он остановился, тяжело дыша. Он посмотрел на то, что лежало у его ног. На её неподвижное тело, на тёмные волосы, разметавшиеся по полу, на тонкую струйку крови, выползающую из уголка её рта. И в этот момент до него дошло. Не раскаяние. Не жалость. Его накрыл липкий, первобытный ужас. Ужас не за неё. За себя. Он посмотрел на свои руки, на сбитые костяшки пальцев, потом снова на неё. Он не стал проверять, дышит ли она. Ему было всё равно. Единственный инстинкт, который в нём сработал, — бежать.
Он метнулся в прихожую, спотыкаясь о собственные ноги. Схватил со столика ключи от машины, кошелёк. На ходу накинул куртку, дёрнул ручку входной двери. Он не оглянулся. Он выскочил на лестничную площадку и бросился вниз по ступеням, перепрыгивая через две, через три. Холодный воздух подъезда ударил в лицо, но не отрезвил. Он выбежал на улицу, в ночную тишину, и побежал прочь, не разбирая дороги, просто прочь от этой квартиры, от этой женщины на полу, от того, что он только что сделал.
А в квартире осталась тишина. Нарушаемая лишь тихим гудением холодильника на кухне. Свет от торшера выхватывал из полумрака разбросанные подушки, грязные тарелки и неподвижную фигуру на полу. Вечеринка закончилась. Окончательно…
