Елена Петровна Верещагина всегда гордилась тем, что она жена капитана. Сорок лет она провожала и встречала Андрея.
Его морской баул, пахнущий соляркой и далекими портами, был такой же неотъемлемой частью их квартиры, как старый фикус у окна. Но сейчас баула дома не было. Андрей был «в рейсе».
Он не звонил уже три дня.
Обычно она не волновалась — связь в море дело капризное. Но в последний разговор, неделю назад, он жаловался на сердце. «Давление скачет, Лена, погода», — говорил он хрипло.
Тревога, которую она гнала от себя, подступила слишком близко. В этой квартире всегда было что-то не так, когда он задерживался.
Руки сами потянулись к телефону. У нее был номер конторы, где он числился, — «Мурманское пароходство». За сорок лет она не позвонила туда ни разу. Андрей не любил, когда его «дергают по пустякам».
— Пароходство, диспетчерская, — ответил усталый мужской голос.
— Здравствуйте, я… я прошу прощения. Я жена Верещагина Андрея Валерьевича. Он в рейсе… Я просто хотела узнать, все ли в порядке? Он три дня не звонит.
— Кого? — в голосе прорезалось удивление.
— Верещагина. Андрея. Капитана.
На том конце провода тяжело вздохнули.
— Женщина, вы что-то путаете. У нас нет такого капитана.
— Как нет? — прошептала Елена. — Он сорок лет у вас…
— Минуту. Я посмотрю по базе. Фамилия?
— Верещагин.
Слышалось, как мужчина стучит по клавишам.
— Так… Верещагин Андрей Валерьевич. Действительно, был у нас. Только…
Диспетчер замолчал.
— Что «только»? — спросила Елена, чувствуя, как пол уходит из-под ног.
— Верещагин Андрей Валерьевич был уволен по собственному желанию двадцать лет назад. Ровно двадцать лет и три месяца.
Трубка медленно поползла из ослабевшей руки.
Двадцать. Лет.
Елена опустилась на стул в прихожей.
А как же деньги? Переводы? Его усталые рассказы про шторма и ледоколы?
Он уезжал каждые полгода. «В рейс, Лена».
Ее муж уходил «в рейсы».
Куда?
Двадцать лет он уходил куда-то с тем самым морским баулом.
Она встала, как во сне. Прошла в комнату. Вот его стол. Старый, тяжелый, из темного дерева. Он называл его «капитанский стол». Он всегда был заперт.
«Личное пространство, Лена. Документы. Карты».
Она сорок лет была «женой капитана». Она уважала его личное пространство.
Сейчас она подошла к столу. Дрожащими руками потянулась к вазочке на полке сверху. Подняла ее. Там, в пыли, лежал маленький ключ. «Ключ для экстренных случаев», — смеялся он.
Она вставила ключ в замочную скважину. Замок щелкнул. От ящика пахло старой бумагой и чем-то еще… чужим.
Верхний ящик был пуст. Пара старых счетов.
Она выдвинула нижний. Глубокий, потайной.
А там…
Там лежала пачка фотографий, перетянутая аптечной резинкой.
Дешевый кнопочный телефон.
И старая записная книжка в потрескавшейся дерматиновой обложке.
Она вытащила фотографии.
Вот Андрей. Ее Андрей. Он стоял, обнимая какую-то смуглую женщину, и улыбался так, как никогда не улыбался ей. На руках у женщины сидел маленький ребенок.
На обороте снимка неровным почерком было выведено: «Самара. Сынульке Гоше 1 годик».
Фотография была свежая. Глянцевая.
Елена перебрала остальные. Андрей на фоне какого-то дома. Андрей с той же женщиной и мальчиком постарше. Андрей в больничной палате, держит на руках… еще одного младенца.
Елена села на пол. Мир не рухнул. Мира просто не стало.
Она взяла в руки кнопочный телефон. Включила. Пароль он не просил.
Контакты.
Список был коротким.
«Лена (жена Мурманск)».
«Зоя (жена Самара)».
«Катя (Тверь)».
Три коротких строчки.
Она открыла записную книжку. Это был не бортовой журнал. Это был бухгалтерский гроссбух.
Его рука. Аккуратный, уставный почерк.
«Январь.
Лена (Мурманск) — 50 000 (квартплата, дача, на жизнь).
Зоя (Самара) — 70 000 (ипотека, Гоша-школа, Света-ясли).
Катя (Тверь) — 40 000 (алименты, Никита-институт)».
Февраль. Март. Апрель.
Двадцать лет он не был капитаном. Так кем же он был?
