— Ну что, звонил? — Полина оторвала взгляд от экрана ноутбука, где уже в сотый раз пересматривала фотографии отеля с лазурным бассейном и белыми шезлонгами. Море было так близко, что казалось, можно почувствовать его солёный запах, просто приоткрыв окно в их панельной девятиэтажке.
Её сын, шестилетний Кирилл, сидел на полу и сосредоточенно раскрашивал дельфина в книжке-раскраске. Он поднял голову, его глаза были полны той чистой, неподдельной надежды, на которую способны только дети. Два года.
Два года они жили этой мечтой, этим обещанием. Два года каждое «хочу» ребёнка и каждое «надо бы купить» самой Полины натыкалось на железное «вот получим премию — и на море». Эта премия стала для них не просто деньгами, а священным Граалем, символом, билетом в другую реальность, где нет серого асфальта, унылых детских площадок и промозглого ветра.
— Ещё нет. Сказал, как только деньги на карту упадут — сразу наберёт, — ответила Полина, стараясь, чтобы её голос звучал бодро и уверенно. Но внутри уже поселился маленький, холодный комок тревоги. Тимур в последние дни стал каким-то отстранённым, отвечал на вопросы о бонусе уклончиво, отшучивался, переводил тему. Что-то было не так. Она чувствовала это так же отчётливо, как хозяйка чувствует первый запах гари от забытого на плите пирога.
Они услышали звук подъезжающей машины. Не совсем привычный. Более низкий, рокочущий, с каким-то вальяжным шуршанием шин по асфальту. Полина подошла к окну, отодвинув край тюля. Во двор медленно вкатывалась их вишнёвая «Шкода». Но выглядела она иначе. Солнце отражалось от колёс ослепительными, хищными бликами, которые резали глаза.
— Папа приехал! — закричал Кирилл и, бросив карандаши, со всех ног бросился в прихожую.
Полина осталась у окна. Её сердце пропустило удар, а потом забилось медленно и тяжело, словно перекачивало не кровь, а застывающий бетон. Она видела, как Тимур вышел из машины. Он не спешил домой.
Он обошёл автомобиль по кругу, скрестив руки на груди, с видом художника, только что закончившего свой шедевр. Он любовался. Любовался новыми, огромными литыми дисками со сложным, агрессивным узором из десятка блестящих спиц, обутыми в низкопрофильную резину. Они выглядели на их скромном семейном седане так же чужеродно и нелепо, как бриллиантовое колье на шее дворовой собаки.
Когда он наконец вошёл в квартиру, его лицо сияло от гордости. Он подхватил Кирилла на руки, покружил его и поставил на пол.
— Ну что, мужики, заценили папину обновку? — он подмигнул сыну, но смотрел на Полину, ожидая восторга, восхищения, чего угодно, кроме того выражения, которое застыло на её лице.
— Тимур, а премия? — её голос был тихим, лишённым всякой интонации.
— Так вот же она! — он театрально развёл руками в сторону окна, указывая на припаркованную машину. — Вся тут, на колёсах! Понимаешь, это не просто диски. Это… это совсем другой уровень! Совсем другой вид!
Кирилл смотрел то на отца, то на мать, его детское чутьё уловило грозовое напряжение в воздухе. Его губы дрогнули.
— Пап, а море?
— Море… — Тимур на секунду запнулся, но тут же нашёл нужные, как ему казалось, слова. Он присел перед сыном на корточки, взял его за плечи. — Сынок, пойми. Море — оно никуда не денется. А статус — его надо ковать, пока горячо. Когда у твоего папы такая крутая тачка, с нами по-другому разговаривать будут. Это инвестиция, понимаешь? В наше будущее. Серьёзные люди на штамповках не ездят.
Полина молчала. Она смотрела на мужа, на его самодовольное лицо, на то, как легко и просто он подменил их общую, выстраданную мечту на свою личную, эгоистичную игрушку. Она видела, как в глазах её сына гаснет огонёк надежды, сменяясь горьким, совсем не детским разочарованием. И в этот момент что-то внутри неё щёлкнуло. Не со злостью, не с обидой. А с холодной, хирургической точностью. Словно переключили тумблер, и тёплый свет ожидания сменился ледяным светом операционной лампы. Всё стало предельно ясно.
