— Вот здесь, Наташа, смотри сюда, а не в тарелку, — палец Олега, с обгрызенным ногтем, с силой впечатался в лист дешевой офисной бумаги, оставляя на графике жирный след. — Это не просто «купи-продай». Это экосистема. Умные кормушки для котов с вай-фаем. Китайцы отдают партию за копейки, потому что коробки помяты. А мы перепакуем, бренд налепим — «SmartPet», звучит? И маржа триста процентов. Триста, Наташ!
Олег говорил быстро, захлебываясь словами, его глаза лихорадочно блестели, а на губах пузырилась слюна. Он напоминал проповедника в дешевой секте, который сам себя убедил в скором пришествии спасителя. Кухня, пропитанная запахом жареного лука и старого линолеума, казалась слишком тесной для размаха его фантазий.
Наташа медленно жевала резиновую макаронину, не поднимая глаз. Она знала этот блеск. Она видела его год назад, когда он притащил домой идею с элитной автомойкой. Тогда блеск в глазах обошелся им в семьсот тысяч рублей долга, которые она до сих пор гасила с зарплаты бухгалтера, пока Олег искал себя на диване перед телевизором.
— Ты меня слышишь вообще? — голос мужа поднялся на октаву выше. Он выхватил у неё вилку, заставив поднять голову. — Мне нужно всего полмиллиона. Это старт. Через два месяца мы закроем все наши дыры, купим тебе шубу, поедем в Турцию. Ну?
— Положи вилку, — тихо сказала Наташа.
Олег швырнул прибор на стол. Металл звякнул о край тарелки, отколов маленький кусочек фаянса.
— Опять ты включаешь эту свою бухгалтерскую рожу, — прошипел он, нависая над ней. — Я к тебе с золотой жилой пришел, а ты сидишь, как мумия. У тебя есть возможность, Наташ. У тебя кредитный рейтинг чистый. Сбер тебе одобрит за пять минут, я узнавал. Просто заявку кинь в приложении. Прямо сейчас.
Наташа отодвинула от себя тарелку. Аппетит пропал окончательно, в желудке свернулся тяжелый, холодный ком. Она смотрела на мужа — на его растянутую домашнюю футболку, на щетину, которую он ленился сбривать уже три дня, на эти нелепые распечатки с «Алибабы», которыми он завалил весь кухонный стол. И не чувствовала ничего, кроме глухой, свинцовой усталости.
— Олег, — произнесла она ровным, бесцветным голосом, в котором не было ни злости, ни сочувствия. — У нас в холодильнике полпалки колбасы «Красная цена» и банка просроченного майонеза. Я хожу в зимних сапогах, которые клеила три раза. Твоя «золотая жила» с автомойкой закончилась тем, что мы продали твою машину, а долг остался на мне.
— Это был форс-мажор! — рявкнул Олег, ударив ладонью по столу так, что подпрыгнула сольница. — Там с арендой кинули! Я тут причем? А сейчас тема верная, товар на руках, склад я уже нашел у Валерки в гараже. Рисков ноль!
— Рисков ноль, — эхом повторила она. — У тебя пять просроченных микрозаймов, Олег. Тебе даже сим-карту в долг не продадут. Твое имя в банках светится красным цветом, как сигнал тревоги.
— Вот именно! — он ткнул в неё пальцем, словно обличая. — Именно поэтому я прошу тебя. Мы же семья, Наташа. Муж и жена — одна сатана, помнишь? Ты должна меня прикрыть. Ты должна дать мне плечо, старт, толчок! А ты ведешь себя как чужая. Тебе жалко? Жалко взять бумажку, чтобы мы зажили как люди?
Он начал ходить по кухне, размахивая руками. Его тень металась по обшарпанным обоям, делая пространство еще более душным.
— Я не жадная, Олег. Я просто умею считать, — Наташа встала и подошла к раковине, чтобы налить воды. Руки не дрожали. Она чувствовала странное спокойствие, какое бывает у человека, который смотрит на пожар и понимает, что тушить уже нечего — сгорело всё. — Я помню, как ты клялся, что будешь таксовать, чтобы платить за мойку. И сколько ты натаксовал? Ни копейки. Ты сказал, что это «не твой уровень».
