Ирина сидела на кухне с чашкой остывшего чая, когда зазвонил телефон. Номер сестры. Она поморщилась, но взяла трубку.
— Ира, ты что творишь?! — голос Светы звенел от возмущения. — Мы с Антоном два часа у ворот простояли! Ключи не подходят! Ты замки поменяла?
— Поменяла, — спокойно ответила Ирина, отхлебнув чай.
— Как это — поменяла?! А нас ты предупредить не могла? Мы с детьми на выходные собрались! Вещи упаковали, продукты купили! Ты вообще в своём уме?
Ирина медленно поставила чашку на стол. В висках уже стучало от усталости — они с Сергеем всю неделю убирали последствия ноябрьских праздников. Осколки бабушкиного сервиза она находила в самых неожиданных местах: за диваном, под батареей, даже один кусочек обнаружился в цветочном горшке.
— Света, давай встретимся и поговорим, — сказала она ровным голосом.
— О чём говорить?! Давай ключи новые, и всё! Мы с Антоном в машине сидим, дети ноют! У Кирюшки температура была, врач сказал — нужен свежий воздух! А ты!..
— Кафе «Огонёк», через час, — перебила Ирина и положила трубку.
Она знала, что это неизбежно. Знала ещё в тот момент, когда увидела осколки в коробке из-под обуви, небрежно задвинутой под диван в гостевой комнате. Света явно надеялась, что никто не заметит. Но Ирина заметила. И вспомнила всё остальное.
Три года назад, когда бабушка умерла, Ирина не удивилась завещанию. Дача осталась ей. Только ей. Света тогда возмутилась, устроила скандал прямо у нотариуса, кричала про несправедливость и любимчиков. Но бабушка всё расписала подробно: «Оставляю дачу внучке Ирине Сергеевне, так как она одна все эти годы помогала мне, ухаживала за участком, делала ремонт. Света приезжала только погостить».
Это была правда. Ирина каждые выходные ездила к бабушке — косила траву, белила деревья, чинила забор, который рушился от старости. Света приезжала на шашлыки с компанией, а потом жаловалась подругам, что у бабушки «совсем всё запущено».
Дача досталась Ирине в плачевном состоянии. Крыша текла, веранда покосилась, забор держался на честном слове. Они с Сергеем два лета вкладывали деньги и силы: меняли кровлю, ставили новый забор, переделывали проводку, которая была пожароопасной. Ирина сама красила стены, выбирала плитку для ванной, часами возилась с садом.
Света за эти два года появилась один раз — «посмотреть, что и как». Походила, покритиковала выбор расцветок («слишком скучные»), выпила кофе и уехала. Помощи не предложила, хотя Ирина намекнула, что не отказалась бы от лишних рук.
А потом, когда ремонт был закончен, когда дача превратилась в уютное местечко с исправной крышей, новой мебелью и ухоженным садом, Света вдруг заговорила о «семейном гнезде».
— Ир, ну ты же не будешь возражать, если мы с детьми иногда будем заезжать? — спросила она как-то по телефону. — Всё-таки бабушкина дача, столько воспоминаний. Кирюшка с Лизкой так любят природу.
Что она могла ответить? «Нет, не приезжайте»? Ирина была не такой. Она всегда была «хорошей» сестрой, «понимающей». Той, что не скандалит, не требует, не качает права.
— Конечно, приезжайте, — сказала она тогда. — Только предупреждай заранее, ладно?
Первый раз Света с семьёй приехали в июне. Вели себя скромно: привезли угощения, убрали за собой, даже цветы во дворе полили. Ирина подумала, что всё будет нормально. Что можно делиться. Что это правильно — пускать семью на дачу.
Но дальше что-то пошло не так.
Света стала приезжать чаще. Сначала раз в две недели. Потом каждые выходные. Потом на длинные праздники с ночёвкой. Она перестала спрашивать разрешения — просто сообщала: «Мы в субботу приедем».
