— Вер, а у меня новость! Отличная просто! — Антон влетел на кухню, сияя так, будто только что выиграл в лотерею. Он по-хозяйски заглянул в кастрюлю, где мирно булькало будущее рагу, и шумно втянул носом аромат. — Ух, пахнет! Слушай, ты не представляешь, что я сейчас узнал!
Вера, не отрываясь от нарезки овощей, лишь слегка повернула голову. Она привыкла к таким внезапным всплескам энтузиазма у мужа, которые обычно означали либо покупку новой видеоигры, либо спонтанное решение поехать на выходные к его маме.
— Что-то случилось? — спокойно спросила она, методично отправляя очередную порцию моркови с разделочной доски в миску.
— Ещё как! Помнишь, Светка наша в универ поступала? Так вот, поступила! На бюджет, представляешь! Прямо сюда, в наш город! — он расплылся в широкой улыбке, ожидая, что жена разделит его восторг.
— Света молодец, я за неё рада, — искренне ответила Вера. Она всегда неплохо относилась к младшей сестре мужа, тихой и скромной девушке. — Общежитие ей дадут?
Антон махнул рукой, словно отгоняя какую-то глупость.
— Да зачем ей это общежитие, ты чего? Там же неизвестно кто живёт, условия ужасные. Нет, всё уже решено. Она будет жить с нами! Все пять лет, пока учится. Мама сказала, что так будет и правильно, и спокойнее для всех. Она уже и вещи её пакует, на следующей неделе привезёт. Здорово, правда?
Нож в руке Веры замер над недорезанной луковицей. На кухне на несколько секунд стало слышно только мирное шипение масла на сковороде. Она медленно положила нож на доску, вытерла руки о полотенце и повернулась к мужу. Её лицо ничего не выражало, но взгляд стал тяжёлым и колючим.
Всего месяц назад её родной брат, Кирилл, собирался приехать в их город по делам. Вера предложила ему остановиться у них, чтобы не тратиться на гостиницу. Казалось бы, обычное дело. Но Антон тогда устроил настоящий скандал. Он долго и путано объяснял, что это неудобно, что они привыкли жить вдвоём, и что его мама считает, что частые гости и родственники, живущие в доме, разрушают молодую семью. Тогда, чтобы избежать ссоры, Вера уступила, а её брат снял номер в дешёвом отеле на окраине.
— Подожди, — ледяным тоном произнесла она, глядя мужу прямо в глаза. — Я не совсем поняла. А как же твоя мама?
— А что мама? — не понял Антон, его радостная улыбка начала медленно сползать с лица, чувствуя перемену в настроении жены. — Мама как раз и предложила.
— Месяц назад твоя мама считала, что родственникам не место в нашем доме. Что они разрушают семью. Мой брат не мог остаться у нас на неделю, потому что твоя мама была против. А твоя сестра будет жить здесь пять лет, потому что твоя мама так решила. Я всё правильно поняла?
Антон замялся. Он явно не ожидал такого поворота и не был готов к обороне.
— Вер, ну… это другое совсем, — начал он, отводя взгляд в сторону. — Кирилл — гость. А Света… Света — это семья. Она же просто моя копия. И мама сказала, что сестре надо помогать, это наш долг.
Терпение Веры, державшееся на последнем волоске, с громким треском лопнуло. Она сделала шаг вперёд, и её тихий, сдержанный голос начал набирать силу, превращаясь в стальной, звенящий от ярости крик.
— Это с чего вдруг твоя мать решает, кто будет жить у нас дома, а кто нет?! Моему брату, значит, нельзя было из-за неё приехать к нам на неделю, а твоя сестра будет жить у нас пять лет?
Ошеломлённый Антон отшатнулся, словно его ударили. Он смотрел на жену широко раскрытыми глазами, совершенно не понимая, откуда взялась эта ледяная ярость. В его мире всё было просто и логично: мама сказала — значит, так правильно. Он искренне не видел никакой разницы, никакого противоречия.
