Папка с глянцевой обложкой легла на ее скромный кухонный стол.
Вадим, ее сын, подвинул ее ближе к матери. Его жена, Светлана, сидела рядом, сложив руки на коленях. Дорогие часы на ее запястье поблескивали.
— Мам, это просто… логично. Подумай сама, — голос Вадима был ровным, хорошо отрепетированным. — Мы же обсуждали. Тебе становится сложнее одной.
— Елизавета Григорьевна, это премиум-уровень. «Золотая Осень», — вкрадчиво добавила Светлана, поправляя идеальную укладку. — Там уход, общение. Врачи двадцать четыре на семь. Свежий воздух. Сосны.
Елизавета Григорьевна посмотрела на невестку. Потом на сына.
— У меня нет жалоб на здоровье, Света. И я не жаловалась, что мне сложно.
— Мы не об этом, — Вадим нетерпеливо барабанил пальцами по столу. — Эта квартира. Она слишком большая для тебя одной. Три комнаты. Это нерационально.
Он сделал паузу, собираясь с силами.
— А нам с ипотекой… ну, ты понимаешь. Мы присмотрели в Сити. Там совсем другие условия. Мы продадим эту, тебе оплатим пансионат на годы вперед. На десять лет, мам! И нам как раз хватит на первый взнос.
Они видели ее как актив. Актив, который пора было ликвидировать.
Елизавета Григорьевна медленно кивнула.
— То есть, вы… сдаете меня, — она произнесла это не как вопрос, а как факт.
— Мам, ну что за слово! — Вадим поморщился. — Мы не «сдаем». Мы просто хотим, чтобы о тебе позаботились. Мы уже все решили. Так будет лучше для всех.
Она взяла папку. Обложка была холодной. «Золотая Осень».
Иронично. Очень иронично, учитывая…
— Дайте мне время подумать, — сказала она.
Светлана тут же встала, оглядывая кухню с видом оценщика.
— Да, тут хороший метраж. Потолки высокие. Ремонт, конечно, несовременный, но… расположение отличное. Уйдет быстро. Риелтор будет завтра.
Они даже не услышали ее просьбу «подумать».
Елизавета Григорьевна смотрела на закрывшуюся дверь.
Ее покойный муж, Вадим-старший, был человеком основательным и очень состоятельным. Но они оба придерживались строгих взглядов: дети должны добиваться всего сами.
Вадим-младший рос, зная, что семья обеспечена, но не купаясь в роскоши. Он знал, что у матери остались «активы» от отца — какие-то акции, недвижимость, приносящая доход.
Он просто никогда не интересовался, что это за акции. И что скромная должность «консультанта» в совете директоров, которую она занимала, на самом деле была должностью владельца.
Он видел только то, что хотел видеть: скромную квартиру-сталинку на Таганке. Старый, но надежный «Вольво». И мать, которая всегда готова посидеть с внучкой.
Его жена, Светлана, была другой. Финансист. Она должна была копнуть глубже. Но ее высокомерие ей помешало.
Елизавета Григорьевна вспомнила ужин, год назад. Светлана щебетала о рынке коммерческой недвижимости:
— …и там главный игрок, конечно, «Эгида-Плюс». Ордынцева. Железная леди. Никто не знает, как она выглядит, но…
Елизавета Григорьевна тогда спокойно заметила:
— Ордынцева — моя девичья фамилия.
Светлана рассмеялась.
— Правда? Какое совпадение! Нет, Елизавета Григорьевна, та Ордынцева — это уровень богов. Она бы не жила на Таганке.
Елизавета Григорьевна тогда лишь улыбнулась. Да, она «Петрова» уже сорок лет. Зачем разубеждать того, кто уже все для себя решил?
Через три дня в прихожей выросла первая стопка пустых коробок. Вадим привез их лично, сияя от собственной предусмотрительности.
— Я риелтора привел утром, пока ты гуляла. Он в восторге. Говорит, если чуть-чуть «освежить», цена взлетит.
Елизавета Григорьевна смотрела на эти картонные гробы для ее жизни.
— Куда вы так торопитесь, дети?
