Семь утра. Телефон пищит на кухонном столе. Алёна ещё не успела выпить кофе, а Валентина Егоровна уже звонит сыну с утренней проверкой. Иван садится за стол и нажимает на громкую связь, словно это само собой разумеющееся.
— Ванечка, доброе утро! Что Алёна вчера готовила на ужин?
— Спагетти с курицей, мам.
— Опять макароны? И где овощи? Ты же мужчина работающий, тебе нужно нормальное питание, а не студенческая еда.
Алёна сжимает кружку в руках покрепче. Каждое утро одно и то же. Свекровь живёт в своей квартире на другом конце города, но ведёт себя так, словно находится в соседней комнате и наблюдает за каждым их шагом.
— Мам, Алёна работает допоздна, устаёт…
— А кто не устаёт? Я в её годы троих детей воспитывала и мужу горячий суп каждый день готовила. Почему ты сам мусор выносишь? Женское это дело. И постирано у вас, наверное, не по расписанию.
Алёна встаёт и уходит в ванную, чтобы не слышать продолжение. Но голос свекрови звучит так громко, что проникает даже сквозь закрытую дверь.
Работала Алёна мастером маникюра в салоне красоты в центре города. Смены длились по восемь-десять часов без выходных, клиентки шли нескончаемым потоком. К вечеру глаза слезились от ламп, руки болели от однообразных движений, спина ныла от долгого сидения в одной позе. Домой возвращалась измождённая, мечтая только о тишине и покое.
Но покоя не было. Вместо него — ежедневные звонки от Валентины Егоровны с проверками и наставлениями. И муж, который почему-то всегда включал эти разговоры на громкую связь.
— Зачем ты каждый раз на спикер переключаешь? — спросила Алёна как-то вечером.
— А что такого? Мама спрашивает, как дела, я отвечаю. Ты же не против?
— Против. Она каждый день обсуждает, как я готовлю, убираю, стираю. Словно я домработница, которая плохо справляется с обязанностями.
— Мам просто беспокоится о том, чтобы нам было хорошо. Она привыкла всё контролировать.
— А ты привык ей поддакивать.
Иван пожал плечами и включил телевизор. Разговор был окончен.
Поначалу Алёна старалась не обращать внимания на ежедневные звонки. Понимала — пожилой человек, всю жизнь посвятившая воспитанию сына, не может просто так отпустить его во взрослую жизнь. Привыкла контролировать, вмешиваться, давать советы. Это нормально для матери, которая боится потерять влияние.
Но когда комментарии и замечания начали звучать как приговоры, терпение стало быстро заканчиваться.
— Не такая ты мастерица, чтобы из-за тебя ужин сдвигали, — говорила Валентина Егоровна во время очередного звонка. — Работать работаешь, а уют в доме — ноль. Муж у тебя без заботы остаётся, не при деле.
Иван слушал эти речи, кивал головой и каждый раз отвечал одно и то же:
— Ну мам, она устаёт на работе… Ну ладно, я ей скажу.
Никогда не защищал жену, не останавливал мать, не говорил, что Алёна прекрасно справляется с домашними делами. Просто соглашался с каждым словом и обещал всё передать.
— Ты же видишь, маме тяжело, — объяснял Иван, когда Алёна пыталась поговорить с ним об этом. — С возрастом люди становятся резкими. Надо понимать.
— А мне что, не тяжело? Я каждый день по десять часов работаю, а потом выслушиваю, какая я плохая хозяйка.
— Не принимай близко к сердцу. Она просто волнуется.
Но это было не просто волнение. Валентина Егоровна приезжала в гости без предупреждения, проходила на кухню и начинала инспекцию. Открывала холодильник, качала головой при виде полуфабрикатов, указывала пальцем на крошки на столе.
— Вот тут пыль, — говорила свекровь, проводя рукой по подоконнику. — А тут разводы от воды. И почему у вас в бельевой корзине столько грязных вещей? Стирать надо вовремя, а не когда уже нечего надеть.
Алёна молчала, сжимая зубы. А Иван стоял рядом и извиняющееся улыбался, словно извинялся за жену перед матерью.
