— Я сказал твоей сестре, чтобы она сегодня не приходила. У меня пацаны в гости зайдут, в покер поиграем.
Утро было идеальным. Таким, какие бывают только в новой квартире, когда запах свежей краски ещё не до конца выветрился, а солнечные лучи, проникая сквозь идеально чистое стекло, кажутся особенно яркими и полными обещаний.
Лиза сидела за новым кухонным столом, обхватив ладонями тёплую чашку с кофе. Она наслаждалась этим моментом тишины, этим ощущением собственного, наконец-то обретённого пространства. Слова Кирилла упали в эту умиротворяющую тишину как грязный камень в чистый родник.
Она не сразу отреагировала, позволив смыслу фразы медленно просочиться в сознание. Он не спросил. Он не предложил. Он просто поставил перед фактом. Кирилл, прислонившись к дверному косяку, скрестил руки на груди. Поза хозяина, царя горы. Эта поза появилась у него недавно, сразу после переезда.
На съёмной квартире, где они ютились три года, он был другим: мягче, уступчивее, партнёром. Здесь же, в этих стенах, подаренных её родителями на свадьбу, он словно примерял на себя новую, чужую роль, которая ему отчаянно не шла.
Лиза медленно поставила чашку на блюдце. Звук фарфора о фарфор прозвучал в утренней тишине неестественно громко и резко.
— Ты что сделал? — её голос был ровным, но в нём уже звенел металл.
— Что слышала, — он лениво пожал плечами, и на его губах появилась лёгкая, пренебрежительная ухмылка. — Позвонил Катьке, сказал, что у нас другие планы. Она всё поняла. Не переживай.
Он сказал «Катьке». Не «Кате», не «твоей сестре». Это было ещё одним маркером его нового статуса, который он сам себе присвоил. Статуса, в котором он мог по-свойски называть её сестру, отменять её личные планы, распоряжаться её временем и её домом.
— Ты отменил мою встречу с сестрой. В моей же квартире. Не спросив меня, — Лиза произнесла это не как вопрос, а как констатацию факта, словно зачитывая ему приговор по пунктам.
— А что, я должен был спрашивать? — ухмылка на его лице стала шире. Он явно наслаждался ситуацией, своей властью. — Я хозяин, я и решаю. Мужики придут, отдохнём нормально. Что вы тут собирались делать? Сплетничать и чаи гонять?
Это было последней каплей. Не само решение, а та лёгкость и уверенность в собственном праве, с которой оно было принято и озвучено. Лиза встала. Не резко, не импульсивно. Она выпрямилась во весь рост, и её взгляд, до этого тёплый и сонный, стал жёстким, как отшлифованная сталь. Кухня, залитая солнцем, внезапно показалась тесной и душной.
— Нет! Ты никогда не будешь тут хозяином! Это МОЯ квартира! Её подарили мне! А ты тут так… всего лишь мой муж, а значит, никто!
Кирилл опешил. Ухмылка сползла с его лица, сменившись выражением оскорблённого недоумения. Он отлепился от косяка, его тело напряглось. Он ожидал чего угодно: спора, уговоров, обиды. Но не такого прямого, уничтожающего удара по его новообретённому самолюбию.
— Да ты… Ты что себе позволяешь?
— А ты слушай дальше, — перебила она, делая шаг ему навстречу. В её голосе не было истерики, только холодная, сконцентрированная ярость. — Сейчас. Ты. Берёшь свой телефон. И звонишь своим пацанам. Ты говоришь им, что никакого покера сегодня не будет. Потому что сегодня ко мне придёт моя сестра, как мы и договаривались. А если тебе что-то не нравится, — она указала подбородком на входную дверь, — дверь вон там. Можешь идти искать себе другое место, где ты будешь хозяином.
Она стояла и смотрела на него в упор, не отводя взгляда. И в этом взгляде было столько непреклонной воли, что Кирилл впервые за последние недели сдулся. Его напускная хозяйская спесь рассыпалась, оставив после себя лишь растерянность и злую обиду. Он молча смотрел на неё, переводя взгляд с её лица на дверь и обратно. Он понял, что это не блеф. Он медленно вытащил из кармана телефон, его пальцы неуклюже забегали по экрану. Лиза не отходила, наблюдая за каждым его движением, словно надсмотрщик. Он проиграл этот бой. Но стоя там, под её ледяным взглядом, униженно отменяя свои планы, он уже знал, что это была не последняя битва. Это было только начало войны.
