— Ну что, любимый, ты готов завтра штурмовать турагентства? Я уже нашла три отеля, все с видом на море, как ты хотел. Один даже с собственным пляжем! — голос Лизы в телефонной трубке звенел от предвкушения. Она шла по улице, и весенний вечер казался ей таким же тёплым и ласковым, как вода, в которую она мысленно погружалась уже несколько месяцев.
— Да, да, конечно, готов, — ответил Антон как-то рассеянно, но Лиза не обратила на это внимания, списав всё на усталость после рабочего дня. Она была слишком поглощена своими мечтами. Целый год. Целый год они отказывали себе почти во всём. Никаких спонтанных покупок, никаких дорогих ужинов в ресторанах, никаких бессмысленных трат.
Каждый рубль, каждая сэкономленная сотня отправлялись на их общий счёт с простым и ясным названием: «Море». И вот, наконец, сумма была собрана. Завтра они превратят эти сухие цифры в билеты, бронь и запах солёного бриза.
Она вставила ключ в замок, предвкушая, как они проведут весь вечер за ноутбуком, сравнивая фотографии отелей и споря, куда пойти в первый же день. Но едва дверь открылась, в нос ударил чужой, химический запах. Запах нового пластика, типографской краски и чего-то ещё… электрического. Он вытеснил привычный аромат их дома, аромат кофе и её духов. Лиза нахмурилась, сделала шаг в гостиную и замерла.
Огромная, глянцево-чёрная коробка занимала почти всё пространство между диваном и телевизором. Она была похожа не на покупку, а на какой-то саркофаг, в котором похоронили их ближайшие планы. Рядом с этим чёрным монолитом стоял Антон. Он не просто улыбался. Он сиял. Его глаза горели почти фанатичным огнём, какой бывает только у детей, которым подарили самую желанную в мире вещь.
— Смотри, что я урвал! — он хлопнул ладонью по коробке, и звук получился гулким, торжественным. — Последняя была! С расширенным диском и двумя геймпадами в комплекте! Представляешь, какое везение?!
Внутри у Лизы что-то оборвалось и полетело вниз, в ледяную пустоту. Она не сказала ни слова. Медленно, почти как во сне, она сняла с плеча сумку, достала из неё телефон. Пальцы двигались сами собой, механически, пока мозг отчаянно отказывался складывать два и два. Она разблокировала экран, открыла банковское приложение.
Секунда, пока крутилось колёсико загрузки, показалась ей вечностью. А потом на экране появились цифры. Название счёта: «Море». Сумма: 145 000 рублей. И чуть ниже, жирным шрифтом, приговор: «Остаток: 0,00 ₽».
Она молча повернула экран телефона к мужу. Улыбка медленно сползла с его лица, как тающий воск, обнажая растерянность и проступающий страх. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, и из него вырвался какой-то жалкий лепет.
— Лиз, ну я потом заработаю ещё… Это же… ну, ты же знаешь, как я о ней мечтал… Мы бы всё равно… Знаешь, этот отпуск… Он…
Но она его уже не слышала. Ледяная пустота внутри неё взорвалась раскалённой лавой.
— Какой отпуск?! Ты потратил все деньги, отложенные на море, на свою дурацкую игровую приставку?! Ты взрослый мужик или ребёнок, Антон?! Я год мечтала об этом отпуске, а ты спустил всё на игрушки!
Её голос не был визгливым. Он был низким и хриплым от ярости, и от него, казалось, задрожали стёкла. Он шагнул к ней, протянув руки, чтобы обнять, успокоить, заткнуть эту страшную правду. Лиза оттолкнула его с такой силой, что он отшатнулся назад, едва не врезавшись в свою новую драгоценность.
— Не трогай меня.
Но он ещё раз повторил попытку успокоить Лизу.
— Не трогай меня, — повторила Лиза, но уже совсем другим тоном. Ярость, раскалённая и быстрая, схлынула так же внезапно, как и нахлынула, оставив после себя выжженную, холодную пустоту. Она сделала шаг назад, обводя Антона и его чёрный глянцевый алтарь долгим, изучающим взглядом. Словно видела его впервые.
Не мужа, с которым прожила шесть лет, а какое-то странное, непонятное существо с абсолютно чуждой ей системой ценностей.
Антон, не уловив этой перемены, решил, что буря миновала, и поспешил закрепить шаткое перемирие. Он попробовал улыбнуться — вышло криво и жалко.
— Лиз, да чего ты так завелась? Это же просто вещь! Деньги — дело наживное, я найду подработку, за пару месяцев всё вернём. Ну правда! А это была лимитированная версия, её бы потом вообще не достать было! Считай, это инвестиция!
Он говорил быстро, сбивчиво, заискивающе заглядывая ей в глаза. Он ждал чего угодно: новых криков, упрёков, может быть, даже слёз. Но он не был готов к тому спокойному, препарирующему голосу, который раздался в ответ.
