— А это что за новости, Игорь? Почему в приложении авиакомпании на месте 14А, которое я выбирала специально, чтобы не сидеть у крыла, значится Петрова Галина Ивановна?
Вера стояла в дверном проеме кухни, сжимая смартфон так, что костяшки пальцев побелели. Экран телефона светился холодным голубым светом, выхватывая из полумрака коридора её напряженное лицо. В спальне на кровати лежал открытый чемодан — яркое пятно, наполненное предвкушением соленой воды и ленивых завтраков. Там аккуратными стопками лежали купальники, новые сарафаны с бирками и большой флакон солнцезащитного крема с фактором пятьдесят. Все то, что теперь казалось глупым реквизитом к спектаклю, который отменили без предупреждения.
Игорь сидел за столом и с аппетитом доедал бутерброд с докторской колбасой. При звуке голоса жены он не поперхнулся, не вздрогнул. Лишь на секунду замерла челюсть, перемалывающая хлеб, а взгляд метнулся к окну, где сгущались майские сумерки. Он тщательно прожевал, глотнул остывший чай из кружки с надписью «Лучший муж» и только потом повернулся к Вере. На его лице было написано выражение скучающего школьника, которого отвлекают от видеоигры ради уборки.
— Ты про маму? — спросил он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Ну да. Я переоформил. Хотел тебе вечером сказать, когда ты успокоишься после сборов. Сюрприз, так сказать, наоборот. Но раз ты сама увидела, то ладно. Садись, поговорим конструктивно.
— Конструктивно? — Вера шагнула в кухню. Воздух здесь был тяжелым, пахло жареным луком и его дешевым одеколоном. — Игорь, вылет завтра в шесть утра. Я только что уложила в чемодан ласты. Ты понимаешь, что я сейчас спрашиваю? Я спрашиваю, почему моя свекровь летит на моем месте, оплаченном с моей карты?
Игорь поморщился, словно от зубной боли. Он ненавидел, когда Вера начинала считать деньги. Это всегда казалось ему мелочным, недостойным «высоких отношений» в семье.
— Вер, ну не начинай ты эту бухгалтерию. Деньги, карты… Мы одна семья, бюджет общий. Дело не в деньгах, а в приоритетах. Мама звонила вчера, у неё опять этот кашель. Затяжной, сухой. Врач в поликлинике намекнула, что ей бы морским воздухом подышать. А у нас как раз тур горит. Ну, то есть, не горит, а уже готов.
Он говорил это спокойно, рассудительно, словно объяснял несмышленому ребенку, почему нельзя есть конфеты перед обедом. Его уверенность в собственной правоте была настолько монументальной, что о неё можно было разбить лоб.
— Ты сейчас серьезно? — голос Веры стал тихим и ровным, лишенным всяких эмоций. Это было страшнее крика, но Игорь, занятый выковыриванием кусочка колбасы из зуба, этого не заметил.
— Да, вообще-то!
— Ты аннулировал мой билет на самолёт в Турцию и вписал вместо меня свою маму, потому что ей нужнее поправить здоровье? Игорь, я пахала год без выходных ради этого отпуска! Ты решил, что я перебьюсь на грядках, пока вы будете отдыхать за мой счёт? — орала жена, проверяя бронь накануне вылета и обнаружив предательство, а муж лишь разводил руками, говоря, что маме вреден стресс и она давно мечтала о море.
Фраза, которая должна была прозвучать как обвинение, в устах Игоря превратилась в аргумент защиты.
— Ну зачем ты так грубо? «Перебьюсь», «за мой счет»… — он с укоризной покачал головой. — Ты молодая, здоровая кобы… женщина. Тебе полезен физический труд. На даче сейчас самый сезон: рассаду высадить надо, теплицу подправить. Мама уже старенькая, ей тяжело в наклонку стоять. А тебе — фитнес бесплатный. И воздух там, в Подмосковье, ничуть не хуже турецкого. Сосны, комары… Романтика.
Вера смотрела на него и чувствовала, как внутри неё рушится что-то большое и важное. Не любовь — любви, наверное, уже давно не было, оставалась привычка. Рушилось базовое чувство безопасности. Человек, с которым она делила кровать и стол, просто взял и вычеркнул её из планов, как лишнюю строчку в смете.
