— А ты почему не в поезде? — голос Ольги прозвучал не громко, а как-то плоско, будто из легких разом выкачали весь воздух. Она стояла в прихожей, все еще сжимая в побелевших пальцах ручки тяжелых пакетов из дискаунтера, и смотрела на ботинки сорок третьего размера, которые валялись посреди коврика.
— Не нагнетай, Оль. Заходи, закрывай дверь, дует же, — донеслось из глубины квартиры. Голос был ленивый, тягучий, с той сытой хрипотцой, которая появляется у человека после плотного ужина и пары банок пива.
Ольга механически поставила пакеты на пол. В одном звякнуло стекло — банка с дешевым томатным соусом ударилась о банку с горошком. Она медленно расстегнула пуховик, чувствуя, как уличный холод, въевшийся в одежду, начинает конфликтовать с тяжелым, спертым теплом квартиры. Пахло жареным мясом, луком и чем-то сладковатым, вроде мужского дезодоранта, которым пытались заглушить запах перегара.
Она прошла в комнату, не разуваясь. Грязные следы от осенней слякоти отпечатывались на ламинате, но Ольге было все равно.
Роман лежал на диване. Именно лежал — фундаментально, раскидисто, заняв собой почти все пространство. Под головой у него была взбитая подушка, на животе, обтянутом серой домашней футболкой, покоилась тарелка с обглоданными куриными крыльями. Телевизор мерцал синим светом, транслируя какой-то боевик, где люди стреляли друг в друга без перерыва.
В углу комнаты сиротливо стояла огромная спортивная сумка. Та самая, которую они собирали вчера до двух часов ночи. Ольга укладывала туда термобелье, шерстяные носки, аптечку, банки с тушенкой на первое время. Теперь сумка была расстегнута, молния вывернута наизнанку, словно из нее в спешке выдирали что-то жизненно необходимое. Рядом на полу валялся свитер, который Роман, видимо, вытащил, чтобы не было жарко.
— Поезд ушел в восемнадцать ноль пять, — сказала Ольга, глядя не на мужа, а на куриную косточку, которая вот-вот должна была соскользнуть с тарелки на обивку дивана. — Сейчас двадцать один ноль ноль. Ты должен быть уже за двести километров отсюда. Ты должен ехать на вахту.
— Должен, должен… — Роман поморщился, наконец оторвал взгляд от экрана и потянулся за пультом, чтобы убавить звук. — Никому я ничего не должен, Оль. Я взрослый мужик, я взвесил все «за» и «против». И решил, что игра не стоит свеч.
Он сел, спустив ноги на пол. Диван жалобно скрипнул, пружины, уставшие от его веса, отозвались глухим стоном. Роман выглядел абсолютно спокойным, даже довольным собой, словно только что совершил выгодную сделку, а не пустил под откос их единственный план спасения.
— Ты решил? — переспросила Ольга. Она чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, начинает закипать темная, густая ярость. — Мы полгода это планировали. Мы занимали деньги на билеты у твоей сестры. Я договаривалась с бригадиром, унижалась, просила, чтобы тебя взяли без опыта, по протекции. Ты понимаешь, что ты сделал?
— Да расслабься ты, — отмахнулся он, хватая с журнального столика банку пива. Пшик открываемой банки прозвучал в тишине как выстрел. — Ну, не поехал. Подумаешь, трагедия. Ты видела прогноз? Там минус сорок уже. А в балках этих жить — здоровье гробить. Я посчитал: лекарства потом дороже встанут. Всех денег не заработаешь, а жизнь одна. Проходит мимо, пока мы тут суетимся.
Ольга смотрела на него и не узнавала. Вернее, узнавала слишком хорошо, и от этого становилось страшно. Перед ней сидел не муж, не партнер, а огромное, ленивое, самодовольное тело, которое хотело только жрать, спать и развлекаться.