— Потому что я предприниматель, а не извозчик! — взвизгнул он, останавливаясь у неё за спиной. — У меня склад ума другой! Я стратег!
— Стратег, — усмехнулась она, глядя на мутную воду в стакане. — Стратег, который живет за счет жены и стреляет у матери по тысяче на сигареты.
Олег схватил её за плечо и резко развернул к себе. Его лицо пошло красными пятнами.
— Не смей трогать мать! Она единственная, кто в меня верит! А ты… Ты просто сухарь. Ты боишься успеха. Тебе нравится жить в этом болоте, считать копейки, ныть. Ты меня на дно тянешь своим пессимизмом! Давай телефон. Открывай приложение. Я сам всё заполню, тебе только смс продиктовать.
Наташа посмотрела на его руку на своем плече. Ей вдруг стало физически неприятно это прикосновение. Словно к ней прикоснулось что-то липкое, грязное. Она аккуратно, но твердо сняла его пальцы со своей одежды.
— Нет.
Это слово упало между ними, тяжелое, как кирпич. Олег замер. Он моргнул, словно не поверил ушам.
— Что «нет»? В смысле — нет?
— В прямом, — она смотрела ему прямо в переносицу, избегая встречаться с бешеным взглядом. — Денег не будет. Кредита не будет. Я не подпишусь под это безумие. Даже если ты пообещаешь мне миллион процентов прибыли. Я больше не играю в твои игры, Олег.
Он смотрел на неё несколько секунд, пытаясь осмыслить отказ. В его картине мира это было невозможно. Жена — это ресурс. Жена — это функция. Она должна ворчать, но делать. Должна бояться, но давать.
— Ты сейчас серьезно? — его голос стал тихим и опасным. — Ты понимаешь, что ты меня предаешь? Я нашел тему. Я всё продумал. Мне просто нужен стартовый капитал. А ты… из-за своей трусости лишаешь нас будущего?
Наташа вздохнула. Этот разговор шел по кругу, как заезженная пластинка, которую давно пора выбросить. Она устала объяснять очевидное человеку, который не хотел слышать ничего, кроме похвалы.
— А кто тебе виноват, что у тебя плохая кредитная история и тебе не дают кредиты? Я влезать в долги из-за тебя не собираюсь, так что ищи того, кто даст тебе денег на твой бизнес, вне нашего дома!
— Ах вот как ты заговорила… — протянул Олег, и его лицо исказила злая, кривая ухмылка. — «Вне нашего дома»? Значит, это теперь твой дом, а я тут так, приживалка? Ты меня попрекаешь, да?
— Я констатирую факты, — Наташа отвернулась к окну, за которым сгущалась серая, грязная зимняя тьма. — Квартира моя, куплена до брака. Кредиты на мне. Еду покупаю я. Коммуналку плачу я. А ты приносишь только гениальные идеи и грязные носки.
— Заткнись! — заорал он так, что стекла в раме задребезжали. — Заткнись! Ты… ты мелочная тварь! Ты никогда меня не любила! Тебе нужен был удобный идиот, чтобы было кем командовать! Но я не такой! Я талантливый! Я поднимусь, слышишь? Я поднимусь так высоко, что ты меня с земли не увидишь!
Он схватил со стола стопку своих распечаток и с силой скомкал их в кулаке. Бумага жалобно хрустнула.
— Я найду деньги! — орал он, брызгая слюной ей в спину. — Я найду! И когда я принесу первый миллион, ты ни копейки не увидишь! Ты будешь на коленях ползать, просить прощения, что не поверила!
Наташа молчала. Она знала, что никакого миллиона не будет. Будет очередной провал, очередные коллекторы и звонки с угрозами. Но на этот раз — не на её телефон.
— Ищи, — бросила она, не оборачиваясь. — Только не здесь.
— И не здесь! — Олег пинком отшвырнул стул, который с грохотом врезался в холодильник. — Я здесь ни минуты не останусь! С такой женой и врагов не надо! Я ухожу! Слышишь? Я ухожу туда, где меня ценят!
Он вылетел из кухни. Наташа услышала тяжелый топот в коридоре, затем звук открываемого шкафа. Он действительно собирал вещи. Впервые за пять лет брака его угрозы перешли в действие. И вместо страха или желания остановить его, Наташа почувствовала, как внутри разливается странное, незнакомое облегчение. Как будто с плеч сняли мешок с цементом, который она тащила в гору целую вечность.
