— Это ещё что за тело? — голос Маргариты был ровным и холодным, как лезвие ножа.
Она только что вошла в квартиру, с трудом затолкав внутрь сначала пятилетнего Костю, а затем вытащив из-за двери трёхлетнюю Вику, которая упрямо цеплялась за дверной косяк. Усталость после двухчасового ожидания в очереди в детской поликлинике липким слоем покрывала её изнутри. И первое, что ударило в нос, — это не привычный запах дома, а густой, тошнотворный смрад несвежего пота и дешёвого спирта. А потом она увидела его.
На их единственном диване, который ночью служил им с мужем кроватью, а днём — игровой зоной для детей, лицом в подушку лежал крупный, неопрятный мужчина. Его стоптанные, грязные ботинки валялись на ковре, куда пять минут назад Костя собирался высыпать конструктор.
Одна рука мужчины безвольно свисала до пола, почти касаясь пластикового пакета, из которого вызывающе торчало горлышко полупустой бутылки водки. Он спал мертвецким сном, издавая громкий, булькающий храп, который заполнял всё крохотное пространство их тридцати пяти метров.
— Мама, а дядя сломался? — шёпотом спросил Костя, с опасливым любопытством разглядывая незнакомца. Вика молча жалась к ноге матери, вцепившись в её пальто.
— Дядя очень устал, иди на кухню, — Маргарита механически, но быстро раздела детей, подтолкнула их в сторону кухни — единственного места, где можно было укрыться, — и плотно прикрыла за ними дверь. Только после этого она позволила себе выдохнуть. Ярость подступала к горлу тугим комком. Это было вторжение. Нарушение всего её мира, который она с таким трудом выстраивала в этих тесных стенах.
В замке провернулся ключ. Вошёл Евгений. Он увидел жену, застывшую посреди комнаты, её напряжённую спину, и сразу всё понял. Виноватое выражение медленно расползлось по его лицу. Он молча снял куртку, повесил её на крючок и принялся нарочито долго расшнуровывать ботинки, явно оттягивая неизбежный разговор.
— Я жду объяснений, — сказала Маргарита. Она не кричала. Её спокойствие было гораздо страшнее. — Кто это, Женя? И что он делает на том месте, где через три часа должны спать наши дети?
— Рит, только не начинай, а? — он наконец выпрямился, избегая её взгляда. — Это… это Коля. Мой брат.
Маргарита на секунду замерла, переваривая информацию. Николая, старшего брата мужа, она видела лишь однажды, семь лет назад, на их свадьбе. Уже тогда он вёл себя развязно и к концу вечера основательно набрался, но хотя бы был одет в костюм и выглядел как человек. То, что сейчас оскверняло их диван, имело с тем воспоминанием мало общего.
— Твой брат, с которым ты не общался последние пять лет? Тот самый, который не счёл нужным приехать на похороны собственного отца? Каким ветром его занесло в наш дом, да ещё и в таком состоянии?
— У него всё плохо, — Евгений подошёл ближе, понизив голос до заговорщического шёпота. — Его Света выгнала. С работы уволили. Ему идти некуда, понимаешь? Совсем. Я встретил его у метро, он… ну, ты сама видишь. Я не мог оставить его на улице. Он же мой брат.
— Твой брат, — повторила она, как эхо, вкладывая в эти два слова всю свою злость и презрение. — И ты, не посоветовавшись со мной, притащил его сюда? В нашу однушку? Где мы вчетвером живём друг у друга на головах? Ты вообще соображал, что делаешь? Куда ты его собирался положить? На балкон?
— Рита, это всего на пару дней! Буквально. Он придёт в себя, я помогу ему найти какую-нибудь подработку, комнату снимет. Ну войди ты в положение! Он же родная кровь.
— «Родная кровь» сейчас провоняла всю квартиру перегаром! — отрезала она, повысив голос. — Я не хочу, чтобы дети дышали этим! Мы каждую копейку откладываем, чтобы выбраться из этой конуры, я на себе экономлю, чтобы купить им фрукты. А ты приводишь сюда это… это тело и предлагаешь мне войти в положение?
Она обвела рукой их маленькую комнату: детский спортивный уголок, притиснутый к шкафу, раскладной стол, за которым они ели, гора игрушек в углу. Здесь не было лишнего сантиметра. И теперь посреди всего этого лежал пьяный, чужой мужчина.
— Он проснётся, я с ним серьёзно поговорю. Всё будет нормально, — неуверенно пообещал Евгений, понимая, что его слова звучат жалко.
Маргарита посмотрела на мужа долгим, тяжёлым взглядом, потом на храпящего Николая. Она поняла, что спорить сейчас бесполезно. Евгений уже влез в роль спасителя, совершенно забыв о том, что он, в первую очередь, муж и отец.