— Красиво. Очень… — произнесла она медленно, обводя взглядом его сияющее лицо. Тимур принял её слова за капитуляцию. Он расслабился, улыбнулся широко и облегчённо.
— Вот! Я же говорил, ты оценишь! Пойду, протру их, а то пыль дорожная села. Надо, чтобы блестели! Он схватил с полки в прихожей чистую тряпку из микрофибры и выскочил обратно во двор, к своей драгоценной «инвестиции». А Полина достала телефон. Она не стала смотреть на готового расплакаться сына. Она не стала кричать вслед мужу. Она открыла поисковик и ровными, недрогнувшими пальцами набрала: «Срочный выкуп литых дисков. Выезд на место».
Утро встретило их густой, вязкой тишиной. Тимур проснулся первым. Он одевался, насвистывая какой-то незамысловатый мотив, и его приподнятое настроение казалось в этой тишине оглушительным и неуместным. Полина лежала в кровати, отвернувшись к стене, и делала вид, что спит. Она слышала каждый его шаг, каждое движение. Слышала, как он наливает себе кофе, как с хрустом откусывает бутерброд, как щёлкает замок его портфеля. Её тело было напряжено до предела, но внешне она оставалась совершенно неподвижной.
— Я поехал, — сказал он, заглянув в спальню. — Ты чего не встаёшь? Полюбуйся хоть из окна, как твоя вишенка на солнце блестит! Она не ответила. Он пожал плечами, решив, что она всё ещё дуется, но это было неопасно, по-женски. Пройдёт. Он покрутил на пальце ключи с брелоком от машины и вышел.
Как только звук его шагов затих на лестничной клетке, Полина села на кровати. Её движения были выверенными и экономными, как у хирурга перед сложной операцией. Она не суетилась. Она просто делала то, что должна была. Первым делом она набрала номер, который нашла вчера.
— Доброе утро, я вчера оставляла заявку на выездной шиномонтаж. Адрес… Да, всё верно. Мне нужно снять комплект литых дисков и поставить зимнюю резину на штамповках. Они у меня на балконе. Да, через час будет отлично.
Затем она спокойно приготовила завтрак Кириллу, который вышел из своей комнаты сонным и печальным.
— Мам, а мы теперь никогда на море не поедем? — спросил он, ковыряя ложкой в тарелке с кашей.
— Поедем, солнышко. Очень скоро, — ответила Полина, и в её голосе не было ни тени сомнения.
Она вытащила с балкона четыре колеса. Старые, поцарапанные, грязные штампованные диски с зимней резиной. Они были тяжёлыми, и ей пришлось тащить их по одному, оставляя на полу в коридоре грязные следы. Она постелила на пол старый картон, аккуратно сложив их у входной двери.
Ровно через час во двор въехал небольшой фургон с надписью «Шиномонтаж 24/7». Из него вышел немолодой мужчина в замасленном комбинезоне, огляделся и набрал её номер. Полина смотрела на него из окна.
— Я вас вижу. Поднимайтесь, пятый этаж.
Мастер молча, без лишних вопросов, спустил колёса вниз. Полина осталась наверху. Она наблюдала из окна, как он деловито поддомкрачивает их вишнёвую «Шкоду», как с шипением пневматического гайковёрта откручивает болты. Вот первое блестящее, статусное колесо снято и небрежно брошено на асфальт. Затем второе. Третье. Четвёртое. Их место занимали старые, убогие «штамповки». Вся операция заняла не больше двадцати минут.
Ещё через полчаса подъехал другой автомобиль — потрёпанный, но резвый хэтчбек. Из него вышли двое молодых парней. Они быстро осмотрели снятые диски, поцокали языками, оценивая пару свежих царапин. Один из них позвонил Полине.
— Мы на месте. Цена та же?
— Да, как и договаривались. Без торга, — ровно ответила она.