Однажды Ирина с Сергеем сами собрались на дачу в воскресенье и обнаружили, что Света уже там. С пятницы. Развесила на веранде детские вещи, заняла спальню, на кухне — горы посуды.
— А, вы приехали! — обрадовалась Света, выходя в халате. — Отлично, мы как раз собирались шашлык делать. Мясо привезли?
Ирина почувствовала странное напряжение в груди, но промолчала. Они купили мясо. Пожарили. Света с Антоном развалились на шезлонгах, дети бегали по участку с воплями. А Ирина с Сергеем, как обычно, убирали, мыли посуду, протирали столы.
— Спасибо, что пустили, — сказала Света на прощание, даже не заметив иронии в собственных словах. — У вас тут так классно стало! Мы теперь будем часто приезжать.
И они приезжали. Часто.
— Ну что ты такая мрачная? — Сергей погладил Ирину по плечу, когда она рассказала о разговоре с сестрой. — Ты же хотела этого разговора.
— Хотела, — вздохнула она. — Но боюсь. Знаешь же Свету. Она умеет давить, манипулировать. Будет говорить, что я жадная, бессердечная, что детей лишаю свежего воздуха.
— А ты не поддавайся, — твёрдо сказал Сергей. — Мы три года этот дом в порядок приводили. Три года. Вкладывали свои деньги, время, силы. А они приходят как к себе домой и ещё бабушкины вещи бьют.
Сервиз. Этот чёртов сервиз был последней каплей.
Ирина помнила его с детства. Фарфоровый, с синими цветами, бабушка берегла его как зеницу ока. Доставала только по большим праздникам. После смерти бабушки Ирина забрала его на дачу, поставила в старинный буфет за стеклом — как память.
На ноябрьские праздники Света с семьёй приехали на четыре дня. Без предупреждения. Ирина с Сергеем были в городе, планировали приехать в последний день праздников. Но у Сергея заболела мать, пришлось ехать к ней.
Когда они наконец вырвались на дачу в среду, дом встретил их разгромом. Грязная посуда в раковине и на столе. Пролитое вино. Окурки в саду (хотя они просили не курить на участке). Использованные полотенца валялись на полу в ванной.
И осколки. Спрятанные, но не слишком тщательно.
Ирина нашла коробку под кроватью случайно, когда пылесосила. Открыла — и обомлела. Там лежали куски бабушкиного сервиза. Не все — что-то, видимо, выкинули или не нашли. Но достаточно, чтобы понять: сервиз разбит.
Она позвонила Свете. Та сначала молчала, потом нехотя призналась:
— Ну да, Антон случайно разбил пару чашек. Прости, хотела сказать, но забыла. Это же не специально.
— Пару чашек? — Ирина еле сдерживалась. — Света, там половина сервиза!
— Ну не половина же! — возмутилась сестра. — И вообще, что ты так убиваешься? Это же просто посуда. Старая. Купим новую, красивую.
— Это была бабушкина посуда.
— Ну и что? Бабушка бы не хотела, чтобы ты из-за чашек расстраивалась. Она бы сказала: главное — все живы, здоровы.
Вот тогда Ирина и поняла, что всё. Хватит.
Света опоздала на двадцать минут. Влетела в кафе с красным лицом, в дорогом пуховике, с огромной сумкой на плече.
— Ну что за история?! — начала она сразу, даже не здороваясь. — Ты вообще соображаешь, что наделала? Дети весь вечер плачут! Мы специально на выходные планировали! Антон взял отгул!
— Сядь, — спокойно сказала Ирина.
— Я и так сяду! — Света плюхнулась на стул напротив. — Объясни, что за бред?
Официантка принесла меню, но Света отмахнулась:
— Мне ничего не надо. Я не собираюсь тут долго сидеть.
Ирина сделала заказ на двоих — чай и пирожные. Света скрестила руки на груди и смотрела на неё с вызовом.
— Света, — начала Ирина, тщательно подбирая слова, — дача — моя. Бабушка оставила её мне. Только мне.
— Ну и что? — вспылила Света. — Я же не претендую на неё! Я просто хочу иногда приезжать! Это нормально!