— Вер, ты чего? Успокойся, — пробормотал он, делая шаг назад, ближе к спасительному выходу из кухни. — При чём тут вообще моя мама? Речь о Свете, о моей сестре. Мы же семья, мы должны помогать друг другу. Она ведь не чужой человек.
Вера издала короткий, невесёлый смешок. Она отвернулась от него и снова взяла в руки нож. Но теперь её движения стали другими — резкими, отточенными, почти агрессивными. Лезвие с силой вгрызалось в луковицу, рассекая её на мелкие, почти прозрачные кусочки.
— Семья? А мой брат, значит, не семья? Или он какая-то не та семья? — она не повышала голос, но каждая её фраза била точно в цель. — Ты тогда почти слово в слово повторял аргументы своей мамы. Что нам никто не должен мешать, что свой дом — это своя крепость. Что изменилось за месяц, Антон? Твоя мама переписала устав нашей семьи?
— Да не переписывала она ничего! Просто это разные ситуации! — он начал раздражаться, потому что не мог найти логичного объяснения, а чувствовал себя загнанным в угол. — Кирилл — взрослый мужик, он и сам может о себе позаботиться. А Светка — девчонка совсем. Мама беспокоится. Она хочет, чтобы Света была под присмотром. Под нашим присмотром.
— Под твоим, — поправила Вера, сбрасывая изрубленный лук на сковороду. Масло яростно зашипело, будто разделяя её негодование. — Ты забываешь, Антон, что решения в этом доме мы принимаем вдвоём. Или ты уже забыл, как твоя мама решала, какой диван нам купить, потому что тот, который выбрала я, «слишком маркий»? Или как она отменила нашу поездку в горы, потому что «в это время года там опасно» и нам лучше поехать к ней на дачу полоть грядки?
Каждое воспоминание было новым ударом. Антон заметно сник. Он помнил всё это. Помнил, как ему приходилось уговаривать Веру, как он передавал ей слова матери, искренне веря, что в них есть высшая мудрость и забота.
— Она просто советовала. Она же старше, опытнее… — его голос звучал уже совсем неуверенно.
— Нет, Антон. Она не советовала. Она решала, а ты исполнял, — Вера повернулась к нему, оперевшись бедром о столешницу. Её взгляд был абсолютно спокойным и от этого ещё более пугающим. — А я устала жить в семье, где все важные вопросы решаются по телефону звонком твоей маме. Я устала от того, что мнение твоей мамы важнее моего. Важнее нашего с тобой мнения.
Поняв, что проигрывает по всем пунктам, Антон прибег к последнему средству. Он выпрямился, а в его голосе появились обиженные, обвиняющие нотки.
— Я понял. Ты просто не уважаешь мою мать. Всегда её недолюбливала, а сейчас нашла повод высказать всё. Она для нас старается, а ты…
— К твоей матери я отношусь ровно так, как она относится к нашему дому. Как к месту, где она может устанавливать свои порядки, — отрезала Вера, не давая ему развить тему мнимого неуважения. — Так вот, я тебя разочарую. Пора бы и тебе запомнить, чей это дом. И кто здесь устанавливает правила. Так что слушай внимательно. Никакая Света тут жить не будет. Это не обсуждается.
Лицо Антона исказилось. Ультиматум, произнесённый женой так спокойно и твёрдо, не укладывался у него в голове. Он привык, что после недолгого спора Вера всегда уступала, принимая его аргументы, подкреплённые авторитетом его матери. Но сейчас перед ним стояла не его покладистая жена, а чужая, холодная женщина с глазами из стали.
— Ты… ты не можешь так решать одна! — выдохнул он, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Это и мой дом тоже! А Света — моя сестра!
— Твоя сестра может снять квартиру. Или комнату. Или заселиться в общежитие, как делают тысячи других студентов, — Вера методично выключила конфорку под сковородой и отставила её в сторону. Все её действия были демонстративно спокойными, что бесило Антона ещё больше. — Мы можем даже помочь ей деньгами на первое время. Но жить она здесь не будет.
