— Я прихожу домой и вижу, что твоя мать выбросила всю мою косметику и нижнее белье, потому что это вульгарно, по её мнению! А ты стоял рядом и кивал? Дима, это моя квартира и мои вещи! Какого черта твоя мать наводит здесь свои порядки? — визжала жена, глядя на пустые полки и довольную свекровь, пьющую чай на кухне.
Алена стояла в дверном проеме, даже не сняв мокрый от осеннего дождя плащ. Вода стекала с бежевой ткани на ламинат, образуя маленькую грязную лужу, но ей было абсолютно плевать на испорченное покрытие. Рядом с ней, перегородив проход, валялся чемодан на колесиках, который она бросила секунду назад, будто это был балласт, мешающий ей дышать.
Ещё десять минут назад она поднималась в лифте, мечтая только об одном: горячая ванна, бокал вина и тишина. Командировка выдалась чудовищной — три города за четыре дня, бесконечные переговоры, отели с картонными стенами и жесткими подушками. Она ехала домой, как раненый зверь ползет в нору, предвкушая запах лавандовой соли и прикосновение прохладного крема к уставшей коже.
Но вместо оазиса спокойствия её встретила стерильная, звенящая пустота.
Сначала она зашла в ванную помыть руки и замерла. Стеклянные полки над раковиной, обычно плотно заставленные разноцветными баночками, флаконами и тюбиками, были девственно чисты. Исчезло всё. Сыворотки, маски, тоники, коллекция селективной парфюмерии, которую она собирала по крупицам последние три года. Даже её электрическая зубная щетка пропала. На белом фаянсе одиноко лежал только кусок дешевого хозяйственного мыла в мыльнице и бритвенный станок Дмитрия.
Холодный пот проступил у неё на спине. Не разуваясь, она кинулась в спальню. Рывком выдвинула верхний ящик комода, где хранила белье. Пусто. Деревянное дно ящика насмешливо желтело в свете люстры. Ни шелка, ни кружева, ни любимых комплектов. Словно здесь никто никогда не жил, или жил, но поспешно бежал, забрав самое ценное.
И вот теперь она стояла на пороге кухни, глядя на двух людей, которые должны были быть её семьей, но сейчас казались захватчиками.
Дмитрий сидел за столом, ссутулившись над чашкой с остывающим чаем. Он даже не поднял на неё глаз, сосредоточенно ковыряя ложечкой сахар на дне, словно пытался раскопать там портал в другое измерение, где ему не придется отвечать за содеянное. На нем была старая растянутая футболка с пятном от кетчупа, которую Алена давно хотела пустить на тряпки, но он не давал, называя её «домашней».
Напротив него, во главе стола — на законном месте Алены — восседала Галина Петровна. Свекровь выглядела так, будто принимала парад или экзамен у нерадивых студентов. Идеальная укладка «волосок к волоску», строгая блузка, поджатые губы, в уголках которых застыло выражение вечного, монументального недовольства всем миром. Перед ней стояла хрустальная вазочка с конфетами и открытая коробка дорогого зефира в шоколаде — того самого, который Алена купила в дьюти-фри и спрятала на верхней полке для особого случая.
Галина Петровна не спеша отпила из чашки, громко, демонстративно прихлебнув, и поставила фарфор на блюдце с характерным звоном, прозвучавшим в тишине как гонг перед боем.
— Не визжи, Алена, — произнесла она ровным, менторским тоном. — В приличном доме голоса не повышают. И уж тем более не устраивают истерик с порога, даже не поздоровавшись с матерью мужа. Ты выглядишь растрепанной.
— С матерью мужа? — Алена сделала шаг вглубь кухни. Внутри неё не было ни слез, ни обиды, только густая, черная злость, от которой обострялось зрение. — Вы сейчас не мать мужа. Вы воровка, Галина Петровна. Где мои вещи?
Дмитрий дернулся, словно от удара током, и наконец поднял голову. Его лицо было красным, покрытым нездоровой испариной.