— Мам, Алёна на работе была до девяти вечера…
— Работа работой, а дом должен быть в порядке. Жена обязана создавать уют, а не отговорки придумывать.
Постепенно Алёна начала понимать — здесь против неё играют двое. Муж, который каждый раз находил повод не вмешиваться, и свекровь, которая придумывала всё новые претензии. Валентина Егоровна вела себя в их доме не как гостья, а как хозяйка. А Иван позволял это.
— Почему ты её не останавливаешь? — спросила Алёна однажды после особенно тяжёлого визита свекрови.
— Она старый человек. Привыкла командовать. Потерпи немного.
— Сколько терпеть? До пенсии? До смерти?
— Не говори так. Это моя мать.
— А я кто? Случайная квартирантка?
Иван не ответил. Ушёл в комнату и включил компьютер.
Кульминация наступила в середине лета. Валентина Егоровна пригласила молодых на семейный ужин к себе домой. Алёна приехала прямо после смены, усталая и голодная, с коробкой эклеров из кондитерской.
— Хоть что-то сладкое принесла, — буркнула свекровь, принимая коробку. — А то всё на готовенькое рассчитываете.
Алёна прошла на кухню, села за стол. На плите томился мясной гуляш, пахло укропом и жареным луком. Валентина Егоровна накладывала еду в тарелки, не переставая говорить:
— Смотрю на молодых жён — одни ногти да лицо в голове. А что мужу приготовить, как дом обустроить — про это забыли совсем.
— Мам, давай просто поужинаем, — попросил Иван.
— Молчи, сын. Мне есть что сказать твоей жене.
Валентина Егоровна поставила тарелку с гуляшом перед Алёной и выпрямилась во весь рост.
— Нахлебница, — произнесла свекровь громко и отчётливо. — Всё из моего едите — а благодарности никакой. У женщин твоего типа одни ногти в голове.
Алёна замерла с ложкой в руке. Кровь ударила в виски, сердце забилось так сильно, что, казалось, сейчас выскочит из груди. Иван сидел напротив и смотрел в тарелку, словно ничего не слышал.
Алёна медленно поставила ложку на стол. В кухне повисла такая тишина, что слышно было тиканье часов на стене. Валентина Егоровна стояла над столом с довольным видом, словно произнесла что-то особенно умное. Иван застыл, уставившись в свою тарелку, и делал вид, что полностью поглощён едой.
Алёна поднялась со стула. Движения у женщины были спокойные, размеренные, но в воздухе витало что-то опасное. Свекровь даже перестала довольно улыбаться.
— Ты рот закрой своей маме, а не мне, — сказала Алёна тихо, но так отчётливо, что каждое слово долетело до всех присутствующих. — А если не можешь — собирайся и дуй обратно под её юбку.
Валентина Егоровна покраснела так сильно, словно её облили кипятком. Глаза у свекрови округлились, рот открылся, но никаких звуков не последовало. Секунды три женщина просто стояла, переваривая услышанное.
— Ты что себе позволяешь?! — взорвалась Валентина Егоровна. — Я старше! Я мать! Я тебе не ровня! Как ты смеешь со мной так разговаривать?!
— Вы не мать — вы надзиратель, — перебила Алёна, не повышая голоса. — И никакой старостью хамство не прикрывается. А ты, — женщина повернулась к мужу, который всё ещё сидел, уткнувшись в тарелку, — если снова промолчишь, можешь с ней ехать. У вас, похоже, идеальное сожительство.
Иван наконец поднял голову. Лицо у мужчины было растерянное, губы шевелились, но слова подбирались с трудом.
— Алён, давай дома обсудим… Зачем так резко… Это не вовремя…
— Обсуждать мы будем одно, — остановила его жена. — Ты либо со мной, либо с ней. Только не вздумай потом возвращаться.
Алёна развернулась и пошла в коридор. Натянула лёгкую куртку, взяла сумочку. За спиной слышались возмущённые крики Валентины Егоровны и робкие попытки Ивана что-то объяснить. Но женщина больше не слушала. Хлопнула дверью и вышла на лестничную площадку.