Он швырнул телефон на диван с такой силой, будто хотел пробить им обивку. Не получилось. Мягкая подушка поглотила его гнев, и аппарат лишь безвольно отскочил в сторону. Кирилл не сказал ни слова. Он просто стоял посреди гостиной, тяжело дыша, и смотрел на Лизу так, словно она была не его женой, а злейшим врагом, только что отнявшим у него всё. Воздух на кухне загустел, стал вязким от невысказанной ярости. Лиза чувствовала её кожей, но не отступила. Она спокойно допила свой остывший кофе, сполоснула чашку и поставила её в сушилку, демонстративно игнорируя бурю, бушевавшую в двух метрах от неё.
Когда через час пришла Катя, Кирилл уже сменил тактику. Он не ушёл, как она ему предложила. Он остался, превратившись в живое воплощение мученичества. Он сидел в кресле в углу комнаты, вперившись в экран телефона, но Лиза знала, что он их слушает. Он впитывает каждое слово их с сестрой разговора, каждую шутку, каждый смешок, и всё это переплавляет внутри себя в чистое, концентрированное топливо для своей обиды. На вежливый Катин вопрос «Кирилл, привет, как дела?» он ответил, не поднимая головы:
— Нормально.
И это «нормально» прозвучало так, будто он только что вернулся с каторги. Катя бросила на Лизу вопросительный взгляд, но та лишь едва заметно качнула головой. Весь их девичий щебет, все планы и смех проходили на фоне этой молчаливой, тяжёлой фигуры в углу. Он был как чёрная дыра, поглощающая свет и радость. Когда Катя уходила, он даже не встал, чтобы попрощаться.
С этого дня началась война. Тихая, подлая, изматывающая. Кирилл понял, что штурмовать крепость в лоб бесполезно. Значит, нужно было сделать жизнь коменданта этой крепости невыносимой. Он больше не спорил. Он просто начал гадить. Мелко, методично, с таким расчётом, чтобы любой его поступок можно было списать на случайность или забывчивость.
Он начал с кухни, сердца её квартиры. Лиза тратила полчаса на то, чтобы довести столешницу до зеркального блеска, а через десять минут находила на ней россыпь хлебных крошек и липкий ободок от его кружки. Он «забывал» убрать за собой тарелку, оставляя её на столе с засохшими остатками гречки. Он мог выпить молоко и поставить пустой пакет обратно в холодильник. Когда она, не выдержав, однажды спросила, зачем он это делает, он посмотрел на неё с самым невинным видом.
— Ой, прости, замотался, совсем из головы вылетело. Что ты так нервничаешь из-за мелочей?
В ванной он перестал закрывать тюбик с пастой, и она засыхала уродливой коркой. После душа он оставлял на полу целое озеро, а своё мокрое полотенце бросал не в корзину для белья, а на её, Лизину, половину кровати. Каждый раз, когда она натыкалась на влажный, затхлый запах его полотенца на своём чистом постельном белье, она понимала — это не забывчивость. Это послание. «Мне плевать на твой комфорт. Мне плевать на твои правила. Я буду делать так, как хочу, на твоей территории».
Она понимала правила этой новой, грязной игры. Его целью было спровоцировать её, вытащить на новый скандал, где он смог бы обвинить её в мелочности, придирчивости и истеричности. «Я же извинился! Что тебе ещё надо?!» — вот что он хотел от неё услышать. И лучший способ победить — не играть вовсе. Она молча вытирала крошки. Молча выбрасывала его пустые пакеты. Молча перевешивала полотенце. Её молчание бесило его гораздо сильнее, чем крики. Он не получал реакции, не получал подпитки для своего эго.
Апогеем этой тихой войны стал вечер вторника. Лиза с упоением читала новую книгу, дорогой подарочный экземпляр с красивой обложкой, который она берегла для особого настроения. Кирилл сидел рядом, смотрел какой-то боевик и пил пиво прямо из бутылки. В какой-то момент Лиза отложила книгу на журнальный столик и пошла на кухню заварить чай.