— Жизнь проходит мимо? — тихо повторила она, делая шаг к нему. — Рома, у нас долг за коммуналку за три месяца. Кредитка выбрана под ноль. На мне висит потребительский кредит за твою машину, которую ты разбил и продал за копейки. Я работаю на двух работах, сплю по четыре часа. А ты…
— Ой, ну началось, — Роман закатил глаза и демонстративно сделал большой глоток пива. — Опять ты свою шарманку завела. Деньги, деньги, деньги. Скучно с тобой, Оль. Ты стала как калькулятор, только цифры в голове. А я, может, душевного тепла хочу. Комфорта. Я сегодня проснулся, представил этот плацкарт вонючий, этих мужиков потных, эту тундру… И понял: не мое. Не хочу я себя ломать ради бумажек.
Ольга почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Не от усталости, а от его липкой, непробиваемой демагогии. Он прикрывал свою лень философией.
— Ради бумажек? — ее голос сорвался на крик. — Эти «бумажки» — это наша еда! Это крыша над головой!
— Да что ты заладила?!
— Ты отказался от высокооплачиваемой вахты, которая закрыла бы нашу ипотеку за год, потому что ты, видите ли, будешь скучать по друзьям и пиву по пятницам! Рома, мы сидим в долгах по уши, а ты выбираешь диван и безделье!
— Не ори! — рявкнул он в ответ, лицо его мгновенно покраснело, благодушие слетело, как шелуха. — Соседи услышат! Я не выбираю безделье, я выбираю себя! Я не нанимался пахать как проклятый на морозе, пока ты тут будешь в тепле сидеть. Я, может, здесь работу найду. Нормальную, в офисе, чтобы человеком себя чувствовать, а не рабом.
— Ты ищешь «нормальную работу» уже два года! — Ольга ткнула пальцем в сторону телевизора. — И все, что ты нашел, — это этот диван! Ты даже сумку не разобрал! Ты просто вытащил оттуда чипсы, которые я тебе в дорогу купила, и сожрал их здесь!
Она кинулась к сумке, схватила ее за ручки и рывком перевернула. На пол посыпались аккуратно сложенные свитера, пачки чая, банки тушенки и новые шерстяные носки с этикетками. Все то, на что она потратила последние отложенные деньги.
Роман даже не дернулся. Он просто смотрел на рассыпанные вещи с выражением брезгливого превосходства, почесывая живот под футболкой.
— Истеричка, — констатировал он, снова поворачиваясь к телевизору. — Убери за собой. И вообще, сгоняй на кухню, там еще крылья остались. Разогрей, а то эти остыли. Раз уж ты пришла, будь добра, поухаживай за мужем. Я, между прочим, стресс пережил. Непростое решение принимал.
Ольга застыла. В голове стало пусто и звонко. Она смотрела на его затылок, на жирную складку над воротником футболки, и понимала: он не шутит. Он действительно считает, что совершил поступок, достойный уважения, и теперь требует награды.
Ольга медленно выпрямилась, чувствуя, как хрустят позвонки, задеревеневшие от многочасового сидения за кассой и последующей беготни по магазинам. Слова мужа эхом отражались от стен тесной комнаты, но вместо того, чтобы вызвать привычное чувство вины или желание оправдаться, они вызывали только холодное недоумение. Будто она смотрела на незнакомца, говорящего на чужом языке.
— Стресс ты пережил? — переспросила она, глядя на его затылок. — Ты серьезно? Ты жрешь купленную на кредитку курицу, смотришь кино и говоришь мне про стресс?
Роман лениво повернул голову. В его глазах, слегка затуманенных алкоголем, читалось искреннее непонимание.
— Оль, ну что ты начинаешь? — он поморщился, словно от зубной боли. — Ты вечно всё драматизируешь. Ну не поехал, и что? Мир рухнул? Нет. Зато я живой, здоровый, рядом с тобой. Неужели тебе деньги важнее мужа?