— Ален, ну зачем ты так грубо? — его голос звучал жалко, с нотками привычного нытья. — «Воровка»… Это же мама. Она просто помогла убраться. Мы хотели сюрприз сделать к твоему приезду. Порядок навести, чтобы тебе легче дышалось.
— Порядок? — Алена перевела взгляд с мужа на свекровь, чувствуя, как пульс начинает стучать в висках. — Вычистить мои полки под ноль — это порядок? Выбросить косметику на десятки тысяч рублей — это сюрприз? Дима, ты хоть понимаешь, сколько стоил тот флакон духов, который стоял справа? Это была половина твоей зарплаты!
Галина Петровна аккуратно промокнула губы салфеткой и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Её взгляд сканировал Алену с ног до головы, брезгливо задерживаясь на расстегнутом плаще, под которым виднелась короткая юбка и черные колготки.
— Не десятки тысяч, а кучу ядовитых химикатов, от которых кожа стареет раньше времени, — отрезала свекровь. — Я спасла твое лицо, милочка. Ты выглядишь как размалеванная кукла с витрины. Женщина за тридцать должна быть скромнее, естественнее, ближе к природе. А это твоё… так называемое белье.
Она произнесла слово «белье» так, будто говорила о грязных бинтах, найденных в помойке.
— Сплошная синтетика, веревочки и кружева красного цвета. Это вульгарно. Это пошло. Это белье для девиц с низкой социальной ответственностью, а не для замужней женщины. Я, как педагог с сорокалетним стажем, прекрасно знаю, к чему ведет такой гардероб. У Димы, между прочим, давление скачет, ему покой нужен, домашний уют, а не жена, которая по дому ходит как работница борделя.
Алена замерла. Воздух в кухне стал вязким и душным. Запах ванильного зефира вдруг показался тошнотворным, смешиваясь с запахом старых духов свекрови — «Красная Москва», тяжелый, удушливый аромат.
— Вы рылись в моих ящиках, — медленно произнесла Алена, чеканя каждое слово. — Вы трогали мои личные вещи своими руками. Вы решали, что мне носить, чем мне краситься и как мне выглядеть в моем собственном доме. Пока меня не было, вы просто устроили обыск.
— В нашем доме, — тихо поправил Дмитрий, но тут же вжал голову в плечи под тяжелым взглядом жены.
— В моем доме, Дима, — жестко напомнила Алена, не повышая голоса, но от этого тона у Дмитрия по спине пробежали мурашки. — Ипотеку плачу я. Ремонт делала я. Ты здесь оплачиваешь только интернет и половину коммуналки, и то, когда мама денег подкинет.
Галина Петровна фыркнула, всем своим видом показывая, что низменные финансовые вопросы её возвышенной натуры не касаются. Она взяла еще одну зефирину, откусила половину и начала медленно жевать, глядя на невестку с нескрываемым превосходством.
— Вот видишь, Дима? — обратилась она к сыну, демонстративно игнорируя Алену. — Я же говорила. Только деньги на уме. Никакого уважения к старшим, никакой духовности. Ты её из грязи достал, фамилию дал, в люди вывел, а она тебе теперь метрами квадратными тычет. Неблагодарная. Мы о её моральном облике заботимся, а она ценники считает.
Алена почувствовала, как пальцы сами собой сжимаются в кулаки. Ногти больно впились в ладони, но эта боль отрезвляла. Она подошла к столу вплотную, нависая над сидящей свекровью.
— Куда. Вы. Дели. Вещи? — спросила она ледяным тоном. — Конкретно. В какой мешок, в какой ящик? Если они сейчас же вернутся на место в целости и сохранности, я, так и быть, не выставлю вас отсюда прямо сейчас.
Галина Петровна усмехнулась. Это была победная улыбка человека, который абсолютно уверен в своей правоте и безнаказанности.
— А возвращать нечего, милочка. Мусоропровод у вас работает исправно. Полчаса назад всё улетело туда, где этому развратному хламу и место. В общий контейнер. И не смотри на меня так. Скажешь спасибо, когда муж на тебя нормальными глазами смотреть начнет и увидит в тебе человека, а не содержанку.