Когда она вернулась, то застыла на месте. Прямо на центре глянцевой обложки её новой книги стояла его запотевшая бутылка пива. Под ней уже расплылось мокрое кольцо, и картон обложки пошёл волнами. Кирилл сидел, уставившись в телевизор, но она видела, как напряжена его спина. Он ждал.
Лиза подошла к столику. Взяла бутылку, от которой тянуло холодом, и поставила её на пол. Затем взяла свою изуродованную книгу. Она провела пальцем по мокрому, сморщенному картону. Внутри всё клокотало от желания заорать, швырнуть эту бутылку в стену. Но она сдержалась. Она молча посмотрела на затылок мужа.
Потом закрыла книгу и убрала её на полку. Она не сказала ни слова. Она просто села в своё кресло и сделала вид, что погрузилась в телефон. Кирилл не выдержал первым. Он громко хмыкнул, встал и пошёл курить на балкон. Он понял, что тихий саботаж не работает. Её было не пронять. Значит, нужно было переходить к открытым боевым действиям. И приводить тяжёлую артиллерию.
Неделя превратилась в тягучее, молчаливое перетягивание каната. Кирилл больше не оставлял крошек и убирал за собой посуду. Но он делал это с таким видом, словно совершал великое одолжение. Его вежливость была холоднее любого скандала. Он двигался по квартире как чужой, как недовольный постоялец в дешёвом отеле, и это давило на Лизу сильнее, чем открытая вражда. Она чувствовала, что он что-то задумал, что это затишье — лишь накопление сил перед новой, более мощной атакой.
Развязка наступила в четверг вечером. У Лизы была назначена важнейшая видеоконференция — презентация её дизайнерского проекта потенциальному заказчику. От этого разговора зависел контракт, к которому она шла последние полгода.
Она готовилась весь день: разложила на столе эскизы, отрепетировала речь, надела строгую шёлковую блузку и сделала безупречный макияж. Нижнюю часть пижамных штанов под столом всё равно никто не увидит. За десять минут до начала она сидела перед ноутбуком, проверяя звук и свет, ощущая, как внутри нарастает знакомое предстартовое волнение.
В этот момент в замке провернулся ключ. Вошёл Кирилл. И он был не один. За ним в прихожую ввалились трое его приятелей — Стас, Вова и Антон. Громкие, пахнущие улицей и дешёвым парфюмом, они принесли с собой пакеты, в которых характерно звякнули бутылки.
— Лизка, привет! А мы тут это… решили «культурно» отдохнуть, — пробасил Стас, бесцеремонно ставя пакеты прямо на чистый пол в прихожей.
Лиза застыла в своём рабочем кресле. Сердце ухнуло куда-то вниз. Она посмотрела на Кирилла. На его лице была маска радушного хозяина, но в глазах плясали торжествующие, злые огоньки. Он видел её блузку, видел включённый ноутбук. Он всё прекрасно знал. Это была не случайность. Это была казнь.
— Кирилл, у меня звонок через пять минут. Важный, — сказала она так тихо, чтобы его друзья не услышали.
— Да мы тихонько, — так же тихо ответил он, не меняя выражения лица. — Расслабься. Мы тебе не помешаем.
Это была наглая, откровенная ложь. Компания проследовала в гостиную, которая была совмещена с её рабочим уголком. Они с грохотом плюхнулись на новый светлый диван, который Лиза протирала специальным средством через день. Антон, не разуваясь, закинул ноги в грязных кроссовках прямо на подлокотник. Щёлкнула зажигалка, запахло сигаретным дымом — Кирилл разрешил курить прямо в комнате. Раздался шипящий звук открываемых бутылок.
Лиза надела наушники, пытаясь отгородиться от этого балагана. Начался звонок. Она улыбалась в камеру, говорила уверенным голосом о концепции, о цветовых решениях, но её мозг отчаянно фильтровал звуки. На фоне её профессионального монолога раздавался гогот компании, громкий звук включённого телевизора, где шёл какой-то футбольный матч, и периодические выкрики: «Дави его!». Она видела, как Кирилл, сидя в центре этого хаоса, поглядывает на неё.
