— Нет, ты только послушай, Олег! — голос Марины, сестры моего мужа, звенел на всю кухню, перекрывая звук работающего телевизора. — Она считает, что у нового инсталлятора «просто хаос в голове».
Хаос! Алина, милая, это называется «деконструктивизм».
Я молча помешивала салат, ощущая на себе ее тяжелый, оценивающий взгляд. Олег, мой муж, неловко кашлянул.
— Марина, ну что ты начинаешь… Алина просто высказала свое мнение.
— Мнение? — она картинно рассмеялась, откидывая назад свои идеально уложенные светлые волосы. — Чтобы иметь мнение в современном искусстве, нужно хоть что-то в нем понимать. Это тебе не цветочки на лугу рисовать.
Каждое воскресенье мы ужинали у свекрови. И каждое воскресенье превращалось в бенефис Марины, арт-критика и старшего менеджера в самой модной галерее города. В «ее» галерее, как она любила подчеркивать.
Я смотрела на нее и думала, видит ли она хоть что-то, кроме ценников и громких имен? Замечает ли, как дрожит линия на эскизе, выведенная рукой гения в момент отчаяния? Слышит ли безмолвный крик, застывший в мазках краски?
— Вот мы на днях продали одну работу, — не унималась Марина, обращаясь теперь к свекрови, которая слушала ее с обожанием. — Абстракция. Два на три метра. Знаете, за сколько ушла?
Она сделала паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.
— За двести тысяч. Евро. А какой-то коллекционер из Бельгии предлагал триста, но мы ему отказали. Репутация галереи важнее.
Я подняла глаза.
— Почему отказали?
Марина посмотрела на меня так, будто я спросила, почему небо синее.
— Потому что он известен своими… скажем так, сомнительными связями. Мы не можем позволить, чтобы работы из нашей галереи попадали в такие руки. Это удар по имиджу художника. И по нашему.
Она произнесла это с такой гордостью, будто лично спасала мировое искусство от гибели.
А я вспомнила испуганные глаза самого художника, молодого и невероятно талантливого парня, которому срочно нужны были деньги на операцию для матери. Он был готов продать работу кому угодно.
Это я настояла на сделке с другим покупателем, менее известным, но с безупречной репутацией.
Потеряв в деньгах, но сохранив кое-что поважнее. Марина об этом, конечно, не знала. Для нее это было очередное ее собственное верное решение.
— Мне кажется, — я заговорила тихо, тщательно подбирая слова, — что иногда истинная ценность работы не в том, кто ее покупает, а в том, что в нее вложил автор. В его истории, в его боли.
Марина закатила глаза и издала смешок, полный яда и превосходства. Она повернулась к мужу и произнесла фразу, которая должна была меня уничтожить. Поставить на место.
— Олежек, ну скажи своей жене. Она ведь у тебя славная, хозяйственная, уютная. Но давай честно. Ты слишком глупа, чтобы разбираться в искусстве!
Она рассмеялась, довольная своей жестокой шуткой. Свекровь поддакнула ей снисходительной улыбкой, а муж… муж просто опустил взгляд в свою тарелку.
А я посмотрела на Марину. Прямо ей в глаза. И впервые за весь вечер улыбнулась. По-настоящему. Она осеклась, сбитая с толку моим внезапным спокойствием.
Она не знала, что через три дня в ее «идеальной» галерее начнется внеплановый аудит. И что проводить его буду я.
В среду утром я надела строгий брючный костюм антрацитового цвета. Никаких украшений, кроме едва заметных платиновых сережек.
Волосы, которые Марина привыкла видеть в небрежном пучке, я уложила в гладкую, холодную волну.
Мой образ должен был говорить одно: бизнес. Ничего личного.
Ровно в десять я вошла в стеклянные двери галереи «Перспектива».
Моей галереи. Запах свежесваренного кофе, дорогих духов и пыли, которая всегда незримо присутствует там, где хранятся холсты.
Меня встретил мой юрист, сухопарый и всегда безупречно одетый господин Вейс.
— Доброе утро, Алина Андреевна. Все готово.
Марина выпорхнула из своего кабинета со стеклянными стенами, как разгневанная птица.
Увидев меня рядом с Вейсом, она замерла на полушаге. Ее лицо вытянулось, на нем отразилась целая гамма чувств: от недоумения до плохо скрываемого раздражения.
— Алина? Что ты здесь делаешь? — она смерила меня взглядом с ног до головы, задержавшись на строгом костюме.
