— Посмотрите на эту линию кузова, на этот глубокий вишнёвый цвет! — ворковал менеджер, плавно ведя рукой по глянцевому изгибу крыла. — Это не просто автомобиль, это эмоция. Японская сборка, максимальная комплектация. Вы сделали правильный выбор.
Инна не слышала его. Она стояла рядом, и её ладонь лежала на холодной, идеально гладкой двери кроссовера. Три года. Три года она отказывала себе во всём: в новых платьях, в отпуске, в посиделках с подругами в кафе. Каждая сэкономленная тысяча, каждая отложенная премия ложились кирпичиком в фундамент этой мечты. Она вдыхала ни с чем не сравнимый запах нового салона — смесь дорогого пластика, кожи и предвкушения свободы — и чувствовала, как по спине бегут мурашки восторга. Это был её личный триумф, её Эверест, и она стояла на его вершине, оглушённая успехом. Машина была даже лучше, чем на картинках. Хищная, красивая, её.
Рядом, заложив руки за спину, ходил Вадим. Он всем своим видом изображал солидного покупателя, который тщательно инспектирует товар. Он авторитетно кивал словам менеджера, с умным видом заглядывал под капот, хотя не отличал карбюратор от аккумулятора, и даже легонько пнул колесо, словно проверяя давление на глаз. Он был доволен. Ещё бы, такая красавица теперь будет в их семье. Уже мысленно представлял, как подкатит к офису, как будут завистливо вздыхать мужики из его отдела.
— Да, неплохо, неплохо, — процедил он, обходя машину по кругу и останавливаясь у багажника. Он повернулся к менеджеру с видом человека, задающего ключевой, решающий вопрос. — А багажник надёжный? А то моей маме на дачу рассаду возить надо, чтобы крепкий был. Помидоры, перцы, ящики эти… Знаете, как оно бывает.
Мир для Инны на мгновение замер. Сладостный запах нового салона сменился едким запахом чего-то несправедливого и чужого. Слова мужа, произнесённые так обыденно, так просто, прозвучали для неё как выстрел. Рассада. Его мать. Ящики. В её машине. В её мечте, выстраданной, оплаченной её личным временем и силами. Она медленно убрала руку с двери, словно боясь испачкать её глянцевую поверхность. Улыбка сползла с её лица, оставив после себя жёсткую, холодную маску.
— Стоять, милый мой! А кто тебе сказал, что я покупаю машину для всей семьи? Это только моя машина, и больше ничья! И твоя мать в неё даже не сядет!
Менеджер замер с полуоткрытым ртом и застывшей на лице профессиональной улыбкой. Пара, выбирающая автомобиль у соседнего стенда, обернулась. Даже охранник у входа выпрямился и с любопытством посмотрел в их сторону. Стерильная, вылизанная атмосфера автосалона треснула.
Вадим вспыхнул так, будто его окунули в кипяток. Его лицо за несколько секунд приобрело цвет спелого помидора, о которых он так неосмотрительно упомянул. Он сделал шаг к ней, его глаза метали молнии.
— Ты что устраиваешь? — зашипел он, стараясь говорить тихо, но в его шёпоте клокотала ярость. — Опозорила меня перед всеми!
— Я? — Инна усмехнулась, но смех получился коротким и злым. — Я расставляю точки над «i».
Она полностью проигнорировала побагровевшего мужа и повернулась к остолбеневшему менеджеру. Её голос снова стал спокойным, деловым, но в нём появилась сталь.
— Оформляем. И в страховку вписываем только меня. Категорически. — Затем она перевела ледяной взгляд на Вадима и добавила с отчётливой дикцией, чтобы слышал не только он, но и все невольные свидетели их сцены: — А твоя мать может и дальше просить соседа отвезти её рассаду. Или тебя. На автобусе. Это не мои проблемы.
Дорога домой из салона была пыткой тишиной. Их старенький седан, ещё недавно казавшийся верным и надёжным товарищем, теперь ощущался тесной, дребезжащей консервной банкой. Инна сидела на пассажирском сиденье, отвернувшись к окну, и смотрела на пролетающие мимо дома. Но она не видела их. Перед её глазами всё ещё стоял тот вишнёвый кроссовер, блестящий и совершенный. Эйфория от покупки, такая яркая и всепоглощающая всего полчаса назад, полностью испарилась, оставив после себя горький привкус пепла. Она знала, что молчание не продлится долго. Она ждала.