— То есть, — медленно проговорила она, опираясь рукой о холодную поверхность холодильника, чтобы не упасть от головокружительной наглости, — ты считаешь нормальным, что я останусь здесь, поеду на электричке на вашу чертову дачу, буду копать землю, пока твоя мама будет лежать на шезлонге и пить коктейли, за которые заплатила я?
— Опять ты заладила «я заплатила», «я заплатила», — Игорь раздраженно стукнул ладонью по столу. Чашка подпрыгнула и звякнула. — Да, ты заработала премию. Молодец. Возьми с полки пирожок. Но кто в доме стратег? Кто принимает решения? Я посчитал, что мамино здоровье — это инвестиция. Если её инсульт хватит или пневмония, кто за ней утки носить будет? Ты. А так она прогреется, иммунитет поднимет. Тебе же легче будет зимой. Это чистый прагматизм, Вера. Ты должна мне спасибо сказать за дальновидность.
Он встал, подошел к ней и попытался положить руку на плечо, но Вера дернулась, как от ожога.
— Не трогай меня, — прошипела она.
— Ой, ну все, началась драма, — Игорь закатил глаза. — Я же как лучше хотел. Мы тебе фруктов привезем. Инжир, персики. Настоящие, не то что в «Пятерочке». Мама обещала на рынке выбрать самые лучшие. Она, кстати, уже собирается. Сейчас приедет, надо будет ей помочь чемодан твой перебрать. У неё своего нормального нет, а твой на колесиках, удобный. Ты же все равно никуда не летишь, зачем он тебе на даче пылиться будет?
Вера смотрела на мужа широко открытыми глазами. Уровень цинизма зашкаливал. Он не просто украл отпуск. Он уже распорядился её вещами, её чемоданом, её местом в жизни. Он расчистил пространство для мамы, просто подвинув жену в сторону, как старый стул.
— Мой чемодан? — переспросила она.
— Ну да. И шляпу ту, соломенную, дай ей. У неё пигментация возрастная, солнце вредно. А тебе на грядках платок повяжем, чтобы голову не напекло. Всё, Вер, давай без сцен. Поставь чайник, мама с минуты на минуту будет. Встретим её по-человечески, чаю попьем, обсудим детали. Ей нельзя волноваться перед полетом, давление скачет. Так что сделай лицо попроще.
Игорь отвернулся и пошел в коридор, насвистывая какую-то дурацкую мелодию. Вера осталась стоять на кухне. Взгляд её упал на забытый мужем нож, которым он резал колбасу. Жирный след на лезвии блестел в свете лампы. Она медленно выдохнула, чувствуя, как холодная ярость заполняет каждую клетку тела, вытесняя оттуда растерянность. Значит, чайник поставить. Значит, лицо попроще.
В прихожей хлопнула входная дверь.
— Игорек! Открывай, сынок, я еле дотащила сумки! — раздался бодрый, зычный голос Галины Ивановны, в котором не слышалось ни намека на смертельный кашель.
Вера услышала, как Игорь засуетился, зашаркал тапками, приветствуя мать. Спектакль начинался. И Вера поняла, что ей в этом спектакле отведена роль безмолвной декорации. Вот только сценарий она решила переписать прямо сейчас.
В прихожую, словно ледокол в узкую бухту, вплыла Галина Ивановна. За ней тянулся шлейф запаха корвалола, смешанного с тяжелыми, сладкими духами «Красная Москва» и ароматом жареных пирожков, который, казалось, въелся в самую структуру её шерстяного кардигана. Никаких признаков измождения, о котором так красноречиво вещал Игорь, на её лице не наблюдалось. Напротив, щеки свекрови пылали здоровым румянцем, а глаза, цепкие и живые, мгновенно просканировали пространство, отмечая пыль на обувной полке и чужие тапочки не на своем месте.
— Ох, Игорек, ты бы знал, как меня продуло в такси! — громогласно заявила она, сбрасывая с плеч тяжелую сумку, которая с глухим стуком приземлилась на паркет. — Водитель — хам, окно открыл, говорит, жарко ему. А я сижу, чувствую, как бронхи сжимаются. Кхе-кхе!
Кашель вышел театральным, сухим и коротким, словно лай маленькой собачки, которой наступили на хвост. Галина Ивановна тут же забыла о нем, увидев Веру, которая так и не сдвинулась с места в дверном проеме кухни.
