Я нашла этот комплект совершенно случайно, когда искала скотч, чтобы завернуть подарки. Двадцать девятое декабря, до Нового года оставалось два дня, и я, как всегда, оставила всё на последний момент. Игорь был на работе — сказал, что задержится из-за предпраздничной суеты, нужно закрыть все дела до тридцать первого. Я порылась в ящиках серванта, потом вспомнила, что видела скотч в его рабочем столе.
Левый нижний ящик не открывался — заело. Я дёрнула сильнее, и он выехал так резко, что несколько папок вывалились на пол. Когда я наклонилась, чтобы их поднять, увидела край коробки. Бледно-розовой, с тиснёным логотипом того самого бутика на Тверской, куда я сама заглядывала пару раз, но так ничего и не купила — слишком дорого для нашего бюджета.
Я знала, что не должна. Знала, что это неправильно. Но руки сами потянулись к коробке.
Внутри, на шёлковой бумаге цвета шампанского, лежал кружевной комплект. Бюстгальтер и трусики, чёрные, изысканные, с французским кружевом и крошечными атласными бантиками. Размер — мой. Я даже взяла бюстгальтер в руки, проверила бирку. Семьдесят пять B. Точно мой.
Сердце забилось так, что я услышала пульс в ушах. Игорь. Мой Игорь, который последние пять лет дарил мне на праздники практичные вещи — мультиварку, пылесос, однажды даже швабру с паровой функцией («Ты же сама говорила, что мечтаешь о такой!») — купил мне это. Нижнее бельё из дорогого магазина. Кружевное, сексуальное, совершенно непрактичное и оттого невероятно желанное.
Я аккуратно положила комплект обратно, закрыла коробку и задвинула ящик. Скотч нашёлся в верхнем отделении, как я и думала. Весь вечер я ходила с улыбкой, которую не могла стереть с лица. Готовила ужин и напевала. Игорь пришёл поздно, усталый, молча поел и завалился спать. Я легла рядом и думала о том, что, может быть, что-то меняется. Может быть, он наконец заметил, что я всё ещё женщина, а не только мать его детей и домохозяйка.
Тридцатого декабря мы с утра носились по магазинам — докупали продукты, шампанское, мандарины. Игорь был молчалив, но это было нормально — он всегда становился угрюмым в предпраздничной суете. Дети поехали к его родителям в Подмосковье ещё вчера, и мы должны были забрать их только второго января. Впервые за много лет мы встречали Новый год вдвоём.
Тридцать первого я проснулась раньше будильника. Села делать салаты в половине десятого утра — оливье, сельдь под шубой, греческий. Игорь возился с ноутбуком в гостиной, периодически выходил покурить на балкон. Я накрывала на стол, доставала хрусталь, который мы получили на свадьбу и использовали раз в году, если не реже.
В одиннадцать вечера всё было готово. Я надела бордовое платье — не новое, но хорошо сидящее — и освежила макияж. Посмотрела на себя в зеркало и подумала, что неплохо выгляжу для своих тридцати восьми. Может, пара лишних килограммов, может, морщинки в уголках глаз стали заметнее, но в целом — ничего.
Игорь вышел из спальни в рубашке, которую я выгладила ещё утром. Мы сели за стол ровно в одиннадцать тридцать. Разлили шампанское. Включили телевизор — там шло что-то праздничное, с блёстками и искусственными улыбками.
— Лен, — сказал он минут через двадцать, когда мы доели салаты и я уже собиралась доставать горячее. — Я тут кое-что приготовил.
Он достал из-под дивана большой пакет. Я почувствовала, как внутри всё сжалось в сладком предвкушении.
Развернула. Комплект постельного белья. Качественное, с высокой плотностью ткани, красивого серо-голубого цвета. Практичное. Дорогое, наверное. На нашу двуспальную кровать.
— Ты же говорила, что старое уже совсем износилось, — улыбнулся Игорь. — Это египетский хлопок, представляешь? Продавщица сказала, что очень хорошее качество.
Я смотрела на это постельное бельё и чувствовала, как улыбка застывает на лице. Египетский хлопок. Высокая плотность. Износилось.
— Спасибо, — сказала я. — Очень… практично.
— Ну вот и хорошо. — Он выглядел довольным. — Я знал, что тебе понравится.
Я налила себе ещё шампанского. Выпила залпом.
— А ещё что-нибудь будет? — спросила я как бы между делом. — Подарки, я имею в виду?
Игорь посмотрел на меня удивлённо:
— Ну… это всё. А что, мало? Оно же недешёвое.
Моё сердце, казалось, остановилось.
— Сейчас, — сказала я, вставая из-за стола. — Секундочку.
Я дошла до его кабинета на негнущихся ногах. Открыла левый нижний ящик — он поддался сразу. Достала бледно-розовую коробку. Вернулась в гостиную. Игорь смотрел на меня непонимающе, с бокалом шампанского в руке.
Я открыла коробку, достала комплект — чёрное кружево скользнуло по моим пальцам — и бросила ему в лицо.
