— Ну, открывай, Арина, чего застыла, не чужие ведь! — голос Лидии Ивановны, свекрови, прорезал утреннюю тишину квартиры еще до того, как Арина успела толком повернуть ключ в замке. Он был бодрым, зычным и не оставлял сомнений в том, что его обладательница уже настроилась на активную деятельность.
Арина мысленно застонала. Суббота. Единственный полноценный выходной за последние две недели, когда Стас, её муж, на суточном дежурстве, а она, наконец, предоставлена сама себе.
Планы были грандиозные: выспаться до полудня, потом неспешно выпить кофе с круассаном, дочитать давно отложенную книгу, может быть, вечером сходить на выставку, на которую никак не получалось выбраться. И вот теперь, судя по всему, этим планам предстояло столкнуться с суровой реальностью в лице Лидии Ивановны.
Дверь распахнулась, и свекровь, энергичная женщина лет шестидесяти с цепким взглядом решительно шагнула через порог, едва не сбив Арину с ног. В руках у неё была объемистая сумка, из которой выглядывали ручки каких-то садовых инструментов.
— Собирайся, Арина, на дачу поедем, — с порога, без предисловий, будто это было решенным и давно обговоренным делом, заявила она. — Картошку окучивать пора, да и огурцы подвязать, одной мне не справиться. Заодно и воздухом свежим подышишь, а то сидишь тут в своей коробке целыми днями.
Арина моргнула, пытаясь переварить услышанное. На дачу. Окучивать картошку. Подвязывать огурцы. В её прекрасную, такую долгожданную субботу.
— Здравствуйте, Лидия Ивановна, — вежливо, но уже с плохо скрываемым холодком в голосе, произнесла Арина. — А я… у меня другие планы на сегодня. Она сделала шаг назад, инстинктивно пытаясь увеличить дистанцию между собой и этим вихрем неуёмной дачной энергии.
Свекровь нахмурилась, её губы поджались, а взгляд стал ещё более испытующим.
— Какие такие планы могут быть важнее помощи матери? — вопрос прозвучал почти как обвинение. — Ты же знаешь, Стас бы не одобрил такого твоего отношения. Он всегда говорит, что семья – это главное, что нужно друг другу помогать. А я ведь не для себя стараюсь, для вас же, чтобы зимой своя картошечка была, свои огурчики.
Арина почувствовала, как внутри начинает закипать раздражение. Упоминание Стаса, который сейчас был далеко и не мог вмешаться, было излюбленным приёмом Лидии Ивановны.
— Лидия Ивановна, Стас прекрасно знает, что я не люблю дачные работы, и мы это с ним неоднократно обсуждали, — стараясь сохранять остатки самообладания, ответила Арина. Её голос стал твёрже. — Я не поеду. У меня действительно запланированы другие дела, и я не собираюсь их отменять. Я хотела выспаться, сегодня мой единственный выходной.
— Ах ты так?! — Лидия Ивановна вся подобралась, её лицо начало медленно наливаться краской. Она сделала шаг вперёд, сокращая отвоёванное Ариной пространство. — Выспаться она хотела! А я, по-твоему, не устаю?
Я, по-твоему, железная, чтобы одна на этом огороде корячиться с утра до ночи? Я тебе не чужой человек, чтобы ты мне тут условия ставила и свои «планы» выпячивала! Поедешь, и всё тут! Нечего тут пререкаться со старшими!
Терпение Арины лопнуло. Она устала от этих вечных манипуляций, от этого бесцеремонного вторжения в её жизнь, от этого ощущения, что её собственные желания и потребности не значат ровным счётом ничего. Она выпрямилась, глядя свекрови прямо в глаза.
— А мне нет дела ни до вас, ни до вашей дачи, так что отстаньте от меня по-хорошему, Лидия Ивановна, иначе будет по-плохому!
Чувство, как закипает внутри, было уже не просто раздражением, а настоящей, холодной яростью.
— Если вы сейчас же не уйдёте, я позвоню Стасу и скажу, что вы вламываетесь ко мне в квартиру, когда я одна, и устраиваете скандал! И пусть он потом сам с вами разбирается!
