— …и я понял, что всё это было ошибкой. Глупой, дурацкой ошибкой. Каждый день просыпаюсь и думаю только о тебе, о нас. Помнишь, как мы…
Вероника смотрела на него без всякого выражения. Они сидели в полупустом кафе с претенциозным названием «Венская встреча», и Дима уже минут пятнадцать разыгрывал перед ней свою лучшую партию — партию раскаявшегося мужчины. Она знала эту заученную грусть в его глазах, этот спектакль одного актёра, который он разыгрывал уже не в первый раз по телефону, вынуждая её согласиться на эту встречу только для того, чтобы положить конец его настойчивости.
Она молча помешивала ложечкой давно остывший капучино. Пышная молочная пена опала, превратившись в некрасивые бурые разводы на поверхности. Таким же безжизненным и остывшим было всё, что когда-то связывало её с этим человеком. Он говорил о совместных вечерах, о том, как им было хорошо. Но Вероника слушала внимательно и отмечала про себя, что весь его монолог о «нашем уюте» и «нашем маленьком мире» неизменно сводился к одному: к её квартире, где его всегда ждал ужин, и к её стабильной зарплате, которая позволяла ему не особо напрягаться. Он не сказал ни слова о ней самой: о её смехе, о её привычках, о том, что она любит или чего боится. Он скучал не по ней, а по удобствам, которые она предоставляла.
— …ведь то, что было между нами, — это настоящее. Это химия, которую просто так не найдёшь. Я был идиотом, что не ценил этого. Но люди меняются, Ника. Я всё осознал.
Он протянул руку через стол, собираясь накрыть её ладонь своей. Вероника инстинктивно убрала руку и поставила чашку на блюдце. Звук фарфора о фарфор прозвучал в заторможенной атмосфере кафе слишком резко.
— Дима, хватит, — произнесла она. Голос её был ровным, без единой нотки тепла или сочувствия. Он был таким же холодным, как её кофе.
— Ничего не хватит!
— У меня уже давно другая новая жизнь, Дима, так что оставь свои попытки вернуться ко мне! У меня есть человек, который меня любит не только за то, что у меня есть своя квартира и хороший заработок!
Лицо Димы преобразилось. Спектакль окончился, и из-под маски страдальца выглянуло его настоящее, злое и мелочное нутро. Уголки губ, только что скорбно опущенные, поползли вверх в кривой усмешке. Обида? Нет, это была откровенная, неприкрытая злоба человека, чью кормушку только что окончательно прикрыли. Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и оглядел её с ног до головы оценивающим, почти оскорбительным взглядом.
В этот момент, словно по заказу, к их столику бесшумно подошёл официант и положил на стол маленькую кожаную папку со счётом. Идеальный финал для этого фарса. Дима бросил на папку взгляд, а затем с той же кривой усмешкой, не скрывающей презрения, двумя пальцами пододвинул её к Веронике.
— Ну раз ты сегодня такая деловая и независимая, давай, плати. Я не собираюсь оплачивать вечер, на котором меня отшили.
Он ожидал чего угодно: возмущения, спора, униженного копания в кошельке. Он хотел увидеть её растерянность, ударить по самому больному, заставить её почувствовать себя использованной хотя бы в этой мелочи. Но Вероника посмотрела ему в глаза. Прямо и жёстко. Потом перевела взгляд на счёт. Она не стала его открывать. Молча достала из сумочки кошелёк, вынула оттуда крупную, хрустящую купюру и бросила её на стол поверх папки. Сумма была очевидно больше необходимой.
— Конечно, — её голос был таким же ровным, но в нём появились металлические нотки. — Считай это моей последней инвестицией в твоё воспитание. Больше не звони.
Она поднялась, взяла свою сумку и, не оборачиваясь, пошла к выходу, оставляя его одного за столиком с неоплаченным счётом и её деньгами, которые лежали там как последнее, презрительное подаяние.
Вероника вошла в свою квартиру и на мгновение замерла на пороге, вдыхая знакомый запах чистоты и свежесваренного кофе, который она оставила в кофемашине утром. Это был её мир. Мир, который она тщательно выстроила за последние полгода, избавившись от всего лишнего. Лишних вещей, лишних воспоминаний и лишних людей. Встреча в кафе была неприятной, но необходимой процедурой, как удаление больного зуба. Теперь, казалось, всё позади. Она сбросила туфли, чувствуя, как уходит напряжение, и прошла в гостиную. Ей хотелось только одного — принять горячий душ и смыть с себя липкий осадок этого разговора.