— Мам, мы же договорились, — его тон стал жестче. — Не надо сейчас начинать. Мы нашли тебе лучшее место.
Вечером позвонила Светлана. Ее голос сочился фальшивой заботой.
— Елизавета Григорьевна, мы вам уже оплатили первый месяц! Вы не представляете, какая там очередь! Нам пошли навстречу, как для особых клиентов. Просто потому, что это я попросила.
Она ходила по комнатам, где прожила тридцать лет.
Вот кресло, в котором сидел ее муж. Вот полка с ее книгами.
Они видели ее как функцию.
Заботливая бабушка, когда им было удобно. Бесплатная няня, когда росла Верочка, внучка.
А теперь — обуза. Предмет интерьера, который мешал сделке. Обуза, которую нужно было «рационально» разместить.
Она снова села на кухне. Попыталась еще раз.
— Вадим, а вы не думали, что я могу просто… жить здесь? Доплачивать вам?
Сын, зашедший «проверить, как идет сбор вещей», раздраженно выдохнул.
— Мам, опять. Мы же все обсудили! Тебе нужен уход. Нам нужна квартира. Это, как говорят, win-win. Ты же не хочешь быть нам в тягость, правда?
Последняя фраза ударила точно в цель. В ее стоическое воспитание.
Она выпрямила спину. Но что-то еще ее держало. Внучка.
Вечером она позвонила на мобильный Светланы, чтобы поговорить с Верочкой.
Трубку взял Вадим.
— Мам? Что-то случилось? Вещи собрала?
— Я хотела с Верой поговорить.
— А, — он замялся. — Она… она занята. Уроки. Мам, давай не будем ее отвлекать. Ей и так непросто, мы сказали, что ты… приболела и поедешь в санаторий.
Он повесил трубку.
Вот. Вот оно.
Они не просто избавлялись от нее. Они изолировали ее. Они лгали ее внучке, отрезая последний канал связи.
Это был не просто цинизм. Это было методичное вычеркивание ее из жизни.
Елизавета Григорьевна больше не колебалась.
Она взяла свой телефон. Не смартфон, обычный, кнопочный, который так раздражал Светлану.
Набрала номер, который знала наизусть.
— Алексей? Добрый день. Это Елизавета Григорьевна.
Она смотрела на папку «Золотая Осень», лежавшую на столе.
— Да. По «Золотой Осени». Готовьте, пожалуйста, полный аудит бухгалтерии за последний квартал. И да. Прием «особых гостей» в субботу. По полному протоколу.
— Хорошо. Когда едем? — спросила она сына на следующий день.
Вадим просиял. Напряжение с его лица схлынуло.
— В субботу. Утром. Я сам заеду. Я так рад, что ты поняла, мам. Это самое правильное решение.
Он ушел, довольный собой.
Суббота наступила с неумолимостью похорон.
Елизавета Григорьевна сидела в прихожей на собранном чемодане. Маленьком, почти дорожном.
Вадим вошел бодро, насвистывая.
— Мам, ты готова? Отлично! Всего один чемодан? Ну и правильно, там все выдают.
Он с энтузиазмом схватил его. Легкость чемодана его даже не смутила.
Светлана ждала в машине, в новом блестящем внедорожнике. Она не вышла. Помахала из окна и сразу уткнулась в телефон, листая каталоги кухонь.
Елизавета Григорьевна в последний раз оглядела свою квартиру. Коробки, собранные Вадимом, стояли у стены, помеченные маркером: «Кухня», «Зал».
Она вышла и тихо прикрыла дверь. Не заперла.
Всю дорогу Вадим и Светлана громко обсуждали будущий ремонт.
— …и лоджию надо обязательно утеплять, — щебетала Светлана, не отрываясь от экрана. — Сделаем там кабинет для Вадика.
— А кухню объединим с гостиной, — подхватывал Вадим, бросая взгляд на мать в зеркало заднего вида. — Будет студия. Модно.
Они говорили о ее квартире так, будто она уже была пуста. Будто Елизавета Григорьевна была призраком, мебелью, которую уже вывезли.
Она смотрела в окно.