Лидия Ивановна побагровела так, что её лицо приобрело цвет перезрелой свеклы. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но из горла вырвалось лишь какое-то сдавленное шипение. Видимо, такой отпор от всегда такой сдержанной и уступчивой невестки был для неё полной неожиданностью.
— Да как ты… как ты смеешь, соплячка! — наконец прохрипела она, её голос дрожал от негодования. — Я… я на тебя такую управу найду! Ты у меня ещё попляшешь! Стасу всё расскажу, как ты со мной, с его матерью, разговариваешь! Неблагодарная!
Арина молча, не отводя взгляда, указала рукой на дверь. Её лицо было бледным, но решительным. Она больше не собиралась ничего объяснять или оправдываться. Все слова были сказаны. Лидия Ивановна ещё несколько секунд буравила её гневным взглядом, тяжело дыша и что-то бормоча себе под нос про «неблагодарных змей» и «испорченную молодёжь».
Затем, фыркнув так, что её «химический взрыв» на голове пришёл в движение, она развернулась и, подхватив свою сумку, вылетела из квартиры, не проронив больше ни слова. Арина медленно закрыла дверь на все замки и прислонилась к ней спиной.
Сердце колотилось где-то в горле. Она отвоевала свою субботу, но какой ценой? Отношения со свекровью, и так не самые тёплые, теперь, кажется, были испорчены окончательно. И ещё неизвестно, как на всё это отреагирует Стас.
Вечер подкрался незаметно, окрасив небо за окном в густые сумеречные тона. Арина провела день как в тумане. Выспаться, конечно, не удалось – адреналин от утренней стычки с Лидией Ивановной ещё долго будоражил кровь.
Она бесцельно бродила по квартире, машинально переставляя какие-то безделушки, пытаясь занять себя то книгой, то уборкой, но мысли то и дело возвращались к сцене у двери, к побагровевшему лицу свекрови и её последним, брошенным на прощание, угрозам. Тревожное ожидание прихода Стаса нарастало с каждым часом.
Наконец, в замке провернулся ключ, и на пороге появился Стас. Усталый, чуть осунувшийся после суточного дежурства, но с той мягкой улыбкой, которая всегда согревала Арину. Он скинул форменную куртку, потянулся, разминая затёкшие плечи.
— Привет, котёнок. Как ты тут без меня? — он шагнул к ней, собираясь обнять.
Но Арина отстранилась, и его улыбка сползла с лица. Она не могла, просто не могла сейчас изображать безмятежность. Напряжение, копившееся весь день, требовало выхода.
— Стас, нам нужно поговорить, — её голос был ровным, но в нём звенела сталь, которую он слышал нечасто. — Твоя мама сегодня утром приходила.
Он кивнул, проходя в комнату и устало опускаясь на диван.
— Да, она мне звонила. Рассказывала.
Арина замерла. «Рассказывала». Значит, Лидия Ивановна уже успела представить ему свою версию событий. И, зная свекровь, Арина не сомневалась, что в этой версии она, Арина, предстала исчадием ада, набросившимся на бедную, беззащитную женщину.
— И что же она тебе «рассказывала»? — Арина скрестила руки на груди, её поза стала почти воинственной. — Что я, неблагодарная невестка, отказалась ехать на её драгоценную дачу и посмела выставить её за дверь?
Стас устало потёр переносицу.
— Арин, ну зачем ты так сразу? Она, конечно, погорячилась, я не спорю. Но и ты… могла бы быть помягче. Она же мама, она старше. Хотела как лучше, чтобы мы потом своей картошкой питались, а не магазинной химией.
Арина почувствовала, как внутри снова поднимается волна негодования. «Могла бы быть помягче». То есть, он считает, что это она виновата? Что это она должна была проглотить бесцеремонное вторжение и ультиматумы?
— Помягче? — переспросила она, и в её голосе зазвучали опасные нотки. — Стас, она ввалилась ко мне в дом без предупреждения в мой единственный выходной и с порога заявила, что я должна всё бросить и ехать с ней вкалывать на огороде!
Когда я вежливо отказалась, она начала на меня давить, упоминать тебя, говорить, что ты бы не одобрил! Это ты называешь «хотела как лучше»? Это называется наглость и неуважение!