Алена перевела взгляд на Дмитрия. Тот отвел глаза и потянулся за новой конфетой, стараясь стать невидимым. Он знал. Он видел, как его мать сгребает вещи жены. И он просто открыл ей дверь, чтобы она могла выкинуть это в мусоропровод.
Слова о мусоропроводе повисли в воздухе, тяжелые и грязные, как сам факт того, что произошло. Алена почувствовала странное оцепенение. Ярость, которая секунду назад бурлила в крови горячей лавой, вдруг остыла, превратившись в ледяной кристалл абсолютной ясности. Она посмотрела на свои руки — они больше не дрожали.
Галина Петровна, видимо приняв молчание невестки за смирение, решила закрепить успех. Она поправила манжет на блузке и продолжила, смакуя подробности своей «санитарной операции».
— И не думай, что ты сможешь что-то достать обратно, — проговорила свекровь с мстительным удовольствием. — Я не поленилась. Твои эти палетки с тенями… как там они назывались? «Том Форд»? Я каждую разбила молотком для отбивных, прежде чем выкинуть. В труху. Чтобы ни одна блудница не накрасилась. А кружево я порезала ножницами. Вдоль и поперек. Особенно тот черный комплект, который ты, бестыдница, сушила прямо на полотенцесушителе.
Дмитрий громко хмыкнул, пряча глаза в кружке.
— Мам, ну зачем подробности… — пробормотал он, но в его голосе не было осуждения, только желание поскорее сменить тему. — Ален, садись, чай попей. Зефир свежий. Ну выкинули и выкинули, купишь новое, попроще. Хлопковое. Тебе же самой удобнее будет.
Алена медленно, не отрывая взгляда от свекрови, стянула с себя мокрый плащ. Она не стала вешать его на вешалку, а аккуратно положила на спинку свободного стула. Затем достала из сумочки смартфон. Её движения были плавными, почти механическими, как у хирурга перед операцией.
— Попроще, говоришь? — тихо переспросила она, разблокируя экран. — Удобнее?
Она села за стол — не на свое место, занятое свекровью, а сбоку, напротив мужа. Открыла приложение «Калькулятор».
— Галина Петровна, вы сказали, что вы педагог. Значит, с арифметикой у вас должно быть всё в порядке. Давайте переведем вашу «заботу о нравственности» в более понятную систему координат. В рубли.
— Ты о чем? — насторожился Дмитрий, заметив недобрый блеск в глазах жены. — Ален, не начинай считать копейки, это мелочно.
— Мелочно? — Алена усмехнулась, но улыбка не коснулась её глаз. — Дима, ты же любишь говорить, что я транжира. Давай проверим. Галина Петровна, вы упомянули палетку теней. Это была лимитированная коллекция. Девять тысяч рублей. Плюс один.
Алена нажала на кнопку, и тихий электронный звук «пик» прозвучал в тишине кухни как выстрел.
— Крем для лица, ночной. Банка была почти полная. Двадцать две тысячи. Пик. Сыворотка с витамином С — шесть тысяч. Пик. Набор кистей из натурального ворса, который вы, вероятно, тоже сочли инструментом разврата — восемнадцать тысяч. Пик.
Галина Петровна фыркнула, пренебрежительно махнув рукой, словно отгоняла назойливую муху.
— Не выдумывай цены, милочка! Откуда у тебя такие деньги? Такие мазилки столько не стоят. В переходе всё это по триста рублей продают. Ты просто цену себе набиваешь.
— У меня есть чеки, Галина Петровна. В отличие от вашего сына, я зарабатываю достаточно, чтобы не покупать косметику в переходе, — голос Алены звенел сталью. — Продолжим. Парфюм. Три флакона нишевой парфюмерии. «Byredo», «Kilian», «Jo Malone». Общая стоимость — около шестидесяти тысяч. Вылили в унитаз или так разбили?
