Марина услышала знакомый звонок в дверь и сжала в руке половник так крепко, что побелели костяшки пальцев. Вторник. Одиннадцать утра. Точность, с которой Валентина Петровна являлась к ним, могла бы посрамить швейцарские часы.
— Андрюша, мама пришла! — донеслось из прихожей, и Марина закрыла глаза, досчитала до десяти. Не помогло. Досчитала до двадцати.
— Привет, мам, — послышался сонный голос мужа. Андрей работал допоздна и обычно спал до полудня. Обычно. Когда не приходила его мама.
— Сынок, ты всё ещё спишь? В такое время! А я уже и на рынке побывала, и в поликлинике очередь отстояла. Вот, пирожки принесла. Где Маринка? Марина! Ты почему мужа не будишь, он же на работу опаздывает!
Марина глубоко вдохнула и вышла из кухни. Валентина Петровна стояла в крохотной прихожей их однушки, занимая собой всё свободное пространство. Массивная, в синем пуховике с искусственным мехом, с двумя огромными сумками в руках.
— Здравствуйте, Валентина Петровна. Андрей работает до одиннадцати вечера, у него свободный график, — Марина старалась говорить ровно.
— Свободный график — это не повод валяться до обеда, — свекровь уже стягивала куртку, вешая её на единственный свободный крючок, где висела Маришина осенняя куртка. Куртка упала на пол. — Режим нужен всегда. Я вот Андрюшу с детства приучила…
— Мам, я правда работаю вечером, — попытался вступиться Андрей, но мать уже прошла в комнату.
— Ой, да что это у вас тут! — голос Валентины Петровны стал ещё громче. — Окна не мыты! Марина, ну как так можно! Октябрь на дворе, а у вас окна в разводах. Сейчас я всё сделаю.
— Не надо, Валентина Петровна, я сама помою на выходных.
— На выходных, на выходных… Внучка моя дышит этой грязью! Где у вас тряпки?
Марина стиснула зубы. Алиса спокойно спала в своей кроватке, и грязь тут была только в воспалённом воображении свекрови. Окна Марина мыла две недели назад, просто вчера был дождь, и на стёклах остались капли.
Следующие два часа превратились в привычный кошмар. Валентина Петровна мыла окна, комментируя каждое своё движение: «Вот так нужно, круговыми движениями, а не как попало», затем проверила холодильник («Что это за йогурты? Внучке нельзя химию, только домашний творожок!»), заглянула в шкафы («Марина, ну разве так вещи хранят? Смотри, как я у себя делаю…»), разбудила Алису не вовремя («Просыпайся, солнышко, бабушка приехала!»), накормила её кашей, хотя Марина уже приготовила овощное пюре.
— Каша полезнее, — отрезала свекровь. — Я своих детей вырастила, мне виднее.
— Одного, — тихо поправила Марина. — Андрей у вас один.
— Одного, но как вырастила! И не сопротивлялся мне, не то что некоторые. Андрюша, скажи жене, что мать всегда желает добра.
Андрей примирительно улыбнулся:
— Мариш, мама же хочет помочь.
Когда дверь за Валентиной Петровной наконец закрылась (в четвёртом часу, после того как она ещё успела погладить бельё, посоветовать Марине сменить крем для лица и пожаловаться, что сын редко звонит), Марина опустилась на диван и уставилась в потолок.
— Почему ты ей не скажешь? — спросила она у мужа.
— Что сказать? Она помогает, — Андрей неловко пожал плечами.
— Помогает? Андрей, мы съехали от неё год назад! Специально сняли эту квартиру, чтобы жить отдельно, помнишь? Потому что она лезла во всё! А теперь она приезжает сюда по три-четыре раза в неделю!
— Ну, она скучает. Одна живёт.
— Андрей, у неё трёхкомнатная квартира в хорошем районе, куча подруг и сестра за углом. Она не одинока. Она просто не может нас отпустить. Или, вернее, тебя.
— Не утрируй.
— Не утрирую! В понедельник она была здесь. Сегодня. В четверг наверняка приедет снова. Мы живём в однокомнатной квартире, Андрей! У нас тридцать шесть квадратов! У нас грудной ребёнок! Мне нужно хоть немного личного пространства!
Андрей виновато потёр переносицу:
— Поговорю с ней. Попрошу приезжать реже.
Но он не поговорил. А Валентина Петровна в четверг действительно приехала. С новыми пирожками, со свёклой с рынка («эта в магазине — гниль одна!») и с решимостью переставить мебель в комнате («что это у вас кроватка у окна, Алису продует!»).