На улице было душно, пахло раскалённым асфальтом и цветущими липами. Алёна села в маршрутку и поехала домой, глядя в окно на проплывающие мимо дворы. Внутри было на удивление спокойно. Никакого сожаления, никаких сомнений. Только облегчение от того, что наконец сказала то, что думала уже несколько месяцев.
Дома Алёна приняла душ, заварила себе чай и села на диван с книжкой. Телефон молчал. Иван не звонил, не писал сообщения. Видимо, остался у матери разбирать произошедшее.
Муж вернулся только поздно вечером. Вошёл в квартиру тихо, осторожно. Алёна сидела на кухне и пила чай, листая журнал.
— Ну что, обсудили? — спросила женщина, не поднимая глаз от страницы.
— Алён, зачем ты так сказала? Мама вся в слезах. Говорит, что никогда не видела такого неуважения.
— А я никогда не видела такого хамства. И мужа, который позволяет хамить своей жене.
— Но она же пожилой человек…
— До вечера решаешь, — перебила Алёна, закрывая журнал. — Ты муж или маменькин мальчик. Я не собираюсь жить с двумя взрослыми тётками под видом одного мужчины.
Иван сел напротив, потёр лицо руками.
— Ты же понимаешь, как тяжело… Мама одна, привыкла командовать. Нельзя же её просто отвергнуть.
— Можно. И нужно. Она не командир, а я не солдат в её армии.
— Но…
— Никаких но. Я не нянька тебе и не щит от твоей мамы. Захотел быть сыном — будь. Но уже не в этой квартире.
Иван открыл рот, хотел что-то возразить, но Алёна встала и ушла в спальню. Разговор был окончен.
Следующие сутки прошли в напряжённом молчании. Иван ходил по квартире мрачный, что-то бормотал себе под нос, несколько раз принимался набирать номер, но так и не звонил. Алёна занималась своими делами — стирала, убиралась, готовила только на себя.
Вечером муж собрал вещи в большую спортивную сумку. Молча складывал рубашки, носки, джинсы. Алёна смотрела на него из дверного проёма.
— Я к маме поеду, — сказал Иван, не поднимая глаз. — На несколько дней. Подумаем, что дальше.
— Думай, — согласилась Алёна. — Только ключи оставь.
Иван положил связку ключей на комод, взял сумку и вышел из квартиры. Алёна проводила его до двери, но не стала смотреть в окно, как муж садится в машину.
Первую неделю без Ивана было непривычно. Тихо. Никаких утренних звонков от Валентины Егоровны, никаких вечерних отчётов о том, что приготовлено на ужин и выстирано ли бельё. Алёна ходила по квартире и удивлялась — оказывается, можно жить, не отчитываясь каждый день о своих действиях.
Через две недели Иван прислал сообщение: «Можно встретиться? Поговорить.»
Алёна ответила коротко: «Зачем?»
«Хочу вернуться. Всё обдумал.»
«А мама что скажет?»
Долгая пауза. Потом: «Мама тут ни при чём. Это наши отношения.»
«Мама очень даже при чём. Пока ты этого не понимаешь — говорить не о чем.»
Больше сообщений не было.
Алёна вернулась к привычному ритму жизни. Работа, дом, встречи с подругами. Готовила то, что хотела, смотрела фильмы, которые нравились именно ей. Засыпала, когда хотелось, просыпалась без звонка будильника в выходные.
Через месяц знакомые начали спрашивать, где Иван. Алёна отвечала коротко: «Живёт у матери.» Больше объяснений не давала.
— А вы разводиться будете? — поинтересовалась соседка тётя Зина.
— Посмотрим, — ответила Алёна. — Время покажет.
Но в глубине души женщина уже знала ответ. Мужчина, который не может защитить жену от собственной матери, не может быть мужем. А женщина, которая три года терпела ежедневные унижения, больше терпеть не будет.
Валентина Егоровна больше не звонила, не приезжала, не проверяла холодильник и бельевую корзину. Алёна жила в своей квартире одна, спокойно и размеренно. И впервые за долгое время чувствовала себя дома — у себя дома.
Потому что нормальная женщина не обязана терпеть чужую мать вместо своего мужа. И уж точно не обязана извиняться за то, что отстояла своё достоинство.