— В унитаз, — гордо заявила свекровь, вздернув подбородок. — Воняло на всю квартиру этим твоим… мускусом. Проветривать пришлось час.
— Отлично. Шестьдесят тысяч. Пик. Теперь белье. Пять комплектов Agent Provocateur и Victoria’s Secret. Вы их порезали? Замечательно. Это еще примерно восемьдесят тысяч рублей.
Дмитрий поперхнулся чаем. Он закашлялся, стуча кружкой по столу, и уставился на жену выпученными глазами.
— Сколько?! — взвизгнул он. — Восемьдесят штук за трусы? Ты больная? Ты тратила такие бабки на тряпки, пока я на зимнюю резину копил?
— Пока ты копил на резину, Дима, ты три раза занимал у меня на ремонт своей машины и ни разу не отдал, — жестко парировала Алена, не отрываясь от экрана. — И да, я тратила свои деньги на то, что считала нужным. А твоя мать только что уничтожила мое имущество.
Она подвела итог, нажав на знак равенства.
— Итого, по самым скромным подсчетам, без учета морального ущерба и потраченного времени на поиск лимиток… Двести пятнадцать тысяч рублей.
Алена положила телефон на стол экраном к свекрови. Цифры светились ярким белым светом, неопровержимые и беспощадные.
— Двести пятнадцать тысяч, — повторила она. — Галина Петровна, я жду перевода. Прямо сейчас. Номер карты вы знаете, Дима вам его скидывал, когда просил денег на ваши лекарства, которые я тоже оплачивала.
Свекровь побагровела. Красные пятна пошли по её шее, поднимаясь к щекам. Она резко отодвинула от себя вазочку с зефиром.
— Ты с ума сошла? — прошипела она. — Требовать деньги с матери? За мусор? Да я тебе доброе дело сделала! Очистила квартиру от скверны! Ты мне ноги целовать должна за то, что я спасаю твой брак, дура набитая!
— Мой брак вы сейчас добиваете молотком для отбивных, — спокойно заметила Алена. — Мне плевать на ваши мотивы. Вы нанесли мне материальный ущерб. Либо вы компенсируете его сейчас, либо…
— Либо что? — перебил Дмитрий, вскакивая со стула. — Ты что, матери угрожать вздумала? В моем присутствии? Алена, ты перегибаешь! Это просто вещи! Ну выкинула и выкинули, забудем! Мама хотела как лучше!
— Как лучше кому, Дима? Тебе? Ей? — Алена наконец посмотрела на мужа, и в её взгляде было столько презрения, что он невольно отшатнулся. — Она пришла в мой дом, пока меня не было. Ты дал ей ключи. Ты позволил ей рыться в моем белье. Ты смотрел, как она режет мои вещи. Ты соучастник, Дима. И платить вы будете вместе.
— Я ни копейки не дам! — взвизгнула Галина Петровна, стукнув ладонью по столу. — Ишь чего удумала! Меркантильная тварь! Я так и знала, что ты только деньги из моего сына тянешь! Дима, ты слышишь? Она меня на счетчик ставит! В твоем доме!
— Это не его дом, — тихо, но угрожающе напомнила Алена. — Я повторяю в последний раз. Это моя квартира. И вещи были мои. Если вы считаете, что имеете право распоряжаться моим имуществом, значит, я имею полное право распоряжаться вашим комфортом.
Она встала. Калькулятор на телефоне погас, но сумма уже отпечаталась в воздухе, висела между ними тяжелым обвинением. Атмосфера на кухне накалилась до предела. Уютное чаепитие окончательно превратилось в поле боя, где вместо снарядов летели цифры и факты, разрушающие семейную идиллию.
— Ты ничего не получишь, — злобно пробурчал Дмитрий, вставая рядом с матерью плечом к плечу. — Хватит этого цирка. Садись, успокойся и извинись перед мамой за тон. Иначе мы с тобой по-другому поговорим.