Наташа осталась стоять посреди кухни, слушая, как затихает в подъезде эхо тяжелых шагов мужа. Входная дверь внизу хлопнула, и вибрация от удара, казалось, прошла через весь бетонный скелет дома, отозвавшись легким звоном посуды в сушилке. Она ожидала, что сейчас на неё навалится тишина, та самая, о которой пишут в книгах — давящая и пустая. Но тишины не было. Был гул старого холодильника «Бирюса», который они никак не могли поменять из-за кредитов Олега, было шипение пузырьков в стакане с газировкой, забытом на столе, и шум проезжающей под окнами снегоуборочной машины.
Жизнь не остановилась. Она просто стала на одного человека дешевле.
Наташа медленно опустилась на стул, который пять минут назад пинал Олег. Она механически расправила скомканный лист бумаги, оставшийся лежать на полу. «Бизнес-план. Этап 1. Агрессивный маркетинг». Шрифт был кривой, таблица съехала. Это было не планирование, это была галлюцинация, распечатанная на принтере. Она порвала лист пополам. Бумага сопротивлялась, плотная, дешевая. Звук разрыва показался ей удивительно приятным, сухим и окончательным. Она порвала половинки еще раз, потом еще, превращая мечты мужа в мелкое бумажное конфети, которое ссыпала в мусорное ведро поверх картофельных очистков.
Телефон на столе ожил резко, завибрировав так, что поехал по клеенчатой скатерти. На экране высветилось: «Галина Борисовна».
Наташа усмехнулась. Оперативность семейного оповещения работала быстрее, чем служба спасения. Олег еще не успел бы доехать до матери — она жила в трех остановках на метро. Значит, позвонил с улицы, жаловался, стоя на морозе, чтобы добавить драматизма.
Она нажала «ответить» и включила громкую связь, положив телефон на стол. Прижимать трубку к уху не хотелось — казалось, что яд может передаться через динамик.
— Ты довольна? — голос свекрови не звучал вопросительно. Это был утвердительный лай. — Ты выгнала босого человека на мороз? Зимой? Родного мужа?
— Он был в ботинках, Галина Борисовна. И в зимней куртке, которую я купила ему с премии в прошлом месяце, — спокойно ответила Наташа, глядя, как за окном мигает неоновая вывеска аптеки. — И он ушел сам. Я двери не запирала.
— Не прикидывайся дурочкой, Наталья! Ты его довела! — динамик захрипел от напора. — Мальчик звонит, голос дрожит, жить не хочет! Он к тебе с душой, с перспективой, а ты ему крылья режешь! Ты хоть понимаешь, что ты наделала? Он нашел золотую жилу!
— Он нашел очередной способ пустить нас по миру, — Наташа встала и начала собирать со стола остатки ужина. Тарелку Олега с недоеденными макаронами она смахнула в ведро без всякого сожаления. — Галина Борисовна, у вашего сына долгов больше, чем у африканской республики. Коллекторы звонят мне на работу. Вы в курсе, что неделю назад они исписали нам почтовый ящик словом «вор»?
— Это временные трудности! — отмахнулась свекровь, словно речь шла о насморке. — У всех великих людей были долги. Форд банкротился, Трамп банкротился! А ты кто такая, чтобы судить? Бухгалтерша серая? Тебе выпал шанс стать женой миллионера, а ты вцепилась в свою копеечную зарплату!
— Я вцепилась в крышу над головой. Которую он хочет заложить.
— И правильно хочет! Риск — дело благородное! — взвизгнула Галина Борисовна. — Слушай меня внимательно. Олег сейчас едет ко мне. У меня давление двести на сто, но я приму сына, раз жена оказалась предательницей. Но так дело не пойдет. Ты сейчас же, слышишь, сейчас же заходишь в онлайн-банк и оформляешь заявку.
— Нет.
— Что ты сказала?
— Я сказала «нет». Денег не будет. Кредитов не будет. Пусть ваш Форд и Трамп строит империю на свои. Или на ваши.
На том конце провода повисла пауза. Наташа слышала тяжелое, присвистывающее дыхание свекрови. Она представляла её сейчас в старом кресле, в халате с цветочным принтом, с красным от гнева лицом, сжимающую трубку унизанными дешевыми кольцами пальцами.