Но её планам не суждено было сбыться. Не успела она расстегнуть молнию на платье, как в дверь позвонили. Короткий, настойчивый звонок, который не нёс в себе дружеского визита. Он был требовательным, почти ультимативным. Вероника застыла. Сердце не ёкнуло от страха, нет. Оно сделало глухой, раздражённый удар. Она знала, кто это. Знала с той же уверенностью, с какой знала, что за ночью наступит утро.
Она подошла к двери и посмотрела в глазок. Дмитрий. Он стоял, засунув руки в карманы джинсов, и с нетерпением смотрел на её дверь. Никакой раскаявшейся грусти в его позе больше не было. Только упрямство и затаённая злость.
— Ника, открой. Мне нужно вещи забрать, — его голос через толщу двери был приглушённым, но в нём отчётливо слышались повелительные нотки.
Вероника не спешила открывать. Она прислонилась лбом к прохладному металлу.
— Какие вещи, Дима? У тебя здесь ничего нет уже полгода. Всё, что ты не забрал тогда, я выбросила.
За дверью наступила короткая пауза. Он явно не ожидал такого прямого ответа.
— Там моя старая футболка была, серая. И зарядка от телефона. Ты не могла её выбросить. Открой, я быстро.
Это была откровенная, наглая ложь. Никакой футболки не было. Это был лишь предлог. Предлог, чтобы ворваться в её пространство, нарушить её покой, доиграть тот скандал, который она так решительно оборвала в кафе. Она повернула ключ, но открыла дверь лишь на длину цепочки. — Уходи, Дима. Я ничего тебе не должна.
Он дёрнул дверь на себя. Цепочка натянулась и зазвенела.
— Да открой ты! Что ты как неродная? Я просто заберу своё и уйду!
И в этот момент Вероника поняла свою ошибку. Вступая с ним в этот диалог через дверь, она уже играла по его правилам. Она сняла цепочку и распахнула дверь, становясь в проходе и загораживая ему путь. Она хотела сказать что-то резкое, окончательное, но он не дал ей и шанса. Он просто шагнул вперёд, мягко, но неотвратимо оттеснив её плечом, и прошёл в коридор. Он не толкнул её, нет. Он просто вошёл так, будто всегда здесь жил. Будто у него было на это полное право.
— Вот видишь, ничего сложного, — бросил он через плечо и прошёл в гостиную.
Вероника медленно закрыла дверь, чувствуя, как по венам начинает разливаться холодная ярость. Он был на её территории. Он ходил по её ковру, дышал её воздухом. Он остановился посреди комнаты и огляделся с видом ревизора. — Стол передвинула… Неудобно же. Раньше он лучше стоял.
Он провёл пальцем по спинке нового кресла, которое она купила месяц назад.
— Бархат? Безвкусно как-то. Пылесборник.
Он не искал свою мифическую футболку. Он методично обходил комнату, оценивая и обесценивая каждую деталь её новой жизни. Его взгляд упал на полку, где стояла фотография в элегантной рамке: Вероника и её новый мужчина, Андрей. Они смеялись, обнявшись, на фоне осеннего парка. Дима подошёл, взял рамку в руки. Вероника напряглась.
— А это, значит, тот самый, который тебя «не за квартиру любит»? — спросил он, не оборачиваясь. В его голосе сквозила откровенная насмешка. — Лицо какое-то простое. Работяга, наверное?
Он поставил фотографию на место, но чуть криво, будто нарочно нарушая выверенную симметрию.
— Ладно, где там моя зарядка могла завалиться? На кухне, наверное, — и он направился на кухню, как к себе домой.
Вероника пошла за ним. Она больше не чувствовала раздражения. Она чувствовала, как внутри неё собирается что-то твёрдое и острое. Он не просто пришёл за вещами. Он пришёл, чтобы пометить территорию. Чтобы оставить на её новой, чистой жизни свой грязный, жирный след.
Дмитрий бесцеремонно открыл один из верхних кухонных шкафчиков, заглянул внутрь. Там стояли ровные стопки тарелок и новые, ни разу им не виденные, чайные пары. Он с лёгким стуком закрыл дверцу и открыл следующую. Его действия были демонстративно хозяйскими, словно он проверял порядок в собственном доме после долгого отсутствия. Вероника стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди. Она не останавливала его. Она давала ему возможность дойти до самого края, чтобы его падение было более ощутимым. Каждый его жест, каждое движение были крошечными уколами, направленными на то, чтобы вывести её из себя, заставить кричать, доказать ему, что он всё ещё имеет над ней власть.