— «Дело наживное»? — Лиза чуть склонила голову набок, и в её глазах не было ни злости, ни обиды. Только презрение. Чистое, дистиллированное презрение. — Антон, ты помнишь, как ты в прошлом ноябре ходил с ноющим зубом, потому что мы решили, что ты «потерпишь до весны, а эти десять тысяч лучше на море»?
Помнишь, как я всю зиму проходила в старых сапогах, потому что новые — это «минус пятнадцать тысяч из нашей мечты»? А твой день рождения, который мы отметили пиццей и фильмом дома, потому что поход в ресторан — это «ещё один шаг назад»? Ты это помнишь?
Она не повышала голоса. Она просто перечисляла факты, и каждый факт был как гвоздь, который она медленно и методично вбивала в крышку гроба его жалких оправданий.
— Этот счёт, на котором теперь ноль, — это не просто деньги, Антон. Это мой отказанный поход к косметологу. Твоя отложенная покупка нового кресла для работы. Сотни маленьких «нет», которые мы говорили себе каждый день. Это был наш общий год. Год, который мы договорились посвятить одной цели. Нашей цели.
Антон почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Против крика можно было кричать в ответ. Против слёз — утешать. Но против этой ледяной, убийственной логики у него не было оружия. И он сделал то, что делают все слабые люди, загнанные в угол, — он напал.
— Так вот оно что! Ты мне теперь каждый кусок хлеба попрекнёшь? Я, по-твоему, не имею права хотеть чего-то для себя? Или в этой семье право на «мечту» есть только у тебя? Только твоё море имеет значение, а то, что я пашу как проклятый, чтобы мы жили нормально, это так, мелочи? Я тоже заслуживаю радости!
Он почти кричал, размахивая руками, пытаясь своим шумом заглушить её спокойствие. Но Лиза лишь горько усмехнулась.
— Радости? Ты говоришь о радости? Ты обменял наше общее будущее, нашу общую мечту, которую мы строили вместе, по кирпичику, на минутное удовольствие от обладания куском пластика. Ты не купил себе радость, Антон. Ты купил себе игрушку. А заплатил за неё не деньгами. Ты заплатил моим уважением. И, судя по всему, сдачи не получил.
— Уважением? — Антон выплюнул это слово, как кость. В его голосе заклокотала обида, вытесняя страх и растерянность. Он нашёл точку опоры, слабое место в её броне, как ему казалось, и вцепился в него. — Ты говоришь об уважении? А ты уважала меня, когда превратила нашу жизнь в бухгалтерскую книгу? Когда на каждый мой порыв, на каждую маленькую радость у тебя был один ответ: «Это не в бюджете»?
Он прошёлся по комнате, жестикулируя так, словно обращался не к ней, а к невидимым присяжным.
— Помнишь, я хотел гитару купить? Не за сто тысяч, обычную, подержанную. «Антон, это нас отбросит назад». Помнишь, ребята звали на рыбалку с ночёвкой, на платное озеро? «Антон, мы же договорились». Жизнь с тобой — это бесконечное «мы договорились». Это план, график, таблица в Excel. В ней нет места ничему живому!
Ничему спонтанному! Ты задушила всё! А твоё это море — это не мечта, Лиза. Это просто самый большой и жирный пункт в твоём плане. Галочка, которую нужно поставить. И тебе плевать, какой ценой она ставится, плевать на то, чего хочу я!
Его слова бились о её молчание, как горох о стену. Она стояла неподвижно, сложив руки на груди, и смотрела на него. Но смотрела не как на мужа, а как учёный смотрит на подопытное насекомое под микроскопом — с холодным, бесстрастным любопытством. Когда он выдохся и замолчал, ожидая её реакции, она ответила. И её спокойствие было страшнее любого крика.
— Ты называешь это «порывом»? Своё желание спустить годовые накопления семьи на игрушку? Нет, Антон, это не порыв. Это инфантилизм. И я поняла, что ошиблась не сегодня. Я ошиблась, когда решила, что из тебя можно вырастить взрослого человека.
Теперь каждый её слог был отточен, как лезвие. Она перешла в наступление, и её атака была точной и безжалостной.
— Ты говоришь о гитаре? А ты помнишь, где сейчас та, которую тебе дарил отец? Она пылится на балконе со сломанным грифом, потому что тебе стало «скучно» её чинить. Ты говоришь о рыбалке? А сколько твоих «спонтанных» проектов так и остались на уровне разговоров на кухне? Твой гениальный стартап, который должен был нас озолотить? Твоё обещание самому сделать ремонт в ванной? Ты — человек обещаний, Антон. Человек громких начал и тихих, позорных финалов. Ты не изменился. Тебе всегда были важнее твои «хотелки». Просто раньше ценой этих «хотелок» были сломанные вещи или моё потраченное время. А сегодня ты поставил на кон что-то более существенное.
Она сделала паузу, давая яду впитаться.