Пятница. Суббота. Воскресенье. Марина ждала, что хоть в выходные они побудут одни. Но в субботу в девять утра снова раздался звонок.
— Сюрприз! — Валентина Петровна внесла в квартиру огромную коробку. — Это соковыжималка. Для Алисочки. Свежие соки нужны каждый день. Я вам сейчас покажу, как ей пользоваться.
В воскресенье она явилась к обеду с кастрюлей рассольника:
— Вы же готовить не умеете нормально, я вам на неделю наварила.
Вечером, когда Андрей ушёл на работу, Марина сидела на кухне и смотрела на эту кастрюлю. Огромную, трёхлитровую, занимающую половину холодильника. Как и сама Валентина Петровна занимала половину их жизни. Нет, не половину. Больше.
Нет. Так больше нельзя. Марина открыла ноутбук и начала гуглить. «Права жильцов», «временная прописка», «обмен квартирами».
К утру у неё был план.
Следующий вторник начался как обычно. Звонок в дверь в одиннадцать ноль-ноль.
— Андрюша, мама пришла! Маринка, что это у вас здесь? — Валентина Петровна споткнулась о два больших чемодана, стоящих в прихожей. Ещё несколько сумок громоздились у двери.
— Здравствуйте, Валентина Петровна. Как раз вовремя, — Марина вышла из комнаты, и свекровь невольно отступила. В голосе невестки было что-то новое, какая-то непривычная твёрдость. — Проходите, нам нужно поговорить.
— Что случилось? Вы что, съезжаете? — глаза Валентины Петровны округлились. — Андрей, что происходит?
Андрей выглядел растерянным. Марина не посвятила его в свой план, только попросила утром никуда не уходить.
— Присаживайтесь, — Марина указала на диван. Сама осталась стоять. — Валентина Петровна, мы с Андреем много думали…
— Я много думала, — поправилась она себя, поймав взгляд мужа. — И пришла к выводу, что наша текущая ситуация абсурдна.
— Какая ситуация? — свекровь настороженно присела на краешек дивана.
— Вы приезжаете к нам пять-шесть раз в неделю. Проводите здесь по несколько часов. По сути, вы живёте здесь больше, чем у себя.
— Я помогаю вам! С ребёнком! По хозяйству!
— При этом, — Марина продолжала спокойно, — мы живём в однокомнатной квартире тридцать шесть квадратов. С младенцем. А у вас — трёхкомнатная, восемьдесят два квадрата, где вы живёте одна.
— И что с того? — голос Валентины Петровны стал резким. — Это моя квартира! Я её заработала!
— Я не спорю. Но раз вы всё равно постоянно у нас, я подумала — может, нам стоит обменяться?
Повисла тишина. Такая плотная, что казалось, воздух застыл.
— Что? — Валентина Петровна побледнела, потом покраснела. — Что ты сказала?
— А мы вашу квартиру займём, раз вы всё равно у нас всё время, — Марина произнесла это медленно, отчётливо. — Логично же. Вам явно нравится быть здесь. А нам с Андреем и Алисой тесно. В вашей квартире три комнаты — одна нам с мужем, одна детская, одна для гостей. Здесь же вы будете чувствовать себя как дома. Потому что, судя по всему, это и есть ваш дом сейчас.
— Ты… ты что, издеваешься?! — Валентина Петровна вскочила. — Андрей! Ты слышишь, что твоя жена говорит?!
— Мариш, может, не надо… — пробормотал Андрей, но Марина его не слушала.
— Я абсолютно серьёзна. Мы можем оформить официальный обмен или просто договориться устно. Я уже консультировалась с юристом — если человек фактически проживает по адресу более половины времени…
— Я не проживаю здесь! Я навещаю!
— Шесть раз в неделю по четыре-пять часов — это тридцать часов. Я посчитала. Вы спите у себя, а живёте у нас. Едите здесь — сами приносите еду и готовите. Стираете здесь бельё. Убираете. По сути, ведёте здесь хозяйство. А мы с Андреем как гости в собственной квартире.
— Я не позволю! — голос свекрови сорвался на крик. — Это моя квартира! Я там тридцать лет прожила! Андрюша там вырос!
— Именно поэтому я и предлагаю, — Марина оставалась невозмутимой, хотя внутри всё дрожало. — Чтобы вы дальше проживали здесь. А мы с вашим сыном и внучкой переедем туда, где нам просторнее. Где Алиса сможет ползать, не натыкаясь на мебель. Где у нас будет спальня с нормальной кроватью, а не с раскладным диваном. Где есть балкон, и я смогу летом выносить туда коляску.
