— Салфетки. Переложи.
Голос свекрови, Тамары Игоревны, резанул по нервам, как тупой нож по стеклу. Я замерла, глядя на идеально ровную стопку льняных салфеток.
— Что с ними не так? — мой голос прозвучал слишком тихо, почти неслышно.
— Угол. Он задран на миллиметр. Гости решат, что у нас в доме неряхи.
Я медленно выдохнула, стараясь унять дрожь в пальцах, и поправила несчастный уголок.
Весь дом гудел от напряжения в ожидании этого ужина. Мой муж, Кирилл, уже полчаса ходил из угла в угол в кабинете, репетируя свою речь. Для его проекта этот вечер был решающим.
Тамара Игоревна подошла ближе, ее цепкий взгляд просканировал мою простую темную блузку и юбку.
— Ты ведь не собираешься в этом сидеть за столом?
— Я думала, что…
— Думать здесь буду я, — отрезала она. — Наденешь платье, которое я оставила на кровати. И веди себя прилично. Виктор Петрович — человек старой закалки.
Он ценит скромность и хорошее воспитание.
Я кивнула, не поднимая глаз. Платье я видела. Бежевый бесформенный чехол, который должен был превратить меня в бледную тень.
Кирилл вышел из кабинета, поправляя галстук. Он бросил на меня быстрый, извиняющийся взгляд и тут же отвел глаза.
Он всегда так делал, когда мать начинала свои атаки. Словно его молчаливое извинение могло что-то исправить.
— Мам, может, не надо? Алина отлично выглядит.
— Отлично для чего? Для похода в магазин? — фыркнула Тамара. — Кирилл, на кону твоя карьера. Каждая мелочь имеет значение. Твоя жена — это твое лицо. И сегодня оно должно быть безупречным.
Она повернулась ко мне, и ее глаза превратились в две ледяные точки. Она схватила меня за локоть, ее пальцы впились в кожу.
— Запомни, — прошипела она так, чтобы Кирилл не услышал. — Весь вечер ты сидишь и мило улыбаешься.
Никаких мнений, никаких рассказов о своей работе в этой вашей библиотеке. Если спросят — отвечаешь односложно. Ты должна молчать, нищая. Твоя задача — не испортить сыну жизнь. Поняла?
Я выдернула руку, на коже остались красные пятна. Внутри все сжалось в тугой, раскаленный ком.
В этот момент раздался звонок в дверь.
Лицо Тамары Игоревны мгновенно преобразилось. На нем расцвела радушная, гостеприимная улыбка. Она одернула пиджак и полетела в прихожую.
— Иду, иду! Виктор Петрович, как мы вам рады!
Я осталась в гостиной, чувствуя себя пустым местом. Кирилл подошел и неловко коснулся моего плеча.
— Лин, не обижайся. Она нервничает.
Я ничего не ответила. Просто смотрела в сторону прихожей, откуда доносились громкие голоса и смех.
Гости вошли в комнату. Впереди шел высокий, седовласый мужчина с властным, но усталым лицом — тот самый Виктор Петрович. За ним следовала его жена, элегантная и сдержанная женщина.
Тамара суетилась вокруг них, предлагая напитки.
— …прошу вас, проходите, чувствуйте себя как дома! Кирилл, позаботься о гостях!
Виктор Петрович окинул комнату беглым взглядом, вежливо кивнул Кириллу и вдруг остановился. Его глаза встретились с моими.
Он замер на полуслове, вглядываясь в мое лицо. Улыбка на его губах медленно угасла, сменившись выражением крайнего изумления, словно он увидел призрака.
Тамара Игоревна проследила за его взглядом и тоже посмотрела на меня. Ее победная улыбка дрогнула и поползла вниз.
Воздух в комнате загустел, стал вязким. Жена Виктора Петровича, Анна, мягко коснулась локтя мужа, пытаясь вывести его из ступора.
— Дорогой, ты чего?
Но он ее будто не слышал. Он сделал шаг ко мне, потом еще один. Я инстинктивно отступила назад, упираясь в стену.
Его взгляд был таким пронзительным, что казалось, он смотрит не на меня, а сквозь меня, в мое прошлое.
— Простите… мы знакомы? — его голос прозвучал хрипло и неуверенно.
Тамара Игоревна тут же вклинилась между нами, ее улыбка была натянутой до предела.
— Что вы, Виктор Петрович! Откуда? Алина у нас девушка простая, из провинции. Сирота. Вы не могли ее видеть.