— Мне важно, чтобы нас не вышвырнули на улицу, Рома! — Ольга шагнула к дивану, наступая прямо на рассыпанные носки. — Ты вообще понимаешь, в какой мы яме? Я сегодня получила расчетку. Знаешь, сколько там? Тридцать две тысячи. А платеж по ипотеке — двадцать восемь. Двадцать восемь, Рома! На что мы жить будем? На что ты пиво свое покупать будешь?
Роман демонстративно вздохнул и поставил банку на столик с громким стуком.
— Вот в этом твоя проблема, — менторским тоном начал он, разворачиваясь к ней всем корпусом. Диван снова жалобно пискнул под его весом. — Ты мыслишь категориями выживания. А надо мыслить шире. Позитивнее. Деньги — это энергия. Если ты их зажимаешь, трясешься над каждой копейкой, они к тебе и не придут. Я вот решил: хватит унижаться. Я достоин большего.
— Чего большего? — Ольга почувствовала, как дергается веко. — Лежать на диване и философствовать? Ты деньги на дорогу куда дел? Те тридцать тысяч, что сестра перевела?
Роман отвел взгляд, на секунду замешкавшись, но тут же нацепил маску оскорбленного достоинства.
— Потратил. На дело.
— На какое дело?
— Ну… — он неопределенно махнул рукой в сторону коридора. — Купил кое-что для дома. Уюта, знаешь ли, не хватает. Кресло-мешок заказал, завтра привезут. И приставку обновил. Старая уже глючила, а мне надо же как-то расслабляться, пока я новую работу ищу. Это инвестиция в мое психологическое здоровье, Оля. Ты должна понимать.
Ольга опустилась на стул, стоявший у стены. Ноги просто отказались её держать.
— Ты купил приставку? — прошептала она. — На деньги, которые мы занимали, чтобы ты мог уехать на заработки? Ты потратил чужие деньги на игрушки?
— Не чужие, а наши, семейные! — вскинулся Роман. — И не на игрушки, а на досуг! Я что, не имею права на отдых? Я, между прочим, все эти полгода в напряжении жил, готовился, морально настраивался. Это тоже работа! А ты только и делаешь, что пилишь. Пилишь и пилишь. Я поэтому и не поехал. Представил: я там буду вкалывать, мерзнуть, а ты здесь будешь звонить и ныть про кредиты. Никакой поддержки.
— Поддержки? — Ольга горько усмехнулась. — Я два года тяну нас обоих. Я работаю без выходных. Я забыла, когда покупала себе новую одежду. А ты, «уставший от напряжения», сидишь здесь, в тепле, сытый, пьяный, и учишь меня жить?
— Я не учу, я глаза тебе открываю! — Роман начал заводиться. Ему явно не нравилось, что разговор идет не по его сценарию, где он — мудрый глава семьи, принявший взвешенное решение, а она — истеричная баба. — Ты зациклилась! «Долги, долги»… Да плюнь ты на них! Банки подождут. Ничего они нам не сделают. А вот здоровье не вернешь. Я читал, что на Севере у мужиков зубы выпадают и потенция падает через месяц. Тебе нужен муж-импотент без зубов? Нет? Ну вот и скажи спасибо, что я остался!
Он победно посмотрел на нее, уверенный в несокрушимости своего аргумента. Потом потянулся к тарелке, взял еще одно крылышко и смачно откусил, пачкая губы жирным соусом.
— Знаешь, Рома, — тихо сказала Ольга, глядя, как он жует. — А ведь ты прав. Здоровье важнее. Моё здоровье. Я ведь сдохну так скоро. Просто упаду где-нибудь между первой и второй работой, и всё. И кто тогда будет платить за твой «досуг»? Кто будет покупать тебе крылышки и пиво? Сестра твоя? Мама?
— Не преувеличивай, — прочавкал он. — Ты женщина крепкая, двужильная. Русская баба, коня на скаку и все такое. А я — натура творческая, тонкая. Мне нужны условия. Вот создашь условия — и я расцвету. Заработаю миллионы. А пока… ну, придется потерпеть. В браке, Оля, главное — терпение. И вера в партнера. А ты в меня не веришь. Вот поэтому у нас ничего и не клеится.