— Здравствуй, Вера, — бросила свекровь тоном, которым обычно приветствуют прислугу, замешкавшуюся с подачей пальто. — Что ж ты стоишь, как истукан? Видишь, мать приехала, еле на ногах держится. Чайник-то горячий? Мне бы с медом, горло смягчить.
Игорь тут же засуетился вокруг матери, помогая ей снять плащ. Он выглядел как верный паж при королеве: принимал одежду, подхватывал сумки, заглядывал в глаза.
— Конечно, мамуля, сейчас всё организуем. Ты проходи, садись. Вера как раз собиралась чай заварить.
Вера молча наблюдала за этим фарсом. Она видела, как Галина Ивановна, «еле держащаяся на ногах», бодро прошагала в спальню, где на кровати лежал тот самый открытый чемодан. Свекровь по-хозяйски плюхнулась на край матраса, заставив пружины жалобно скрипнуть, и уставилась на аккуратно сложенные вещи невестки.
— Так, ну и что тут у нас? — деловито спросила она, запуская руку в стопку одежды. — Игорь сказал, чемодан большой, всё влезет. А тут половина забита какими-то тряпками. Вера, ну куда тебе столько купальников? Ты же на дачу едешь, там в старых шортах ходить надо, чтоб не жалко.
Галина Ивановна подцепила двумя пальцами, словно дохлую мышь, новый бирюзовый купальник Веры, о котором та мечтала всю зиму и купила с первой отпускной выплаты.
— Слишком открытый, — вынесла вердикт свекровь, брезгливо отбрасывая вещь в сторону, прямо на пол. — Срамота одна. Игорь, убери это. Мне место нужно для аптечки и теплых вещей. Вечерами у моря бриз холодный, мне врач сказал беречься.
Игорь, не глядя на жену, торопливо подхватил купальник и сунул его на полку шкафа, комкая, как ненужную ветошь.
— Да, мам, конечно. Освободим сейчас всё. Вера, принеси пакет для мусора… тьфу ты, для вещей, — оговорился он, но поправляться не стал.
Вера почувствовала, как внутри неё поднимается холодная, звенящая пустота. Они даже не спрашивали. Они не извинялись. Они просто пришли и начали мародерство на руинах её планов.
— Не нужно пакетов, — сказала она ровным голосом, входя в комнату. — Я сама уберу свои вещи.
— Вот и умница, — кивнула Галина Ивановна, не поворачивая головы. Она уже расстегивала свою сумку, извлекая оттуда огромные, застиранные панталоны, банки с мазями и какие-то свертки в газетах. — Ты, Вера, пока будешь на даче, времени зря не теряй. Я там список оставила на холодильнике, но повторю. Клубнику надо усами проредить, иначе ягода мелкая будет. И парник у помидоров открывай в семь утра, не позже, а то сгорят. Ты любишь поспать до обеда, я знаю, но тут уж, милая, придется потрудиться. Отдых — это смена деятельности.
Она говорила менторским тоном, расправляя свои необъятные платья поверх дна чемодана, которое еще минуту назад принадлежало Вере.
— А я тебе, так и быть, с юга привезу ракушек. Сделаешь поделки какие-нибудь, ты же любишь эту ерунду. Игорь, сынок, а где мои капли для носа? Я тебе давала их подержать.
— Вот они, мам, в боковом кармане, — Игорь протянул флакончик, сияя от гордости за свою полезность.
— Молодец, — похвалила Галина Ивановна, ласково потрепав сорокалетнего мужчину по щеке. — Какой же ты у меня заботливый вырос. И щедрый. Другой бы жене под каблук залез и сидел, а ты о матери помнишь. Свозил мать на море, спас от бронхита. Золотой ребенок. Повезло тебе, Вера, с мужем. Ох, как повезло. Ты его береги, пылинки сдувай.
Вера замерла с охапкой своих вещей в руках. Её сарафаны, шляпы и топы были прижаты к груди, как спасенные дети.
— Свозил? — переспросила она тихо. — Игорь свозил?
— Ну а кто же? — удивилась свекровь, распихивая свои носки по углам чемодана. — Не ты же. У тебя зарплата — кошкины слезы, на булавки только и хватает. А Игорек — кормилец. Мужчина в доме. Он мне так и сказал: «Мама, я всё оплатил, ни о чем не думай, собирайся». Вот я и собралась.
