Наташа сидела на кухне, глядя в окно. За окном шел дождь, такой же серый и унылый, как ее настроение. Часы показывали восемь вечера, а Вадима все еще не было. И это не казалось чем-то необычным в последнее время. «На работе задерживаюсь», «Совещание затянулось», «Пробки», — его отговорки становились все более шаблонными и менее убедительными.
Раньше он звонил, предупреждал, даже если опаздывал на полчаса. А теперь… теперь он мог просто пропасть на несколько часов, а потом появиться как ни в чем не бывало, с дежурной улыбкой и запахом чужого парфюма, который, как ему, наверное, казалось, она не замечает.
Сегодняшний день был особенно тяжелым. Утром Машенька, их четырехлетняя дочка, снова кашляла. Наташа пыталась дозвониться до участкового педиатра, но телефон был занят. В итоге пришлось ехать в поликлинику, где они провели два часа в очереди, слушая чужие жалобы и вдыхая больничные запахи.
Вернувшись домой, Наташа кое-как приготовила обед, покормила Машу, уложила ее спать. А потом начался обычный домашний круговорот: стирка, уборка, глажка. К вечеру она чувствовала себя выжатой лимонной долькой. И ждала Вадима. Ждала, чтобы хоть немного выдохнуть, чтобы он поиграл с дочкой, чтобы они хоть пару минут поговорили, чтобы он просто был рядом.
Но его не было. И от этого ожидания, смешанного с усталостью и какой-то смутной тревогой, ей становилось только хуже. Она взяла телефон, чтобы позвонить ему, но передумала. Какой смысл? Он снова скажет, что занят. Или что сейчас едет. Или что-то еще. Она уже устала от его оправданий.
Наташа откинулась на спинку стула, закрыла глаза. В голове проносились обрывки их разговоров за последний месяц.
— Вадим, ты сегодня придешь пораньше?
— Не знаю, Наташ. Много дел.
— Ты почему не отвечаешь на звонки? Я волнуюсь.
— Да я на совещании был, телефон на беззвучке.
— Мне кажется, ты стал каким-то отстраненным. Что-то случилось?
— Ничего не случилось, просто устал на работе.
Раньше они делились всем. Вадим рассказывал о своей работе, Наташа — о Машеньке, о своих домашних делах. Они вместе планировали выходные, мечтали о ремонте на кухне, выбирали, куда поехать в отпуск. А теперь их разговоры сводились к бытовым мелочам, а то и вовсе отсутствовали. Он сидел в телефоне, она — крутилась в домашних делах. Казалось, что между ними выросла невидимая стена, сотканная из недомолвок, подозрительности и какой-то холодной пустоты.
Она вспомнила, как несколько дней назад увидела его телефон на диване. Он отлучился в туалет, а на экране высветилось сообщение: «Заяц, жду тебя завтра». Имя отправителя — «Лена К.» Наташа похолодела. Лена К. — это коллега Вадима, с которой он в последнее время постоянно общался. Он говорил, что они работают над каким-то важным проектом, что она очень толковая и помогает ему. Наташа не придавала этому значения. До этого момента.
Она тогда не стала проверять телефон. Не потому что боялась что-то найти, а потому что не хотела быть такой. Не хотела быть подозрительной, недоверчивой. Она хотела верить ему. Но это сообщение, это «Заяц», оно отпечаталось в ее памяти.
Сейчас, сидя на кухне, она снова подумала о его телефоне. Он всегда носил его с собой, даже в ванную. Клал под подушку на ночь. Раньше он был абсолютно открыт, его телефон лежал где угодно, и Наташа никогда не испытывала желания в него заглянуть. Теперь все изменилось.
Она услышала, как щелкнул замок в прихожей. Вадим пришел. Она не двинулась с места, продолжая смотреть в окно. Он зашел на кухню, поцеловал ее в макушку.
— Привет, любимая. Что, ждешь?
— Да.
— Устал как собака. Совещание, потом пробки. Ты ужинала?
Она молчала. Он взял с полки конфету и пошел в комнату. Наташа слышала, как он включил телевизор, а потом — привычное пощелкивание по экрану телефона. Он опять там. Опять в своем мире, куда ей нет доступа.
Она поднялась, подошла к комнате. Он лежал на диване, одной рукой держал телефон, другой — пульт от телевизора. Экран телефона светился. Она заметила, что он быстро что-то печатает, а потом вдруг резко переворачивает телефон экраном вниз.
— Вадим, мы можем поговорить? — спросила она.
— А? Конечно, — он неохотно оторвался от телевизора.
— Что происходит? — В смысле?
— Ты изменился. Ты стал каким-то чужим.
— Наташ, ну что ты начинаешь? У меня просто работы много. Стресс.
— А у меня нет стресса? Я дома целыми днями с ребенком, готовлю, убираю… Я что, робот?
Он вздохнул.
— Ну, Наташ, что ты от меня хочешь? Я зарабатываю деньги, чтобы мы жили хорошо.
— А я хочу, чтобы ты был рядом. Чтобы мы были семьей. А не чужими людьми, которые ютятся под одной крышей.
Он помолчал, а потом снова взял телефон.
— Давай не будем сейчас, хорошо? Я устал.
— Вадим, — ее голос дрогнул, — ты с кем-то переписываешься?
— Что за глупости? С кем я могу переписываться?
— С Леной К.
— Ну да, с Леной. По работе. У нас проект.
Он говорил это слишком спокойно, слишком уверенно. И это спокойствие ее разозлило.