Она перевернула страницу. «Схема-график».
«Янв-Фев: Мурманск (отдых после рейса).
Март-Апр: Самара (вахта).
Май: Тверь (к сыну).
Июнь-Июль: Мурманск (подготовка к рейсу).
Авг-Сент: Самара (вахта).
Окт: Тверь (к сыну).
Нояб-Дек: Мурманск (Новый год)».
Елена посмотрела на календарь на стене. Был конец мая.
По графику он должен был быть в Твери.
Она снова схватила кнопочный телефон. Последние вызовы.
«Зоя (жена Самара)» — 5 дней назад. 20 пропущенных.
«Катя (Тверь)» — 3 дня назад. 10 пропущенных.
И последний набранный. «Скорая Самара».
График сломался. Он не поехал в Тверь. Ему стало плохо в Самаре.
Елена встала. Она больше не была женой капитана.
Она была единственной, кто не знал, где он.
Она пойдет в Самару. Она не будет сидеть и ждать.
Сорок лет она ждала его из «рейсов». Хватит.
Елена Петровна открыла шкаф и достала свою дорожную сумку.
Она посмотрела на свой домашний халат. Сняла его. Надела строгое платье.
Она подошла к зеркалу. На нее смотрела пожилая, уставшая женщина.
Она взяла кнопочный телефон. Открыла «Лена (жена Мурманск)» и удалила слово «жена».
Поезд «Мурманск-Москва» тащился, казалось, целую вечность. Потом пересадка, и снова стук колес, уже на Самару.
Елена не спала. Она сидела на боковой полке у окна. Она смотрела, как ее холодные, привычные пейзажи сменяются чужими, залитыми солнцем полями.
Она не чувствовала ни злости, ни обиды. Только холодное, ясное оцепенение. Как будто ее сорок лет жизни были сном, а сейчас она проснулась.
В руке она сжимала кнопочный телефон. Он был ее единственным компасом в этой новой реальности.
«Скорая Самара».
Она приехала в Самару рано утром. Город оглушил ее жарой, пылью и суетой. Это было не ее море.
Она позвонила в 103, в единую справочную скорой помощи, прямо с кнопочного телефона Андрея.
— Девушка, здравствуйте. Я ищу мужа. Верещагин Андрей Валерьевич. Он… он должен был быть у вас, ему стало плохо с сердцем дней пять-шесть назад. Я из Мурманска еду, не могу дозвониться.
Она говорила ровно, без истерики.
— Минуту, — ответили на том конце. — Да, был вызов. Пять дней назад. Верещагин А.В., шестьдесят пять лет. Госпитализирован. Обширный инфаркт.
— Куда? — спросила она, вцепившись в трубку.
— Городская больница номер пять. Кардиология. Реанимация.
Такси неслось по улицам, которых она не знала.
Больница оказалась типичной, большой, обшарпанной. В холле пахло хлоркой и отчаянием.
— Мне нужно в реанимацию, к Верещагину, — сказала она женщине в регистратуре.
Та окинула ее взглядом.
— Вы кто?
— Я… жена.
— Часы посещений окончены. Он тяжелый.
— Я из Мурманска. Я двое суток ехала. Пожалуйста.
Женщина вздохнула.
— Третий этаж, налево. Только там у него уже сидит жена. Зоя. Не знаю, как вы…
— Я знаю. Спасибо.
Елена поднялась по лестнице. Ноги были ватными, но она шла.
В коридоре реанимации, на жесткой лавке, сидела женщина. Та самая, смуглая, с фотографий.
Она была моложе Елены лет на пятнадцать, но сейчас выглядела измученной. Рядом с ней стоял термос.
Она подняла на Елену красные от слез глаза.
Елена подошла и села рядом.
Они помолчали.
— Он как? — спросила Елена.
Женщина вздрогнула, услышав ее голос. Она посмотрела на Елену внимательно. На ее строгое платье, на дорожную сумку у ног.
— Вы… кто? — прошептала она.
— Я — Лена. Из Мурманска.
Зоя закрыла лицо руками и тихо, беззвучно заплакала.
— Я знала, что ты есть, — проговорила она сквозь слезы. — Он говорил, что ты… как сестра. Что давно уже ничего нет.
— Он мне говорил, что уходит в море, — ровно ответила Елена.
— В море? — Зоя горько усмехнулась. — Он уходил на «вахту». Так он это называл.
— Кем он работал? — спросила Елена.
— Он был… наладчиком. Почти главным. На заводе автозапчастей «Самара-Деталь». Очень хорошо получал. Незаменимый был.