Он не просто отдыхал с друзьями. Он наслаждался её бессилием. Он демонстрировал ей и, что было важнее для него, своим друзьям, кто здесь на самом деле устанавливает правила.
Кое-как она закончила презентацию, запнувшись несколько раз, когда особенно громкий взрыв хохота прорвался даже через наушники. Она вежливо попрощалась, закрыла крышку ноутбука, и в наступившей для неё тишине звуки попойки показались оглушительными. Она медленно сняла наушники. Её никто не замечал. Вся компания была поглощена игрой на экране.
Лиза встала. Она не пошла к ним. Она не начала кричать и требовать тишины. Её движения были спокойными и до ужаса методичными. Она подошла к телевизионной тумбе, где стояла игровая приставка Кирилла — его гордость, его святыня. Не говоря ни слова, она аккуратно отсоединила все провода: кабель питания, HDMI. Взяла в руки два геймпада, которые валялись на диване. Собрала со столика стопку дисков с играми. На экране телевизора погасло изображение.
— Э, ты чего? — первым опомнился Вова.
Но Лиза не ответила. С охапкой проводов, приставок и дисков она молча прошла через всю комнату. Она не посмотрела на Кирилла. Она проследовала к входной двери, открыла её и аккуратно, почти с нежностью, сложила всё его игровое богатство на коврик в подъезде. Затем так же молча вернулась и села на своё место, открыв ноутбук, будто собиралась продолжить работу.
В комнате повисла мёртвая, недоумённая тишина, нарушаемая лишь гулом холодильника. Друзья Кирилла переводили взгляды с неё на своего онемевшего приятеля, потом на открытую дверь, за которой на полу лежала его приставка. До них медленно, но верно доходил весь унизизм ситуации. Вечеринка была окончена. Их демонстративно выставили вон, даже не удостоив словами.
— Ладно, Кирюх, мы, наверное, пойдём, — неловко прокашлялся Стас, поднимаясь с дивана. — Дела что-то…
Они ушли быстро, не прощаясь, стараясь не смотреть ни на Лизу, ни на Кирилла. Дверь за ними закрылась. Кирилл остался один, стоять посреди гостиной. Он был публично, молча и абсолютно сокрушительно разгромлен на глазах у собственной свиты. Это было хуже любого крика. Это было объявление тотальной войны, в которой пленных больше не будет.
Он стоял посреди гостиной как истукан, пока затихали шаги его друзей в подъезде. Лиза не двигалась, её взгляд был прикован к экрану ноутбука, но она не видела букв. Она всем своим существом ощущала вибрации унижения и ярости, исходившие от мужа.
Он медленно, как во сне, подошёл к двери, открыл её и посмотрел на своё выдворенное сокровище, лежавшее на грязном коврике. Нагнулся, собрал провода, приставку, диски. Движения его были скованными, роботизированными. Он занёс всё это обратно, бросил на диван, и звук пластика, ударившегося о подушки, был единственным звуком в мёртвой тишине.
Лиза ждала крика, взрыва, обвинений. Но Кирилл молчал. Он ходил по комнате из угла в угол, как зверь в клетке. Его тень металась по стенам. Он не смотрел на неё, он смотрел сквозь неё, сквозь мебель, сквозь стены. Внутри него явно шёл какой-то сложный химический процесс: унижение переплавлялось в решение. Наконец, он остановился и повернулся к ней. Его лицо было странно спокойным, но глаза горели холодным, белым огнём.
— Знаешь, а ты ведь права, — сказал он тихо, и от этого шёпота по спине у Лизы пробежал холодок. Это было страшнее любого крика. — Я тут не хозяин. Я понял. Но раз уж я тут не хозяин, то и вести себя как хозяин мне не обязательно. Мне не нужно заботиться об этом месте. Совсем.
Он сделал паузу, давая словам впитаться.
— Ты так держишься за свои квадратные метры. За свой «дом». За свою «крепость». Хорошо. Я помогу тебе сделать это место ещё более ценным. Знаешь, комната для гостей пустует. Отличное место. Я дам объявление. Сдам её какому-нибудь студенту. Или двум. Желательно из какой-нибудь музыкальной группы. Будут репетировать. Деньги, конечно, буду брать себе. Мне же нужно как-то жить, раз я тут «никто».