Алена посмотрела на этот жалкий тандем: раздувшаяся от праведного гнева свекровь и её сын, готовый предать жену ради маминого одобрения. Внутри что-то щелкнуло. Последний предохранитель перегорел.
— По-другому? — переспросила она. — Хорошо. Будет по-другому.
— Ну давай, поговори со мной по-другому, — криво усмехнулся Дмитрий, неловко переминаясь с ноги на ногу и пытаясь вернуть себе утраченный авторитет. — Что ты сделаешь? Заплачешь? Маме нагрубишь? Алена, сядь и успокойся. Ты ведешь себя как истеричка, которой просто нужно проспаться.
Алена посмотрела на мужа долгим, немигающим взглядом. В этом взгляде не было ни любви, ни ненависти — только брезгливость, с которой обычно рассматривают прилипшую к подошве жвачку. Она медленно выдохнула, чувствуя, как внутри разжимается пружина, сдерживавшая её все эти годы. Ей вдруг стало кристально ясно: перед ней не муж, а паразит. А с паразитами не ведут переговоров. Их травят.
— Ты прав, Дима. Разговоры окончены, — тихо сказала она.
Алена сделала шаг к столу. Её рука метнулась вперед, но не к Дмитрию, а к коробке с зефиром. Пальцы сомкнулись на картонном боку упаковки.
— Что ты делаешь? — взвизгнула Галина Петровна, инстинктивно прикрывая сладости ладонью, но не успела.
Алена рывком выдернула коробку из-под носа свекрови. Белоснежные, покрытые шоколадной глазурью половинки, которые Галина Петровна с таким наслаждением поедала минуту назад, взлетели в воздух, но тут же рухнули в недра мусорного ведра под мойкой. Глухой звук удара картона о пластик прозвучал как пощечина.
— Это куплено на мои деньги, — ровно произнесла Алена, глядя в ошарашенные глаза свекрови. — А значит, я решаю, где этому место. Вы посчитали мою косметику мусором? Отлично. Я считаю этот зефир мусором.
— Ты больная! — выдохнула Галина Петровна, хватаясь за край стола. — Это же еда! Грех еду выбрасывать!
— А чужой труд уничтожать не грех? — Алена уже тянулась к вазочке с конфетами.
Хрусталь звякнул, когда она опрокинула содержимое прямо в то же ведро, поверх зефира. Дорогие трюфели застучали по дну, смешиваясь с картофельными очистками.
Дмитрий стоял, открыв рот. Он выглядел как ребенок, у которого на глазах злая воспитательница ломает любимую игрушку. Его мозг отказывался обрабатывать происходящее. Алена, его тихая, удобная Алена, которая всегда сглаживала углы и старалась угодить маме, сейчас методично уничтожала их уютный вечер.
— А теперь чай, — сказала она, беря в руки чашку свекрови.
— Не смей! — взревел Дмитрий, делая шаг к жене. — Алена, прекрати этот психоз!
Он попытался перехватить её руку, но Алена резко отшатнулась, и горячая жидкость плеснула на стол, заливая скатерть бурым пятном. Оставшееся содержимое чашки она вылила в раковину. Темная струя чая ударилась о нержавейку, исчезая в сливе вместе с остатками сахара.
— Руки убрал, — прошипела она, и в её голосе было столько металла, что Дмитрий замер. — Ты забыл? Это моя кухня. Моя посуда. Мой чай. И моя вода, за которую я плачу по счетчикам. Вы здесь гости, которые забыли, как себя вести. А плохих гостей не кормят.
Она схватила чашку мужа. Дмитрий дернулся, пытаясь спасти свой напиток, но опоздал. Чай последовал за чаем свекрови — в канализацию. Пустая кружка с глухим стуком опустилась на столешницу.
— Ты моришь голодом мать! — закричала Галина Петровна, вскакивая со стула. Её лицо пошло красными пятнами, прическа растрепалась. — Дима, сделай что-нибудь! Она же сумасшедшая! Она опасна для общества!