— Ты… ты меркантильная эгоистка, — прошипела Галина Борисовна, сменив тактику. Голос стал ниже, ядовитее. — Ты думаешь, мы без тебя не справимся? Да я костьми лягу, но сыну помогу! Я завтра же пойду в ломбард. Я сдам золото. Я возьму кредит на себя, под бешеные проценты, мне в переходе предлагали! И когда Олег раскрутится, когда он поднимется, ты, Наташа, будешь локти кусать. Но назад дороги не будет. Мы тебя не пустим к кормушке.
— Галина Борисовна, — Наташа говорила устало, как врач, объясняющий безнадежному пациенту диагноз. — Если вы возьмете кредит в переходе, через месяц вы останетесь без квартиры. Вы же понимаете, что «умные кормушки» — это бред? Это китайский хлам, который никому не нужен.
— Не смей! Не смей завидовать его таланту! — заорала свекровь. — Ты просто боишься, что он станет успешным и бросит тебя, старую грымзу! Вот твоя мотивация! Ты хочешь держать его на поводке, в нищете, чтобы он от твоей юбки не отходил! Но я ему глаза открыла! Я ему сказала: «Олежек, она тебя не достойна». И он согласился!
— Отлично, — Наташа взяла губку и начала яростно тереть стол, стирая засохшее пятно кетчупа. — Значит, мы пришли к консенсусу. Он достоин лучшего, а я недостойна его гениальности. Пусть живет у вас. Кормите его, одевайте, давайте деньги на стартапы. Я пас.
— Ты думаешь, это всё шуточки? — голос Галины Борисовны задрожал от злобы. — Ты думаешь, он вернется? Не надейся. Я ему не позволю вернуться к такой змее. Но учти, Наталья. Половина имущества в твоей квартире — это совместно нажитое. Компьютер, телевизор, микроволновка. Мы это заберем. Всё заберем, до последней вилки! Ему нужен стартовый капитал, и раз ты не даешь деньгами, мы возьмем натурой!
Наташа замерла с губкой в руке. Цинизм ситуации был восхитителен.
— Компьютер куплен мной в кредит два года назад, чеки на моё имя. Микроволновку подарили мои родители на свадьбу. Телевизор? Забирайте. Он всё равно сломан, Олег в него пультом кинул, когда наши в футбол проиграли. Приезжайте, забирайте. Избавьте меня от мусора.
— Хамка! — рявкнула трубка. — Ничего, я найду на тебя управу. Я завтра же позвоню твоей матери! Расскажу, какую черствую дочь она воспитала! Расскажу, как ты мужа голодом морила, как гнобила!
— Звоните, — равнодушно ответила Наташа. — Мама давно спрашивала, когда я выгоню этого дармоеда. Вы её только порадуете.
— Ну всё… Ну всё, Наталья… — Галина Борисовна задыхалась. — Ты войну объявила? Ты её получишь. Я завтра приеду с Олегом. Мы опись составим. Я каждый гвоздь проверю! Ты мне за каждую слезинку моего сына ответишь рублем! Готовься!
Звонок оборвался. Короткие гудки звучали как выстрелы в пустой квартире. Наташа выключила телефон и бросила его на диван. Её руки немного тряслись — не от страха, а от переизбытка адреналина. Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.
Внизу, во дворе, было пусто. Только ветер гонял по асфальту какой-то пакет. Она представила, как завтра сюда заявится эта парочка — надутый от обиды Олег и его мать, похожая на танк в берете. Они будут ходить по её квартире, тыкать пальцами в вещи, делить ложки и простыни. Это будет грязно. Это будет унизительно. Но это будет конец.
Она вдруг поняла, что больше не боится скандала. Раньше она сглаживала углы, молчала, кивала, лишь бы не было крика. Платила молча, терпела молча. А теперь терять было нечего. Финансовая яма, которую вырыл Олег, была глубокой, но без него у Наташи появился шанс из неё выбраться.
Она пошла в коридор и закрыла верхний замок двери на два оборота. Ключ от этого замка был только у неё — Олег свой потерял месяц назад и ленился сделать дубликат. Щелчок металла прозвучал как приговор. Пусть приходят. Пусть описи составляют. Но в этот дом они войдут только через её труп. Или через суд, на который у них нет денег.