Лиза молча смотрела на него. Её лицо было непроницаемым. Она видела, что это не просто угроза. Это был детальный, продуманный план мести. План по уничтожению её мира.
— А по выходным, — продолжал он, входя во вкус, его голос крепчал, наполняясь ядовитым наслаждением, — я всё-таки буду звать пацанов. Не в покер. Зачем? Мы будем просто пить. Громко. С музыкой. До утра. Пусть соседи вызывают кого хотят, дверь им откроешь ты. Объяснять всё будешь тоже ты. Ведь это ТВОЯ квартира. А я что?
Я просто гость, твой муж. Или, знаешь, ещё лучше. Я могу зарегистрировать здесь юридический адрес для фирмы какого-нибудь своего знакомого. Пусть сюда приходит вся корреспонденция, проверки, курьеры. Будет весело. Ты же любишь, когда в твоём доме кипит жизнь? Я превращу твою драгоценную норку в проходной двор. Я сделаю так, что ты сама будешь ненавидеть каждый её сантиметр. Ты будешь приходить сюда не отдыхать, а как на каторгу. И однажды ты сама попросишь меня стать здесь хозяином, лишь бы я прекратил этот ад.
Он закончил и победоносно посмотрел на неё, ожидая реакции. Он нанёс свой самый сильный, самый подлый удар, целясь в самое сердце её мира. Он ждал слёз, мольбы, паники. Но Лиза медленно закрыла ноутбук. Встала. И посмотрела на него так, как учёный смотрит на насекомое под микроскопом. С холодным, отстранённым любопытством.
— Я всё поняла, Кирилл, — её голос был ровным и спокойным, как гладь замёрзшего озера. — Я поняла главную вещь. И ты мне в этом очень помог.
— И что же ты поняла? — усмехнулся он, всё ещё уверенный в своей победе.
— Проблема никогда не была в этой квартире. И в том, кто здесь хозяин. Проблема всегда была в тебе. Квартира — это просто стены. А хозяин — это тот, у кого есть что-то внутри. Стержень. Достоинство. Сила. А у тебя там… пустота.
Ты пустой, Кирилл. Ты так отчаянно пытался стать хозяином этих стен, потому что тебе больше нечем владеть. У тебя нет ни своего мнения, ни своих целей, ни своего мира. Ты — паразит, который ищет, к чему бы присосаться, чтобы почувствовать себя значимым. Сначала это была съёмная квартира, потом моя. Ты не создаёшь, ты только потребляешь и разрушаешь.
Она сделала шаг к нему. Он инстинктивно отступил.
— Ты не станешь хозяином не потому, что я тебе не позволю. А потому что ты им быть не можешь. Для этого нужно быть мужчиной, а не обиженным мальчишкой, который ломает чужие игрушки, потому что ему не дали поиграть. Ты не ад мне устроишь. Ты уже живёшь в своём личном аду — в аду собственной никчёмности. И пытаешься затащить в него меня.
Она замолчала. Кирилл стоял, открыв рот, но не находя слов. Каждое её слово было точным, выверенным ударом скальпеля, вскрывающим его самую суть, всё то, что он так тщательно прятал за напускной бравадой. Она не оставила ему ничего. Она уничтожила не его планы, а его самого.
Не дожидаясь ответа, Лиза развернулась и спокойно пошла в спальню. Она не оглянулась. Она просто шла, оставляя его одного посреди гостиной. Одного в её квартире, которая только что окончательно и бесповоротно перестала быть их общим домом. Дверь в спальню мягко закрылась. Щёлкнул замок. И этот тихий щелчок прозвучал громче любого скандала. Это был звук конца. Окончательного. Бесповоротного.
На следующий день ему на государственное приложение пришло уведомление, что Лиза подала на развод. Это ударило по нему ещё сильнее, чем всё остальное. Ведь без жены, без её квартиры, он действительно никто, он даже не сможет снимать себе боле-менее приличную квартиру на свою зарплату, потому что зарабатывал меньше жены. Но это были уже только его проблемы и Лизу они никак не касались…