Вадим вцепился в руль своей старенькой машинки, которая скрипела и фырчала при каждой неровности дороги, что того и гляди, развалится в любой момент, так, что побелели костяшки пальцев. Он вёл машину рывками, резко перестраиваясь и злобно поглядывая на других водителей. Каждый скрип пластика в салоне, каждый шорох казался оглушительным. Наконец, он не выдержал.
— Ты довольна собой? — выплюнул он, не поворачивая головы. Его голос был низким и сдавленным, как будто он с трудом проталкивал слова сквозь стиснутые зубы. — Устроила представление. Выставила меня полным недоумком перед посторонними людьми. Тебе это было нужно? Потешить своё самолюбие?
Инна медленно повернула голову. Она посмотрела на его напряжённый профиль, на дёргающийся на щеке желвак. В её взгляде не было ни вины, ни сожаления. Только холодное, отстранённое любопытство.
— Речь не о твоём самолюбии, Вадим. И не о менеджере, которому на нас глубоко наплевать, как только мы выйдем за дверь. Речь о том, что ты, даже не спросив, уже распределил мою собственность. Ты распланировал, как твоя мать будет использовать вещь, на которую я горбатилась три года. Ты посчитал это само собой разумеющимся.
— Какая твоя собственность? Мы семья! — он ударил ладонью по рулю, и старая машина жалобно звякнула. — Или ты уже забыла это слово? Машина в семье — это общая машина! Для общих нужд! Ты вообще подумала, каково будет ей? Она пожилой человек, ей тяжело таскаться с этими ящиками на автобусах! У тебя что, сердца нет?
— Сердце у меня есть. А вот желания возить её рассаду — нет. И никогда не было. — Инна говорила спокойно, почти монотонно, и этот контраст с его клокочущей яростью выводил его из себя ещё больше. — Дело не в одной поездке, Вадим, ты прекрасно это понимаешь. Дело в подходе. Сегодня рассада. Завтра нужно отвезти её подруг на рынок. Послезавтра — перевезти старый шкаф с дачи. Я знаю, как это работает. Я уже проходила это, когда ты без моего ведома пообещал моими отпускными оплатить ремонт её балкона. Ты забыл?
Он дёрнулся, словно она ткнула его иголкой в больное место. Он действительно забыл. Или, скорее, предпочёл забыть. Для него это был широкий жест, проявление сыновней любви. Для неё — украденный отпуск.
— Ты всё перекручиваешь! Это совершенно разные вещи! — закричал он, теряя последние остатки самоконтроля. — Одно дело — деньги, а другое — просто помочь! По-человечески!
— Нет, Вадим. Это одно и то же. Это твоя привычка быть щедрым и добрым за чужой счёт. В данном случае — за мой. Ты не спросил меня, хочу ли я этого. Ты не поинтересовался моими планами. Ты просто взял и решил, что моя мечта, моя цель, которую я достигла сама, отныне будет обслуживать нужды твоей мамы. Ты не оставил мне выбора. Поэтому мне пришлось сделать его самой. Там, в салоне. Громко и отчётливо, чтобы дошло с первого раза.
Квартира встретила их гулкой пустотой, которая только усиливала напряжение, скопившееся в машине. Вадим вошёл первым, с силой бросив ключи от старого седана на тумбочку в прихожей. Металлический звон прорезал тишину, как сигнал к началу второго раунда. Инна вошла следом, спокойно закрыла за собой дверь, сняла лёгкий плащ и аккуратно повесила его на вешалку. Она двигалась плавно, без суеты, словно её совершенно не касалась та буря, что бушевала в её муже. Она прошла на кухню, достала стакан, налила воды из фильтра и сделала несколько медленных глотков.
Вадим стоял посреди коридора, наблюдая за ней. Эта её нарочитая невозмутимость бесила его больше, чем любой крик. Он чувствовал себя гладиатором на арене, который жаждет боя, а его противник вместо меча достал книгу и принялся читать. Он пошёл за ней, его шаги были тяжёлыми и гулкими.