— Ну, Арин, не преувеличивай, — Стас поморщился, словно от зубной боли. Ему явно не хотелось ввязываться в этот конфликт. — Мама просто человек такой, она по-другому не умеет. Для неё дача – это святое. Она переживает, что одна не справляется. Может, стоило просто… ну, не знаю… сказать, что приедешь в следующий раз, или помочь ей чем-то другим? Найти какой-то компромисс?
«Компромисс!» Это слово в данном контексте прозвучало для Арины как издевательство. Какой компромисс может быть с человеком, который не признаёт за тобой права на собственное мнение и собственное время?
— Стас, я не понимаю, ты сейчас серьёзно? — она подошла ближе, заглядывая ему в глаза, пытаясь найти там поддержку, но видела лишь усталость и желание поскорее замять неприятную тему.
— То есть, я должна была наплевать на свои планы, на свой отдых, и поехать туда, куда я категорически не хочу, только потому, что твоя мама так решила? Только потому, что она «человек такой»? А я кто? Я не человек? Мои желания ничего не значат?
— Да причём тут твои желания, Арина! — он тоже начал терять терпение. — Речь о помощи матери! Она же не чужой нам человек! И потом, что такого страшного в том, чтобы съездить на пару часов, помочь? Корона бы с головы не упала. А так ты её обидела, она мне вся в слезах звонила…
— В слезах? — Арина неверяще покачала головой. Она прекрасно знала способность Лидии Ивановны разыгрывать драмы, когда ей это было выгодно. — Стас, она мне угрожала! Она сказала, что «найдёт на меня управу»! И после этого ты говоришь, что это я её обидела? Ты вообще на чьей стороне?
Вопрос повис в воздухе. Стас отвёл взгляд, тяжело вздохнул.
— Я не на чьей-то стороне, Арин. Я просто хочу, чтобы дома был мир. Мама… она сложный человек, я знаю. Но она моя мать. Я не могу просто так взять и… порвать с ней отношения из-за того, что вы не поделили дачу. Может, тебе стоит… ну, просто извиниться перед ней? Для вида хотя бы. Чтобы она успокоилась.
Арина почувствовала, как холод пробежал по спине. Извиниться. Она должна извиниться за то, что защищала своё право на отдых в собственном доме. Это было уже слишком.
— Стас, ты меня сейчас просто убиваешь, — тихо, но отчётливо произнесла она. — Ты предлагаешь мне унизиться перед человеком, который вломился ко мне, нахамил и угрожал, только для того, чтобы тебе было спокойно? Ты действительно считаешь, что это я должна просить прощения?
Ты не понимаешь, что если я сейчас уступлю, то это будет повторяться снова и снова? Она поймёт, что может делать со мной всё, что угодно, а ты её всегда поддержишь!
— Да не поддержу я её во всём! — вспылил Стас, вскакивая с дивана. — Но и идти на принцип из-за какой-то картошки – это глупо! Ты просто не хочешь понять, что у неё тяжёлая жизнь была, она одна меня тянула…
— А у меня лёгкая? — перебила его Арина, её голос тоже повысился. — Я работаю не меньше твоего! И я имею право на отдых! И я не позволю твоей матери, при всём моём к ней формальном уважении, командовать в моей жизни!
И я ожидала, что мой муж, мой мужчина, меня в этом поддержит! А ты… ты предлагаешь мне прогнуться! Это ли не бесхребетность, Стас? Это не неспособность защитить свою семью от чужого произвола?
Они стояли друг против друга, разъярённые, не понимающие. Тихий семейный вечер, на который так рассчитывал Стас, превратился в очередной раунд семейных баталий. И на этот раз противником была не только свекровь, но и он сам, ставший на её сторону, пусть и из благих, как ему казалось, побуждений. Атмосфера в квартире сгустилась до предела.
Тишина, последовавшая за их ссорой, была густой и липкой, как патока. Она обволакивала, давила на уши, делала каждый вздох затрудненным. Несколько дней Арина и Стас существовали в этой тишине, как два айсберга, дрейфующих в ледяном океане взаимного непонимания.