Наташа вернулась на кухню, налила себе чистой воды и впервые за вечер почувствовала вкус. Вода была холодной, вкусной и ничем не пахла. Как и её новая жизнь, которая начиналась прямо сейчас, среди грязной посуды и разорванных бумажек с глупыми мечтами.
— Открывай, я знаю, что ты дома! Мы видели свет в окне! Не заставляй меня вызывать слесаря, это и наша квартира пока ещё! — голос Галины Борисовны гремел в подъезде так, что, казалось, вибрировала бетонная плита под ногами. Удары в дверь были не ритмичными, а хаотичными и злыми, словно кто-то пытался пробить металл кулаками.
Наташа стояла в коридоре, уже одетая в джинсы и свитер. Она ждала этого штурма с семи утра. Щелкнув замком, она резко распахнула дверь, не дав свекрови нанести очередной удар. Галина Борисовна, замахнувшаяся для удара и по инерции ввалилась в коридор, едва не клюнув носом в полку для обуви. За ней, стараясь не смотреть жене в глаза, протиснулся Олег. В руках он сжимал две огромные клетчатые сумки — такие, с которыми в девяностые ездили челноки. Вид этих сумок, пахнущих пыльным складом и китайской резиной, в их чистой, светлой прихожей казался пошлым и неуместным.
— Явились, — констатировала Наташа, не делая попытки отойти в сторону. Она стояла, скрестив руки на груди, наблюдая, как свекровь поправляет сбившийся набок берет и одергивает дешевую шубу из искусственного меха.
— Не хами! — Галина Борисовна тут же перешла в наступление, словно танк, выехавший из окопа. Её маленькие глазки быстро бегали по коридору, оценивая обстановку. — Мы пришли за своим. Олег имеет право на половину нажитого. И мы это заберем. Сейчас же. Олежек, не стой столбом, иди на кухню, бери микроволновку и тот комбайн, что я дарила на Новый год.
Олег переминался с ноги на ногу, его взгляд был прикован к носкам собственных ботинок.
— Мам, может, поговорим сначала? — пробурчал он. — Ну как-то… по-человечески?
— С ней? По-человечески? — взвизгнула мать, тыча в Наташу пухлым пальцем с облупившимся маникюром. — Она тебя на улицу выгнала! Она твою мечту растоптала! Какое тут человеческое отношение? Грузи давай! Время — деньги, нам еще в ломбард успеть надо до закрытия.
Это слово — «ломбард» — повисло в воздухе тяжелым, грязным облаком. Наташа почувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, лопается последняя струна терпения. Они пришли не за вещами. Они пришли за деньгами, которые надеялись выручить за то, что покупала она, отказывая себе в нормальной еде и одежде.
— Стоять, — тихо, но так, что Олег вздрогнул, произнесла Наташа. — Никакой микроволновки. Она куплена в кредит, который я плачу до сих пор. Чек показать?
— Плевать я хотела на твои бумажки! — Галина Борисовна оттолкнула невестку плечом, пробиваясь в комнату. — Он ел из этой микроволновки? Ел! Значит, пользовался. Значит, совместное хозяйство. Амортизация! Мы забираем её в счет морального ущерба. И телевизор тоже. Олег, снимай плазму со стены!
Наташа смотрела, как муж, покорный воле матери, словно дрессированный медведь, поплелся в гостиную к большому черному экрану. К тому самому телевизору, на который она копила полгода, чтобы сделать ему подарок на день рождения. Он тогда прыгал от радости, как ребенок. А теперь он тянул к нему руки, чтобы сдать скупщикам за бесценок ради очередной бредовой идеи.
— Не трогай, — сказала Наташа. В её голосе исчезли последние нотки сомнения. — Олег, если ты сейчас снимешь его со стены, ты пожалеешь.
— Да что ты ему сделаешь? — захохотала Галина Борисовна, уже открывая шкаф-купе и начиная вышвыривать на пол наташины платья, чтобы добраться до курток сына. — Милицию вызовешь? Так мы семья пока еще! Имеем право! Снимай, сынок, не слушай эту жабу!
Олег взялся за края телевизора и потянул его вверх, снимая с кронштейна. Провода натянулись и выскочили из гнезд. Он тяжело выдохнул, прижимая технику к животу.