Он вытер руки о футболку — о ту самую футболку, которую Ольга стирала и гладила позавчера, — и снова взял пульт.
— Давай, не сиди с кислым лицом. Включи что-нибудь повеселее. Комедию какую-нибудь. И пива мне из холодильника принеси, там еще одна банка осталась. Отметим мое возвращение. Все-таки муж дома, праздник должен быть.
Ольга смотрела на него, и пелена спадала с глаз. Слой за слоем. Она видела не «тонкую натуру», а обычного трутня. Эгоистичного, ленивого, наглого. Он не просто не хотел работать. Он презирал её за то, что работает она. Он считал её тягловой лошадью, чья единственная функция — обеспечивать его комфорт. И самое страшное было не в том, что он не поехал. А в том, что он даже не чувствовал за это вины. Для него это было нормой.
— Праздник, говоришь? — Ольга встала. Стул скрипнул по полу. — Хорошо. Будет тебе праздник.
Она развернулась и пошла на кухню. Но не к холодильнику. Ее взгляд упал на стопку счетов, лежащую на подоконнике. Красные штампы «Долг», «Предупреждение», «Судебное взыскание». Рядом лежал его новенький смартфон, купленный в кредит полгода назад, который он так и не начал выплачивать.
Она взяла телефон. Экран загорелся, показывая уведомление из банка: «Оплата подписки на онлайн-кинотеатр успешна».
— Три тысячи рублей за подписку? — прошептала она, глядя на экран. — У нас на проездной мне не хватает, а ты оформил премиум-подписку?
Из комнаты донесся голос Романа: — Ну что ты там застряла? Неси пиво! И чипсы захвати, если остались!
Внутри Ольги что-то щелкнуло. Негромко, как переключатель в электрощитке. Свет погас. Осталась только холодная, кристально чистая решимость. Она положила телефон на стол, подошла к холодильнику и достала последнюю банку пива. Холодный алюминий приятно холодил ладонь.
— Иду, Рома, — сказала она громко. — Иду.
Она вернулась в комнату. Роман даже не повернул головы, увлеченно переключая каналы. Он ждал обслуживания. Он был уверен, что буря миновала, что жена, как обычно, поворчит и смирится. Ведь так было всегда.
Ольга подошла к столику, на котором громоздились остатки его пиршества. Медленно, глядя ему прямо в лицо, она открыла банку. Пена зашипела, вырываясь наружу.
— О, давай сюда! — он протянул руку, не отрываясь от экрана.
Ольга перевернула банку. Пенная струя ударила прямо в тарелку с крыльями, заливая жирный соус, разлетаясь брызгами по столу, по пульту, по его коленям.
— Ты что творишь, дура?! — взвизгнул Роман, подскакивая на диване. — Ты охренела?!
— Я создаю условия, — спокойно ответила Ольга, глядя, как пивная лужа расползается по столешнице, капая на ковер. — Ты же хотел праздника? Получай. Это только начало.
— Ты совсем крышей поехала?! — взвизгнул Роман, отскакивая от стола и судорожно стряхивая липкую пену с домашних штанов. — Это же пульт! Он три тысячи стоит! А ковер? Химчистка теперь нужна! Ты хоть понимаешь, сколько ты сейчас денег на ветер пустила, дура набитая?
Он схватил салфетку и принялся яростно тереть пластиковый корпус пульта, бормоча проклятия. Его лицо, еще минуту назад выражавшее сытое самодовольство, теперь исказилось злобной гримасой. Но Ольгу это больше не пугало. Впервые за годы брака она смотрела на его гнев не как на стихийное бедствие, которое нужно переждать или задобрить, а как на истерику капризного ребенка, которому не купили игрушку.
Ольга молча взяла со стола тарелку с остатками куриных крыльев. Жирный соус смешался с пивом, превратив еду в грязное месиво.