Она сделала акцент на последнем слове, бросив на меня предостерегающий взгляд. «Молчи».
Кирилл, бледный как полотно, попытался спасти ситуацию.
— Да, Алина… она нечасто бывает на таких мероприятиях. Давайте пройдем к столу? Уверен, вы оцените наши закуски!
Он попытался увести гостя в сторону, но Виктор Петрович мягко отстранил его руку, не сводя с меня глаз.
— Как ваша фамилия, девушка? — спросил он прямо, игнорируя всех остальных.
Вопрос повис в воздухе. Я чувствовала на себе испепеляющий взгляд свекрови.
Я открыла рот, чтобы произнести заученное «Петрова», фамилию мужа, но слова застряли в горле. Что-то в выражении лица этого человека не давало мне солгать.
— Моя девичья фамилия… Ковалева, — шепотом ответила я.
Виктор Петрович пошатнулся. Его жена Анна ахнула и подхватила его под руку, ее лицо выражало тревогу и… узнавание?
— Витя, сядь, пожалуйста. Тебе нельзя волноваться.
Тамара Игоревна была в ярости. Ее лицо пошло красными пятнами.
— Какая еще Ковалева? — прошипела она. — Ты Петрова! Жена моего сына! Совсем из ума выжила?
Она попыталась схватить меня за руку и увести, но Виктор Петрович преградил ей путь.
— Не трогайте ее, — сказал он тихо, но в его голосе прозвучала такая сталь, что свекровь отпрянула.
Весь ужин превратился в фарс. Кирилл отчаянно пытался завести разговор о своем проекте, но Виктор Петрович его не слушал.
Он сидел напротив меня и просто смотрел. Он задавал вопросы, и все они были не о моей нынешней жизни.
— Где вы выросли, Алина?
— В детском доме, под Костромой.
— А ваши родители? Вам что-нибудь о них известно?
Каждый мой ответ заставлял его мрачнеть все сильнее. Тамара Игоревна ерзала на стуле, ее руки сжимали вилку с такой силой, что казалось, она вот-вот ее согнет.
Кирилл смотрел то на меня, то на мать, то на инвестора, окончательно потеряв нить разговора.
— Простите, Виктор Петрович, — не выдержала свекровь, — но я не думаю, что эти вопросы уместны. Мы собрались обсудить дела…
— Дела подождут, — отрезал он, не удостоив ее взглядом. Он снова повернулся ко мне. — У вас… у вас была какая-нибудь вещь, когда вы попали в детский дом? Что-то, что оставили родители?
В горле снова образовался ком. Я вспомнила. Маленький, потертый медальон в форме полумесяца. Единственная ниточка в прошлое, которую я хранила все эти годы.
Я молчала, не решаясь ответить. Приказ свекрови все еще звучал в ушах.
— Алина? — настойчиво повторил Виктор Петрович.
Я подняла глаза и встретилась с его полным надежды и боли взглядом. И в этот момент я приняла решение.
Я проигнорировала яростное сопение Тамары Игоревны. Я посмотрела на Кирилла, который умоляюще качал головой, прося меня замолчать. Но я больше не могла.
— Да, была, — мой голос прозвучал на удивление твердо. — Маленький серебряный медальон. В форме полумесяца.
Лицо Виктора Петровича исказилось. Он дрожащей рукой полез за ворот рубашки и вытащил цепочку.
На ней висело маленькое, потускневшее от времени серебряное солнце.
— А на обратной стороне… была гравировка? — спросил он, и голос его сорвался. — Буква «А»?
Слезы хлынули из моих глаз. Я смогла только кивнуть.
— А на вашем… — прошептала я, — буква «В»?
Он тоже кивнул, не в силах произнести ни слова. Он смотрел на меня так, словно обрел и потерял весь мир в одно мгновение.
— Доченька…
Это слово упало в мертвую зону, где замерли все звуки. Тамара Игоревна застыла с открытым ртом, ее лицо превратилось в уродливую маску из шока и ужаса. Кирилл выглядел так, будто его ударили.
Виктор Петрович, шатаясь, поднялся, подошел ко мне и крепко, отчаянно обнял. Я вцепилась в его пиджак, вдыхая незнакомый, но родной запах.
— Я искал тебя, — шептал он мне в волосы. — Все эти годы. Мне сказали, что ты погибла. Вместе с мамой. Тот, кто устроил аварию… он позаботился, чтобы я так думал.
Его жена Анна подошла к нам и положила руку мне на плечо. Ее глаза тоже были полны слез.