Вера перевела взгляд на мужа. Игорь стоял у окна и усиленно делал вид, что рассматривает что-то невероятно интересное на улице. Его уши пылали пунцовым цветом, выдавая смесь стыда и страха, но он молчал. Он не собирался опровергать слова матери. Ему было удобно. Он купался в её похвале, купленной на деньги жены.
— Значит, кормилец, — медленно произнесла Вера.
— Конечно, кормилец! — отрезала Галина Ивановна, захлопывая крышку чемодана. Молния натужно затрещала, но поддалась. — Всё, упаковались. Теперь можно и чайку. Вера, ну что ты застыла? Неси кружки. И торт порежь, я «Прагу» привезла. Свежую, дорогую. Игорь любит. Хоть поем нормально перед дорогой, а то в самолете сейчас кормят — одно название.
Свекровь поднялась с кровати, по-хозяйски оправила юбку и направилась на кухню, даже не взглянув на невестку. Для неё Вера была просто функцией — той, кто открывает парники, режет торт и не отсвечивает, когда «благородные господа» собираются в путешествие.
Игорь бочком попытался проскользнуть мимо Веры вслед за матерью.
— Вер, ну не дуйся, — шепнул он, проходя мимо. — Маме приятно думать, что это я. Какая тебе разница? Главное — результат. Мы же семья.
— Семья, — эхом повторила Вера.
Она бросила свои вещи прямо на кровать, где только что восседала Галина Ивановна. Красивые, яркие ткани рассыпались бесформенной кучей. Вера посмотрела на них и вдруг поняла: ей больше не нужны эти купальники. Ей вообще больше ничего не нужно от этой жизни, в которой она была просто безмолвным спонсором чужого тщеславия.
Она развернулась и пошла на кухню. Но не за чаем. Пришло время задать вопросы, ответы на которые Игорю очень не понравятся.
На кухне царила идиллия, от которой Веру начало подташнивать. Галина Ивановна, отставив мизинец, громко прихлебывала чай из любимой Вериной кружки — тонкого фарфора, который доставали только по праздникам. Перед свекровью стояла наполовину уничтоженная «Прага». Шоколадные крошки сыпались на скатерть, на грудь Галины Ивановны, но её это совершенно не заботило. Она чувствовала себя королевой-матерью, принимающей подношения от благодарных подданных.
Игорь сидел напротив, преданно заглядывая матери в рот, и подкладывал ей лучший кусок торта. Заметив вошедшую жену, он нервно дернул плечом, словно ожидая удара.
— А я вот говорю Игорьку, — прошамкала Галина Ивановна с набитым ртом, — что отель этот, конечно, хороший, пять звезд, но «все включено» — это для ленивых. Мне нужны витамины настоящие, рыночные. Гранаты там, клубника турецкая. А она денег стоит. Да и подарки надо привезти тете Любе, Светочке из бухгалтерии…
Вера подошла к столу и уперлась руками в спинку свободного стула. Дерево холодил ладони, помогая сохранить остатки самообладания.
— Кстати, о деньгах, — её голос прозвучал сухо, как треск ломающейся ветки. — Игорь, а на какие средства вы собираетесь покупать гранаты и сувениры Светочке? Билеты и отель — это понятно, с моей карты списали. А наличные? У тебя же до зарплаты две тысячи на бензин оставалось.
Игорь поперхнулся чаем. Он торопливо поставил кружку на стол, расплескав бурую лужицу, и начал суетливо вытирать пятно салфеткой, стараясь не поднимать глаз.
— Ну… Вер, зачем ты сейчас об этом? — пробормотал он, размазывая чай по клеенке. — Нашли резервы. Поскребли по сусекам. Маме нужно хорошо питаться, ей врач прописал усиленный рацион. Не может же она одним отельным рисом давиться.
— По сусекам? — Вера почувствовала, как внутри неё закипает ледяная ярость. Она шагнула к декоративной жестяной банке из-под чая, стоявшей на верхней полке гарнитура. Там, в «Синей банке», хранился их неприкосновенный запас — доллары, которые Вера методично скупала с каждой премии, откладывая на ремонт ванной и этот самый отпуск.
Она рывком открыла крышку. Пусто. Гулкая, звенящая пустота, в которой сиротливо лежала одна-единственная десятирублевая монетка.
— Ты взял всё? — она повернулась к мужу, держа банку в руке, как улику. — Всё, что мы копили полгода. Ты отдал всё это на «гранаты»?