— Решила приобщиться к прекрасному? Я же говорила, у нас сегодня сложный день.
— Доброе утро, Марина, — мой голос звучал ровно и спокойно. — Господин Вейс, представьте меня, пожалуйста.
Юрист шагнул вперед.
— Марина Олеговна, позвольте представить. Это Алина Андреевна Вольская, глава независимой аудиторской компании, нанятой непосредственно владельцем галереи для проведения полной финансовой проверки.
Прошу предоставить ей и ее команде беспрепятственный доступ ко всем документам и помещениям.
Брови Марины взлетели вверх. Она переводила взгляд с Вейса на меня и обратно, не в силах сопоставить образ «глупой жены брата» с фигурой строгого аудитора.
— Аудит? Какой еще аудит? Меня никто не предупреждал! Владелец… он всегда обсуждает такие вещи со мной лично!
— Видимо, на этот раз он решил сделать исключение, — холодно заметил Вейс.
Я, не обращая внимания на ее возмущение, прошла мимо нее и направилась прямо к ее столу.
— Мне понадобятся все договоры купли-продажи за последний квартал. Особенно меня интересует сделка по работе «Красное на черном» художника Марка Громова. А также все счета за организацию последней выставки.
Это была та самая картина, о которой она хвасталась за ужином.
Марина побледнела.
— Зачем тебе это? Это конфиденциальная информация! Я не могу…
— Вы можете и обязаны, — прервала я ее, не повышая голоса. Мое спокойствие действовало на нее сильнее, чем любой крик.
— Или господин Вейс объяснит вам юридические последствия отказа. Начнем, пожалуй, с каталога.
Где работа «Дыхание севера», которая числится на складе, но по моим данным, была продана частному лицу две недели назад без оформления документов?
Я смотрела прямо на нее. В ее глазах плескался уже не гнев, а страх. Она вдруг поняла, что это не обычная проверка. Это охота. И охотник смотрит ей прямо в лицо, а она даже не представляет, кто он на самом деле.
Вечером в пятницу в главном зале галереи было необычно людно для конца рабочей недели.
Я распорядилась созвать всех ключевых сотрудников, а также пригласить нескольких художников, с которыми мы работали. В центре зала стоял длинный стол. Атмосфера была наэлектризована до предела.
Марина металась по залу, пытаясь вернуть себе контроль. Она звонила брату, моему мужу, и что-то гневно ему шептала. За полчаса до начала собрания в галерею приехал и Олег. Он подошел ко мне с растерянным видом.
— Алина, что происходит? Марина вне себя. Говорит, ты устроила тут настоящую инквизицию.
— Я просто делаю свою работу, Олег, — ответила я, не глядя на него.
Ровно в семь господин Вейс откашлялся, привлекая всеобщее внимание. Я села во главе стола. Марина демонстративно села напротив, скрестив руки на груди.
— Дамы и господа, — начал Вейс. — Как вы знаете, последние три дня в галерее проходила проверка. Предварительные результаты, к сожалению, неутешительны. Обнаружены серьезные финансовые нарушения.
Он сделал паузу, обводя всех тяжелым взглядом.
— Речь идет о сокрытии доходов, продаже работ «мимо кассы», а также о систематическом завышении расходов на мероприятия.
Марина вскочила.
— Это клевета! Я руковожу этой галереей пять лет! Владелец мне полностью доверяет! Это все она! — она ткнула пальцем в мою сторону. — Эта женщина ничего не понимает в нашем бизнесе, она просто сводит со мной личные счеты!
В зале повисло напряженное молчание. Художники и сотрудники переглядывались.
— Владелец в курсе ситуации, — ледяным тоном продолжил Вейс. — И он крайне разочарован тем, как его доверием злоупотребляли. Он здесь, чтобы лично объявить о своем решении.
Все замерли. Головы начали вертеться по сторонам в поисках мифического хозяина. Марина тоже с любопытством оглядывалась, на ее лице промелькнула тень триумфа.
Она, видимо, решила, что сейчас владелец войдет, пожмет ей руку и вышвырнет меня за дверь.
Господин Вейс медленно повернулся и посмотрел на меня.
И я встала.
— Добрый вечер, — мой голос прозвучал чисто и отчетливо в звенящей пустоте зала.
Марина уставилась на меня. Ее рот приоткрылся, но не издав ни звука. Она смотрела на меня, потом на Вейса, потом снова на меня. В ее глазах медленно, мучительно зарождалось понимание.