Короткие, сугубо бытовые фразы, которыми они изредка обменивались, не нарушали этой гнетущей атмосферы, а лишь подчеркивали её глубину. Арина чувствовала себя преданной и одинокой. Стас, в свою очередь, ходил мрачнее тучи, разрываемый между долгом перед матерью и обидой на жену, которая, как ему казалось, проявила ненужное упрямство.
Лидия Ивановна, как и ожидала Арина, не собиралась так просто сдаваться. Её тактика «затишья перед бурей» длилась недолго. В среду вечером, когда Стас задержался на работе, а Арина, пытаясь отвлечься от тягостных мыслей, пекла яблочный пирог – его аромат всегда создавал иллюзию уюта, – в дверь снова позвонили. Настойчиво, требовательно, так, как умела звонить только свекровь.
Арина замерла, прислушиваясь. Сердце сделало неприятный кульбит. Она знала, кто стоит за дверью, ещё до того, как посмотрела в глазок. Лидия Ивановна. С выражением лица оскорбленной добродетели и большой плетёной корзиной в руках, прикрытой вышитым полотенцем. Видимо, «гостинцы».
— Открывай, Арина, знаю, что ты дома, — голос свекрови был обманчиво-ласковым, но Арина уловила в нём стальные нотки. — Я тут сыночку своему гостинцы принесла. А то небось, голодом его моришь, всё по своим выставкам бегаешь.
Арина глубоко вздохнула, собираясь с духом. Она знала, что этот визит – не просто желание накормить сына. Это была очередная попытка продавить её, показать, кто в доме хозяин, и, возможно, окончательно настроить Стаса против неё. Открывать не хотелось до дрожи в коленях, но и прятаться, как нашкодивший ребёнок, было унизительно. Она распахнула дверь.
— Здравствуйте, Лидия Ивановна, — Арина постаралась, чтобы её голос звучал максимально нейтрально, хотя внутри всё клокотало. — Стаса ещё нет, он задерживается.
Свекровь, не дожидаясь приглашения, решительно прошла в квартиру, оглядываясь по сторонам так, словно проводила инспекцию. Её взгляд задержался на яблочном пироге, остывающем на кухонном столе.
— А, вот оно что, — протянула она с едва заметной усмешкой. — Тоже печёшь? Ну-ну. Мои-то пирожки, конечно, не сравнятся с твоими изысками. Они простые, зато с душой.
Она поставила корзину на стол рядом с пирогом Арины, словно бросая вызов.
— Я вообще-то к Стасику пришла, — продолжила Лидия Ивановна, поворачиваясь к Арине. — Хотела с сыном поговорить, по-матерински. А то ведь он совсем от рук отбился, с тех пор как… — она сделала многозначительную паузу, недвусмысленно глядя на Арину, — …с тех пор как некоторые особы в его жизни появились. Переживаю я за него.
Арина почувствовала, как краска бросается ей в лицо. Это уже было не просто хамство, это было прямое оскорбление.
— Лидия Ивановна, если вы пришли сюда, чтобы оскорблять меня, то можете сразу уходить, — твёрдо сказала она. — И не нужно прикрываться заботой о Стасе. Он взрослый человек и сам в состоянии решить, что для него лучше.
Свекровь изобразила на лице крайнее удивление, смешанное с обидой.
— Оскорблять? Да что ты, деточка! Я просто правду говорю. А правда, она, знаешь ли, глаза колет. Я же вижу, как мой сын изменился. Раньше он был такой внимательный, заботливый, всегда маму слушал. А теперь что? Жена сказала «нет» – и всё, мать побоку. Даже на дачу съездить, помочь старухе, и то проблема.
Она картинно вздохнула, приложив руку к сердцу.
— Я ведь не для себя стараюсь, Арина. Я для вас же, для вашей семьи. Хочу, чтобы у вас всё было, чтобы жили в достатке, чтобы детишки здоровые росли на своих овощах и фруктах. А ты… ты всё в штыки воспринимаешь. Любое моё слово, любую мою просьбу. Будто я враг тебе какой-то.
— Вы не враг, Лидия Ивановна, — Арина старалась говорить спокойно, хотя это давалось ей с огромным трудом. — Но вы и не хозяйка в этом доме. И я не обязана отчитываться перед вами за свои решения или выполнять все ваши прихоти под видом «заботы». У нас со Стасом своя семья, и мы сами разберёмся, как нам жить и что нам делать.