— Не копили, а я копил тоже! — взвизгнул Игорь, переходя в нападение. Это была его любимая тактика — лучшая защита. — Я туда тоже вкладывал! С шабашек, с премий! Это общий бюджет, Вера! Семейный! А семья — это взаимопомощь. У мамы, между прочим, пенсия — слезы. Откуда ей валюту брать? А там Европа, цены в евро, курс скачет. Я просто подстраховался. Чтобы мать в чужой стране не чувствовала себя нищенкой!
— Ты подстраховался моими деньгами, — Вера говорила тихо, но каждое слово падало тяжелым камнем. — Ты знаешь, что восемьдесят процентов в этой банке — мои. Твои шабашки уходили на твое же пиво и обслуживание твоей машины. Ты украл у нас ремонт. Ты украл мою подушку безопасности.
— Ой, да что ты заладила: «моё, моё»! — вмешалась Галина Ивановна, громко звякнув ложкой о блюдце. Она с неприязнью посмотрела на невестку. — Какая же ты мелочная, Вера. Сквалыга. У мужа родная мать больна, ей, может, жить осталось всего ничего, а ты бумажки считаешь. Стыдно должно быть. Я вот сына воспитала щедрым, а ты из него жмота делаешь.
Свекровь демонстративно отвернулась и потянулась к пакету, который стоял у её ног.
— Игорёк, глянь-ка, я тут померила… — она выудила из пакета широкополую соломенную шляпу. Ту самую, которую Вера выбирала три часа, придирчиво рассматривая плетение и ленту. Итальянская соломка, ручная работа.
Галина Ивановна водрузила шляпу на свою голову с перманентной химией. Шляпа сидела нелепо, съезжая набок, поля были слишком широки для её круглого лица, делая её похожей на гриб-мухомор под огромной шляпкой.
— Ну как? — она кокетливо повернула голову к сыну. — Мне кажется, очень освежает. Вера, у тебя голова-то побольше моей будет, на мне болтается немного, но я бумажку подложу под ободок. Зато от солнца закроет. А тебе на даче в ней неудобно будет, за ветки цепляться станет. Так что я забираю. Считай, подарок свекрови сделала.
Вера смотрела на свою шляпу на чужой голове. На то, как грубые пальцы Галины Ивановны теребят нежную шелковую ленту. Это было уже не просто воровство. Это было присвоение личности. Они не просто забрали её отпуск и деньги. Они решили, что имеют право на её вкус, на её вещи, на её жизнь.
— Снимайте, — сказала Вера.
— Что? — Галина Ивановна замерла, не донеся кусок торта до рта.
— Снимайте мою шляпу. Сейчас же. И положите на стол.
— Игорёк, ты слышишь? — свекровь картинно схватилась за сердце свободной рукой. — Она у больной матери кусок тряпки отнимает! До чего докатились! Я тебя растила, ночей не спала, а твоя жена мне шляпу пожалела!
— Вера, прекрати! — Игорь вскочил со стула, лицо его пошло красными пятнами. — Это просто вещь! Купишь себе другую, дешевле! Маме она нужнее, у неё давление от солнца скачет! Не позорь меня! Ты ведешь себя как истеричка!
— Я веду себя как хозяйка своих вещей и своих денег, — Вера почувствовала странное спокойствие. Точка кипения была пройдена. Теперь оставался только холодный расчет. — Ты, Игорь, кажется, забыл, кто оплачивает эту квартиру? Кто платит ипотеку? Твоей зарплаты едва хватает на продукты и коммуналку. А теперь ты выгреб всё подчистую, оставив меня без копейки, и еще смеешь открывать рот про мои истерики?
— Ах, попрекать куском хлеба вздумала? — Галина Ивановна вскочила, шляпа съехала ей на нос, придав совершенно комичный вид, но никто не смеялся. — Да мы… Да я… Игорь, мы уходим! Ноги моей здесь не будет! Мы сейчас же едем в аэропорт, переждем там! Не могу я в этом гадюшнике находиться, задыхаюсь! Аура у тебя, Вера, черная. Ведьминская.
— Отличная идея, — кивнула Вера. — Поезжайте. Прямо сейчас.
— И поедем! — рявкнул Игорь. — Собирайся, мам. Вызовем такси. А с тобой, Вера, мы по прилету серьезно поговорим. Ты перешла все границы. Ты унизила мою мать. Я этого так не оставлю.