Двадцать лет. Двадцать лет ее «капитан» был главным наладчиком на заводе в Самаре.
— Он приехал три недели назад, — продолжала Зоя, вытирая слезы. — Сказал, от тебя. «Отдохнул». А пять дней назад схватило сердце. Прямо дома. Дети испугались…
«Гоша-школа, Света-ясли».
— Он в сознании? — спросила Елена.
— Нет. Врач сказал, шансов почти нет. Кома.
Они снова замолчали. Две женщины у дверей реанимации.
Вдруг в кармане у Елены, в ее сумке, зажужжал телефон. Тот самый, кнопочный.
Зоя вздрогнула от знакомого звука.
Елена достала его. На экране светилось: «Катя (Тверь)».
— Это… — прошептала Зоя, узнав аппарат. — Это его?
Елена кивнула.
— Катя из Твери, — сказала Елена, глядя на экран. — Звонит без остановки.
— Он и ей… тоже? — Зоя посмотрела на Елену с ужасом.
Елена кивнула.
— Это… его первая. До меня. От нее он ко мне ушел, — прошептала Зоя. — Сказал, она сумасшедшая. А потом… потом, видимо, и ко мне «в рейс» стал уходить.
Елена посмотрела на дверь реанимации.
— А она знает, что он здесь?
— Нет. Он ей сказал, что… в Мурманске. В рейсе.
Телефон в руке Елены зажужжал снова.
Зоя смотрела на Елену с мольбой.
Елена Петровна Верещагина, бывшая жена капитана, нажала зеленую кнопку.
— Слушаю.
На том конце провода раздался резкий, требовательный женский голос.
— Андрей, ты совсем обалдел? Почему ты не отвечаешь? Где деньги? У Никиты сессия!
— Это не Андрей, — медленно проговорила Елена.
В трубке повисло напряжение.
— А кто? — голос стал подозрительным.
— Меня зовут Елена. Я из Мурманска.
Женщина на том конце провода ахнула.
— Так… это… ты?! — Катя, казалось, села. — Он… он у тебя? Он же в рейсе!
— Он не в рейсе, Катя, — сказала Елена. — Он никогда не был в рейсе.
— Как это?
— Он в Самаре. В больнице. Реанимация. Инфаркт. Кома.
Елена говорила сухими, точными фактами.
Катя молчала.
— Я… я не поняла, — проговорила она наконец. — Почему в Самаре? Он же… А ты… ты что, все знала?
— Я узнала два дня назад, — ответила Елена. — Когда позвонила в его пароходство. Где он не работает двадцать лет.
— Двадцать?! — взвизгнула Катя. — Он мне сказал, что от тебя ушел! Десять лет назад!
Зоя, сидевшая рядом, вжала голову в плечи.
— А мне сказал, что от тебя ушел, — тихо сказала Зоя в трубку.
— А мне… — начала Елена, — …а мне он сорок лет говорил, что любит море.
Наступила жуткая пауза. Три женщины, связанные одним мужчиной, впервые оказались в одном… пространстве.
— Господи, — прошептала Катя. — Так он… он же…
— Он работал в Самаре. Наладчиком, — сказала Зоя.
— Вахтой? — быстро сообразила Катя.
— Пятнадцать через пятнадцать, — подтвердила Зоя. — Пятнадцать дней он был со мной. А на пятнадцать… уезжал.
— …Уходил в «рейс» в Мурманск, — закончила за нее Елена.
— А ко мне заезжал! — снова закричала Катя. — На пару дней! «К сыну»!
— Никита… — прошептала Елена, вспомнив гроссбух.
— Да! Никита! — голос Кати дрогнул. — А у Никиты… у Никиты сын родился! Егор! Он же… он же дедом стал!
Елена закрыла глаза.
Внуки. Вот и внуки.
Ее собственный сын, тоже взрослый, жил на севере и детей не имел.
А у Андрея… у капитана… был внук. В Твери.
— Он хоть… видел его? — спросила Елена.
— Один раз! — рыдала Катя в трубку. — В мае! Как раз по графику!
Дверь реанимации скрипнула.
Вышел врач. Усталый, в синей форме.
Елена нажала отбой. Телефон Кати замолчал.
Они с Зоей одновременно вскочили.
— Вы к Верещагину? — спросил он, глядя на Зою.
— Да, я жена.
Врач посмотрел на Елену.
— Мы… родственницы, — сказала Елена.
Врач тяжело вздохнул.