— Э, положь! — рявкнул Роман, заметив ее движение. — Я доем. Помою и доем. Нечего продуктами разбрасываться, раз уж ты такая транжира.
Ольга даже не замедлила шаг. Она подошла к мусорному ведру под раковиной, нажала педаль и с громким, влажным шлепком вывалила содержимое тарелки в пакет с отходами. Сверху полетели недоеденные чипсы и открытая пачка сухариков.
— Ты что творишь? — Роман застыл с пультом в руке, его глаза округлились. — Это моя еда! Я за нее… ну, в общем, это еда!
— Это еда, купленная на мои деньги, — ровным, ледяным голосом произнесла Ольга, бросая пустую тарелку в мойку. Звон керамики о металл прозвучал как удар гонга. — И я решаю, кто ее ест. Паразитов я кормить больше не собираюсь.
Она развернулась и прислонилась поясницей к кухонной тумбе, скрестив руки на груди. Роман тяжело дышал, его массивная фигура заполнила проход между кухней и гостиной.
— Каких паразитов? — прошипел он, делая шаг к ней. — Ты за языком следи. Я твой муж, а не приживала какой-то. У меня временные трудности. Я, между прочим, стратег. Я сейчас перегруппируюсь, отдохну пару недель, восстановлю нервную систему после этого стресса с отъездом, и найду что-то достойное.
— Пару недель? — Ольга криво усмехнулась. — А жить мы эти пару недель на что будем? У тебя хоть копейка за душой есть? Кстати, а что с твоей подработкой в такси? Ты же выходил по вечерам.
Роман отвел глаза и нервно почесал шею.
— Уволился я. Машину сдал. Я же на вахту собирался, зачем мне аренду платить? Так что сейчас я… в творческом поиске. Свободный агент.
Ольга медленно кивнула. Пазл сложился окончательно. Он сжег мосты не потому, что был смелым, а потому что был глупым и ленивым. Он уволился отовсюду, потратил подъемные деньги на гаджеты и теперь планировал просто лечь ей на шею всем своим стокилограммовым весом. Он не «передумал» в последний момент. Он спланировал это заранее. Он знал, что не поедет, но тянул до последнего, чтобы потратить деньги.
— Значит, у тебя ноль, — констатировала она. — И работы нет. И искать ты ее не начнешь, пока не «отдохнешь». А я должна пахать, готовить, стирать твои носки и оплачивать твой интернет, чтобы ты мог играть в свою новую приставку?
— Ну зачем так грубо? — Роман попытался вернуть себе вальяжный вид, но получилось плохо. — Мы семья. Сегодня ты меня поддержишь, завтра — я тебя. В этом суть брака, Оля. Взаимовыручка.
— Взаимовыручка — это когда двое гребут в одной лодке, Рома. А ты сверлишь дырку в дне и жалуешься, что вода холодная.
Ольга оттолкнулась от тумбы и решительно прошла мимо мужа в гостиную.
— Куда пошла? — насторожился он, семеня следом.
Ольга подошла к телевизору. Огромная плазма, купленная в кредит три года назад, все еще показывала какую-то глупую комедию. Ольга наклонилась, нащупала вилку в розетке и с силой дернула шнур. Экран погас. Комната погрузилась в полумрак.
— Эй! Включи обратно! — взревел Роман. — Там самое интересное!
Ольга не остановилась. Она подошла к роутеру, мигающему веселыми зелеными огоньками в углу, и выдернула из него провод питания. Интернет умер. Квартира стала не просто тихой, она стала мертвой для такого человека, как Роман.
— Ты больная?! — он подскочил к ней, его лицо налилось кровью. Он навис над ней, огромный, потный, пахнущий перегаром и агрессией. — А ну врубила всё назад! Я плачу за этот интернет!
— Ты не платишь ни за что уже полгода, — Ольга подняла на него глаза. В них не было страха, только брезгливость. — Свет стоит денег. Интернет стоит денег. Еда стоит денег. Ты выбрал комфорт? Отлично. Но комфорт — это товар. А у тебя нет средств, чтобы его купить.