Он метнулся в коридор за сумками. Галина Ивановна, пыхтя, начала стаскивать шляпу, но зацепилась заколкой за подкладку.
— Да подавись ты своим барахлом! — она с силой дернула шляпу, послышался треск разрываемой соломки. Шляпа полетела на пол, помятая, с оторванной лентой. — Не нужна мне твоя дрянь! Купим в Турции лучше, в сто раз красивее! На твои же, милочка, доллары!
Свекровь злорадно рассмеялась и, перешагнув через испорченную вещь, гордо поплыла к выходу.
— Паспорта не забудь, герой, — бросила она сыну. — И страховку. Проверь всё.
Игорь суетился в прихожей, проверяя документы в барсетке.
— Всё тут, мам. Мой, твой… Всё на месте.
Вера стояла посреди кухни. Взгляд её упал на раздавленную шляпу, потом на пустую банку из-под чая, потом на грязную тарелку с остатками торта. Пазл сложился. Они планировали это давно. Они обсуждали это за её спиной, смеялись над её наивностью, пока она выбирала отель и откладывала деньги. Они считали её просто ресурсом. Бездушным банкоматом, который можно пнуть, если он не выдает купюры.
— Паспорта, говоришь? — тихо произнесла она.
В её голове созрел план. Жестокий, мгновенный и окончательный. Она медленно вышла в коридор, где Игорь уже застегивал куртку, предвкушая свободу от нудной жены и сладкую жизнь на курорте.
— Игорь, — позвала она мягко, почти ласково.
Муж обернулся, настороженно глядя на неё.
— Чего еще?
— Дай-ка мне документы на секунду. Я там страховку оформляла расширенную, хочу проверить, вписали ли туда твою маму по возрасту. А то мало ли, вдруг давление скакнет, а счет выставят на тысячи евро. Ты же не хочешь платить из своих карманных?
Аргумент про деньги сработал безотказно. Жадность Игоря всегда была сильнее его осторожности.
— Ну, на, посмотри. Только быстро, такси уже назначено, — он небрежно протянул ей оба загранпаспорта.
Вера взяла бордовые книжечки в руки. Ощутила приятную шероховатость обложки. Внутри паспорта Игоря лежали сложенные купюры — те самые, из банки. Она улыбнулась мужу — улыбкой, от которой у него почему-то похолодело внутри.
— Знаешь, Игорь, — сказала она, открывая его паспорт на главной странице с фотографией. — Я тут подумала. Маме, конечно, нужен морской воздух. И тебе он нужен. А мне… мне нужен покой.
И её пальцы крепко ухватились за ламинированную страницу.
Сухой, резкий треск разрываемой плотной бумаги прозвучал в тишине коридора как выстрел. Вера дернула рукой с неожиданной для самой себя силой. Страница с фотографией, голограммой и личными данными Игоря отделилась от переплета, повиснув на жалком лоскутке, а затем и вовсе осталась в пальцах Веры.
Время словно остановилось. Игорь смотрел на свой изувеченный документ остекленевшим взглядом. Его рот приоткрылся, но ни звука не вылетело — голосовые связки парализовало от ужаса. Галина Ивановна, стоявшая уже в дверях с сумками наперевес, обернулась, почуяв неладное, и её лицо медленно вытягивалось, превращаясь в маску гротескного отчаяния.
— Ты… Ты что сделала? — наконец выдавил из себя Игорь. Голос его сорвался на фальцет. — Ты что натворила, дура?! Это же документ! Это загранпаспорт!
Вера спокойно, словно крупье в казино, вытряхнула из обложек обоих паспортов спрятанные купюры. Зеленая пачка долларов — их «ремонт», её некупленные туфли, её несостоявшиеся спокойные вечера — легла в её ладонь приятной тяжестью. Она небрежно бросила растерзанную красную книжечку под ноги мужу. Следом полетел паспорт свекрови — целый, но теперь совершенно бесполезный.
— Ой, кажется, ты тоже никуда не летишь, — с ледяной улыбкой произнесла Вера. — Какая досада. А ведь так хорошо всё спланировали.
— Ты рехнулась! — взвизгнула Галина Ивановна, бросая сумки и кидаясь к сыну. Она ползала по полу, собирая обрывки документа, пытаясь приложить вырванную страницу обратно, словно пазл. — Скотч! Игорёк, неси скотч! Мы заклеим! Пограничники не заметят! Мы скажем, что случайно!
