— Кир, мы тут пива взяли, в холодильник можно закинуть? Место есть?
Голос Дениса, усиленный гулкими голосами его приятелей, ворвался на кухню как неуместный, фальшивый аккорд в слаженной симфонии. Здесь, в её царстве, пахло бельгийским шоколадом, ванилью и лимонной цедрой. Воздух был плотным и тёплым от работающей духовки, а каждый сантиметр пространства был занят с выверенной точностью хирурга. Для Киры это была не просто кухня. Последние три дня это была её операционная, её лаборатория, её личный храм, где она творила главное изделие за всю свою практику — пятиярусный свадебный торт на сто двадцать гостей.
Она не обернулась. Её внимание было целиком поглощено тончайшей сахарной розой, лепестки которой она выводила с ювелирной точностью. Любое неверное движение, дрогнувшая рука от резкого звука — и хрупкая, почти живая красота превратится в бесформенный сладкий комок. Она чувствовала Дениса за спиной, его нетерпение, его полное непонимание священнодействия, которое здесь происходило. Он не видел искусства, он видел только беспорядок.
— Денис, только очень аккуратно. И не на столешницу, там заготовки. Поставь на пол у входа, я потом разберу.
Она слышала, как его друзья, Пашка и Олег, протопали в гостиную, как щёлкнул включенный телевизор и тут же заорал футбольный комментатор, заполняя квартиру мужским рёвом и свистками. Сам Денис задержался на пороге. Он обвёл взглядом кухню, заставленную противнями, мисками с кремом разных оттенков и рядами идеально ровных, остывающих бисквитов. На его лице проступила знакомая снисходительная ухмылка, которую она научилась ненавидеть.
— Ну ты и развела тут возню. Вся квартира в этой твоей сладкой пыли. Когда это всё закончится?
Это был не вопрос. Это было утверждение. Утверждение того, что её работа — это нечто временное, несерьёзное, мешающее его комфорту и привычному образу жизни. Она аккуратно отложила готовый цветок на пергамент и медленно выпрямила спину, чувствуя, как заныла поясница от многочасового напряжения. Она повернулась, скрестив руки на груди.
— Это закончится завтра, когда я сдам заказ и получу за него деньги. Деньги, на которые, кстати, куплена половина содержимого твоего «алтаря», — она кивнула в сторону гостиной, где в специальном шкафу с подсветкой, словно священные реликвии, стояла его коллекция алкоголя.
Денис фыркнул, скривив губы. Его «алтарь» был его гордостью. Односолодовый виски двадцатилетней выдержки, винтажный портвейн, редкие сорта джина — он мог часами рассказывать об оттенках вкуса и истории каждой бутылки. Это, по его словам, была «инвестиция». А её торты, которые оплачивали ипотеку и продукты, — так, «хобби для девочек».
— Не сравнивай божий дар с яичницей, — бросил он и, наконец, вошёл на кухню, держа в руках картонную упаковку с пивом. Упаковка была мокрой от конденсата, с неё густо капало на чистый пол. Не глядя, он развернулся и водрузил её на единственное свободное, как ему показалось, место — на большую белую коробку, стоявшую у стены. — Ладно, не отвлекаю. Возись дальше.
Он вышел, а Кира замерла. Её сердце не просто пропустило удар, оно будто провалилось в ледяную пустоту. В той самой большой белой коробке, на которую он только что поставил мокрую, тяжёлую, сочащуюся влагой упаковку, лежала основа всего торта. Пять нежнейших, пропитанных сиропом бисквитных коржей разного диаметра, которые она выпекала и выравнивала последние двое суток. Основа её репутации и чек с пятью нулями. Она медленно повернула голову, провожая взглядом тёмное мокрое пятно, которое с хищной скоростью расползалось по девственно-белому картону, проникая внутрь.
Секунды, пока она смотрела на расползающееся пятно, растянулись в мучительную вечность. В голове не было ни паники, ни ярости — только холодный, звенящий вакуум. Она отложила кондитерский стек на пергамент, вытерла руки о фартук и, как автомат, шагнула к коробке. Её движения были медленными, почти ритуальными. Она не сорвала крышку. Она аккуратно подцепила её пальцами, боясь увидеть то, что уже знала.