— Почему тогда «Заяц» и «жду тебя»?
— Что? Ты о чем?
— Не притворяйся. Я видела сообщение.
Его лицо изменилось. Он на секунду растерялся, а потом быстро взял себя в руки.
— Наташ, это шутки. Мы же коллеги, общаемся по-дружески.
— По-дружески? А что, по-дружески называют друг друга «зайцами»? И встречаются тайком?
— Никто ни с кем не встречается! Это просто переписка, ничего серьезного.
— Ничего серьезного? А то, что ты по вечерам пропадаешь, это тоже «ничего серьезного»? А то, что ты мне врешь в глаза — это тоже «ничего серьезного»?
Она повысила голос. Вадим поднялся с дивана, подошел к ней.
— Наташ, успокойся. Это просто рабочие отношения. Ну, может, немного флирта. Но это ничего не значит!
— Ничего не значит? А для меня это значит все. Для меня это значит, что наш брак ничего для тебя не значит. Что наша семья ничего для тебя не значит.
Она отвернулась от него, чтобы он не видел ее слез. Ей было невыносимо больно. Больно от его лжи, от его равнодушия, от того, что он так легко обесценивает ее чувства.
— Наташ, ну не делай из мухи слона!
— Из мухи слона? Ты мне изменяешь, а я «из мухи слона» делаю?
— Я тебе не изменяю! У нас ничего не было! Мы просто общаемся.
Она усмехнулась.
— Общаетесь? А почему тогда ты прячешь телефон? Почему ты так нервничаешь?
Он отошел от нее, сел обратно на диван.
— Что ты хочешь? Чтобы я удалил ее номер?
— Я хочу, чтобы ты был честным. Я хочу, чтобы ты был тем Вадимом, которого я полюбила.
Он молчал, уткнувшись в телефон. Она поняла, что он не слышит ее. Он не понимает, что для нее это не просто «флирт», не просто «переписка». Для нее это разрушение доверия, предательство, конец.
— Вадим, — сказала она тихо, но твердо, — ты мне нужен. Нам нужен. Ты понимаешь?
— Да, Наташ, я понимаю. Я же сказал, что ничего серьезного.
— Значит, для тебя ничего серьезного? А для меня все серьезно.
Она повернулась и вышла из комнаты. Вадим даже не поднял головы.
Наташа прошла в спальню. Ее руки дрожали. Она открыла шкаф, достала старую спортивную сумку. Начала складывать туда свои вещи, кое-что из вещей Машеньки. Платье, пару футболок, джинсы, детские комбинезоны, игрушки. Она делала это механически, ее мысли были далеко. Она думала о том, как они познакомились, как он красиво ухаживал за ней, как они мечтали о семье, о детях. Как он клялся в любви и верности. И вот теперь все это рассыпалось в прах.
В голове крутились слова, которые она хотела ему сказать. Кричать, ругаться, требовать объяснений. Но она чувствовала, что это бессмысленно. Он не поймет. Он уже сделал свой выбор. Он выбрал «ничего серьезного». А она не могла жить в «ничего серьезного». Ей нужна была настоящая семья, настоящее доверие.
Она услышала, как Вадим встал с дивана и пошел на кухню. Потом он вернулся в комнату.
— Наташ, ты что делаешь?
— Собираю вещи.
— Зачем?
— Ухожу.
— Куда уходишь? Наташ, ты же несерьезно?
— Я зато абсолютно серьезно.
Он подошел к ней, попытался обнять. Она отстранилась.
— Наташ, ну зачем такие сцены? Мы же можем поговорить.
— Мы уже поговорили. Ты все сказал.
— Ну, пожалуйста, не глупи. Куда ты пойдешь с ребенком посреди ночи?
— У меня есть куда идти. К маме.
Она продолжала складывать вещи. Он стоял рядом, растерянный, не зная, что делать.
— Наташ, ну давай забудем. Ну, правда. Я удалю ее номер, я клянусь! Я больше не буду общаться с ней!
— Ты уже не сможешь. Потому что ты уже выбрал.
Ей было трудно дышать. Ком в горле мешал говорить. Но она должна была это сделать. Она должна была поставить точку.
— Вадим, я устала. Устала от твоей лжи, от твоей равнодушия. Я не могу так больше жить. Я не хочу так жить.
— Наташ, ты на эмоциях!
— Нет. Я давно уже не на эмоциях. Я все обдумала.
— Но… как же мы? Как же Машенька?
Он пытался давить на жалость, на чувство вины. Но она уже прошла через это. Она уже выплакала все слезы. Осталась только пустота и решимость.
— Машенька будет со мной. А ты… ты, если захочешь, сможешь приходить к ней. Но к нам домой — нет.
— Это что, развод?
— Да.
Они вышли из комнаты. Вадим остался стоять посреди спальни, как вкопанный. Она прошла мимо него, не глядя. Почувствовала, как по щеке скатилась одинокая слеза. Но это были уже не слезы отчаяния, а слезы облегчения. Она сделала это. Выбрала себя. Выбрала свою дочь. Выбрала новую жизнь, пусть и неизвестную, но без лжи, без предательства, без этой невыносимой пустоты.
На улице все еще шел дождь. Но теперь он казался ей не таким уж и серым. Под ним она чувствовала себя свободной. Она крепче стала руку дочери и они пошли вперед, в неизвестность, но с надеждой. Надеждой на то, что впереди ждет что-то лучшее. Что они справятся. И что эта новая, чистая жизнь будет гораздо счастливее той, что они оставили позади.