— И что теперь? Будешь молчать? — он остановился в дверном проёме кухни, скрестив руки на груди. — Думаешь, если устроила цирк там, то здесь я просто проглочу это? Ты унизила не только меня, Инна. Ты плюнула в душу моей матери. Заранее.
— Твоя мать здесь ни при чём, — ровным голосом ответила Инна, ставя стакан на стол. Она не повернулась к нему. — Она даже не знала о моих планах. В отличие от тебя. Ты знал, что я коплю. Знал, на что. Знал, как это для меня важно. И первым же делом решил превратить мою машину в грузовое такси для дачных нужд.
— Это называется «помощь семье»! — рявкнул он, делая шаг вперёд. — Святое понятие, которое ты, видимо, растоптала своими деньгами! Ты считаешь, что раз ты заплатила, то можешь теперь диктовать всем условия? Можешь наплевать на отношения, на близких?
— А ты считаешь, что раз ты мой муж, то можешь по умолчанию распоряжаться всем, что я имею? — она наконец повернулась, и её взгляд был прямым и острым, как скальпель. — Это не о деньгах, Вадим. Это об уважении. О том, что ты даже не счёл нужным спросить: «Инна, а как ты смотришь на то, чтобы помочь моей маме с поездками?». Ты просто пришёл и объявил это как факт. Как будто это твоя машина. Как будто я — просто приложение к ней, функция водителя.
Он на мгновение запнулся. Аргументы были железными, и он это чувствовал, но признать её правоту было выше его сил. Это означало бы признать своё поражение. И тогда он пошёл ва-банк. Он увидел на столе её телефон, рядом — свой. И в его глазах блеснула отчаянная, злая идея.
— Знаешь что? — он демонстративно достал свой мобильный. — Хватит этих разговоров. Ты меня не слышишь. Может, ты услышишь другого человека.
Инна молча наблюдала, как он находит в списке контактов номер. Она уже поняла, что он собирается делать. И странная, холодная решимость наполнила её. Она не стала его останавливать. Она позволила ему сделать этот шаг.
— Мам, привет! — его голос мгновенно изменился, стал громким, радостным, почти до неприличия бодрым. Он говорил так, чтобы Инна слышала каждое слово. — У нас новость потрясающая! Мы машину взяли! Новую! Инна купила! Да, сбылась её мечта! Кроссовер, вишнёвый, большой, всё как надо! Конечно, вместе выбирали! Я же должен был проверить, чтобы всё надёжно было! Да, представляешь! Теперь с дачей вопрос решён раз и навсегда! Наконец-то не будешь никого просить, будем сами тебя возить. И рассаду, и урожай, всё поместится!
Он ходил по кухне, излучая фальшивый энтузиазм, искоса поглядывая на жену. Он видел её застывшее лицо и принимал это за шок, за растерянность. Он считал, что загнал её в угол. Поставил перед фактом. Теперь отказать — значит объявить войну его матери.
— Да, конечно, мам! На выходных обязательно заедем, покажем тебе нашу красавицу! — он победоносно закончил разговор и нажал отбой.
Он положил телефон на стол и посмотрел на Инну с плохо скрываемым триумфом.
— Ну вот. Вопрос закрыт. Мама рада, она ждёт нас. Надеюсь, теперь у тебя хватит совести не устраивать сцен.
— Ну вот. Вопрос закрыт, — Вадим положил телефон на стол, и звук пластика, ударившегося о столешницу, показался ему оглушительным аккордом победы. — Мама рада, она ждёт нас. Надеюсь, теперь у тебя хватит совести не устраивать сцен.
Он смотрел на неё с вызовом, ожидая чего угодно: нового витка крика, обвинений, может быть, даже бессильного отступления. Но Инна молчала. Она смотрела не на него, а на его телефон, лежащий на столе. И в этот момент аппарат завибрировал и зазвонил. На экране высветилось «Мама».
Вадим торжествующе усмехнулся. Это был контрольный выстрел. Он взял телефон и, с нарочитым движением, нажал на иконку громкой связи.