— Андрей! — Валентина Петровна развернулась к сыну. Лицо её перекосилось. — Скажи ей! Скажи, что она не смеет! Это наша семейная квартира!
— Мама, я… — Андрей беспомощно посмотрел на жену, потом на мать. — Может, правда, реже приезжать?
— Я о тебе забочусь! О вас! — в глазах свекрови блеснули слёзы. — Я одна, мне больше не о ком заботиться! А ты хочешь лишить меня и этого?
— Никто вас не лишает, — Марина сделала шаг вперёд. — Просто давайте честно. Вы хотите участвовать в нашей жизни ежедневно? Пожалуйста. Но тогда логично, чтобы мы жили там, где удобнее семье с ребёнком. Или вы даёте нам пространство, приезжаете раз-два в неделю по приглашению, и тогда остаётесь в своей квартире. Выбирайте.
— Это ультиматум! — Валентина Петровна задыхалась от возмущения. — Ты шантажируешь меня!
— Я предлагаю решение. Которое устроит всех.
— Меня не устроит! Я не отдам свою квартиру! Никогда! Ты… ты всё это спланировала! Ты специально! Ты с самого начала на неё заглядывалась!
— Валентина Петровна, до вашего нашествия я о вашей квартире вообще не думала, — Марина скрестила руки на груди. — Мне было достаточно этой. Маленькой, но нашей. Где мы могли жить втроём, своей семьёй. Но вы сделали её своей. Так что теперь — либо меняемся, либо вы прекращаете свои визиты. Насовсем.
— Насовсем?!
— Да. Вы будете приходить, только когда мы вас пригласим. Предварительно договорившись. Не будете трогать мой холодильник, мои шкафы, моё бельё. Не будете давать советы, которых не просят. Не будете будить ребёнка, когда он спит. Не будете критиковать мой дом. Это мой дом, Валентина Петровна. Мой и Андрея. Не ваш.
Свекровь тяжело дышала. Её руки тряслись.
— Андрей… — она повернулась к сыну с такой мольбой в глазах, что даже Марине стало не по себе. — Скажи ей. Скажи, что она не права. Что я… что я просто хочу быть рядом. Помогать. Я же бабушка. Я имею право…
Андрей молчал. Он смотрел в пол, и Марина видела, как напряглась его челюсть. Он всегда так делал, когда пытался принять сложное решение.
— Мам, — наконец произнёс он тихо. — Может, правда, стоит… немного дистанцию держать?
— Дистанцию?! — голос Валентины Петровны взлетел. — От собственного сына?! От внучки?!
— Ну, не совсем дистанцию, просто… — Андрей замялся. — Просто чуть меньше приезжать…
— Значит, так. — Валентина Петровна резко схватила свою сумку. Движения её стали рваными, резкими. — Значит, вы меня выгоняете. Выгоняете родную мать, которая всю жизнь тебе посвятила, Андрюша. Которая тебя подняла. Которая от всего отказывалась ради тебя.
— Мама, не надо…
— Молчи! — она ткнула пальцем в Марину. — Это всё она! Она настроила тебя против меня! С самого начала! Я видела, как она на меня смотрит! Я же не дура, я всё понимаю!
— Валентина Петровна, я никого не настраивала, — Марина устало провела рукой по лицу. — Я просто хочу нормально жить в своей квартире.
— В МОЕЙ квартире ты хочешь жить! Вот в чём дело! — свекровь схватила куртку. Руки её тряслись так, что она никак не могла попасть в рукав. — Думала, прикинется овечкой, а потом — хвать! — и трёшку отхватить! Просчиталась, милочка! Ничего ты не получишь! Ни моей квартиры, ни… ни…
Она не договорила. Развернулась, рванула дверь. На пороге обернулась. Лицо её было мокрым от слёз, тушь размазалась чёрными потёками.
— Андрей, если ты выберешь эту… эту… не жди, что я когда-нибудь ещё переступлю порог этого дома. Выбирай. Она или я.
В квартире повисла тишина. Марина смотрела на мужа. Андрей смотрел на мать. Секунда. Две. Пять.
— Прощай, мама, — выдохнул он.
Валентина Петровна застыла. На её лице отразилось столько всего — шок, боль, неверие, — что Марина почти пожалела её. Почти.
— Ты… ты выбрал её?