— Я не помню, куда ты её могла переставить. Такая синенькая кружка, моя любимая. Я из неё всегда кофе пил по утрам, — не оборачиваясь, сказал он, продолжая свой ревизорский обход.
— У меня нет синих кружек, Дима. Я их все выбросила вместе с остальным хламом, который ты называл «своими вещами», — её голос был спокоен, но в нём звенела сталь.
Именно в этот момент напряжённую тишину разрезал мелодичный, но уверенный звонок в дверь. Не тот наглый и требовательный, что был полчаса назад, а спокойный звонок человека, который знает, что ему откроют. Дима замер, его рука застыла на ручке очередного шкафчика. Он медленно повернул голову, и на его лице промелькнуло хищное, предвкушающее выражение. Он понял всё без слов. Это была не просто случайность. Это был джекпот.
Вероника на секунду закрыла глаза. Не от отчаяния, а от глубокой, всепоглощающей усталости. Она знала, что сейчас начнётся самый отвратительный акт этого театра абсурда. Она развернулась и пошла к двери, чувствуя на спине тяжёлый, испытующий взгляд Димы.
На пороге стоял Андрей. Высокий, спокойный, с тёплой улыбкой, которая мгновенно гасла, стоило ему заглянуть за её плечо и увидеть мужскую фигуру в её квартире. Он не задал ни одного вопроса, лишь его взгляд стал более внимательным.
— Привет, — сказал он тихо, глядя ей в глаза. — Я не помешал?
— Привет. Заходи, — Вероника отступила в сторону, пропуская его.
И в этот момент из кухни, лениво потирая руки, вышел Дима. Он прислонился к дверному косяку в позе хозяина положения, окинул Андрея оценивающим взглядом и ухмыльнулся.
— А вот и подкрепление прибыло, — сказал он с нарочитой весёлостью. — Дима, — он кивнул в сторону Андрея, не делая ни шага вперёд. Он представлялся так, будто это Андрей был здесь гостем, а не наоборот.
Андрей снял куртку, повесил её на вешалку. Его движения были неторопливыми, но в них чувствовалась скрытая сила. Он не поддавался на провокацию.
— Андрей, — ответил он ровно и посмотрел на Веронику, ожидая объяснений.
— Это Дмитрий. Он зашёл забрать свои старые вещи, — холодно пояснила она.
— Да-да, вещички, — подхватил Дима, наслаждаясь ситуацией. Он прошёл в гостиную и плюхнулся в то самое бархатное кресло, которое только что критиковал. — Никак свою любимую кружку не найду. Ника говорит, выбросила. Ты представляешь? Это же как часть души оторвать. Мы с ней столько рассветов вместе встретили, с этой кружкой.
Он говорил это, глядя на Андрея. Каждое слово было пропитано ядом и намёками. Он не просто рассказывал о кружке. Он кричал: «Я был здесь до тебя. Я знаю её лучше. Ты здесь чужой».
— Бывает, — коротко ответил Андрей и сел на диван рядом с Вероникой, положив свою руку поверх её ладони. Это был тихий жест поддержки, но для Димы он стал красной тряпкой.
— О, какие нежности. А я думал, Ника не любит этого на публике, — протянул он, вальяжно развалившись в кресле. — Она вообще девушка сдержанная. Иногда кажется холодной, но это только на первый взгляд. Главное — найти к ней правильный подход. У неё есть, знаешь, свои маленькие секреты, свои слабости… Их просто нужно знать. Но на это, конечно, нужно время. Годы.
Он сделал многозначительную паузу, впиваясь взглядом в их сцепленные руки. Атмосфера в комнате стала густой и вязкой, как смола. Это была уже не пассивная агрессия. Это было прямое объявление войны. Войны за территорию, за прошлое, за право считать эту женщину своей. И поле боя он выбрал самое грязное — намёки на интимные тайны, известные только ему.
Андрей не отнял руки. Он лишь чуть крепче сжал ладонь Вероники, и этот безмолвный жест поддержки был громче любых слов. Он посмотрел не на Дмитрия, а на неё, и в его взгляде не было ни тени сомнения, только спокойное ожидание. Это полное отсутствие реакции, это молчаливое признание Димы пустым местом взбесило того окончательно. Он понял, что его тонкие уколы и намёки не сработали. И тогда он решил бить наотмашь.
Он выпрямился в кресле, перестав играть в вальяжность. Его лицо исказилось, и из него полезла вся та гниль, что так долго пряталась за масками обиды и иронии.