— Да, мам! — проворковал он. — Да, Инна рядом, можешь сама её поблагодарить!
Из динамика полился восторженный, немного запыхавшийся голос Валентины Петровны:
— Инночка, солнышко, я вас поздравляю! Вадик всё рассказал! Какая ты у меня умница, какую машину отхватила! Я так рада, так рада! Наконец-то мой сынок не будет себе спину надрывать с этими автобусами, а я смогу спокойно всё на дачу перевезти. Спасибо тебе, дочка!
Вадим победоносно смотрел на жену. Его лицо сияло. Он поднёс телефон ближе к ней, как бы приглашая её сказать что-то в ответ, подтвердить его слова, закрепить общую радость. Он создал идеальную ловушку из сыновней любви и семейных ценностей.
И Инна шагнула прямо в неё. Только не как жертва, а как палач.
Она сделала шаг к столу, её лицо было совершенно спокойным, даже приветливым. Она слегка наклонилась к телефону.
— Здравствуйте, Валентина Петровна, — её голос прозвучал чисто и отчётливо, без малейшей дрожи. — Я очень рада, что вы позвонили. Думаю, возникло небольшое недопонимание, и лучше прояснить всё сразу, чтобы потом не было обид.
В динамике на том конце повисла вопросительная тишина. Улыбка начала медленно сползать с лица Вадима.
— Вадим, конечно, прекрасный сын, — продолжила Инна тем же ровным, почти дружелюбным тоном. — Он иногда так увлекается своей щедростью, что готов раздать всё вокруг. Особенно то, что ему не принадлежит. Машина действительно новая и очень красивая. И она моя. Я купила её для себя.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в сознание обоих её слушателей — одного в комнате, другого на том конце провода. Вадим застыл, его глаза расширились от ужаса. Он понял, что происходит, но было уже поздно. Он сам включил этот динамик.
— Поэтому, Валентина Петровна, я боюсь, что с перевозкой рассады и урожая помочь вам не смогу. У меня на эту машину совершенно другие планы. Но вы не волнуйтесь, — в её голосе появились почти весёлые нотки. — Ваш сын, Вадим, он ведь сам вам всё это пообещал. Я уверена, он что-нибудь придумает. Он мужчина ответственный, слов на ветер не бросает. Наверняка найдёт способ решить вашу проблему с дачей. Все вопросы по логистике теперь лучше адресовать ему напрямую.
На том конце провода раздался какой-то сдавленный звук, похожий на вздох. А Вадим… Вадим стоял, и краска медленно отхлынула от его лица, оставляя его землисто-серым. Он смотрел на Инну так, словно видел её впервые в жизни. Не как жену, а как стихийное бедствие, которое он сам неосмотрительно вызвал. Он хотел что-то сказать, вырвать телефон, закричать, но его будто парализовало. Он был публично, перед самым главным для него зрителем — его матерью — выставлен не просто идиотом. Он был выставлен пустозвоном, лжецом и человеком, который не имеет никакого веса и авторитета в собственной семье.
— Всего доброго, Валентина Петровна, — закончила Инна и, протянув палец, сама нажала на экране телефона красную кнопку отбоя.
Щелчок.
В наступившей тишине не было ничего звенящего или тяжёлого. Она была пустой. Мёртвой. Это была тишина выжженного поля после огня. Вадим молча смотрел на жену, его губы шевелились, но не издавали ни звука. Наконец он смог выдавить из себя тихий, сиплый шёпот, в котором не было уже ни злости, ни ярости. Только опустошение.
— Что… ты наделала?
Инна взяла со стола свои ключи от квартиры, повертела их в руке и положила в карман. Она посмотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде не было ни капли триумфа. Только холодная, окончательная констатация факта.
— Я? Ничего. Просто расставила всё по своим местам. А теперь ты сам занимайся проблемами своими и своей матери. Больше вы все от меня и копейки не увидите. И да, если надумаешь развестись, то ты и одного процента этой машины не получишь, потому что я её зарегистрировала на свою маму, потому что знала, что ты на такое способен. А теперь, я пошла прокачусь и проверю свою «детку» в действии, а ты… Ты сам разбирайся со своими проблемами, милый…