— Ты меня шантажировать вздумала? — он сжал кулаки. Вены на его шее вздулись. — Ты думаешь, я сейчас побегу унижаться? Да я… Я мужик в этом доме! Я имею право на отдых!
— Мужик в этом доме тот, кто приносит деньги, — отрезала Ольга. — А ты — просто дорогое домашнее животное. Только от кота пользы больше, он хотя бы урчит и ест меньше.
Роман схватил ее за плечо. Пальцы больно впились в ткань кофты.
— Не смей так со мной разговаривать! — прорычал он ей в лицо, брызгая слюной. — Ты, похоже, забыла, кто ты такая. Ты никто без меня! Кому ты нужна, разведенка с прицепом из долгов? Я тебя терпел, я с тобой жил, я тебе статус давал! А ты мне тут свет отключаешь?!
Ольга посмотрела на его руку на своем плече. Потом медленно перевела взгляд на его лицо.
— Убери руки, — тихо сказала она.
— А то что? — он нагло ухмыльнулся, чувствуя свое физическое превосходство. — Полицию вызовешь? Мамочке пожалуешься? Давай, включи телик, принеси мне пожрать чего-нибудь нормального, не из помойки, и я, так и быть, прощу тебе эту истерику. Спишем на ПМС.
Он тряхнул ее, не сильно, но унизительно, как нашкодившего щенка.
Это стало последней каплей. Точкой невозврата. Внутри Ольги перегорел последний предохранитель, отвечавший за жалость, за память о хороших днях, за надежду. Она увидела его полностью. Не было никакого «кризиса», не было «усталости». Был только наглый, охамевший от безнаказанности паразит, который был уверен, что она никуда не денется. Что она стерпит, поплачет в ванной и пойдет жарить ему котлеты. Потому что «так положено».
Ольга резко дернулась, сбрасывая его руку. Она не стала драться, не стала царапаться. Она просто отступила на шаг назад, в коридор, туда, где стояли те самые клетчатые сумки и чемоданы.
— Ошибаешься, Рома, — сказала она голосом, в котором звенела сталь. — Я не буду ничего включать. И готовить я не буду. Банкет окончен. Ресторан закрывается.
— Ты чего удумала? — Роман нахмурился, почувствовав в ее тоне что-то, чего раньше никогда не слышал. Угрозу, не подкрепленную истерикой.
— Я удумала, что балласт нужно сбрасывать, пока воздушный шар не рухнул, — Ольга развернулась и пошла к шкафу в прихожей. — Раз ты так ценишь комфорт, найди себе место, где он бесплатный. Но это точно не здесь.
— Ты меня выгоняешь? — он расхохотался, но смех вышел нервным, лающим. — Из моей же квартиры? Ну ты даешь, мать. Ты забыла, что мы в браке? У меня прописка!
— Квартира куплена до брака, Рома. Ипотека на мне. Ты здесь только прописан, но собственность — моя. А прописка не дает права превращать мою жизнь в ад, — она распахнула створки шкафа-купе. — Собирай свои шмотки. Те, что не успел раскидать. У тебя десять минут.
— А если не уйду? — он встал в проеме двери гостиной, уперев руки в боки, всем своим видом демонстрируя, что сдвинуть его с места невозможно. — Силой вытащишь?
Ольга посмотрела на его расплывшуюся фигуру в растянутых трениках.
— Силой? Нет. Зачем мараться. Я просто сделаю так, что ты сам побежишь.
Она шагнула к той самой огромной сумке, которую он так и не разобрал до конца, и резким движением вытряхнула остатки его вещей прямо на грязный пол прихожей, туда, где стояли мокрые ботинки.
Роман смотрел на кучу своих вещей, сваленных прямо в грязную лужу, натекшую с его же ботинок, и его лицо медленно вытягивалось. Гнев сменился растерянностью, а затем липким, животным страхом. Он вдруг осознал, что уютная картина мира, где он — центр вселенной, а Ольга — вечный, безотказный механизм по обеспечению его хотелок, рушится прямо на глазах.