— А это ты кому подарить собирался?
Бюстгальтер зацепился за его бокал, трусики упали на тарелку с оливье. Игорь побледнел. Потом покраснел. Потом снова побледнел.
— Лен, я могу объяснить…
— Объясни. — Я села обратно за стол, налила себе ещё шампанского. Руки дрожали, но голос был на удивление спокойным. — Я вся внимание.
— Это… — он запнулся, взял кружевной лиф с бокала, смял в руке. — Это тебе. Сюрприз. Я хотел… позже подарить. После боя курантов. Романтично так.
Он врал. Я видела, как он врёт — за пятнадцать лет брака научилась определять это безошибочно. Он смотрел чуть влево и вниз, когда врал. Всегда.
— Не ври мне.
— Не вру! — Он повысил голос. — Честное слово, Лен, это для тебя, я просто…
— Игорь. — Я посмотрела ему в глаза. — У меня размер семьдесят пять B. У меня этот размер последние двадцать лет. Ты что, правда думаешь, я поверю, что ты вдруг решил после пяти лет мультиварок и швабр купить мне кружевное бельё за тридцать тысяч?
Тридцать тысяч. Я специально посмотрела в интернете. Тридцать тысяч рублей за комплект нижнего белья. В то время как мы с ним последние полгода откладывали на новый холодильник.
Игорь молчал. По телевизору пели про то, что Новый год к нам мчится, скоро всё случится.
— Кто она? — спросила я.
— Лен…
— Кто, Игорь?
Он положил комплект на стол. Провёл руками по лицу. Выпил шампанское залпом, потянулся за бутылкой, налил ещё.
— Её зовут Ира, — сказал он наконец. — Мы работаем вместе. Она… — он запнулся. — Это просто случилось.
Просто случилось. Как будто это что-то вроде грозы или дождя. Непредсказуемое природное явление.
— Как давно?
— Полгода. — Он не смотрел на меня. — Может, чуть больше. Я не хотел… я не планировал… но с ней я чувствую себя… живым. Понимаешь? Живым.
Живым. А со мной, значит, мёртвым. Пятнадцать лет брака, двое детей, ипотека, которую мы выплачивали, считая копейки — и я его убиваю. Делаю его мёртвым.
— Постельное бельё, — сказала я. — Ты подарил мне гребаное постельное бельё, а ей — кружева за тридцать тысяч.
— Лен, прости, я…
— Убирайся.
— Что?
— Убирайся отсюда. — Я встала. — Езжай к своей Ире. Встречай с ней Новый год. Будь живым.
Он смотрел на меня, и я видела, что он хочет что-то сказать. Извиниться. Объяснить. Оправдаться. Но потом его лицо изменилось. Стало жёстче.
— Знаешь что? — сказал он. — Может, и правда поеду. Раз ты так хочешь.
— Вали.
Он встал, взял телефон со стола. Прошёл в спальню, через минуту вернулся с курткой.
— Мне с ней проще, между прочим, — бросил он от двери. — Она радуется, когда я дарю ей цветы. Не закатывает глаза, когда я предлагаю в кино сходить. Она вообще разговаривает со мной обо всём, а не только про холодильники и родительские собрания.
— Зашибись, — сказала я. — Легко радоваться цветам, когда ты не та, которая стирает, готовит, сидит по ночам с больными детьми и считает деньги до зарплаты. Конечно, у неё энергия на твои романтические прогулки остаётся — она же не твоя жена.
— Вот именно! — Он повысил голос. — Именно поэтому с ней хорошо! Потому что я не просто кошелёк с ногами и дойная корова! Потому что она видит во мне мужчину, а не только добытчика и ремонтника!
— Уходи, — сказала я тихо. — Просто уходи уже.
Он хлопнул дверью так сильно, что в серванте зазвенел хрусталь.
Я осталась одна. Села обратно за стол. Посмотрела на салаты, на запотевшую бутылку шампанского, на комплект постельного белья в углу дивана, на чёрное кружево, всё ещё лежащее на оливье.
По телевизору начали обратный отсчёт. Десять, девять, восемь…
Я подумала о том, что последний раз мы с Игорем занимались любовью… когда? Месяц назад? Два? Быстро, по-супружески, в темноте, когда дети уснули. Я подумала о том, как давно мы не ходили никуда вдвоём. Как давно он не покупал мне цветы просто так. Как давно я сама не выбирала красивое бельё, а носила удобные бесформенные трусы и бюстгальтеры на широких лямках.
Три, два, один.
На экране посыпалось конфетти, заиграл гимн. Две тысячи двадцать шестой год. Я сидела за праздничным столом одна, в бордовом платье, с выдохшимся шампанским в бокале. На тарелке передо мной лежал комплект кружевного белья для другой женщины.
Я налила себе ещё. Выпила. Потом ещё.
Достала телефон. Никаких сообщений от Игоря. Открыла галерею, полистала фотографии. Вот мы на свадьбе — молодые, счастливые, влюблённые. Вот первое УЗИ, вот роддом, вот выписка. Вот Максиму год, Лизе три. Вот мы на море, на даче, на ёлке в школе.