— Прости, Наташ, — буркнул он, не глядя на неё. — Мне правда нужны деньги. Я отдам. Потом. С процентов.
Наташа медленно прошла на кухню. Она двигалась как во сне, четко и размеренно. Открыла ящик с инструментами, который всегда держала под рукой — Олег вечно терял отвертки. Взяла тяжелый молоток с прорезиненной ручкой. Вес инструмента приятно оттянул руку, давая ощущение реальности и контроля.
Она вернулась в комнату. Олег уже пытался запихнуть телевизор в одну из сумок, но тот не влезал по диагонали. Галина Борисовна стояла рядом и командовала: «Боком, боком пихай, дубина!».
— Поставь на пол, — попросила Наташа.
Олег поднял голову, увидел молоток и побледнел. Его лицо, покрытое нездоровой испариной, перекосило от страха.
— Ты… ты чего? Наташа, ты чего удумала? Мама!
Галина Борисовна обернулась и, увидев молоток, на секунду осеклась, но тут же набрала воздуха в грудь для крика:
— Убивать будешь? Давай! Я зафиксирую! Сядешь!
— Нет, — Наташа улыбнулась. Это была страшная улыбка — одними губами, в то время как глаза оставались ледяными. — Я просто делю имущество. Вы же хотели половину?
Она подошла к кофейному столику, на котором стояла игровая приставка — еще одна «инвестиция» Олега, купленная с её отпускных. Размахнулась и с коротким, сухим выдохом опустила молоток на глянцевый корпус.
Хруст пластика прозвучал как выстрел. Осколки брызнули в стороны.
— Ты что творишь?! — заорал Олег, бросая телевизор на диван. — Это же тридцать тысяч!
— Это было тридцать тысяч, — поправила его Наташа, нанося второй удар, превращая электронику в месиво из микросхем и пластика. — А теперь это мусор. Твой мусор. Можешь забирать.
— Сумасшедшая! — взвизгнула свекровь, кидаясь к ней, но останавливаясь в метре, боясь замаха. — Она психопатка! Олег, держи её!
Наташа повернулась к ним. Она не задыхалась, её руки не дрожали. Она чувствовала абсолютную, кристальную ясность.
— Вы хотите продать всё, что здесь есть? — спросила она ровно. — Не выйдет. Я не дам вам заработать на моей жизни ни копейки.
Она подошла к дивану, где лежал телевизор. Олег дернулся было закрыть его собой, но наткнулся на её взгляд и отшатнулся. В этом взгляде было столько холодной решимости, что любой инстинкт самосохранения кричал «беги».
— Не надо… — прошептал он.
Наташа ударила в центр экрана. Звук был глухой, утробный, словно лопнуло что-то живое. По черной поверхности побежала густая паутина трещин, искажая отражение люстры.
— Половина моя, половина твоя, — сказала она, глядя на дело рук своих. — Твоя половина — это вот эти осколки. Забирай. Неси в ломбард. Скажи, что это дизайнерская модель.
— Ты больная… — Галина Борисовна схватилась за сердце, картинно оседая на пуфик. — Ты же деньги уничтожаешь! Это же живые деньги!
— Это не деньги, — Наташа повернулась к шкафу, где висела дорогая кожаная куртка Олега, которую он берег как зеницу ока. — Это вещи. Вещи, которые вы ставите выше людей.
Она достала из кармана джинсов канцелярский нож. Выдвинула лезвие с характерным треском.
— Нет! Только не куртку! — взвыл Олег. — Наташка, не смей! Я в ней на встречи ходить собирался!
— На встречи с кредиторами? — уточнила она и с силой провела лезвием по рукаву сверху вниз. Кожа разошлась легко, обнажая синтепоновую подкладку. — Теперь пойдешь как есть. Очень стильно. Гранж.
Она швырнула испорченную куртку ему в лицо. Олег поймал её, прижимая к груди, как раненого зверя, и смотрел на жену с ужасом и ненавистью. В его глазах больше не было жадности, только животный страх перед этой незнакомой женщиной с ножом и молотком.
— Что еще? — спросила Наташа, обводя комнату взглядом. — Пылесос? Блендер? Монитор? Говорите, что вам нужно. Я подготовлю к транспортировке.