Машина свернула с шоссе и поехала по идеальной асфальтовой дороге сквозь сосновый бор.
— Смотри, мам, — Вадим указал вперед. — Видишь? Это он.
«Золотая Осень» впечатляла.
Высокий кованый забор, идеальные газоны, по которым ходили павлины. Здание из красного кирпича с башенками, больше похожее на европейский замок, чем на пансионат.
— Ого, — выдохнула Светлана, наконец подняв голову. — Вадик, это… это же просто шикарно.
Она смерила мать почти завистливым взглядом.
— Елизавета Григорьевна, вам тут будет лучше, чем нам в нашем Сити.
Вадим самодовольно улыбнулся.
— Я же говорил. Лучшее место.
Он припарковался у парадного входа. Мраморные ступени, стеклянные двери, швейцар в ливрее.
Швейцар бросился открывать дверь не Вадиму, а заднюю, для Елизаветы Григорьевны. Он склонил голову.
— С приездом, Елизавета Григорьевна.
Вадим и Светлана замерли.
— Ого, какой сервис, — нервно хмыкнул Вадим, вытаскивая чемоданчик. — Нас ждут?
Они вошли в холл.
Если снаружи это был замок, то внутри — дворец. Огромный атриум, фонтан, живая музыка — где-то в глубине рояль играл Шопена.
Навстречу им быстрым шагом шел высокий мужчина в безупречном темно-синем костюме. Тот самый Алексей.
Вадим шагнул вперед, протягивая руку.
— Добрый день. Мы привезли нашу маму, Елизавету Григорьевну… э-э… Петрову.
Алексей вежливо, но твердо обошел его протянутую руку и обратился напрямую к Елизавете Григорьевне.
— Елизавета Григорьевна. Рад вас видеть лично. Все готово, как вы и просили.
— Спасибо, Алексей, — ее голос был спокойным и ровным.
— Отчет по аудиту у вас на столе в кабинете. Главный бухгалтер и начальник службы безопасности ждут вашего звонка.
Светлана перестала улыбаться. Она переводила взгляд с Алексея на свекровь.
— Простите… — она попыталась вставить слово. — Какой кабинет? Какой аудит?
Вадим тоже нахмурился.
— Мам? Что происходит?
Елизавета Григорьевна медленно повернулась к сыну. Ее взгляд был холодным, как мрамор этого холла.
— Вадим, ты сказал, что вы сдаете меня в дом престарелых.
Она сделала паузу.
— Ты только одного не учел, сын.
Она обвела рукой роскошный холл.
— Этот дом престарелых… мой.
Она посмотрела на остолбеневшего Алексея, который едва сдерживал улыбку.
— Алексей, проводите моих… гостей. Кажется, они хотели обсудить условия моего размещения. И да. Аннулируйте тот «оплаченный» ими месяц. Я не люблю, когда мои сотрудники берут взятки за «особые» места в очереди.
Слова повисли в наэлектризованном воздухе.
Музыка Шопена продолжала литься из глубины зала, но для Вадима и Светланы она стала похоронным маршем.
Светлана первой обрела дар речи. Но это был сдавленный писк.
— Как… как это «ваш»? Елизавета Григорьевна, это что, шутка?
Вадим тупо смотрел на мать. Его мозг отказывался соединять образ скромной пенсионерки в простом пальто и эту империю из мрамора и хрусталя.
— Мам? — он шагнул к ней. — Мам, что это значит? Ты здесь… работаешь?
Елизавета Григорьевна посмотрела на него. В ее взгляде не было ни злости, ни торжества. Только холодная, усталая констатация факта.
— Я здесь не работаю, Вадим. Я этим владею.
Она перевела взгляд на Алексея.
— Алексей, я поднимусь к себе. Жду юристов через час. Разберитесь.
— Будет исполнено, Елизавета Григорьевна.
Она повернулась и пошла к панорамным лифтам, оставив за спиной тот самый маленький чемоданчик, который Вадим так бодро нес.
— Мам! Подожди! — крикнул Вадим ей в спину.
Двери лифта плавно закрылись, унося ее вверх.
Он дернулся было за ней, но Алексей преградил ему путь. Вежливо, но с твердостью стали.