— Хорошо. Пара дней. Но если через три дня его здесь не будет, я за себя не ручаюсь. А теперь иди и думай, где сегодня будем спать мы. Потому что ни я, ни дети рядом с ним не ляжем. Можешь расстилать себе на кухне. Вместе с братом.
Обещанные «пара дней» растянулись в бесконечную, душную неделю. Время в их квартире будто загустело, стало вязким и липким от напряжения. Николай не искал работу. Он не собирал документы и не звонил по объявлениям. Его день начинался с долгого, мучительного пробуждения. Он вываливался с дивана, щурясь от дневного света, и, не умывшись, шаркал на кухню. Там он наливал себе полную кружку холодной воды и пил её жадно, с громкими глотками, не обращая внимания на Маргариту, которая в это время пыталась накормить детей завтраком.
— Доброе утро, — цедил он, и от его кислого похмельного дыхания у Маргариты сводило скулы.
Она молча кивала в ответ и старалась как можно быстрее увести Костю и Вику из кухни. Дети его боялись. Костя, обычно шумный и активный, затихал, когда Николай появлялся в комнате, и старался спрятаться за мать. Вика просто начинала тихо хныкать. Он был для них чем-то чужеродным и пугающим: большой, громкий, пахнущий непонятной тревогой.
Первым полем битвы стал санузел. Единственная ванная комната в квартире превратилась в личные апартаменты Николая. Он запирался там на час, а то и на полтора, оставляя за собой едкий запах дешёвого табака и пар, который часами не выветривался. Маргарите приходилось с утра, когда нужно было умыть и собрать детей в садик, буквально выбивать дверь.
— Коля, ты скоро? Нам выходить через двадцать минут! — кричала она через дверь.
— Сейчас, сейчас, Ритуль, не кипятись! — доносился его равнодушный бас из-за двери, и снова наступала тишина, нарушаемая лишь журчанием воды.
Вечерами становилось только хуже. Евгений возвращался с работы уставший, и его тут же перехватывал брат. Они уединялись на кухне. Николай жалобным голосом рассказывал о своих бедах, о несправедливости жизни, о подлой жене и злом начальнике. Евгений слушал, сочувственно кивал и неизменно давал ему деньги.
«На еду, на проезд, чтобы завтра поехать на собеседование», — оправдывался он перед Маргаритой. Но оба знали, что эти деньги уйдут на очередную бутылку, которую Николай принесёт в том самом пластиковом пакете и будет цедить до глубокой ночи, уставившись в телевизор.
— Он даже не пытается, Женя! — шептала Маргарита мужу, когда они укладывались спать на надувном матрасе на кухне, уступив диван «страдальцу». — Он просто живёт за наш счёт. Он пьёт на наши деньги. Деньги, которые мы откладывали на первый взнос!
— Рита, ему нужно время, чтобы прийти в себя. У человека стресс, — так же шёпотом отвечал Евгений. — Он обещал, что с понедельника начнёт искать. Вот увидишь.
Но понедельник сменился вторником, а затем и средой. Ничего не менялось. Апогеем стал вечер пятницы. Евгений задержался на работе. Маргарита уложила детей и, вымотанная до предела, уснула рядом с ними на полу, подстелив одеяло. Проснулась она от едкого запаха гари, который щипал глаза и першил в горле. Она подскочила. Дым валил из кухни.
Вбежав туда, она увидела картину, от которой кровь застыла в жилах. Николай, пьяный до невменяемости, стоял у плиты. На конфорке дымилась сковорода с почерневшим месивом, которое, видимо, когда-то было яичницей. Сам он, покачиваясь, пытался сбить маленькие язычки пламени, которые уже лизали забрызганную жиром стену, кухонным полотенцем. Полотенце тоже начало тлеть.
— Ты что творишь, придурок?! — заорала Маргарита, забыв про спящих детей.
Она рывком оттолкнула его от плиты, схватила сковороду и сунула её под струю холодной воды. Комнату наполнило шипение и вонь. Николай удивлённо икнул и посмотрел на неё мутными глазами.
— Ритуль… я это… ужин решил приготовить. Тебя порадовать.
Маргарита смотрела на него, на чадящую сковородку, на закопчённую стену, и её спокойствие, которое она с таким трудом удерживала всю неделю, лопнуло. Оно разлетелось на тысячи острых, злых осколков. В этот момент она поняла, что больше не может. Ни одного дня. Ни одного часа.
Когда через полчаса вернулся Евгений, квартира всё ещё была наполнена едким запахом гари. Маргарита сидела на полу в комнате, обнимая проснувшихся и напуганных детей. Она открыла настежь единственное окно, и холодный ноябрьский воздух немного разбавлял вонь, но от этого становилось только зябко и неуютно. Николай, виновник переполоха, уже снова спал на диване, громко и сипло похрапывая, словно ничего не произошло. Его сознание просто стёрло последние полчаса.