В квартире повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Галины Борисовны. Она смотрела на разбитую приставку, на мертвый телевизор, на порезанную куртку и понимала, что добычи не будет. Здесь нечего брать. Здесь выжженная земля.
— Пойдем отсюда, сынок, — просипела она, поднимаясь с пуфика. Её спесь сдулась, как проколотый шарик. — Она буйная. Она нас ночью зарежет. Пойдем. Мы на неё в суд подадим. За порчу чужого имущества.
— Это моё имущество! — рявкнула Наташа так, что звенья хрустальной люстры звякнули. — Мои чеки, мои карты, моя зарплата! И я имею полное право делать со своими вещами всё, что захочу. Хочу — ломаю, хочу — сжигаю. А вы — воры. Обычные бытовые мародеры.
Олег попятился к двери, волоча за собой пустые клетчатые сумки. Он выглядел жалким, ссутулившимся, постаревшим на десять лет. Он смотрел на разгром, устроенный Наташей, и в его глазах читалось понимание: она не просто ломала вещи. Она ломала их прошлое. Методично, удар за ударом, она уничтожала всё, что их связывало, превращая уютное семейное гнездо в руины, где невозможно жить.
— Убирайтесь, — сказала Наташа, опуская молоток на тумбочку. — И заберите этот хлам с собой.
Она кивнула на кучу тряпок на полу. Галина Борисовна, поджав губы, схватила Олега за локоть и потащила к выходу. Они вылетели из квартиры быстрее, чем заходили, даже не пытаясь больше ничего прихватить.
Дверь захлопнулась. Наташа осталась стоять посреди разгромленной гостиной. Вокруг валялись осколки пластика, стекло хрустело под ногами. Квартира напоминала поле битвы. Но странное дело — ей не было жаль ни телевизора, ни приставки. Впервые за долгое время она чувствовала, что воздух в комнате стал чистым.
Наташа медленно опустила молоток на пол, стараясь не шуметь, словно боялась разбудить кого-то невидимого в этой теперь пугающе тихой квартире. Адреналин, который бушевал в крови последние полчаса, схлынул так же внезапно, как и прилив, оставив после себя звенящую пустоту и тяжесть в ногах. Она посмотрела на свои руки — на костяшках пальцев побелела кожа, ногти впились в ладони. Дрожь пришла чуть позже, мелкая, противная, как от озноба.
Она оглядела поле битвы. Черная паутина на экране телевизора напоминала причудливую карту незнакомого материка. Осколки пластика от игровой приставки хрустели под подошвами домашних тапочек, как первый ледок на лужах. Истерзанная куртка Олега, которую он так и не забрал в панике, валялась у порога грязным, сдувшимся комом.
Странно, но разруха не вызывала отторжения. Наоборот, этот хаос казался ей более честным и упорядоченным, чем та фальшивая «семейная идиллия», которую они пытались изображать последние годы.
Наташа прошла на кухню, перешагивая через разбросанные вещи. Ей нужно было выпить. Не алкоголя — его в доме не было, Олег выпил всё ещё на прошлой неделе, отмечая очередной «гениальный план». Просто воды. Она набрала полный стакан из-под крана и выпила залпом, чувствуя, как холодная жидкость остужает горящий внутри пожар.
Телефон, брошенный на диван, снова ожил. Экран засветился, показывая входящее сообщение от контакта «Муж». Наташа взяла трубку. Сообщение было коротким: «Ты больная психопатка. Мать вызывает скорую, у неё сердце. Я подам на развод. Ты мне за всё заплатишь».
Наташа усмехнулась. Уголки губ дрогнули, но улыбка вышла слабой, усталой. «За всё заплатишь». Она и так платила. Платила за его мечты, за его лень, за его комплексы непризнанного гения. Платила своим временем, нервами, здоровьем.
Она нажала на иконку контакта. Палец замер над кнопкой «Заблокировать». На секунду в голове мелькнула предательская мысль: а вдруг? Вдруг он одумается? Вдруг вернется, станет прежним, тем веселым парнем, с которым они ели мороженое в парке пять лет назад? Но она тут же вспомнила его взгляд сегодня. Взгляд затравленного зверька, который боится не за семью, а за свою шкуру и вещи. Того парня больше не было. Возможно, его никогда и не было, просто она придумала его, как он придумывал свои бизнес-планы.