— Состояние крайне тяжелое. Кома. Мозг был без кислорода. Мы делаем все, что можем, но… Шансы, что он придет в себя, призрачные. Готовьтесь к долгому пути.
Зоя медленно, как в замедленной съемке, начала оседать на пол.
Елена Петровна Верещагина стояла прямо.
Она поймала Зою под руку, не давая ей упасть.
Она смотрела на дверь, за которой лежал живой, но уже несуществующий муж.
Он не умер. Он не ушел в последний «рейс».
Он остался. Он остался с ними всеми. И теперь им предстояло разбираться с тем, что он оставил на берегу.
Эпилог.
На следующий день Катя была в Самаре.
Они встретились втроем в больничной столовой. Пахло кислыми щами и дешевым моющим средством.
Катя, резкая, худая, с красными глазами, влетела и села за их столик.
— Ну, — сказала она, выдыхая. — Гарем.
Зоя, бледная, только ниже опустила голову.
Елена посмотрела на Катю спокойно.
— Здравствуйте.
— Да какие тут «здравствуйте»! — Катя махнула рукой. — Что делать-то будем?
— В каком смысле? — спросила Елена.
— В прямом! — зашипела Катя. — Он там лежит, а у меня Никите платить за институт нечем! Он же деньги не перевел! А Зойке, — она кивнула на Зою, — за ипотеку платить.
Зоя всхлипнула.
— А у тебя что? — спросила Катя у Елены. — Ты-то, я смотрю, прилично выглядишь. «Жена капитана».
— У меня квартира. Наша. И дача. И сорок лет жизни, — сказала Елена. — И я единственная, кто вписан в его паспорт.
Катя и Зоя замолчали. Они обе это поняли.
В этот раз это был не козырь. Это было проклятие.
— Значит, тебе и решать, — сказала Катя, но уже другим, вкрадчивым тоном. — Что с ним делать. Отключать? Перевозить?
— Я не буду ничего решать, — отрезала Елена. — Я уезжаю.
— Как уезжаешь?! — взвилась Катя. — А мы?! А он?!
— Он в вашем городе, — сказала Елена, глядя на Зою. — А вы, — она посмотрела на Катю, — ближе всех.
Елена встала. Взяла свою сумку.
Она оставила их сидеть в этой столовой и ушла. Она села в такси и поехала на вокзал.
…Почти неделю она была в Мурманске. Она вернулась в свою квартиру.
Квартира была наполнена его вещами. Его китель, который он надевал, приезжая. Его книги о море.
Елена Петровна открыла шкаф.
Она методично, без злости и слез, начала собирать его вещи.
Сложила все в большой старый чемодан.
Китель. Фотографии в рамках. Модели кораблей.
Все, что пахло морем и ложью.
Она вынесла этот чемодан к мусорным бакам. Не оставила рядом, а засунула прямо внутрь контейнера.
Вернулась домой.
В квартире стало пусто, но как-то… легче. Она заварила чай и села у окна.
Впервые за сорок лет она не ждала.
Раздался звонок. Городской телефон.
Елена вздрогнула. Она сняла трубку.
— Слушаю.
— Елена Петровна? — в трубке был незнакомый, деловой женский голос. — Вас беспокоят из банка «Волга-Капитал».
— Я вас не знаю.
— Зато мы знаем вас, Елена Петровна. Мы не можем связаться с Верещагиным Андреем Валерьевичем. По его самарскому номеру отвечает какая-то истеричная женщина.
У Елены похолодело внутри.
— Андрей Валерьевич в больнице, — ровно сказала она.
— Нас это мало волнует, — отчеканил голос. — У него просрочка по кредиту. Крупному кредиту.
— Я не брала кредитов, — сказала Елена.
— Вы нет. А он — да. На развитие бизнеса. Он взял его под залог… — голос на мгновение замолчал, проверяя данные, — … под залог квартиры в Самаре. И в качестве поручителя…
Елена молчала.
— В качестве поручителя, Елена Петровна, выступили вы. Ваша квартира в Мурманске теперь тоже является обеспечением по этому долгу.
Трубка начала выскальзывать из ее руки во второй раз за неделю.
— Я… я ничего не подписывала!
— У нас есть все документы, — холодно сказал голос. — Генеральная доверенность от вашего имени, заверенная нотариусом. Видимо, перед одним из «рейсов».
Елена посмотрела на свой фикус.
Ее муж уходил «в рейсы» сорок лет.
И только сейчас она поняла, что он не просто врал.
Он топил ее. Медленно, методично, и теперь, из своей комы, он утащил ее на дно вместе с собой.