— Что случилось? Чем так воняет? — спросил Евгений с порога, оглядывая сцену.
— Спроси у своего брата, — ровно ответила Маргарита, не поднимая головы. — Он решил нас накормить. Горячим. Чуть не спалил квартиру вместе с нами.
Евгений прошёл на кухню. Увидел почерневшую сковороду в раковине, тёмное пятно на стене над плитой, брошенное на пол тлеющее полотенце, которое Маргарита успела залить водой. Он всё понял. Он подошёл к дивану и грубо тряхнул брата за плечо.
— Колян, ты что творишь? Ты с ума сошёл?
Николай что-то невнятно промычал, отмахнулся и перевернулся на другой бок. Пытаться говорить с ним в таком состоянии было всё равно что разговаривать со стеной. Евгений повернулся к жене. В его взгляде уже не было той снисходительной жалости к брату, только растерянность и стыд.
— Рита, я… Я не знаю, что сказать. Он не со зла.
— Мне плевать, со зла он или нет, — Маргарита наконец подняла на него глаза. В них не было слёз. Только холодная, выжженная пустота. — Я вижу результат. Через стенку от этого пожара спали твои дети, Женя. Твои. Если бы я не проснулась, мы бы сейчас все вместе лежали тут, угорев в дыму.
От её слов ему стало физически плохо. Он представил это на секунду, и по спине пробежал холодок. Он хотел что-то сказать, пообещать, что завтра же… что он поговорит… но понимал, что все эти слова теперь звучат как издевательство. Он молча взял с вешалки старое одеяло, постелил его на кухонном полу и лёг, отвернувшись к стене. Ночь прошла без сна. Он слушал тихое сопение детей в комнате и пьяный храп брата, и эти два звука разрывали его на части.
Утро не принесло облегчения. Оно началось с нового препятствия. Маргарита собрала детей, чтобы отвести их в садик, но не смогла выйти из квартиры. Николай, видимо, ночью вставал и не дошёл обратно до дивана. Он лежал прямо в узком коридоре, раскинув руки и ноги, и полностью перегородил проход к входной двери. Перешагнуть через него с двумя одетыми детьми на руках было невозможно.
— Женя! — позвала она. Не громко, но так, что муж тут же появился в дверях кухни. — Убери его. Мы не можем выйти.
Евгений посмотрел на распростёртое тело брата, на жену с двумя детьми, готовыми к выходу, и что-то в нём окончательно сломалось. Вся эта неделя — запах перегара, грязная посуда, украденное пространство, постоянное напряжение и страх прошлой ночи — всё это спрессовалось в один момент абсолютной, невыносимой ясности.
Маргарита смотрела прямо на него. Её лицо было спокойным и решительным. Она не собиралась устраивать сцену. Она просто констатировала факт.
— Либо твой брат-алкаш съезжает через час, либо я ухожу с детьми к маме! Ты в своём уме — притащить его в нашу однушку?
Эта фраза, произнесённая почти шёпотом в тесном коридоре над спящим алкоголиком, прозвучала оглушительнее любого крика. Это не было угрозой. Это был выбор, который она ставила перед ним. Евгений смотрел на жену, на её сжатые губы, на то, как крепко она держит за руки их детей, и понимал, что она не шутит. Он видел перед собой не измученную женщину, а стену. Непробиваемую.
— Я… я поговорю с ним, — пролепетал он.
— Ты уже говорил. Времени на разговоры больше нет. Один час, Женя. Чтобы его вещей, его самого и его запаха здесь не было. Решай.
Она развернулась, насколько это было возможно в коридоре, и увела детей обратно в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Евгений остался один на один с лежащим на полу братом. Он смотрел на его опухшее, несвежее лицо и впервые в жизни не чувствовал ни жалости, ни родственного долга. Только глухую, тяжёлую злость. Он понял, что, спасая брата, он топит свою собственную семью. Он достал телефон, нашёл в списке номер матери и нажал на вызов. Это был его последний шанс.
Евгений стоял на кухне, прижав телефон к уху. В трубке звучал резкий, не терпящий возражений голос матери. Он уже минут десять объяснял ситуацию, тщательно подбирая слова, пытаясь смягчить углы, но она словно видела всё насквозь. Она знала своего старшего сына лучше, чем кто-либо.
— …нет, Женя, нет. Мы это уже проходили. Десять раз проходили, — отчеканила она. — Твой отец после последнего раза чуть с инфарктом не слёг, когда Коля его пенсию из тумбочки вытащил. Мы его к себе не пустим. Даже на порог.
— Мам, но ему некуда идти! Совсем! — в голосе Евгения звучало отчаяние. — Рита меня из дома выгонит вместе с ним. Она дала мне час.
В трубке на секунду повисла пауза. Затем мать вздохнула, и в её голосе появилась стальная непреклонность.