— Я выбрал свою семью.
Свекровь качнулась, словно её ударили. Потом развернулась и вышла. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что в детской заплакала Алиса.
Марина пошла успокаивать дочь. Когда она вернулась с ребёнком на руках, Андрей всё ещё стоял в прихожей, глядя на закрытую дверь.
— Я монстр? — спросила Марина тихо.
— Нет, — он повернулся к ней, и на лице его была странная смесь облегчения и вины. — Нет, я монстр. Я должен был сделать это давно. Ещё когда мы съехали. Должен был объяснить ей. Но я не мог. Всё время думал — она одна, ей тяжело, может, ещё немного потерплю…
— А она зашла за все границы разом.
— Да. — Он подошел, обнял её вместе с Алисой. — Извини. Правда извини.
— Она позвонит, — Марина прижалась к нему. — Скорее всего, сегодня же. Будет жаловаться, плакать, обвинять меня во всех грехах.
— Знаю.
— И скажет, что я хочу заполучить её квартиру.
— Ага. Что ты меркантильная стерва, которая втёрлась в доверие, а теперь жилплощадь отжимаешь.
— Примерно так.
— И что я под каблуком.
— Это обязательно.
Они помолчали. Алиса, успокоившись, засопела на мамином плече.
— А ты правда хотела переехать в её квартиру? — осторожно спросил Андрей.
Марина фыркнула:
— Боже, нет. Представляешь, что она устроила бы, если бы мы там поселились? Приходила бы каждый день, проверяла, не сломали ли мы что, не поцарапали ли паркет, не сняли ли её драгоценные шторы. Это был бы ад. Хуже, чем сейчас.
— То есть ты блефовала.
— Конечно. Я просто хотела показать ей абсурдность ситуации. Она присвоила себе нашу квартиру, наше время, наше пространство. Считала, что имеет право. А когда я предложила ей официально это право оформить, вместе с обязанностями, она ужаснулась. Потому что ей не нужна ответственность. Ей нужен был контроль. А теперь у неё нет ни того, ни другого.
Андрей тихо засмеялся:
— Ты гений.
— Я просто устала. — Марина высвободилась из объятий, прошла к окну. За стеклом шёл дождь. Серый, унылый октябрьский день. — Устала притворяться, что всё нормально. Что меня устраивает роль подчинённой, которую постоянно проверяют и оценивают. Устала ходить по струнке в собственном доме.
— Больше не придётся.
— Думаешь, она правда не вернётся?
— Надеюсь, что нет. По крайней мере, какое-то время. А там — посмотрим. Может, когда остынет, сможем нормально поговорить. Установить правила. Но это только если она будет готова их соблюдать.
Марина кивнула. Она не верила, что Валентина Петровна остынет скоро. Не верила, что изменится. Но это было не так важно. Важно было то, что она, Марина, наконец сказала всё, что думала. И муж её поддержал.
Телефон Андрея зазвонил через двадцать минут. Потом ещё через полчаса. Потом ещё. Он не брал трубку. К вечеру пришло длинное сообщение — Марина видела, как муж читает его, как темнеет его лицо.
— Что там? — спросила она, хотя догадывалась.
— То, что мы и ожидали. Что ты вцепилась в нашу семью ради квартиры. Что манипулируешь мной. Что я слепой дурак. Что она больше не хочет видеть тебя и не будет общаться с внучкой, пока я не приду в себя.
— Как чудесно, — Марина накрывала на стол. Простой ужин, без кулинарных изысков, без оглядки на то, понравилось ли бы это свекрови. Просто макароны с сыром, которые они оба любили. — Значит, она сама установила правила. Удобно.
— Мне её жалко, — признался Андрей. — Правда жалко. Она действительно одна. И правда во мне видела смысл жизни. Когда отец ушёл…
— Андрей. — Марина положила руку ему на плечо. — Ты не можешь быть смыслом чужой жизни. Даже маминым. Это слишком тяжёлый груз. У тебя своя семья. Свои обязанности. Ты хороший сын. Но ты не обязан жертвовать своим браком ради её одиночества, которое, кстати, она сама себе создала.
— Как это?
— У неё есть сестра. Куча подруг. Она может записаться на курсы, в клуб по интересам, волонтёром куда-нибудь пойти. Вариантов миллион. Но она выбрала вариант «жить жизнью сына». Это был её выбор. И последствия этого выбора — тоже её проблема, а не твоя.