Поняв, что все его доводы о семье, долге и помощи разбились о непробиваемую стену, Антон прибег к своему главному, безотказному оружию. Он потянулся к карману джинсов и вытащил телефон, словно доставал из ножен фамильный меч, способный решить любую битву.
— Ах так? Хорошо. Раз ты не понимаешь по-хорошему, — он с вызовом посмотрел на Веру, быстро находя в контактах заветный номер. — Я сейчас позвоню маме. И она тебе всё объяснит. Объяснит, как ты неправа и как по-хамски себя ведёшь.
Он ожидал чего угодно: криков, попытки вырвать телефон, слёз. Но Вера лишь слегка приподняла бровь и скрестила руки на груди, прислонившись к стене.
— Давай. Звони. Я с удовольствием послушаю, — в её голосе не было ни капли страха, только чистое, незамутнённое любопытство.
Эта реакция сбила Антона с толку, но отступать было поздно. Он нажал на вызов и приложил телефон к уху.
— Мамуличка, привет… Да, всё нормально… почти, — он бросил на Веру полный праведного гнева взгляд. — Я тут Вере сказал про Свету… Да, обрадовал. А она… Мам, она скандал устроила. Говорит, что не пустит её. Вообще. Представляешь? Говорит, что ты не имеешь права решать, кто будет жить в нашем доме… Да, вот так прямо и сказала. Я ей объясняю, а она и слушать не хочет…
Он несколько секунд слушал то, что ему быстро и возмущённо говорили на том конце провода, периодически поддакивая. Его лицо постепенно снова обретало уверенность. Он был уже не просто мужем, спорящим с женой, а послом доброй воли, за спиной которого стояла могущественная держава в лице его матери.
— Да… Да, я тоже так считаю… Хорошо, мам. Сейчас, — он опустил телефон и с видом победителя протянул его жене. — На, мама хочет с тобой поговорить.
Вера без малейшего колебания взяла у него из рук телефон. Она поднесла его к уху, не меняя позы.
— Здравствуйте, Галина Ивановна, — её голос был ровным и вежливым, но от этой вежливости веяло арктическим холодом.
Она молча выслушала тираду, доносившуюся из динамика. Антон наблюдал за ней, ожидая, когда её лицо начнёт выражать раскаяние. Но оно оставалось непроницаемым.
— Я слышала, вы уже упаковали вещи Светы, — спокойно произнесла Вера, прерывая монолог свекрови. — Можете распаковывать. Она сделала короткую паузу, давая собеседнице осознать услышанное. — Нет, Галина Ивановна, вы меня не поняли, — продолжила она с той же убийственной вежливостью. — Ваша дочь не будет жить в моём доме. Ни одного дня. И это решение окончательное. Всего доброго.
С последними словами Вера нажала кнопку отбоя и протянула телефон обратно остолбеневшему Антону. Самоуверенная ухмылка на его лице сменилась сначала недоумением, а затем и откровенным шоком. Его мир, в котором звонок маме решал любую проблему, только что рухнул.
Антон медленно опустил руку с телефоном, глядя на Веру так, словно видел её впервые. Словно под маской его жены, с которой он прожил пять лет, скрывалось совершенно незнакомое, опасное существо. В его глазах читался не просто шок, а глубочайшее, детское недоумение. Его мир, такой простой и понятный, где мама была высшим арбитром и источником неоспоримой истины, дал трещину и рассыпался в прах за тридцать секунд телефонного разговора.
— Ты… что ты сделала? — прошептал он. Его голос был лишён силы, в нём слышалось лишь эхо рухнувших надежд. — Ты мое маме так нахамила… Так… Ты…
Ярость, пришедшая на смену оцепенению, была не громкой, а какой-то вязкой, удушающей. Он не кричал. Он наступал на неё, понижая голос до шипения, и от этого его слова звучали ещё более зловеще.