— Своя семья? — Лидия Ивановна усмехнулась, и в её глазах блеснул недобрый огонёк. — Какая же это семья, если жена мужа против матери настраивает? Если она эгоистка, которая только о себе думает? Стасик мне жаловался, говорил, что ты его совсем не понимаешь, что из-за тебя у него все нервы на пределе.
Арина застыла. Стас жаловался матери на неё? После их разговора? Это был удар ниже пояса. Она почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног.
— Что… что вы такое говорите? — прошептала она, не веря своим ушам.
— А то и говорю, — с удовлетворением произнесла Лидия Ивановна, видя, что её слова достигли цели. — Он очень переживает, что ты так ко мне относишься. Боится, что ты совсем его от меня отвадишь. Он ведь меня любит, я его мать. А ты кто? Пришлая. Сегодня есть, завтра нет. А мать – это навсегда.
В этот момент в замке снова повернулся ключ, и в квартиру вошёл Стас. Он выглядел ещё более уставшим, чем обычно. Увидев мать и бледную, как полотно, жену, он сразу всё понял.
— Мам? Арина? Что здесь происходит? — его голос был напряжённым.
Лидия Ивановна тут же сменила тактику. Её лицо приняло страдальческое выражение.
— Сыночек, наконец-то ты пришёл! — запричитала она, бросаясь к нему. — Я тут тебе гостинцев принесла, твоих любимых. А Ариночка… она опять на меня набросилась. Говорит, что я ей никто, что я ей мешаю, что… что я тебе жизнь порчу! Стас посмотрел на Арину, потом на мать. Он выглядел совершенно измученным.
— Арина, это правда? — спросил он тихо. Арина смотрела на него, и в её глазах стояла такая боль и разочарование, что ему стало не по себе. Она ничего не ответила, только горько усмехнулась. Слова были излишни. Спектакль, разыгранный свекровью, достиг своего апогея. И Стас, её муж, снова оказался не на её стороне.
Тишина, повисшая в прихожей, звенела от невысказанных обвинений и затаённой боли. Стас переводил растерянный взгляд с матери, чьё лицо исказилось в гримасе праведного страдания, на жену, бледную, с горящими от гнева и обиды глазами. Вопрос «Арина, это правда?» всё ещё висел в воздухе, тяжёлый и неуместный.
Арина медленно, очень медленно выдохнула, стараясь унять бушующую внутри бурю. Её взгляд, холодный и острый, как осколок льда, впился в мужа.
— Правда? — переспросила она, и в её голосе не было ни следа прежней мягкости. Только сталь и горькое разочарование. — Ты действительно спрашиваешь меня, правда ли это, Стас? После всего, что твоя мать здесь устраивала?
После того, как она ворвалась сюда, как к себе домой, и начала меня отчитывать, унижать, обвинять во всех смертных грехах? Ты слушаешь её… её ложь, её спектакль, и у тебя хватает совести спрашивать меня, правда ли это?
Лидия Ивановна тут же вскинулась, готовая к новой атаке.
— Сыночек, ты слышишь, как она со мной разговаривает? Какая ложь? Это она… она тебя против меня настраивает, она хочет разрушить нашу семью! Я же всё для вас, всё для тебя…
— Хватит! — голос Арины обрёл неожиданную силу, заставив и Стаса, и Лидию Ивановну вздрогнуть. Она сделала шаг вперёд, прямо к свекрови, и та невольно отступила. — Хватит этого фарса, Лидия Ивановна! Вы добились своего! Вы успешно отравляете нашу жизнь с самого первого дня! Ваша «забота» — это удушающий контроль!
Ваша «любовь» к сыну — это желание владеть им безраздельно, не считаясь ни с кем и ни с чем! Вы приходите сюда, когда вам вздумается, нарушаете все наши планы, устраиваете скандалы, лжёте, манипулируете! И всё ради чего? Чтобы доказать свою власть? Чтобы показать, что я здесь никто?
Она повернулась к Стасу, и её голос, хотя и не такой громкий, был полон такой всепоглощающей усталости и боли, что ему стало физически не по себе.