Запах ударил первым. К тонким ароматам ванили, миндаля и цитрусового сиропа примешался грубый, дешёвый дух пивного солода. А потом она увидела. Верхний, самый большой корж, который должен был стать основанием всей конструкции, промок насквозь. Его пористая, нежная структура, впитавшая в себя влагу, как губка, превратилась в жалкое, осевшее месиво. Картонная упаковка пива, тяжёлая и неуклюжая, продавила не только крышку коробки, но и сам бисквит, оставив на нём уродливую вмятину. Два дня работы. Десятки яиц, килограммы самой дорогой муки, бельгийский шоколад, превращённый в пыль. Всё это теперь пахло затхлой пивной и выглядело как мусор.
Кира молча закрыла крышку. Она не стала кричать. Она развернулась и прошла в гостиную. Там, на диване, развалившись в позе хозяина жизни, сидел Денис. Рядом — его приятели, сгрудившиеся над журнальным столиком, уставленным чипсами и орешками. Они орали на экран, где двадцать два миллионера пинали мяч.
— Денис. Подойди на кухню.
Её голос был на удивление спокоен, но в нём прозвучал металл, заставивший его друзей на секунду замолчать и обернуться. Денис раздражённо махнул рукой, не отрывая взгляда от телевизора. — Кир, ну что опять? Самый момент! Потом.
— Сейчас.
Он недовольно крякнул, бросил на друзей извиняющийся взгляд и нехотя поднялся, всем своим видом показывая, как его отрывают от важного дела. Он вошёл на кухню, уже готовый к обороне.
— Ну, что стряслось?
Кира молча указала на коробку. Он проследил за её взглядом, увидел мокрое пятно, сморщился.
— И всё? Я думал, тут пожар. Ну, промокло немного, высохнет. Что за трагедию ты устраиваешь на ровном месте?
Именно в этот момент холодный вакуум в её голове взорвался раскалённой магмой. Его слова, его тупое, самодовольное непонимание ценности её труда стали детонатором. Он не просто не понимал. Он не хотел понимать. Он обесценивал её, её работу, её жизнь.
— Высохнет? — переспросила она, и голос её обрёл силу и громкость, от которой, казалось, задрожали банки со специями на полках. — Ты хоть понимаешь, что ты сделал?! Это основа для торта! Его больше нет! Он уничтожен! Два дня работы, самые дорогие продукты, сорванный заказ на триста тысяч! Это всё теперь мусор из-за твоего поганого пива!
Денис отшатнулся от неожиданной мощи её голоса, а потом его лицо исказилось ответной злобой. Он не привык, чтобы на него кричали. Особенно из-за такой, по его мнению, ерунды.
— Да что ты орёшь! Подумаешь, бисквит! Испеки новый, в чём проблема? Весь вечер мне испортила из-за своих тортиков! Вечно у тебя вселенская катастрофа из-за куска теста!
Его слова били наотмашь, но она уже не чувствовала боли. Только ярость. Чистую, незамутнённую, придающую сил. Она сделала шаг к нему, глядя ему прямо в глаза.
— Моя работа позволяет нам нормально жить, а ты свою зарплату только и спускаешь на эту алкашку! Так что закрой свой рот, пока я не продала твою коллекцию этих дорогих помоев!
Он замер, поражённый в самое сердце — в свою святыню, в свой шкаф с бутылками. Нападение на его коллекцию было для него хуже личного оскорбления. Это было кощунством.
— Ты… Ты совсем рехнулась?! — прошипел он, подавшись вперёд. — Даже не думай трогать мои вещи! Ты живёшь в моей квартире и будешь делать то, что я скажу! А сейчас быстро иди и пеки свой торт, раз уж взялась!
Она не отступила, её взгляд был твёрд, как сталь. Она смотрела на его побагровевшее лицо, на раздувающиеся ноздри, и не видела перед собой мужа. Она видела врага. Врага, который только что объявил ей войну. И она её приняла.
Утро не принесло облегчения. Оно пришло с тяжёлой, густой тишиной, пропитанной запахом вчерашнего скандала. На кухне всё ещё витал тошнотворный дух дешёвого пива, смешанный с тонким ароматом ванили — как на поминках по чему-то светлому и чистому. Кира вошла туда, как в мавзолей своей разрушенной надежды. Коробка стояла на прежнем месте, уродливым памятником бездумной халатности. Она не стала открывать её снова. Взяв коробку двумя руками, она, не сгибаясь, донесла её до мусорного контейнера в коридоре и с глухим стуком опустила внутрь. Десятки часов работы, сотни граммов дорогостоящих ингредиентов, её талант и её нервы — всё это теперь лежало в одном пакете с кофейной гущей и яичной скорлупой.