Андрей долго молчал, потом кивнул:
— Ты права. Наверное. Просто непривычно. Всю жизнь я чувствовал себя в долгу перед ней. А теперь…
— А теперь ты свободен, — закончила за него Марина.
Они сидели на кухне своей маленькой квартиры, ели макароны с сыром, и Марина чувствовала, как с каждой минутой пространство вокруг становится всё свободнее. Стены словно раздвигались. Воздух делался легче.
Тридцать шесть квадратов. Крошечная однушка на окраине. Но впервые за весь год здесь стало по-настоящему свободно дышать.
Телефон Андрея снова зазвонил. Он посмотрел на экран — мама — и положил телефон на стол экраном вниз. Звонок оборвался.
— Не волнуйся, — Марина взяла его за руку. — Всё будет хорошо.
И она верила в это. Впервые за долгое время верила.
За окном продолжал идти дождь, но в их маленькой квартире было тепло. И, самое главное, — свободно. Наконец-то свободно.
Прошло три недели. Валентина Петровна не звонила, не приезжала, на сообщения Андрея отвечала односложно и холодно. Марина не настаивала на примирении. Она знала — стоит сделать первый шаг, и свекровь воспримет это как победу, как признание своей правоты. А значит, всё вернётся на круги своя.
В начале декабря Валентина Петровна наконец не выдержала и позвонила. Не Андрею — Марине.
— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала она напряжённо. — Без Андрея.
Они встретились в кафе возле метро. Нейтральная территория. Валентина Петровна выглядела постаревшей. Марина почувствовала укол жалости, но быстро его подавила.
— Я хочу видеть внучку, — начала свекровь без предисловий. — И сына. Я не могу так жить. Это невыносимо.
— Понимаю, — Марина спокойно помешивая кофе.
— Ты выиграла. — Валентина Петровна стиснула губы. — Я больше не буду приезжать каждый день. Но я хочу видеть Алису хотя бы раз в неделю. Это моя внучка. Я имею право.
— Имеете, — согласилась Марина. — Но на наших условиях.
— Каких условиях?
— Вы приезжаете раз в неделю, в выходной, когда мы вас пригласим. Остаётесь максимум на три часа. Не лезете в холодильник, не проверяете шкафы, не убираетесь без спроса. Не критикуете, как мы ведём хозяйство и растим дочь. Не будите её, когда она спит, не кормите, если я не попрошу. Если я прошу что-то не делать — вы не делаете. Если я прошу уйти — вы уходите. Без скандалов, без обид.
Валентина Петровна побледнела:
— Ты хочешь, чтобы я была гостем в жизни собственного сына?
— Я хочу, чтобы вы были бабушкой, а не диктатором. Андрей вас любит. Но ему нужна своя жизнь. Нам нужна своя жизнь. И если вы хотите быть её частью — милости просим. Но в качестве гостя, а не хозяина.
— А если я не соглашусь?
— Тогда не видеть вам ни сына, ни внучки. Потому что Андрей на моей стороне. Он наконец это понял.
Свекровь долго молчала. Потом кивнула. Коротко, резко, словно это давалось ей физически больно.
— Хорошо. Я согласна. На твои условия. Но если ты когда-нибудь помешаешь мне видеться с Алисой…
— Я не буду мешать, — перебила Марина. — Если вы будете соблюдать правила. Мне не нужна война. Мне нужен мир. И свобода.
Они разошлись без особой тёплоты. Но с пониманием.
В следующее воскресенье Валентина Петровна пришла ровно в два часа, как договорились. С маленьким подарком для Алисы. Позвонила в дверь. Сняла обувь в прихожей. Прошла в комнату.
И три часа играла с внучкой, рассказывала Андрею новости, даже похвалила Марину за вкусный пирог. Один раз начала было давать совет («а вот я бы на твоём месте…»), но поймала взгляд невестки и осеклась на полуслове.
В пять часов встала и собралась уходить.
— До следующего воскресенья? — спросила она неуверенно.
— До следующего воскресенья, — подтвердила Марина.
Когда дверь за свекровью закрылась, Андрей обнял жену:
— У тебя получилось.
— У нас получилось, — поправила она. — Ты её сын. Если бы не твоя поддержка, она бы меня просто съела.
За окном начинался декабрь. Первый снег ложился на подоконник тонким слоем. В квартире было тепло и тихо. Алиса спала в своей кроватке. И никто не приходил без приглашения, не будил её раньше времени, не говорил, как правильно растить детей, готовить борщ и складывать полотенца.
Тридцать шесть квадратов свободы.
Это было бесценно.