— Иногда — это нормально, — согласилась Ирина. — Но ты приезжаешь каждую неделю. Занимаешь весь дом. Не спрашиваешь, можно ли приехать. Не убираешь за собой.
— Не убираю?! — Света аж подскочила. — Да мы всегда всё моем! Всегда!
— Света, после ваших ноябрьских праздников я два дня дом отмывала, — устало сказала Ирина. — Диван весь в вине. Окурки по всему участку. Полотенца грязные на полу. Продукты из холодильника вы съели все, даже не подумав купить новые.
— Ну извини! — Света закатила глаза. — Мы торопились, не успели убрать! И что за мелочность — продукты! Ты же не нищая!
— Дело не в деньгах, — Ирина почувствовала, как внутри разгорается давно подавляемый гнев. — Дело в уважении. Вы ведёте себя там, как хозяева. А я чувствую себя гостьей в собственном доме.
— Чушь какая! — Света махнула рукой. — Ты просто стала жадной. Получила дачу и зазналась.
— Я три года вкладывала в эту дачу деньги и силы, — тихо, но твёрдо проговорила Ирина. — Три года. Ты знаешь, сколько стоил ремонт? Сколько мы с Сергеем выложили за крышу, забор, мебель? Ты хоть раз предложила помощь?
— Я не просила тебя делать ремонт! — огрызнулась Света. — Это твой выбор! И вообще, дача была бабушкина, а значит — семейная!
— Дача теперь моя, — отчеканила Ирина. — По закону. По завещанию. Бабушка оставила её мне, потому что я о ней заботилась. А ты приезжала только поесть шашлыков.
Света побледнела.
— Ах вот ты о чём! Значит, ты всё это время копила обиды! Думала, что ты лучше меня! Что ты молодец, а я плохая!
— Я не думала, что я лучше, — Ирина покачала головой. — Я просто делала то, что считала правильным. Помогала бабушке. А потом — приводила в порядок дом, который мне достался.
— И что теперь? — голос Светы дрожал. — Ты решила, что я недостойна даже туда приехать?
— Я решила, что мне надоело чувствовать себя прислугой в собственном доме, — сказала Ирина. — Надоело убирать за вами. Надоело, что вы распоряжаетесь там, как хотите. Надоело, что ты не спрашиваешь разрешения, а просто сообщаешь о своём приезде.
— Так я что, теперь должна на коленях просить? — ядовито спросила Света.
— Нет, — Ирина покачала головой. — Ты должна знать границы. Это мой дом. Я пускаю тебя туда по доброте душевной. Но когда ты начинаешь вести себя как хозяйка, когда ты разбиваешь бабушкины вещи и даже не извиняешься толком, когда ты оставляешь после себя бардак и считаешь это нормальным — всё, на этом моя доброта заканчивается.
— Сервиз, — прошептала Света. — Это из-за дурацкого сервиза?
— Не только, — вздохнула Ирина. — Света, ты даже не понимаешь. Ты приезжаешь и считаешь само собой разумеющимся, что я буду рада. Что я буду бегать, готовить, убирать. Ты даже спасибо толком не говоришь. Ты ведёшь себя так, будто я тебе должна.
— Мы же сёстры! — воскликнула Света. — Разве сёстры так поступают? Разве сёстры закрывают двери друг перед другом?
— Разве сёстры пользуются друг другом? — тихо спросила Ирина.
Повисла тяжёлая пауза. Официантка принесла чай и пирожные. Света смотрела в стол, по щекам её текли слёзы.
— Значит, всё, — проговорила она сдавленно. — Ты решила, что я тебе больше не сестра.
— Я не это сказала, — Ирина почувствовала укол вины, но заставила себя не поддаваться. — Света, я просто хочу, чтобы были границы. Чтобы ты спрашивала, можно ли приехать. Чтобы убирала за собой. Чтобы относилась к моему дому с уважением. Это так сложно?