— А знаешь, в чём её главный секрет, Андрей? — он обратился напрямую к сопернику, демонстративно игнорируя Веронику, будто её и не было в комнате. — Она не умеет любить. Совсем. Она умеет потреблять. Она находит тёплое, удобное место, высасывает из него всё, что можно — комфорт, деньги, эмоции, — а потом, когда на горизонте появляется вариант получше, она просто сбрасывает старую кожу и ползёт дальше. Я был для неё таким местом. Теперь ты. Это просто бизнес, ничего личного.
Он говорил быстро, захлёбываясь собственной злобой, стараясь вложить в каждое слово максимум яда.
— Она ведь и меня так же подцепила. Увидела, что есть перспективы, что я могу быть полезен. А как только у меня начались временные трудности, я сразу стал «хламом», который нужно выбросить. Она не женщина, она — калькулятор. И сейчас она смотрит на тебя и уже прикидывает, насколько ты выгоднее меня. Так что не обольщайся. Ты для неё не любовь всей жизни, ты — очередной актив в её портфеле.
В комнате повисла пауза, настолько плотная, что, казалось, её можно было потрогать. Дима тяжело дышал, ожидая эффекта. Он ждал ссоры, криков, сомнений в глазах Андрея. Он хотел видеть, как рушится этот их уютный мирок, который он пришёл взорвать.
Андрей медленно повернул голову в его сторону. На его лице не отразилось ничего, кроме лёгкой брезгливости, с какой смотрят на что-то неприятное, прилипшее к подошве ботинка.
— Ты закончил? — спросил он тихо.
И этот простой, лишённый всякой эмоции вопрос уничтожил Диму куда вернее, чем любой удар. Он показал, что всё его представление провалилось. Зритель не просто не аплодировал — он даже не заметил спектакля.
Тогда заговорила Вероника. Она мягко высвободила свою руку из ладони Андрея, но не для того, чтобы отстраниться, а чтобы обрести свободу жеста. Она встала с дивана и подошла к Диме, остановившись в паре шагов от его кресла. Она смотрела на него сверху вниз.
— В кафе я сказала, что это моя последняя инвестиция в твоё воспитание, — начала она ровным, почти лекторским тоном. — Видимо, одной инвестиции было недостаточно. Придётся сделать ещё одну. Бесплатно.
Она сделала короткую паузу, давая словам повиснуть в воздухе.
— Проблема таких людей, как ты, Дима, не в том, что вы плохие или злые. Это было бы слишком сложно. Вы — простые. Вы похожи на одноклеточные организмы. Вами движут всего два инстинкта: найти среду попитательнее и удержаться в ней любой ценой. Ты не привязываешься к людям, ты привязываешься к их ресурсам. К квартире, к холодильнику, к стабильности. Ты называл это «нашим уютом», но это был мой уют, в который ты очень удачно вписался.
Её голос не дрожал. Он был безжалостно спокоен, как скальпель в руке хирурга, вскрывающего гнойный нарыв. — Ты сейчас пытался оскорбить меня, говоря, что я калькулятор. Но ты ошибся. Ты просто описал самого себя. Это ты — тот, кто всё просчитывает. Ты считал, сколько можно не работать, живя у меня. Ты считал, сколько ещё я буду терпеть твои «творческие поиски». А когда тебя лишили доступа к ресурсу, ты пришёл не возвращать любовь. Ты пришёл вернуть кормушку. А когда не получилось, решил её отравить. Это не поступок мужчины, которого отвергли. Это инстинктивная реакция паразита, которого отцепили от носителя. Он пытается впрыснуть яд, чтобы сделать носителя непригодным для других.
Она замолчала. Дима сидел в кресле, сжавшись. Его лицо было мертвенно-бледным. Он смотрел на неё, но, казалось, не видел. Она не просто отшила его. Она разобрала его на части, назвала каждую деталь своим именем и показала ему его собственное убогое нутро. Она не оставила ему ни одной лазейки для самооправдания, ни одного шанса почувствовать себя обиженным романтиком. Она просто вынесла ему диагноз.
Он молча поднялся. Его плечи были опущены. Он больше не смотрел ни на неё, ни на Андрея. Он выглядел так, словно внезапно постарел на двадцать лет. Не сказав ни слова, он побрёл к выходу, на ходу натыкаясь на дверной косяк. Хлопнула входная дверь.
Вероника осталась стоять посреди комнаты. Она глубоко, прерывисто вздохнула, словно вынырнув из-под воды. Андрей подошёл к ней и молча обнял. Она уткнулась ему в плечо. Не плакала. Просто стояла, наконец-то чувствуя, что в её доме снова стало чисто. Абсолютно чисто…