На всех этих фотографиях я выгляжу усталой. Счастливой, но усталой. А он… он просто там есть. Рядом. Как мебель.
Когда мы перестали быть мужчиной и женщиной и стали просто супругами? Он — добытчик, я — хранительница очага. Он приносит деньги, я готовлю ужин и слежу, чтобы у детей были чистые носки. Когда секс стал пунктом в списке дел, между «проверить дневники» и «оплатить коммуналку»?
Я встала, подошла к зеркалу в прихожей. Посмотрела на себя. Тридцать восемь лет. Красивая женщина, если честно. Не модель, но привлекательная. Могла бы быть привлекательнее, если б не забивала на себя. Когда я последний раз была в салоне? Три месяца назад? Четыре? Когда последний раз покупала себе что-то красивое, а не практичное?
Я подумала об Ире. Интересно, сколько ей лет? Двадцать пять? Тридцать? Она, наверное, стройная. Ухоженная. У неё, наверное, нет растяжек на животе и груди. Она не просыпается в пять утра, чтобы собрать детей в школу. Она может встретиться с женатым мужчиной в кафе в будний вечер и флиртовать с ним, не думая о том, что дома ждёт гора немытой посуды.
Я вернулась к столу. Взяла этот гребаный комплект. Семьдесят пять B. Мой размер. Он знал мой размер. Он помнил. Просто покупал не для меня.
В телефоне пикнуло сообщение. Я дёрнулась, схватила его. Игорь? Но нет — поздравление от мамы. «С Новым годом, солнышко! Где вы? Почему не отвечаете? Всё в порядке?»
«Всё отлично, мам», — набрала я. — «Просто празднуем. Целую».
Положила телефон на стол экраном вниз.
Села обратно. Налила шампанского. Выпила. Съела ложку оливье — того самого, на котором лежали кружевные трусики.
Подумала о детях. Максим и Лиза. Восемь и шесть лет. Что я им скажу? «Папа влюбился в тётю с работы»? «Мы разводимся»? Как это объяснить так, чтобы они поняли, но при этом не возненавидели отца?
Я заплакала. Тихо, без всхлипываний. Слёзы просто текли по щекам, размазывая тушь. Я смотрела на праздничный стол, на бесполезно красивый хрусталь, на салаты, которые некому есть, на шампанское, которое мы должны были пить вдвоём.
Пятнадцать лет. Я отдала этому человеку пятнадцать лет. Я родила ему двоих детей, испортив фигуру. Я готовила, стирала, убирала. Я отказалась от карьеры, потому что кто-то должен был сидеть с детьми. Я экономила на себе, чтобы детям хватало на кружки. Я превратилась в серую мышь, в функцию, в бытовой прибор с функцией жены.
И теперь он хочет быть живым. С Ирой. Которая не серая мышь. Которая радуется цветам.
Я подошла к окну. Внизу, во дворе, кто-то запускал фейерверки. Разноцветные огни взрывались в небе. Слышались крики, смех, музыка. Люди радовались. Встречали новый год.
А я стояла у окна одна, с размазанным макияжем, в пустой квартире, рядом с накрытым столом на двоих.
Телефон снова пикнул. Я взяла его. Игорь.
«Извини», — было написано там. — «Не знаю, что на меня нашло. Можем поговорить. Только не сегодня. Давай завтра».
Я читала это сообщение и понимала, что должна что-то чувствовать. Злость? Обиду? Боль? Но внутри была только пустота. Как будто кто-то взял и выгреб оттуда всё содержимое, оставив просто оболочку.
«Хорошо», — написала я. — «Завтра».
Положила телефон. Посмотрела на комплект белья на столе. Подняла его. Приложила к себе. Подошла к зеркалу.
Чёрное французское кружево. Изящное. Сексуальное. Дорогое. Для женщины, которой хотят дарить подарки. Для женщины, с которой хотят быть живыми.
Я смотрела на своё отражение — размазанная тушь, красные глаза, бордовое платье, которое выбирала, думая, что сегодня будет особенный вечер. В руках держала чужое бельё. Бельё для любовницы моего мужа.
Две тысячи двадцать шестой год начался.
Я села на пол прямо у зеркала, прижимая к груди этот проклятый комплект, и заплакала по-настоящему. Громко, навзрыд, как плачут, когда никто не слышит.
За окном взрывались фейерверки, а я думала о том, что делать дальше. Прощать? Разводиться? Бороться за мужа с женщиной, которую я никогда не видела? Пытаться снова стать той, в которую он когда-то влюбился?
Или, может быть, просто отпустить. Отпустить его, эти пятнадцать лет, эту версию себя — жертвенную, удобную, практичную. Может быть, и мне пора снова стать живой.
Но сегодня, первого января две тысячи двадцать шестого года, в первый час нового года, я просто плакала. Одна, на полу, в пустой квартире, с комплектом кружевного белья в руках.
И будет это концом или началом — я ещё не знала.