Наташа решительно нажала «Заблокировать». Затем нашла контакт «Галина Борисовна» и сделала то же самое.
Телефон затих. Теперь уже навсегда.
Она положила смартфон на стол и пошла за веником. Уборка предстояла долгая. Методично, совок за совком, она сгребала осколки прошлой жизни. Пластик, стекло, обрывки бумаги. Всё это летело в большие черные мешки для мусора. С каждым выброшенным совком ей становилось легче дышать. Словно она выметала из квартиры не просто сор, а застарелый запах неудач, нытья и бесконечных обещаний.
Когда с полом было покончено, Наташа взяла куртку Олега. Дорогая кожа, теперь безнадежно испорченная. Она свернула её и запихнула в тот же мешок. Туда же полетели его забытые тапки, старая зубная щетка из ванной, полупустой флакон одеколона, запах которого всегда вызывал у неё легкую тошноту.
Она вынесла мешки на лестничную площадку, к мусоропроводу. Грохот падающего мусора, летящего вниз по трубе, прозвучал для неё как финальный аккорд симфонии. Как последний гвоздь в крышку гроба их брака.
Вернувшись в квартиру, Наташа закрыла дверь. Теперь — по-настоящему. Она прошла по комнатам, включая везде свет. Ей хотелось яркости. Квартира выглядела пустой без телевизора на стене, с зияющими дырами на полках, где раньше стоял хлам Олега. Но эта пустота была не пугающей. Она была… перспективной.
Это было чистое полотно.
Наташа подошла к окну и распахнула форточку. В комнату ворвался морозный зимний воздух, смешанный с запахом выхлопных газов и жареной картошки от соседей. Она вдохнула полной грудью. Голова немного кружилась, но мысли были ясными, как никогда.
Завтра будет непростой день. Нужно будет позвонить в банк, узнать про реструктуризацию долга — теперь она могла честно сказать, что платит одна. Нужно будет сменить замки, на всякий случай. Возможно, придется продать что-то из мебели, чтобы закрыть дыры в бюджете в первый месяц.
Но это были её проблемы. Понятные, решаемые, земные проблемы. Не мифические миллионы, не воздушные замки, не капризы взрослого ребенка.
Она вспомнила про маму. Нужно позвонить.
— Алло, мам? — голос Наташи слегка дрогнул, когда она услышала родное «Да, доченька?». — Ты не спишь?
— Нет, телевизор смотрю. Что случилось? Голос у тебя какой-то… странный.
— Мам, — Наташа присела на краешек дивана, поджав под себя ноги. — Я его выгнала. Олега. Насовсем.
На том конце провода повисла пауза. Наташа сжалась, ожидая привычных вопросов или причитаний, но услышала лишь глубокий выдох.
— Слава богу, — тихо сказала мать. — Я уж думала, никогда не решишься. Приезжай завтра? Пирогов напеку. С капустой, как ты любишь.
— Приеду, — Наташа почувствовала, как по щеке катится горячая слеза. Первая за весь этот безумный вечер. — Обязательно приеду.
Она положила трубку и посмотрела на стену, где висел разбитый телевизор. След от кронштейна напоминал шрам. Ничего, подумала она. Шрамы затягиваются. Обои можно переклеить. Стены можно перекрасить.
Она пошла на кухню, открыла холодильник. Там всё так же лежала половина палки дешевой колбасы и просроченный майонез. Наташа достала их и, не раздумывая, бросила в мусорное ведро.
Завтра она купит себе нормальной еды. Купит свежих фруктов. Купит бутылку хорошего вина.
Наташа выключила свет в коридоре, оставив гореть только ночник в спальне. Она легла в постель, растянувшись по диагонали — теперь никто не толкал её локтем, не храпел над ухом, не стягивал одеяло. Кровать казалась огромной, как океан.
За окном шумел большой город, полный людей, машин и чужих судеб. Где-то там, в этом шуме, растворились Олег и его мама со своими клетчатыми сумками и несбыточными амбициями. А здесь, в тишине маленькой квартиры на пятом этаже, начиналась новая жизнь.
Наташа закрыла глаза. Впервые за много лет она засыпала без страха перед завтрашним днем. Завтрашний день принадлежал только ей. И это было самое дорогое приобретение, которое не купить ни за какие кредиты…