— А ты могла бы просто сказать об этом, а не менять замки! — Света подняла голову, глаза её сверкали. — Ты просто жестокая. Бессердечная. Бабушка бы такого не одобрила!
— Бабушка оставила дачу мне, — напомнила Ирина. — Потому что знала, кто будет о ней заботиться. А кто будет просто пользоваться.
Света резко встала, чуть не опрокинув стул.
— Знаешь что, — прошипела она, — можешь оставить себе эту дачу. Мне она не нужна. Мне не нужна твоя жалкая милость. Мы с Антоном купим свою дачу. Лучше твоей. И я не приглашу тебя туда. Никогда.
Она схватила сумку и бросилась к выходу. Ирина сидела неподвижно, глядя на нетронутый чай и пирожные. Внутри всё сжалось в тугой комок. Было больно. Очень больно.
Но одновременно — легко. Как будто с плеч свалился многолетний груз.
Сергей нашёл её на даче. Она сидела на веранде, закутавшись в плед, и смотрела на сад. Было начало декабря, деревья стояли голые, но Ирина уже мысленно планировала, что посадит весной.
— Ну как? — спросил он, садясь рядом.
— Не знаю, — призналась Ирина. — Она сказала, что я жестокая. Что бабушка не одобрила бы.
— А ты как думаешь? Одобрила бы?
Ирина задумалась. Вспомнила бабушку: всегда справедливую, но твёрдую. Бабушка умела говорить «нет». Умела ставить границы. Не давала собой пользоваться.
— Знаешь, — медленно проговорила Ирина, — я думаю, бабушка бы сказала: «Наконец-то ты научилась не быть тряпкой». Она всегда говорила, что доброта без границ — это глупость.
— Вот именно, — Сергей обнял её за плечи. — Ты сделала правильно. Света должна была понять давно. Но лучше поздно, чем никогда.
— Может, я правда жестокая? — неуверенно спросила Ирина. — Может, надо было просто попросить её быть аккуратнее?
— Ира, ты просила. Сто раз. Она не слушала. Она считала, что имеет право. А права у неё не было. Это твой дом. Твой труд. Твоя жизнь.
Они сидели молча, слушая, как ветер шуршит сухими листьями. Потом Сергей сказал:
— Знаешь, что мы сделаем завтра? Поедем и купим новый сервиз. Красивый. Который будет только нашим. И будем пить из него чай каждые выходные. Что скажешь?
Ирина улыбнулась.
— Звучит как отличный план.
А через неделю пришло сообщение от матери: «Света очень обижена. Говорит, что ты изменилась. Может, помиритесь? Вы же сёстры».
Ирина долго смотрела на экран телефона. Потом написала: «Мама, я никуда не делась. Я просто перестала быть удобной. Если Света захочет поговорить по-человечески, с уважением — я всегда открыта. Но приезжать, как к себе домой, и не ценить это — нет. Хватит».
Мать ответила не сразу. А когда ответила, написала коротко: «Понимаю. Ты права. Я сама избаловала её».
И это было неожиданное облегчение — быть услышанной. Быть понятой.
Весной Ирина посадила новые розы. Сергей построил беседку. Они приезжали каждые выходные, наслаждались тишиной, приглашали друзей. Дом ожил по-настоящему — без напряжения, без ощущения, что вот-вот нагрянут незваные гости.
Света не звонила. Не писала. Ирина иногда думала о ней, но не жалела о своём решении. Она научилась главному — не чувствовать себя виноватой за то, что защитила свои границы.
А в июне мать сказала, что Света с Антоном действительно присматривают участок. Где-то далеко, в другом районе. Дорогой. Ирина кивнула и ничего не ответила.
Может быть, когда-нибудь они помирятся. Может быть, Света поймёт. А может быть — нет. Но это уже не важно.
Важно было то, что Ирина наконец перестала быть удобной. И стала счастливой.
Она сидела в новой беседке, пила чай из нового сервиза и смотрела на новые розы. И впервые за много лет почувствовала, что это — по-настоящему её дом.
И никто больше не имел права распоряжаться им без спроса.