— Прошу вас, — его голос изменился. Пропала всякая подобострастность. Остался только сухой тон топ-менеджера. — Пройдемте в гостевую переговорную.
— Мы никуда не пойдем! — взвизгнула Светлана, ее лицо пошло красными пятнами. — Что здесь происходит? Что за цирк?
— Это не цирк, Светлана Игоревна, — Алексей впервые назвал ее по имени и отчеству, и это прозвучало как удар хлыста. — Это процедура.
Два сотрудника службы безопасности, незаметные до этого, материализовались по бокам.
— Прошу.
Вадим и Светлана, осознав свое положение, поплелись за Алексеем.
Их привели не в роскошные апартаменты. Их завели в маленький, стерильный кабинет без окон, с одним столом и тремя стульями.
Алексей сел напротив них. Положил на стол тонкую папку.
— Итак. Давайте проясним ваш статус. Вы прибыли сюда с целью размещения Елизаветы Григорьевны Петровой…
— Это фамилия моего покойного мужа, — раздался спокойный голос из динамика на столе.
Светлана подпрыгнула.
— Елизавета Григорьевна слушает вас из своего кабинета, — пояснил Алексей. — Моя фамилия, как вы, вероятно, не знаете, — продолжила она, — Ордынцева. Елизавета Григорьевна Ордынцева. Основатель и единственный владелец инвестиционного фонда «Эгида-Плюс».
Алексей открыл папку.
— Пансионат «Золотая Осень» является одним из наших непрофильных активов.
У Светланы перехватило дыхание. «Эгида-Плюс». Она слышала это название. Она вспомнила тот разговор. И смех. «Какое совпадение!»
Она похолодела.
— Вы… вы… — пролепетал Вадим. — Мам, почему ты молчала? Ты же… ты же говорила, что просто консультируешь…
— А ты спрашивал? — ответил голос из динамика. — Ты спрашивал о моей жизни? О моих делах? Или тебя интересовало только, насколько «освежить» мою квартиру? Ты видел «маму» и «бабушку», Вадим. Ты не удосужился увидеть человека.
Вадим вжался в стул.
Алексей продолжил сухо, по-деловому.
— Вернемся к процедуре. Вы намеревались оплачивать ее пребывание путем продажи ее квартиры. Верно?
— Это… это семейное дело! — выкрикнул Вадим.
— С того момента, как вы втянули в это моих сотрудников и солгали моей внучке, — отрезал голос Елизаветы Григорьевны, — это стало делом моей компании.
— Алексей, продолжайте.
— Да. Вы рассчитывали на сумму от продажи квартиры. Однако, — Алексей поднял глаза, — вы в курсе тарифов?
Он подвинул к ним прайс-лист.
Светлана вцепилась в него. Цифры были астрономическими. Триста тысяч в месяц за базовый пакет. Пятьсот — за премиум, который они так расхваливали.
— Вашей квартиры, — Алексей сделал ударение на слове «вашей», — то есть, квартиры Елизаветы Григорьевны, хватило бы года на три. Максимум. А что потом? Вы бы бросили ее здесь с долгами?
— Мы бы… мы бы платили! — слабо возразил Вадим.
— С вашей ипотекой в Сити? Не смешите меня, — голос матери был безжалостен.
— А теперь, — сказал Алексей, — к самому интересному. К «оплаченному» месяцу.
Он выложил на стол распечатку банковского перевода.
— Вы перевели сто тысяч рублей на личную карту менеджера по приему, Игоря Семенова. За «особое место».
— Это была благодарность! — повторила Светлана свою заготовку.
— У нас это называется «коммерческий подкуп» и «мошенничество в сговоре», — тон Алексея стал ледяным. — Игорь Семенов уже дает показания службе безопасности. Он уволен по статье, которая закроет ему дорогу в любую приличную компанию.
Алексей посмотрел на Светлану.
— Как вы думаете, что скажет ваш работодатель, когда узнает, что финансовый аналитик вашей фирмы решает вопросы взятками, пытаясь обмануть владельца «Эгида-Плюс»?