— Знаешь, в чём разница между моим «планом» и твоими «порывами»? Мой план, каким бы скучным он тебе ни казался, вёл нас к чему-то общему. К дому, который мы купили. К машине, на которой ты ездишь. А твои «порывы» всегда ведут в одну и ту же точку — к твоему личному, сиюминутному удовольствию. И знаешь что? Я устала быть тем взрослым, который ходит за тобой и подтирает последствия твоих «радостей». Устала быть твоим личным бухгалтером, твоим менеджером, твоей мамочкой.
Слова Лизы повисли в оглушающей тишине. Они не были сказаны на повышенных тонах, но в них содержался такой концентрированный холод, что, казалось, воздух на кухне стал плотным и вязким. Антон замер. Все его заготовленные возражения, все жалкие попытки оправдаться рассыпались в прах. Он смотрел на неё, и впервые за весь вечер увидел не разгневанную жену, а чужого, незнакомого человека, выносящего ему окончательный приговор. Его плечи обмякли, словно из него выпустили весь воздух, и он тяжело опустился на стул. Бой был проигран. Война — тоже.
Лиза молча развернулась и вышла из кухни. Её шаги по коридору были ровными и тихими. Не было слышно ни хлопанья дверей, ни звука бьющейся посуды. Эта спокойная, методичная тишина пугала Антона гораздо больше, чем крики.
Он услышал, как в спальне открылся шкаф, как по полу скользнул чемодан на колёсиках. Этот звук — шуршание пластика по ламинату — стал для него звуком конца света. Он вскочил, бросился за ней, споткнувшись о порог.
Она стояла посреди комнаты и аккуратно складывала в чемодан свои вещи: джинсы, пару свитеров, футболку. Никакой спешки, никакой истерики. Будто она собиралась не в никуда посреди ночи, а в давно запланированную командировку.
— Лиза, постой… Что ты делаешь? — его голос дрогнул, превратившись в жалкий шёпот. — Лиз, ну не надо… Прости меня. Я дурак, я всё понял. Слышишь? Я завтра же её верну! Прямо с утра поеду и сдам обратно в магазин! Они примут, точно примут, двух недель же не прошло! Мы получим деньги и сразу пойдём за путёвками, как и хотели!
Он говорил быстро, сбивчиво, хватаясь за эту последнюю соломинку, всё ещё веря, что проблему можно решить, откатив всё назад, словно сохранившись в игре перед неудачным боссом. Он подошёл к ней, попытался взять за руку, но она мягко, без отвращения, но с непреодолимой твёрдостью убрала её.
— Поздно, Антон, — она даже не посмотрела на него, продолжая складывать косметичку. — Дело ведь не в приставке. И никогда не было в ней.
— Как не в ней? — он был искренне сбит с толку. — Я же говорю, я её верну! Это просто вещь, глупая ошибка! Лиза наконец остановилась и подняла на него глаза. В них не было ни ненависти, ни злости. Только безграничная, всепоглощающая усталость.
— Ты можешь вернуть приставку в магазин, Антон. Но ты не можешь вернуть мой год. Мой год ожиданий, ограничений и маленьких ежедневных жертв. Ты не можешь вернуть моё доверие, которое ты сегодня взял и одним махом обменял на коробку с проводами.
Ты не можешь вернуть мне веру в то, что рядом со мной взрослый мужчина и партнёр, а не ребёнок, которого нужно постоянно контролировать и опекать. Понимаешь? Это не возвращается.
Она застегнула молнию на чемодане. Звук прозвучал как финальный аккорд.
— Куда ты пойдёшь? — спросил он растерянно, глядя на неё, на чемодан, на их общую кровать.
— К маме. Не волнуйся, я не буду ей ничего рассказывать. Скажу, что у нас трубы прорвало. Не хочу её расстраивать.
Эта последняя фраза, эта забота о чувствах матери в момент, когда их собственная семья рушилась, ударила его сильнее всего. Он понял, что она уже не здесь. Мысленно она уже ушла, закрыла за собой дверь, и сейчас просто выполняет последние формальности. Она взяла чемодан, свою сумку и пошла к выходу.
Антон стоял как вкопанный посреди спальни, не в силах сдвинуться с места. Он слышал, как она обувается, как щёлкнул замок в поисках ключей. Потом наступила тишина. И в этой тишине раздался её голос, спокойный и ровный, из коридора:
— Знаешь, играй в свои игры, Антон. Спасай там принцесс, завоёвывай миры. Может, в виртуальной реальности у тебя это получится лучше.
Щёлкнул замок. Дверь тихо открылась и закрылась. В квартире стало абсолютно тихо. Антон медленно вышел в гостиную. Посреди комнаты, как чёрный глянцевый надгробный камень на их шестилетнем браке, стояла коробка.
Источник его минутного триумфа и бесконечного поражения. Он посмотрел на неё, потом на пустую прихожую, и вдруг осознал с ужасающей ясностью: он получил то, что так страстно желал. И в этот же момент потерял абсолютно всё, что имело значение…