Она вернулась на кухню, сварила себе чёрный, без сахара, кофе и села за стол. Первым делом нужно было решить проблему с заказчицей. Кира нашла её номер в телефоне и набрала, готовясь к самому неприятному разговору в своей карьере. Она не стала врать про больную бабушку или сломавшуюся духовку.
— Здравствуйте, Алина. Это Кира, ваш кондитер. Я вынуждена сообщить, что не смогу выполнить ваш заказ. Произошёл форс-мажор, основная часть торта безвозвратно испорчена. Я понимаю, что до свадьбы остался всего день, и это катастрофа. Я верну вам предоплату в двойном размере в качестве неустойки. Деньги будут у вас на карте в течение нескольких часов. Мне очень, очень жаль.
В трубке повисло молчание. Потом раздался растерянный голос невесты. Были и упрёки, и отчаяние, но Кира слушала их отстранённо, как слушают шум дождя. Она не оправдывалась. Она просто повторяла, что всё понимает и что компенсация будет переведена немедленно. Закончив разговор, она положила телефон на стол и сделала большой глоток горького кофе. Эта часть была закончена. Теперь начиналась другая.
Дождавшись, когда за Денисом хлопнула входная дверь — он ушёл на работу, не сказав ни слова,
— Кира поднялась. Она действовала без суеты, с холодной и выверенной точностью хирурга. Сначала она достала из шкафа профессиональный фотоаппарат, которым делала снимки для своего портфолио. Затем она прошла в гостиную и включила всю подсветку в его «алтаре». Бутылки засияли, как драгоценные камни в витрине ювелирного магазина.
Она начала методично, одну за другой, доставать их и фотографировать. Вот пузатая бутылка яблочного бренди из Нормандии. Щёлк. Вот тёмно-зелёное стекло с выдержанным Lagavulin, его особая гордость. Щёлк. Ряд из пяти коллекционных джинов с разными ботаническими профилями. Щёлк. Винтажный портвейн, который он купил на аукционе. Щёлк. Каждая бутылка фотографировалась с трёх ракурсов: этикетка, уровень жидкости, акцизная марка. Она не испытывала ни злорадства, ни сожаления. Она просто выполняла работу. Это была инвентаризация актива, который необходимо было срочно ликвидировать.
Закончив фотосессию, она села за ноутбук. Нашла нужный форум коллекционеров элитного алкоголя — Денис сам когда-то хвастался, как выгодно купил там пару редких экземпляров. Быстрая регистрация. Создание новой темы. Заголовок: «Срочная продажа коллекции. Москва. Самовывоз сегодня». В тело сообщения она загрузила все фотографии и написала короткий текст: «Продаётся одним лотом. Более 40 бутылок виски, джина, бренди, портвейна. Список по запросу. Цена за всё — 250 тысяч рублей. Без торга. Только самовывоз в течение дня». Она знала, что реальная стоимость коллекции была минимум в полтора раза выше. Но ей нужна была не максимальная выгода. Ей нужна была скорость.
Она нажала «Опубликовать» и пошла мыть посуду. Не прошло и десяти минут, как телефон завибрировал. Первое личное сообщение на форуме: «Добрый день! Готов забрать. Это не шутка?» Следом второе, третье. Через полчаса раздался звонок с незнакомого номера.
— Добрый день. Я по поводу объявления на форуме. Коллекция ещё в продаже?
— Да, — ровным голосом ответила Кира.
— Цена окончательная? Я могу быть у вас через час с наличными.
— Цена окончательная. Жду.
Она продиктовала адрес и положила трубку. Ровно через час в дверь позвонили. На пороге стоял солидный мужчина лет пятидесяти с молодым помощником. Он бегло, но со знанием дела осмотрел выставленные на полу коробки с бутылками, кивнул сам себе, достал из портфеля пухлый конверт и протянул его Кире. Она, не отходя от двери, пересчитала деньги. Всё сошлось. Мужчины молча, деловито вынесли коробки. Через пятнадцать минут на месте «алтаря» Дениса остались лишь пустые полки и еле заметные прямоугольники осевшей пыли. Кира закрыла за ними дверь. Она аннулировала его святилище. В руках у неё была толстая пачка пятитысячных купюр, а впереди — долгий вечер и неизбежный разговор.