— Ты?.. — прошептала она.
— Я, — подтвердила я спокойно. — Алина Андреевна Вольская. Единственная владелица галереи «Перспектива».
Я обвела взглядом ошеломленные лица сотрудников. Увидела шок на лице собственного мужа. И снова посмотрела на Марину.
— Ты как-то сказала, что я слишком глупа, чтобы разбираться в искусстве. Возможно. Но я точно знаю, что искусство — это не способ набить карманы за счет талантливых людей.
Это не ложь и не двойная бухгалтерия. Мой отец, у которого ты, кстати, начинала ассистентом, учил меня, что у искусства есть душа. Кажется, за эти годы ты об этом забыла.
Я сделала шаг вперед.
— Ты продавала картины друзей моего отца за их спинами, занижая официальную стоимость. Ты брала откаты с поставщиков. Ты отказывала в помощи молодым художникам, потому что они казались тебе «неперспективными». Ты превратила храм искусства в заурядную лавку.
Я повернулась к Вейсу.
— Марина Олеговна уволена с сегодняшнего дня. Без выходного пособия. Проведите ее до выхода.
И проследите, чтобы она ничего не вынесла из кабинета. Расследованием ее деятельности займутся соответствующие органы.
Марина стояла, обмякнув, как тряпичная кукла. Весь ее лоск, вся ее спесь слетели в один миг. Она смотрела на меня пустыми глазами, в которых стоял ужас. Унижение было полным и публичным.
Когда ее уводили, она бросила взгляд на брата. Но Олег не смотрел на нее. Он смотрел на меня. И в его взгляде я впервые увидела не снисхождение, а страх и, возможно, капельку уважения.
Я осталась стоять в центре зала. Моего зала. И впервые за долгое время почувствовала, что все на своих местах.
Домой мы ехали в оглушающей пустоте. Олег вел машину, крепко вцепившись в руль, его профиль в свете уличных фонарей казался высеченным из камня.
Я смотрела на проплывающий мимо ночной город и не чувствовала ни триумфа, ни злорадства. Только холодную, кристальную ясность.
Он нарушил молчание, когда мы уже въезжали в наш двор.
— Почему, Алина? — его голос был хриплым. — Почему ты никогда не говорила?
Я повернулась к нему.
— А что бы это изменило, Олег?
— Все! — он ударил ладонью по рулю. — Это бы все изменило! Я бы…
— Что «ты бы»? — я смотрела на него без гнева, с тихой усталостью. — Защитил бы меня от Марины?
Сказал бы ей, чтобы она перестала меня унижать на каждом семейном ужине? Ты этого не делал, когда я была просто твоей женой.
Почему ты стал бы это делать, знай, что я твоя богатая жена? Из уважения ко мне или к моим деньгам?
Он молчал. Аргументов не было.
— Эта галерея — все, что осталось от моего отца. Я не хотела, чтобы она стала частью нашей жизни. Я хотела, чтобы у нас была своя, отдельная жизнь.
Где меня любят не за то, что у меня есть, а за то, какая я. Я хотела быть просто Алиной. Хозяйственной. Уютной. Той, которую ты выбрал.
Я горько усмехнулась.
— Но я ошиблась. Потому что, позволяя своей сестре так со мной разговаривать, ты снова и снова показывал, что не уважаешь ту самую «просто Алину».
Ты молчал, когда она называла меня глупой. Ты опускал глаза. И в этот момент я понимала, что мой секрет ничего не изменит. Он лишь добавит лицемерия в наши отношения.
Мы припарковались. Олег заглушил мотор, и салон погрузился в полумрак.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он.
— Я знаю, — ответила я так же тихо. — Но теперь этого мало. Я больше не та женщина, которая будет молча сносить унижения, чтобы сохранить мир в семье. Та Алина закончилась сегодня вечером в зале галереи.
Я открыла дверцу машины.
— Я не прошу тебя выбирать между мной и твоей семьей. Я ставлю тебя перед другим выбором. Ты готов быть мужем той женщины, которой я являюсь на самом деле?
Не тихой домохозяйки, а владелицы бизнеса, которая принимает жесткие решения и требует к себе уважения. Подумай об этом.
Я вышла из машины и, не оглядываясь, пошла к подъезду. Я не знала, пойдет ли он за мной.
Но я знала, что впервые в жизни иду своей дорогой. И кем бы я ни стала на этом пути, я больше никогда не позволю назвать себя глупой.