Светлана побелела как полотно.
— Не… не надо… — прошептала она.
— Мама! — Вадим в отчаянии ударил по столу. — Мама, это ошибка! Мы не хотели! Мы просто…
— Вы просто хотели жить хорошо, — закончила за него Елизавета Григорьевна из динамика. — За мой счет. Вынеся меня из квартиры, как старую мебель. Вы рассчитали все. Метраж. Расположение. Выгоду.
Она помолчала.
— Вы не рассчитали одного. Что «старая мебель» может оказаться владельцем мебельной фабрики.
— Алексей, — приказала она. — Вызовите им такси. За мой счет. Это последний раз.
— А… а чемодан? — пролепетал Вадим, вспомнив про багаж.
— Чемодан? — в голосе матери впервые прозвучало что-то похожее на усмешку. — Ах, да. Можете забрать. Там, кажется, смена белья и мыло. Этого должно хватить.
Связь прервалась.
Алексей встал.
— Прошу на выход. Такси будет через пять минут. И да, Вадим Вадимович.
Вадим поднял на него пустые глаза.
— Риелтору вашему можете отзвонить. Квартира снята с продажи. Елизавета Григорьевна распорядилась передать ее в корпоративный жилой фонд «Эгиды». Для молодых специалистов.
Это был контрольный выстрел.
Обратная дорога в лифте ощущалась как погружение на дно.
Роскошный холл, фонтан и павлины за окном теперь казались злой насмешкой.
Швейцар молча распахнул перед ними двери. Теперь в его взгляде не было ни капли подобострастия. Только холодное безразличие.
К крыльцу подъехало желтое такси эконом-класса.
Светлана и Вадим молча сели на заднее сиденье. Тот самый маленький чемоданчик Вадим швырнул себе под ноги.
Такси тронулось.
Они проезжали мимо идеальных газонов, мимо кованой ограды.
Светлана смотрела на удаляющийся замок. Ее трясло.
— Вадик… моя работа… — прошептала она, вцепившись в его рукав. — Она… она же сообщит? Она же… Ордынцева…
Вадим смотрел прямо перед собой, на затылок таксиста.
— «Эгида-Плюс»… — пробормотал он. — Господи. Она владеет «Эгидой»…
Он вдруг засмеялся. Тихим, прерывистым смехом.
— Мы хотели «освежить» ее квартиру… Мы. Хотели. «Освежить».
— Мы… мы банкроты, Вадик! — голос Светланы сорвался на визг. — Мы же все поставили на эту сделку! На этот взнос в Сити! А моя работа…
— Заткнись, а? — тихо, но отчетливо сказал Вадим.
Светлана осеклась.
Он смотрел в окно. Вся его жизнь, построенная на «логике» и «рациональности», рассыпалась.
Он пытался продать квартиру, которая стоила меньше, чем годовое обслуживание сада, по которому гуляли павлины.
Он был не просто циничным сыном. Он был идиотом.
В то же время, в пентхаусе на верхнем этаже «Золотой Осени», Елизавета Григорьевна Ордынцева стояла у панорамного окна.
Она видела сосновый бор, уходящий к горизонту.
Ее кабинет не был похож на скромную кухню в старой квартире.
В дверь тихо постучали.
— Войдите.
Вошел Алексей. Он положил на стол из темного дерева тонкую папку.
— Елизавета Григорьевна. Они уехали.
Она не обернулась.
— Хорошо.
— Документы по квартире на Таганке. Распоряжение о передаче в корпоративный жилой фонд.
Она подошла к столу. Взяла ручку.
Раздел «Собственник» был уже заполнен. Она поставила свою подпись.
Е.Г. Ордынцева.
Подпись была твердой. Ни единой дрогнувшей линии.
— Что-нибудь еще? — спросил Алексей.
Елизавета Григорьевна на мгновение задумалась.
Она так долго играла роль «мамы». Простой, обеспеченной, но не более. Она хотела, чтобы ее сын любил ее, а не ее активы.
Она получила ответ.
— Да, Алексей, — сказала она, глядя на уходящий вдаль асфальт. — Свяжитесь с благотворительным фондом «Дыхание Жизни». Тот, которому мы обычно помогаем.