— Ты что, серьезно? — пробормотал он, глядя, как она достает из нижнего ящика тумбочки рулон плотных черных мешков для строительного мусора. — Оль, ну хватит цирка. Поорали и будет. Убери пакеты.
Ольга не ответила. Она рывком оторвала один мешок, расправила его, наполнив воздухом, и принялась методично, без разбора, запихивать туда все, что попадалось под руку. Свитер полетел внутрь вместе с нестираными носками, джинсы скомкались в тугой узел. Следом полетела коробка с той самой новой приставкой, которую он даже не успел подключить.
— Э! Стой! — Роман кинулся к ней, пытаясь вырвать мешок. — Там же геймпад! Он хрупкий! Ты разобьешь!
Ольга резко выпрямилась, прижимая мешок к себе, и посмотрела на мужа так, что он невольно отшатнулся. В её глазах не было ни истерики, ни слез, которых он, возможно, ожидал и которыми умел манипулировать. Там была ледяная пустота. Пустота человека, который долго тащил тяжелый камень в гору, а потом просто разжал пальцы и смотрит, как тот катится в пропасть.
— Хрупкий? — переспросила она тихо. — А моя жизнь не хрупкая? Моя спина, на которой я тебя тащу, не хрупкая? Тебе плевать на все, кроме своих игрушек. Вот и вали с ними. Играй в переходе.
Она с силой швырнула мешок в открытую дверь подъезда. Пластик ударился о бетонный пол лестничной клетки с глухим стуком. Роман дернулся, словно ударили его самого.
— Ты не имеешь права! — завизжал он, снова переходя на крик, пытаясь вернуть контроль над ситуацией голосом. — На улице ночь! Куда я пойду? К матери? Она в области! К сестре? У нее дети!
— К друзьям, Рома, — жестко отрезала Ольга, хватая с вешалки его пуховик. — К тем самым друзьям, по которым ты так боялся заскучать. Купишь пива на последние копейки, сядешь у кого-нибудь на кухне и будешь рассказывать, какая я стерва. Тебе не привыкать.
Она швырнула куртку ему в лицо. Молния больно царапнула его по щеке, но он даже не заметил боли. Он стоял посреди коридора в одних трениках и футболке, босой, растерянный, жалкий. Весь его гонор, вся его напускная «мужская» уверенность сдулись, как проколотый шарик.
— Оленька, — заскулил он, меняя тактику. Голос стал заискивающим, противно-сладким. — Ну прости. Ну дурак я. Ну перегнул. Давай завтра сядем, поговорим. Я найду работу, честно. Прямо с утра. В грузчики пойду! Только не выгоняй сейчас.
Это было самое омерзительное зрелище за весь вечер. Здоровый мужик, который полчаса назад рассуждал о свободе и личном комфорте, теперь унижался ради теплого дивана. Ольга почувствовала, как к горлу подкатывает ком брезгливости.
— Ты не пойдешь в грузчики, — сказала она устало, продолжая сгребать его обувь в охапку. — Ты будешь лежать и ныть, что у тебя болит спина. Ты будешь проедать мои деньги и искать причины, почему весь мир тебе должен. Я это уже видела. Два года видела. Хватит. Я устала быть мужиком в нашей семье, Рома. Я устала быть твоей «мамочкой», банкоматом и прислугой.
Она открыла входную дверь настежь. Холодный сквозняк из подъезда ворвался в натопленную квартиру, потянув за собой запах табака и сырости.
— Выходи, — скомандовала она.
— Нет, — он уперся ногами в пол, схватившись руками за косяк двери в комнату. — Не пойду. Ты не можешь меня выгнать. Это незаконно! Я здесь живу!
— Ах, живешь? — Ольга бросила ботинки на лестничную площадку, туда же, где уже валялся черный мешок. — Хорошо. Живи. Только учти: я завтра меняю замки. А прямо сейчас я вызову бригаду из психушки и скажу, что у меня в квартире буйный посторонний. Или просто начну выкидывать твою одежду в окно. По одной вещи. Начиная с трусов.