— Мы никогда не переставали искать, Алина. Твой отец верил, что ты жива.
Тамара Игоревна наконец обрела дар речи.
— Что… что за цирк? — взвизгнула она. — Какой еще отец? Этого не может быть! Она же… она же нищая! Сирота из детдома!
Виктор Петрович медленно обернулся. Его лицо было холодным и твердым, как гранит.
— Она моя дочь. И я попрошу вас впредь выбирать выражения, когда вы говорите о ней.
Он обвел взглядом идеально накрытый стол, перепуганного Кирилла и его окаменевшую мать.
— Полагаю, наш деловой ужин окончен. Кирилл, думаю, нам не о чем больше говорить. Мои инвестиции требуют не только перспективного проекта, но и порядочных партнеров. А люди, способные годами унижать мою дочь, к таковым не относятся.
Он снова повернулся ко мне, его рука легла на мое плечо, даря чувство невероятной защиты, которого я не знала никогда в жизни.
— Пойдем, дочка. Пойдем домой.
Я подняла глаза на Кирилла. Он стоял, опустив голову, не в силах посмотреть ни на меня, ни на своего несостоявшегося инвестора.
Я посмотрела на его мать, которая, казалось, состарилась на двадцать лет за эти несколько минут.
И впервые за все время я не почувствовала ни боли, ни обиды.
Только легкость. Словно с плеч свалился тяжеленный камень, который я таскала всю свою сознательную жизнь.
Я взяла отца за руку и, не оборачиваясь, вышла из этого дома навстречу новой жизни.
Прошла неделя. Я жила в доме отца, и это было похоже на сон.
Здесь никто не шипел мне в спину, не проверял, ровно ли стоят чашки, и не заставлял меня чувствовать себя ошибкой природы. Воздух был пропитан спокойствием.
Мы с отцом часами сидели в саду. Он рассказывал о маме. О том, как они познакомились, как она смеялась, как любила читать стихи.
Я жадно впитывала каждое слово, собирая по крупицам образ женщины, которую никогда не знала.
— Тот человек, наш бывший партнер, он хотел отобрать у меня все, — говорил отец, глядя куда-то вдаль. — Он подстроил ту аварию. Машину нашли в реке… Мне сказали, что тел было два. Он заплатил кому нужно, чтобы скрыть правду. Он знал, что потеряв вас, я сломаюсь. И он почти преуспел.
Анна, его жена, принесла нам пледы и села рядом. Она была удивительно тактичной женщиной, которая не пыталась занять место моей матери, а просто была рядом, согревая своим теплом.
Вечером раздался звонок на мой мобильный. Незнакомый номер. Я ответила.
— Алина? Это Кирилл.
Его голос звучал жалко и неуверенно. Я молчала.
— Лин, я… прости меня. Я был слабаком. Я всегда боялся мать, она… она сломала не только тебя, но и меня. После того вечера у нее был приступ. Сейчас она в больнице. Проект провалился. Все рухнуло.
— Мне жаль это слышать, Кирилл, — ответила я ровно, удивляясь собственному спокойствию.
— Я понимаю, что ничего не вернуть… Но может, ты поговоришь с отцом? Объяснишь, что я не знал… Я люблю тебя, Лин.
Я усмехнулась.
— Ты любишь не меня, Кирилл. Ты любишь удобство. А я больше не удобная. Прощай.
Я нажала отбой и заблокировала номер. Впервые в жизни я не почувствовала укола вины. Только облегчение.
На следующий день отец зашел ко мне в комнату.
— Я тут подумал… Ты говорила, что работала в библиотеке. Тебе это нравилось?
— Да, очень. Книги были моими единственными друзьями.
— У меня есть идея, — улыбнулся он. — В городе есть старый книжный магазин, он на грани закрытия.
Я мог бы его выкупить. А ты бы стала его хозяйкой. Сделала бы там все, что захочешь. Может, литературное кафе? Или клуб для чтения?
Я посмотрела на него, и слезы снова подступили к глазам. Но это были уже другие слезы.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Ты столько лет молчала, дочка. Пора тебе обрести свой голос. И пусть он звучит так громко, как ты этого заслуживаешь.
Я обняла его. В этот момент я поняла, что моя история не закончилась в тот вечер в доме свекрови.
Она только началась. История женщины, которая из нищей, обязанной молчать, превратилась в ту, которая будет рассказывать свои собственные истории. И ее, наконец, услышат.