— Хорошо. Есть одно условие. Ты сейчас же вызываешь ему машину и везёшь его в клинику. В «Возрождение». Я договорюсь, у меня там есть контакты. Его положат на детокс, а потом на реабилитацию. Если он на это согласен, то после клиники — подчёркиваю, только после полного курса — мы с отцом заберём его к себе. Будет жить у нас и работать на даче. Других вариантов нет. Просто так забирать пьяницу к себе в дом мы не будем. Хватит.
Евгений молча слушал. Он знал, что это единственно верное решение, но так же хорошо он знал своего брата. Он положил трубку и пошёл в комнату. Николай уже сидел на диване, обхватив голову руками. Вид у него был помятый и жалкий.
— Коль, вставай. Собирай вещи, — сказал Евгений без предисловий.
— Куда? Что случилось? — Николай поднял на него мутные, ничего не понимающие глаза.
— Случилось то, что ты чуть не спалил квартиру вместе с моими детьми. Ты съезжаешь. Прямо сейчас.
— Куда я поеду, Жень? Ты чего? У меня же никого нет… Ты же брат…
— Вот именно потому, что я брат, я даю тебе последний шанс, — Евгений присел перед ним на корточки, заглядывая в глаза. — Я сейчас звоню в клинику. Тебя там прокапают, приведут в порядок. А потом родители заберут тебя к себе. Это их условие.
При слове «клиника» лицо Николая исказилось. Жалость к себе мгновенно сменилась агрессией.
— Какая ещё клиника? Ты совсем, что ли? Я не алкоголик! У меня просто период такой, сложный. Ты хочешь меня в психушку сдать? Предать, как и все остальные?
— Тебе нужна помощь, Коля! Ты не видишь, во что ты превратился? — Евгений уже не сдерживался. — Ты пьёшь с утра до ночи! Ты не можешь себя контролировать!
— Я всё контролирую! — взвизгнул Николай, вскакивая с дивана. Его лицо побагровело. — Это ты меня не понимаешь! Я думал, ты единственный, кто на моей стороне, а ты такой же, как они! Как эта твоя… — он бросил злобный взгляд на дверь, за которой скрывалась Маргарита с детьми. — Это она тебя настроила!
В этот момент дверь комнаты открылась. На пороге стояла Маргарита. Она всё слышала. Её лицо было абсолютно спокойным, но в глазах горел холодный огонь.
— Да, это я. Я настроила, — произнесла она чётко. — Потому что мне не нравится, когда мой дом превращают в притон. И мне не нравится, когда моим детям угрожает опасность из-за пьяного ублюдка, который не может отличить сковородку от зажигалки.
Николай развернулся к ней. Вся его показная слабость испарилась, уступив место чистой, незамутнённой ненависти.
— Ах ты, стерва! Подобрал тебя Женька на помойке, а ты возомнила себя хозяйкой! Я его брат! Я ему родной! А ты кто? Пришлая!
— Я его жена и мать его детей, — так же спокойно ответила Маргарита. — А ты — паразит, который присосался к нашей семье и чуть её не уничтожил. Собирай свои манатки и проваливай.
Евгений стоял между ними, как между двух огней. Но выбор был уже сделан. Он схватил тот самый пластиковый пакет, в котором Николай хранил свои немногочисленные пожитки, запихнул туда его ботинки и куртку.
— Коля, уходи. По-хорошему.
— Не уйду! — взревел тот. — Это и мой дом! Ты мой брат, ты обязан мне помочь!
— Я тебе больше ничего не обязан! — рявкнул Евгений, и в этом крике выплеснулась вся боль и разочарование последних лет. — Я устал быть тебе обязанным! Убирайся!
Он схватил брата за шиворот и с силой потащил к выходу. Николай не ожидал такого напора, он зашатался, попытался упереться, но Евгений был сильнее. Он был сильнее своей злостью, своим страхом за семью. Он распахнул входную дверь и буквально вышвырнул брата на лестничную клетку. Следом полетел его пакет.
— Чтобы я тебя больше не видел! Слышишь? Никогда!
Николай, споткнувшись, едва удержался на ногах. Он обернулся. Его лицо было перекошено от ярости и обиды.
— Предатель! Вы все меня предали! Будьте вы прокляты! — выплюнул он и, развернувшись, загремел вниз по лестнице.
Евгений захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, тяжело дыша. В квартире стало тихо. Но это не была тишина облегчения. Это была тяжёлая, выжженная тишина. Маргарита молча смотрела на него из комнаты. Дети выглядывали из-за её спины. Он выгнал брата. Он спас семью. Но что-то важное, какая-то невидимая нить между ним и женой, была безнадёжно разорвана в эту кошмарную неделю. И он не знал, можно ли её когда-нибудь снова связать…