— Мама, какой скотч?! Там чип поврежден! Это конец! — заорал Игорь, и в его голосе прорезалась настоящая, животная ненависть. Он вскочил, сжимая кулаки, но Вера даже не шелохнулась. В её глазах было столько холода, что он отшатнулся, наткнувшись на невидимую стену.
— Фруктов? — переспросила она, аккуратно убирая деньги в карман джинсов. — Ты говорил, фруктов мне привезете? Инжир? Персики? Не трудись. Купишь маме килограмм яблок в ларьке у дома. Теперь вы с мамой можете дышать воздухом на балконе. Там тоже свежо. А главное — бесплатно.
— Отдай деньги! — рявкнул Игорь, делая шаг к ней. — Это воровство! Я полицию вызову!
— Вызывай, — кивнула Вера. — И расскажи им, как ты украл деньги из общего тайника. Как подделал бронь. Как морально уничтожал жену. Пусть послушают, посмеются. Только учти, квартира — на мне. И пока мы в браке, я имею полное право находиться здесь. Или уйти. И забрать половину совместно нажитого. Я свою половину забрала. А твою… — она кивнула на валяющийся на полу паспорт, — ты, кажется, только что потерял.
Галина Ивановна поднялась с колен, багровая от натуги и злости. Её «больное сердце» работало как мощный насос, перекачивая тонны яда.
— Змея! — выплюнула она. — Я всегда знала! Ты просто завистливая, никчемная баба! Ты сыну жизнь сломала! Мы на тебя в суд подадим! Ты за этот паспорт ответишь!
— Обязательно, — согласилась Вера. Она подошла к вешалке, сняла свою легкую куртку и накинула её на плечи. Движения её были плавными, экономными. Никакой суеты. — А пока вы будете писать заявления и искать скотч, я поеду.
— Куда ты поедешь? Ночь на дворе! — Игорь выглядел растерянным. Его план рухнул, его авторитет был растоптан, а главное — деньги уплывали из рук.
— В спа-отель, Игорь. Здесь, неподалеку, есть отличный комплекс. Пять звезд. С бассейном, массажем и шампанским на завтрак. — Вера застегнула молнию. — Я забираю свои деньги из тайника и еду туда. Одна. Буду лежать в джакузи, пить коктейли и праздновать начало новой жизни. Без вас. Без грядок. Без твоей мамы и её бесконечных советов.
Она взяла с тумбочки свою сумочку, проверила телефон. Такси «Комфорт плюс» уже ожидало у подъезда.
— А когда я вернусь, — Вера положила руку на дверную ручку и обернулась. Картинка перед ней была достойная кисти художника-реалиста: взлохмаченная свекровь в нелепом платье посреди коридора, разбросанные вещи, униженный муж с обрывками паспорта в руках и стойкий запах корвалола. — Когда я вернусь, мы подадим на развод. Живи с мамой, Игорь. Вы идеальная пара. Вы стоите друг друга.
— Вера, постой! — Игорь вдруг осознал необратимость происходящего. В его глазах мелькнул страх — страх остаться один на один с властной матерью, без денег, без жены, которая тащила на себе быт, ипотеку и его самого. — Ну перегнули палку, с кем не бывает? Давай поговорим! Верни деньги, мы что-нибудь придумаем! Можно же срочный паспорт сделать! Вера!
Но Вера уже не слышала. Она открыла дверь, впуская в душную, пропитанную ложью квартиру свежий весенний сквозняк.
— Прощайте, Галина Ивановна, — бросила она через плечо. — Хорошего вам урожая на даче. И не забудьте проветривать теплицу.
Дверь захлопнулась с тяжелым, глухим стуком. Щелкнул замок.
В квартире повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием двух людей, чьи планы на райскую жизнь разбились о простой человеческий предел терпения. Игорь посмотрел на мать. Галина Ивановна смотрела на сына. В её взгляде уже не было любви и восхищения, только раздражение от сорванной поездки и потерянного комфорта.
— Ну и что ты стоишь, идиот? — прошипела она, пиная его чемодан. — Разувайся. Приехали. Чай ставь, раз уж на море не заработал.
Игорь молча опустился на пуфик прямо поверх разорванной страницы паспорта. Он понял, что настоящий ад для него только начинается, и выхода из него больше нет…