— Я опасна для вашего кошелька, Галина Петровна, — парировала Алена, подходя к холодильнику. — Вы сказали, что очистили квартиру от скверны. Я делаю то же самое. Очищаю свой холодильник от продуктов, которые вы планировали съесть за мой счет.
Она распахнула дверцу холодильника. Холодный свет ударил в полумрак кухни. Полки ломились от еды — Алена всегда забивала холодильник перед командировками, чтобы Дима «не умер с голоду».
— Вот эта колбаса, — Алена достала палку дорогого сервелата. — Восемьсот рублей. В помойку.
Палка с глухим стуком улетела в ведро.
— Сыр «Пармезан». Тысяча двести. В помойку.
Кусок сыра последовал за колбасой.
— Йогурты, которые ты, Дима, так любишь на завтрак. В помойку.
— Стой! — Дмитрий бросился к ней, закрывая собой мусорное ведро своим телом, словно амбразуру. В его глазах стоял неподдельный ужас. Ему было не жалко косметику жены, но вид уничтожаемой колбасы причинял ему почти физическую боль. — Ты нормальная вообще? Это же продукты! Я есть хочу!
— Хочешь есть? — Алена остановилась с банкой красной икры в руке. — Заработай. Или пусть мама тебя покормит. Ах да, мама же пенсионерка, она не может содержать здорового лба. А я больше не хочу.
Она с силой швырнула банку икры в раковину. Стекло не разбилось, но крышка отлетела, и красные зерна разлетелись по всей мойке, как кровавые брызги.
— Ты мелочная, жадная баба! — прошипел Дмитрий, с ненавистью глядя на икру, которую он планировал съесть под сериал. — Я думал, ты человек, а ты… Из-за каких-то тряпок устроила погром!
— Это не погром, Дима. Это инвентаризация, — Алена вытерла руки бумажным полотенцем и швырнула его в лицо мужу. Легкий комок бумаги ударился о его щеку и упал на пол. — Вы уничтожили то, что приносило радость мне. Я уничтожила то, что приносит комфорт вам. Мы квиты.
Галина Петровна стояла у окна, тяжело дыша. Она больше не выглядела властной хозяйкой жизни. Теперь это была просто злая старуха, которую лишили халявного угощения.
— Ноги моей здесь больше не будет, — прохрипела она. — Дима, собирайся. Мы уходим. Я не позволю, чтобы эта фурия издевалась над нами.
— О, неужели? — Алена горько рассмеялась. Смех был сухим и коротким, как кашель. — А я думала, вам понравится. Вы же любите наводить порядок. Вот и наслаждайтесь чистотой. Никакой лишней еды, никаких лишних вещей.
Дмитрий растерянно переводил взгляд с матери на жену. Он все еще надеялся, что это дурной сон. Что сейчас Алена скажет, что пошутила, достанет из заначки новую палку колбасы и извинится. Но Алена стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на него так, как смотрят на пустое место.
— Ты не слышал мать? — спросила она ледяным тоном. — Она сказала «собирайся». Или тебе нужно особое приглашение?
— Ты выгоняешь меня? — голос Дмитрия дрогнул. — Из-за мамы? Из-за косметики? Ты рушишь семью из-за ерунды?
— Я рушу семью не из-за косметики, Дима. А из-за того, что ты стоял и смотрел, как меня грабят, и жевал зефир. Ты не мужчина. Ты просто мамин сынок, который перепутал жену со второй мамочкой. Но эта мамочка уволилась.
Алена развернулась и пошла в прихожую.
— У вас есть ровно две минуты, чтобы покинуть мою квартиру, — бросила она через плечо. — Иначе продукты из холодильника полетят не в ведро, а в вас. И поверь мне, Дима, я не промахнусь.
— Две минуты, — повторила Алена, стоя в прихожей. Её голос звучал ровно, как объявление рейса в аэропорту, который никто не хочет услышать.
Она наблюдала, как Галина Петровна, кряхтя и бормоча проклятия, натягивает свое драповое пальто. Свекровь намеренно двигалась медленно, всем своим видом демонстрируя, что её нельзя просто так взять и выставить. Она застегивала каждую пуговицу с театральной тщательностью, бросая на невестку взгляды, полные яда.