Она шагнула к нему. В ней было столько решимости, столько накопленной годами ярости, что Роман, инстинктивно чувствуя угрозу физической расправы, сделал шаг назад. Потом еще один. Он пятился к выходу, не сводя с нее испуганных глаз.
— Ты пожалеешь, — прошипел он, когда его пятка коснулась порога. — Ты приползешь ко мне, когда поймешь, что осталась одна. Кому ты нужна в тридцать пять? Старая, замотанная баба!
— Лучше быть одной, чем с глистом, — ответила Ольга.
Она сделала резкий выпад вперед, словно собираясь толкнуть его. Роман шарахнулся, споткнулся о порог и вылетел на лестничную площадку, едва удержав равновесие. Его босые ноги шлепнули по ледяному бетону.
Ольга мгновенно захлопнула дверь. Лязгнул замок — один оборот, второй. Щелкнула задвижка.
С той стороны наступила тишина. Потом раздался неуверенный удар кулаком в железо.
— Оль! Открой! Холодно же! — голос Романа звучал глухо, жалко. — Ну дай хоть одеться нормально! Куртка же на мне не застегнута!
Ольга прислонилась лбом к холодной поверхности двери. Сердце колотилось где-то в горле, руки мелко дрожали. Но это была не дрожь страха. Это был адреналин освобождения.
— Оль! Ну не будь сукой! — крики становились громче, в них возвращалась злоба. — Я тебе дверь подожгу! Я соседям расскажу, какая ты тварь!
Ольга не сдвинулась с места. Она стояла и слушала, как человек, которого она когда-то любила, превращается в обычного вокзального хама. Каждое его слово, каждое проклятие только подтверждало, что она все сделала правильно. Он не думал о том, как сохранить семью. Он думал только о том, как вернуть свою задницу в тепло.
— Раз ты выбрал комфорт, — сказала она громко, в самую замочную скважину, зная, что он услышит, — то пусть оплачивает его кто-нибудь другой. У меня лимит исчерпан.
Удары в дверь усилились. Роман начал пинать металл ногами, орать матом, угрожать. Где-то этажом выше хлопнула дверь, раздался недовольный голос соседки: «Что за дебош?! Сейчас наряд вызову!».
Это подействовало. Роман притих. Послышалась какая-то возня, шуршание пакета, тяжелое сопение. Потом — звук удаляющихся шагов, шлепающих по ступеням вниз. Он уходил. Со своими пакетами, со своей обидой и своей великой философией бездельника.
Ольга отлепилась от двери. В квартире было тихо. Темно из-за выключенного телевизора. На полу валялись остатки мусора, грязные следы его ботинок пересекали коридор, на столе засыхала лужа пива.
Она медленно прошла на кухню. Села на табуретку, на которой он сидел полчаса назад. Взяла тряпку, чтобы вытереть стол, но рука замерла в воздухе.
Она посмотрела на часы. Двадцать три ноль-ноль. Завтра вставать в шесть. Вторая смена. Кредит. Ипотека.
Ольга отбросила тряпку. Она встала, подошла к холодильнику, достала кусок сыра и просто откусила от него, не делая бутерброд. Ей впервые за долгое время было все равно, что в раковине грязно, а пол не мыт. Главного мусора в доме больше не было.
Она жевала сыр, глядя в темное окно, за которым начиналась холодная ноябрьская ночь. Там, где-то в этой темноте, бродил ее бывший муж, ища новую жертву. Но здесь, в этих сорока квадратных метрах, воздух, наконец, стал чистым. Она набрала полные легкие, выдохнула и впервые за день улыбнулась. Зло, криво, но искренне.
— Вахта окончена, — сказала она в пустоту.
Она пошла в спальню, упала на кровать прямо в одежде и мгновенно провалилась в сон — тяжелый, без сновидений, но абсолютно спокойный…