— А ты, Стас… ты всё это видишь. И молчишь. Или, что ещё хуже, просишь меня «понять», «уступить», «извиниться». Ты хоть раз, хоть один раз за всё это время попытался меня защитить? Поставить её на место? Сказать ей, что у нас своя жизнь, свои правила?
Нет! Ты всегда выбирал её! Ты всегда боялся её огорчить, даже ценой моего спокойствия, нашего с тобой мира! Я устала, Стас. Я смертельно устала от этой вечной войны, от этого постоянного давления. Я так больше не могу.
— Да что ты себе позволяешь, девчонка! — взвизгнула Лидия Ивановна, её лицо снова налилось краской. — Ты кто такая, чтобы указывать моему сыну, как ему себя вести? Я его мать! Я его вырастила, ночей не спала, а ты пришла на всё готовенькое и ещё смеешь меня обвинять! Стасик, ты скажи ей! Поставь её на место! Пусть знает своё место, эта… эта…
Она задохнулась от ярости, не находя подходящего слова.
Стас стоял между ними, как между двух огней. Лицо его было искажено мукой. Он открыл рот, закрыл, снова открыл.
— Мама… Арина… ну пожалуйста, перестаньте! — взмолился он, его голос прозвучал жалко и беспомощно. — Я не могу так больше! Вы обе мне дороги! Ну почему вы не можете просто… просто…
— Просто что, Стас? — жёстко перебила Арина. — Просто мне заткнуться и терпеть? Позволить твоей матери и дальше рулить моей жизнью? Ты этого от меня ждёшь? Если да, то ты сильно ошибаешься. Я не буду жить в вечном кошмаре только для того, чтобы тебе было комфортно не выбирать.
— Да какой кошмар, о чём ты говоришь! — Лидия Ивановна снова ринулась в бой. — Это ты нам всем жизнь в кошмар превращаешь своим упрямством и эгоизмом! Если бы ты была нормальной женой, послушной, уважающей старших, ничего бы этого не было!
Это всё из-за тебя! Сынок, ты должен выбрать! Или я, твоя мать, которая тебе всю жизнь посвятила, или… или вот эта, которая тебя ни во что не ставит и только скандалы устраивает!
Ультиматум прозвучал. Грубо, прямолинейно, не оставляя Стасу пространства для манёвра. Он посмотрел на мать, потом на Арину. На лице его отразилась вся глубина его отчаяния.
— Я… я не могу выбирать, — прошептал он, глядя в пол. — Я не хочу…
— А придётся, Стас, — голос Арины был спокоен, но эта спокойствие было страшнее любого крика. — Потому что я свой выбор сделала. Я не собираюсь больше быть участницей этого цирка. Я не позволю больше никому так с собой обращаться. Ни ей, — она кивнула на побагровевшую свекровь, — ни тебе, если ты не в состоянии быть мне мужем и защитником, а не маменькиным сынком.
Лидия Ивановна, поняв, что Арина не отступит, и не дождавшись от сына решительных действий в свою пользу, развернулась с такой резкостью, что её корзинка с пирожками едва не упала.
— Ну и пожалуйста! — выплюнула она, глядя на Арину с нескрываемой ненавистью. — Подавитесь вы тут своим счастьем! Ноги моей больше в этом доме не будет, пока ты здесь! А ты, Станислав, — она вперила взгляд в сына, — ты ещё пожалеешь! Горько пожалеешь, что променял родную мать на эту… эту!
Она рванула на себя дверь и выскочила на лестничную площадку, не прощаясь. Грохота не было – дверь закрылась на автоматический доводчик, но ощущение было такое, будто рухнул целый мир.
Арина и Стас остались одни в квартире. Пирог на столе источал приторно-сладкий аромат яблок и корицы, который теперь казался удушливым. Стас медленно поднял голову и посмотрел на жену. В его глазах была пустота. В её – холодная, выжженная земля, на которой больше ничего не могло вырасти.
Молчание, опустившееся на них, было окончательным. Никто не плакал. Никто не кричал. Просто два человека, которые когда-то любили друг друга, стояли на руинах своей семьи, и каждый понимал, что назад дороги нет. Все мосты были сожжены дотла…