— Ты пожалеешь, Алена, — прошипела она, поправляя воротник. — Ты останешься одна, никому не нужная, в этой своей ипотечной коробке. А Дима найдет себе нормальную женщину. Хозяйственную. Которая знает цену деньгам и уважает мать мужа.
— Нормальную? — Алена усмехнулась, прислонившись плечом к дверному косяку. — Вы имеете в виду безвольную прислугу, которая будет терпеть ваши ревизии в трусах? Удачи в поисках. Рынок рабов давно закрыт, Галина Петровна.
Дмитрий топтался рядом, все еще не решаясь надеть куртку. Он переводил взгляд с жены на мать, его лицо выражало смесь паники и обиды. Он привык, что женщины вокруг него решают его судьбу, но обычно они боролись за него. Ситуация, когда его вышвыривают обе — одна эмоционально, другая физически — была для него в новинку.
— Ален, ну хватит, — заныл он, делая шаг к ней. — Мама уже уходит. Ну погорячились, ну с кем не бывает? Давай я сейчас провожу её до такси, вернусь, и мы спокойно поговорим. Закажем пиццу. Я даже деньги найду, у Сереги займу.
Алена посмотрела на него как на умалишенного.
— Ты не понял, Дима? — она отлипла от косяка и сделала шаг к нему, заставив мужа отступить. — Ты не провожаешь её. Ты уходишь вместе с ней.
— В смысле? — он глупо моргнул. — Я здесь живу. Это мой дом.
— Это твоё место регистрации, Дима. А домом это перестало быть в тот момент, когда ты позволил уничтожить мои вещи. Ты сделал выбор. Ты выбрал маму. Ты выбрал её правила, её вкусы, её понятие о «вульгарности». Вот и иди наслаждайся этим выбором в полной мере. Живи с мамой. Ешь её супы. Слушай её нотации.
— Ты выгоняешь мужа на улицу? Ночь на дворе! — взвизгнула Галина Петровна, хватаясь за сумку, стоявшую на банкетке.
— У мужа есть мама, — жестко парировала Алена. — Мама, которая так сильно о нем заботится, что разрушила его семью за один вечер. Вот и позаботьтесь о нем, Галина Петровна. Постелите ему в своей «однушке». Будете вместе обсуждать, какая я стерва. Вам же будет весело.
Алена перевела взгляд на сумку свекрови — объемный баул из кожзама, набитый, вероятно, такими же «нравственными» вещами. Не говоря ни слова, она схватила ручки сумки.
— Эй! — рявкнул Дмитрий.
Но Алена уже распахнула входную дверь. Холодный воздух подъезда, пахнущий сыростью и чужим табаком, ворвался в теплую прихожую. Алена размахнулась и швырнула сумку на лестничную площадку. Тяжелый баул пролетел пару метров и с глухим звуком приземлился на бетонный пол, перевернувшись на бок. Из него выкатилась пачка влажных салфеток и какой-то свернутый пакет.
— Это мое имущество! — завопила свекровь, кидаясь к выходу спасать свое добро. — Я на тебя заявление напишу! Хулиганка!
— Пишите, — равнодушно бросила Алена. — Только не забудьте указать, что вы украли и уничтожили имущество на двести тысяч. Посмотрим, чье заявление следователю понравится больше.
Галина Петровна выскочила на площадку, причитая над сумкой. Алена осталась стоять в проеме, глядя на мужа. Дмитрий все еще стоял в прихожей, в своих домашних трениках и той самой растянутой футболке.
— У тебя есть выбор, Дима, — сказала Алена тихо, но так, что каждое слово врезалось в него, как гвоздь. — Ты можешь остаться. Прямо сейчас. Но если ты останешься, ты будешь спать на полу в гостиной. Ты будешь отдавать мне всю свою зарплату до копейки, пока не покроешь долг за косметику и белье. Ты не получишь ни еды, ни секса, ни доброго слова, пока не вернешь всё. Ты будешь здесь не мужем, а должником. Или ты можешь уйти сейчас и сохранить остатки своей гордости. Решай.