Она спустилась вниз. Кирилл остался дома, увлечённый мультиками. Сделка прошла быстро и буднично. Парень отсчитал ей нужную сумму крупными, хрустящими купюрами. Полина не пересчитывала. Она просто кивнула, взяла деньги и сунула их в карман джинсов. Парни погрузили «инвестицию» Тимура в свой багажник и так же быстро уехали.
Полина осталась стоять посреди двора. Её машина снова выглядела так, как и должна была — скромный семейный автомобиль, ничем не выделяющийся в ряду таких же. Она подняла голову к своему окну. В нём не было моря. Но в её кармане лежал билет к нему. Тяжёлая, плотная пачка денег была не просто бумагой. Это был вес её решения. Вес украденной у них мечты, которую она только что вернула себе сама.
Тимур вернулся домой в седьмом часу, уставший, но пьяный от чувства собственного превосходства. Весь день он парковался на самых видных местах, выходил из машины нарочито медленно, давая коллегам и случайным прохожим возможность оценить его новый статус. Он ловил на себе взгляды — смесь зависти, удивления и одобрения — и купался в них, как в тёплом море, о котором так мечтала его семья. Это было даже лучше моря. Море — это песок в ботинках и обгоревшая спина, а это — чистое, дистиллированное уважение, которое можно было видеть и осязать.
Он вошёл в квартиру, ожидая увидеть надутую жену и грустного ребёнка. Вместо этого его встретил запах жареной курицы с чесноком. Полина стояла у плиты и спокойно помешивала что-то на сковороде. Кирилл сидел за кухонным столом и рисовал в альбоме. Обычный вечер. Слишком обычный. Эта умиротворяющая картина его даже немного разочаровала.
— Привет. Ужин почти готов, — сказала Полина, не оборачиваясь.
— Привет, — он бросил портфель на стул. — Решила отметить мою инвестицию? Правильно. Такие вещи нужно отмечать.
Он подошёл к сыну, взъерошил ему волосы. Кирилл что-то промычал в ответ, не отрывая взгляда от своего рисунка. Тимур заглянул через его плечо. На листе бумаги был криво нарисован самолёт, летящий над синими волнами. Укол раздражения кольнул его где-то под рёбрами.
— Ладно, я на секунду вниз, — бросил он, направляясь к двери. — Надо проверить, как она там. Под фонарями блеск совсем другой, особенный.
Полина ничего не ответила, только чуть крепче сжала ручку сковороды. Тимур вышел на лестничную клетку, насвистывая, и стал спускаться. Он уже представлял себе эту картину: чёрный лак ночи, жёлтый свет фонаря и четыре серебристых диска, сияющие, как драгоценности в витрине ювелирного магазина.
Он вышел из подъезда и направился к тому месту, где оставил утром свою вишнёвую гордость. Машина стояла на месте. Но что-то было не так. Мозг отказывался принимать то, что видели глаза. Сияния не было. Вместо хищного блеска сложных спиц он увидел убогие чёрные провалы. Он подошёл ближе, почти вплотную. Его взгляд упёрся в знакомые до боли, до тошноты, царапины на старых, облезлых штампованных дисках. Его машина стояла, обутая в лохмотья нищеты.
На мгновение он застыл, пытаясь осознать нелепость ситуации. Может, это чья-то злая шутка? Но кому это нужно? Внутри него начала закипать медленная, тёмная ярость. Он развернулся и, не бегом, а тяжёлым, размеренным шагом, от которого, казалось, сотрясались ступени, пошёл обратно.
Дверь в квартиру он не открыл, а выбил плечом. Полина обернулась. В её глазах не было ни страха, ни удивления. Только холодное, спокойное ожидание.
— Где они? — его голос был низким, почти рычащим. — Где мои диски, Полина?
Она молча выключила плиту, положила лопатку на столешницу и вытерла руки о полотенце. Её спокойствие было абсолютным, неестественным, и от этого бесило ещё сильнее.
— Ты что наделала? Ты в своём уме?! Ты украла у меня! У своей семьи!