Вечер спустился на город незаметно, заливая окна серым, безразличным светом. Кира не включала свет в гостиной. Она сидела на диване, в тени, и просто ждала. В квартире было неестественно чисто и пусто. Кухня, вымытая до блеска, больше не пахла выпечкой. Гостиная, лишённая главного своего экспоната, казалась неуютной и гулкой. На журнальном столике лежал толстый белый конверт без надписей. Всё было готово. Она не чувствовала ни страха, ни триумфа. Только холодную, звенящую пустоту, какая бывает после долгой, изнурительной болезни.
Она услышала звук ключа в замке. Дверь открылась, и вошёл Денис. Он бросил ключи на тумбочку в коридоре, разулся и прошёл вглубь квартиры, неся с собой ауру раздражения и усталости. Он всё ещё дулся после вчерашнего. Проходя мимо гостиной, он даже не посмотрел в её сторону, направившись прямиком на кухню. Наверное, за пивом, чтобы залить тяжелый день.
Кира слышала, как открылась и закрылась дверца холодильника. Потом — шаги обратно. Он вошёл в гостиную, уже открывая бутылку, и только тогда, в поисках места, куда её поставить, его взгляд скользнул по комнате. И замер.
Сначала на его лице отразилось недоумение. Он моргнул, словно пытаясь смахнуть наваждение. Потом его взгляд сфокусировался на зияющей пустоте там, где ещё утром стоял его стеклянный алтарь. Пустые полки под тусклым светом из окна выглядели как выбитые зубы в ухмылке черепа. Бутылка пива выскользнула из его ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на ковёр, оставляя быстро темнеющее пенное пятно.
— Где?.. — выдохнул он. Это был не вопрос, а хриплый, сдавленный звук, полный первобытного ужаса. Он медленно повернул голову в её сторону, и в его глазах она увидела, как недоумение сменяется диким, животным осознанием. — Что ты сделала?
Кира не ответила. Она молча, без единого лишнего движения, взяла со столика конверт и положила его на видное место, на край. Звук, с которым плотная пачка купюр ударилась о дерево, прозвучал в тишине как выстрел.
Денис перевёл взгляд с её лица на конверт, потом обратно на пустые полки. Его лицо начало наливаться тёмной, нездоровой краской. Он сделал шаг вперёд, потом ещё один. Он не кричал. Он шипел, как змея, готовящаяся к броску.
— Ты… что ты наделала, тварь?
— Это компенсация, — её голос был ровным и холодным, как поверхность замёрзшего озера.
— Мне за сорванный заказ и неустойку клиенту. Как видишь, твоё хобби теперь тоже принесло хоть какую-то пользу.
Он замер в двух шагах от неё. Эта фраза, произнесённая с ледяным спокойствием, подействовала на него сильнее, чем любой крик. Она не просто уничтожила его коллекцию. Она унизила её, приравняв к его же презрительному определению её работы. Она взяла его «инвестицию», его гордость, и превратила в банальные деньги для покрытия убытков от её «возни на кухне».
— Ты сумасшедшая… Ты продала… Ты всё продала! — его голос наконец сорвался на рык. Он рванулся вперёд, но не к ней. Он бросился к пустым полкам, начал шарить по ним руками, словно надеясь, что бутылки просто стали невидимыми. Его пальцы натыкались лишь на гладкое, холодное стекло и слой пыли.
— Я всё продала, — подтвердила она, поднимаясь с дивана. Она смотрела на его мечущуюся спину без всякого сочувствия. — Ты вчера очень доходчиво объяснил мне, что я живу в твоей квартире. А я сегодня поняла, что эта квартира, как и всё в ней, оплачена моими тортами. И я просто взяла своё.
Он резко развернулся. Его лицо было искажено гримасой такой ярости, что на мгновение он стал похож на чужого, незнакомого человека.
— Это были мои вещи! Мои! Я собирал их годами!
Она усмехнулась. Тихо, безрадостно.
— Твоё? В этом доме не было ничего твоего, Денис. Было только то, что я позволяла тебе считать своим. А теперь моё терпение кончилось. Забирай деньги. Можешь начать собирать новую коллекцию. Где-нибудь в другом месте.
Она развернулась и пошла в спальню. Он остался стоять посреди гостиной, между пустым, осквернённым алтарём и пачкой денег на столе, которая теперь казалась не компенсацией, а платой за полное, окончательное аннулирование их жизни. Скандал закончился. Больше не было ничего, о чём можно было бы спорить…