Дмитрий посмотрел на жену. В его глазах мелькнула злоба — та самая злоба слабого человека, которого загнали в угол и заставили отвечать за свои поступки. Он посмотрел на открытую дверь, где копошилась его мать, потом на теплую квартиру за спиной Алены.
— Ты… ты просто меркантильная сука, — выплюнул он. — Мама была права. Тебе нужны были только деньги и шмотки. Ты меня никогда не любила.
Он схватил с вешалки свою куртку, сунул ноги в кроссовки, сминая задники, потому что шнуровать их было долго и унизительно.
— Я любила мужчину, Дима, — ответила Алена, не шелохнувшись. — А жила, как выяснилось, с маминым придатком. Уходи.
Дмитрий толкнул её плечом, проходя мимо. Это был последний, жалкий жест агрессии, на который он был способен. Он вылетел на лестничную площадку, чуть не споткнувшись о сумку матери.
— Пошли, мам, — буркнул он, не оборачиваясь. — Пусть она тут сдохнет со своим золотым унитазом.
— Иродка! — крикнула напоследок Галина Петровна, потрясая кулаком. — Бог тебя накажет!
— Бог меня уже наградил, — сказала Алена. — Он избавил меня от вас.
Она взялась за ручку двери. Металл был холодным и приятным на ощупь. На площадке Дмитрий помогал матери поднять сумку, что-то гневно ей выговаривая, но Алена уже не слушала.
Она с силой захлопнула дверь. Грохот металла о металл эхом разнесся по подъезду, отсекая этот шумный, грязный мир от её личного пространства.
Щелк.
Верхний замок — два оборота.
Щелк.
Нижний замок — четыре оборота.
Алена прижалась лбом к холодной поверхности двери и закрыла глаза. В квартире повисла тишина. Это не была та «звенящая» тишина из романов. Это была тишина пустого поля после битвы. Где-то на кухне капала вода в раковину, полную испорченного чая и икры. В ванной зияли пустотой полки. В спальне валялись пустые ящики.
Но воздух… воздух вдруг стал чистым. Исчез запах дешевых духов свекрови, исчезло ощущение постоянного напряжения, исчезла необходимость оправдываться за то, что ты существуешь.
Алена открыла глаза, оттолкнулась от двери и пошла вглубь квартиры. Она перешагнула через брошенный чемодан. В зеркале прихожей отразилась женщина в мокром плаще, с размазанной тушью, но с абсолютно прямой спиной.
Она зашла на кухню, где царил разгром. Спокойно взяла со стола свой телефон. Открыла список контактов. Палец завис над именем «Адвокат Сергей Николаевич».
Ещё пять минут назад она хотела просто припугнуть их. Но сейчас, глядя на лужу чая на полу, она поняла, что пощады не будет. Никаких «понять и простить». Бухгалтерия закрыта. Начался аудит.
Она нажала кнопку вызова. Гудки пошли ровные, уверенные.
— Сергей Николаевич? Добрый вечер. Простите за поздний звонок. Мне нужно подготовить документы на развод и иск о возмещении материального ущерба. Да, срочно. Да, я все зафиксировала. Нет, мириться мы не будем. Никогда.
Алена сбросила звонок и посмотрела на пустую стену, где раньше висел календарь с фотографией их «счастливой семьи». Она сняла его ещё утром перед отъездом, чтобы поменять на новый. Новый календарь будет чистым. Как и её квартира.
Она подошла к окну и увидела, как внизу, под дождем, две маленькие фигурки бредут к остановке, таща за собой огромную сумку. Они ругались, размахивали руками, останавливались, снова шли. Чужие люди. Абсолютно чужие люди.
Алена задернула штору и пошла в ванную. У неё остался кусок хозяйственного мыла. Для начала новой жизни этого было вполне достаточно…