— Я ничего не крала, — её голос был таким же ровным и тихим. — Я вернула. Она взяла со стола свой телефон, разблокировала экран и протянула ему. Тимур выхватил его из её рук. На экране светилось электронное письмо. Подтверждение бронирования. Авиабилеты на два имени: Полина и Кирилл. Дата вылета — послезавтра. А ниже — ваучер на оплату того самого отеля с лазурным бассейном и белыми шезлонгами. Сумма, указанная в ваучере, с пугающей точностью совпадала с той, которую он вчера отдал за свою «инвестицию».
— Это, — она указала пальцем на экран, — то, что ты обещал своему сыну два года назад. Это — твоя настоящая инвестиция. А то, что ты прикрутил к машине, было просто куском дорогого металла. Бесполезного.
Тимур смотрел на экран телефона так, словно это был не смартфон, а ядовитая змея, впившаяся ему в руку. Цифры, буквы, логотип авиакомпании — всё это сливалось в бессмысленную кашу. В ушах стоял гул. Он медленно поднял голову, и его взгляд, до этого полный ярости, стал растерянным, как у человека, который заблудился в собственном доме. Он пытался найти в её лице хоть что-то — раскаяние, злорадство, страх. Но там была только спокойная, ледяная пустота.
— Ты… Ты потратила мои деньги? — выдохнул он. Это был не вопрос, а констатация абсурда, попытка ухватиться за последнюю соломинку привычной логики.
— Я потратила наши деньги. Деньги, которые предназначались для нашего сына. Для нашего отпуска. Я просто исправила твою ошибку, — Полина говорила так, будто объясняла ребёнку, почему нельзя совать пальцы в розетку.
Эта убийственная логика вывела его из ступора. Кровь снова ударила ему в голову, застилая глаза красной пеленой.
— Ошибку?! Я вложился в дело! Чтобы нас уважали! Чтобы на меня не смотрели как на нищеброда на ржавом корыте! А ты… Ты всё спустила на какую-то поездку!
— Нас уважают не за куски железа на колёсах, Тимур. Нас уважают за то, что мы держим своё слово. Особенно то, что даём собственному ребёнку. Ты видел его глаза вчера? Ты вообще смотрел на него? Или только на свои блестящие кругляшки?
Он сделал шаг к ней, его кулаки сжались. Кирилл, сидевший за столом, вжал голову в плечи, перестав рисовать.
— Ты не имела права! Это моя премия! Я её заработал!
— А мы с Кириллом не заслужили отпуск? За два года? За то, что я штопала твои носки, готовила тебе ужины и верила, что ты мужчина, а не мальчишка, меряющийся игрушками в песочнице? Ты купил себе не статус, Тимур. Ты купил себе побрякушку, потому что внутри у тебя ничего нет. Пустота. И ты пытаешься завесить её блестящим барахлом.
Каждое её слово было точным, выверенным ударом. Она не кричала. Она препарировала его на кухонном столе, и от этого было в тысячу раз больнее. Он отшатнулся, словно от физического толчка. Его ярость начала давать сбои, сменяясь вязкой, унизительной обидой. Он хотел кричать, что она ничего не понимает в мужском мире, в иерархии, в том, как всё устроено. Но он знал, что наткнётся на ту же стену ледяного спокойствия.
И тогда она нанесла последний удар. Она посмотрела ему прямо в глаза, чуть склонив голову, и произнесла фразу, которая стала финальным аккордом этого вечера, этой жизни. Голос её не изменился ни на йоту.
— Твои новые диски для машины я только что продала! Денег как раз хватило на путёвку к морю для меня и сына! А ты можешь всё лето полировать свои старые штамповки!
После этих слов она развернулась и прошла в спальню. Он слышал, как щёлкнули замки старого чемодана. Она не собиралась больше ничего обсуждать. Решение было принято и приведено в исполнение. Точка.
— Кирилл, иди собирай свои игрушки. Только самое любимое, много брать не будем.
Тимур остался стоять посреди кухни. Запах жареной курицы, который ещё полчаса назад казался символом уюта, теперь душил его, как трупный смрад. Он посмотрел в окно. Под жёлтым фонарём стояла его машина. Обычная. Ничтожная. Такая же, как у всех. Он остался один на один со своей реальностью, из которой только что вырвали блестящую, дорогую иллюзию. И на её месте зияла дыра, которую уже ничем было не прикрыть…