— Слушаю.
— Удвойте наш ежемесячный перевод. Похоже, у меня высвободились кое-какие… личные средства.
Алексей позволил себе легкую улыбку.
— Будет исполнено, Елизавета Григорьевна.
Он вышел.
Елизавета Григорьевна осталась одна. Она не чувствовала ни злорадства, ни горечи.
Она чувствовала только порядок. Наконец-то наведенный порядок.
Шесть месяцев спустя.
Зима. Съемная однокомнатная квартира на окраине.
Светлана, в домашнем халате, сидела на диване. Работа, с которой ее «попросили» уйти после звонка из службы безопасности «Эгиды», осталась в прошлом. Новая была… унизительной. Мелкой.
Вошел Вадим. Он выглядел уставшим и постаревшим. Мечта о «Сити» превратилась в ежедневную борьбу за оплату этой тесной квартиры.
— Она снова не взяла трубку, — глухо сказал он, вешая куртку.
— А ты чего ждал? — язвительно бросила Светлана. — Что «мамочка» простит тебя и позовет обратно в рай?
— Я хотя бы пытаюсь! — взорвался Вадим. — Я звоню!
— Ты звонишь побитой собакой! А надо было раньше! Ты! Ты должен был знать, кто твоя мать! Ты прожил с ней всю жизнь и ничего о ней не знал! Ты идиот, Вадим!
— А ты? Ты, «финансист»! «Ордынцева? Какое совпадение!» Это твоя фраза! Это твоя жадность нас добила! Твоя взятка!
— Моя? А кто придумал продать квартиру? Кто коробки таскал, пока она не видела? Ты сам вычеркнул нас из ее жизни!
Он молча сел на кухне. Он прокручивал тот день сотни раз.
Он звонил. Не на кнопочный телефон, который теперь был вечно недоступен. Он звонил на коммутатор «Эгиды».
«Соедините с Ордынцевой».
«Елизавета Григорьевна на совещании». «Елизавета Григорьевна в командировке». «Елизавета Григорьевна не принимает по личным вопросам».
Он написал письмо. От руки. Не о деньгах.
Он пытался написать: «Мама, я не знал. Прости». Но рука выводила только: «Я все понял».
Он даже пытался увидеться с дочерью, Верочкой. Но Светлана, после того как он потерял «статус», добилась через суд ограничения его встреч. Он стал для нее таким же «нерациональным активом», как его мать была для них.
В тот же день, в зимнем саду своего пентхауса, Елизавета Григорьевна встречалась с архитектором.
Они обсуждали проект нового корпуса. Не для «Золотой Осени».
— Здесь будет хоспис, — она указывала на чертеж. — И я хочу, чтобы паллиативное отделение имело прямой выход в этот сад.
— Елизавета Григорьевна, — тихо вошел Алексей. — Курьер доставил. Опять от него.
Он положил на стол конверт. Тот самый, с узнаваемым почерком.
Елизавета Григорьевна взяла его. Взвесила на руке.
Потом, не распечатывая, подошла к камину, где горел живой огонь.
Она посмотрела, как пламя лизнуло бумагу, как почерк Вадима скукожился и почернел, превращаясь в пепел.
Это не было местью. Это была ампутация.
Она вернулась к столу.
— Так что насчет сада, Егор Денисович? Я хочу, чтобы там цвела сирень. Вне зависимости от сезона.
А в ее старой квартире на Таганке горел свет.
Никита, молодой программист из «Эгиды», и его жена Маша, державшая на руках новорожденную дочь, пили чай.
Квартира была служебной, но Елизавета Григорьевна распорядилась, чтобы с них брали только символическую плату.
— Не верится, что нам так повезло, — шептала Маша. — Такая квартира… Здесь такая… аура хорошая.
Никита улыбнулся. Он недавно наводил порядок на антресолях и нашел коробку с пометкой «Вадим — игрушки».
Там были оловянные солдатики. Он оставил их.
— Да, — сказал он, глядя на свою семью. — Здесь кто-то до нас хорошо пожил. Теперь наша очередь.