— Ты не имела права. Ты слышишь? Никакого права так с ней говорить. Она — моя мать! Она жизнь мне дала, она вырастила меня! А ты кто такая, чтобы указывать ей, что делать?!
Вера не отступила. Она спокойно выдержала его взгляд, в котором плескалась бессильная злоба. Вся её нервозность, всё напряжение, копившееся годами, ушло. На его месте образовалась пустота, холодная и ясная. Она смотрела на мужа и видела перед собой не взрослого мужчину, а обиженного мальчика, у которого отняли самую важную игрушку — материнский авторитет.
— Я твоя жена, Антон. По крайней мере, я так думала, — её голос был ровным, почти бесцветным. — Я думала, что когда мы поженились, мы создали свою собственную семью. Свой дом. Свои правила. Но я ошиблась. Нашей семьи никогда не было. Была просто дочерняя компания её семьи, где ты — исполнительный директор, а она — генеральный. И все решения спускаются сверху.
Она сделала паузу, давая ему осознать сказанное.
— Дело ведь не в Свете. И никогда не было в ней. И не в моём брате. Дело в том, что в нашем браке нас всегда было трое. Ты, я и твоя мама. И я в этой троице была лишней. Человеком, чьё мнение можно игнорировать, чьи желания можно подвинуть, потому что «мама сказала». Твоя мама решила, что её дочери будет удобнее жить здесь. А ты пришёл не советоваться со мной, своей женой, а ставить меня перед фактом. Как прислугу, которой сообщают о новых жильцах.
Антон слушал её, и лицо его менялось. Ярость уступала место растерянности. Он не мог опровергнуть её слова, потому что в глубине души знал, что она права. Но признать это означало бы предать весь уклад своей жизни, предать ту, что всегда была для него центром вселенной.
— Ты всё извращаешь… Ты просто ненавидишь мою семью… — пробормотал он. Это был его последний, самый слабый аргумент.
— Нет, — твёрдо сказала Вера. — Я просто хочу свою. Одну. На двоих. И поэтому сейчас ты сделаешь выбор. Не между мной и Светой. А между своей взрослой жизнью и жизнью под крылом у мамы. — Она обвела взглядом кухню, их общую кухню, которая внезапно стала только её территорией. — Либо ты остаёшься здесь, со мной. И с этого самого момента мы всё решаем только вдвоём. А твоя мама, моя мама, наши братья и сёстры — всего лишь гости. Дорогие, любимые, но гости. И никто из них не будет устанавливать правила в этом доме. Либо ты прямо сейчас собираешь свои вещи и едешь туда, где тебе всегда будет хорошо и спокойно. К маме. Вместе со Светой.
Она замолчала. На кухне воцарилась тишина. Не тяжёлая, не звенящая. Обычная тишина комнаты, в которой больше не о чем говорить. Антон смотрел на неё долго, изучающе, словно пытался найти в её лице хоть намёк на блеф, на возможность отыграть всё назад. Но ничего не нашёл.
Он молча развернулся и вышел из кухни. Вера не двинулась с места. Она слышала, как в спальне открылся шкаф, как щёлкнули замки на дорожной сумке. Не было никаких обвинений, брошенных через плечо, никаких проклятий. Он просто делал то, что ему сказали. Он делал свой выбор.
Через несколько минут он снова появился в дверях кухни, уже одетый, с сумкой в руке. Он остановился на пороге.
— Ты всё разрушила, — сказал он тихо, без всякого выражения. Это была не угроза и не обвинение. Просто констатация факта из его вселенной.
Он развернулся и ушёл. Входная дверь тихонько щёлкнула, закрываясь. Вера осталась стоять посреди кухни. Аромат остывающего ужина смешивался с запахом пустоты. Она медленно подошла к плите, взяла сковороду и вывалила её содержимое в мусорное ведро. Готовить ужин на двоих больше не было никакого смысла…
