— Разблокируй телефон. Мне нужно только зайти в приложение, проверить баланс. Марин, ты оглохла? Я с кем разговариваю?
Сергей метался по кухне, словно зверь, которого заперли в слишком тесной для его амбиций клетке. Три шага от холодильника до подоконника, резкий разворот на стертых пятках домашних тапок, и снова три шага обратно. Его движения были дергаными, рассинхронизированными, будто тело пыталось бежать вперед, а голова отставала на пару секунд. Он то и дело потирал ладони о бока спортивных штанов, оставляя влажные следы на серой ткани, и этот звук — шуршание потной кожи о синтетику — действовал на нервы сильнее, чем его сиплый, срывающийся голос.
Марина сидела за столом, сохраняя неестественную, почти скульптурную неподвижность. Перед ней дымилась чашка свежесваренного кофе, аромат которого странным образом смешивался с кислым запахом, исходящим от мужа — запахом несвежего белья и застарелого страха. Она медленно, с хирургической точностью намазывала масло на поджаренный тост. Нож скреб по сухой корке хлеба с ритмичным, раздражающим хрустом. Вжик. Вжик. Вжик. Она не поднимала глаз, всем своим видом демонстрируя, что этот кусок хлеба интересует её куда больше, чем истерика взрослого мужчины за её спиной.
— Ты издеваешься, да? — Сергей резко остановился, упершись руками в столешницу. Стол жалобно скрипнул под его весом. Он навис над ней, и Марина почувствовала его горячее, прерывистое дыхание у себя на макушке. — Я тебя по-человечески прошу. Мне нужно пять минут. Там Витька звонил, у него горящая тема, нужно перехватить до вечера. Я тебе клянусь, завтра верну с процентами. Сверху накину десятку, купишь себе те сапоги. Ну?
— У меня есть сапоги, — ровно ответила Марина, аккуратно откладывая нож в сторону. Она наконец подняла голову и посмотрела на мужа.
Зрелище было жалким. За последние полгода Сергей сдал так, словно работал в урановых рудниках, а не сидел менеджером в офисе, откуда его, кстати, поперли месяц назад, о чем он «забыл» сообщить. Лицо одутловатое, с нездоровой серостью, под глазами залегли глубокие тени, похожие на синяки от ударов. Но страшнее всего были глаза — бегающие, мутные, в которых плескалась какая-то животная, загнанная тоска по легким деньгам. Он смотрел не на неё, он смотрел сквозь неё, на лежащий рядом с блюдцем смартфон, экран которого призывно чернел глянцевой поверхностью.
— При чем тут сапоги? — взвизгнул он, отталкиваясь от стола и снова начиная свой маятниковый бег. — Ты вечно цепляешься к словам! Я говорю о деле! У меня есть шанс подняться, реальный шанс, а ты сидишь тут со своим кофе и строишь из себя королеву бензоколонки! Дай мне чертов пароль! Или сама переведи! Триста тысяч. Это всё, что нужно.
— Триста тысяч, — повторила Марина, пробуя сумму на вкус. Она откусила кусочек тоста, тщательно пережевывая. — Интересно. В прошлом месяце тебе нужно было пятьдесят на ремонт машины, которой у нас уже нет. Две недели назад — сто, чтобы «закрыть вопрос» с какими-то мифическими партнерами. Теперь триста. Аппетиты растут, Сережа. Инфляция?
— Ты не понимаешь! — он схватил с сушилки полотенце и с силой швырнул его на пол. — Это верняк! Витька сказал, там стопроцентная тема!
— Витька, — Марина усмехнулась, и эта холодная, лишенная веселья улыбка, казалось, хлестнула его по щекам. — Тот самый Витька, который занимает у мамы на сигареты? Отличный финансовый консультант.
Сергей замер. Его шея пошла красными пятнами, жилка на виске забилась так сильно, что казалось, сейчас лопнет кожа. Он медленно подошел к ней вплотную. В воздухе сгустилось напряжение, плотное, вязкое, как перед грозой. Раньше Марина испугалась бы. Раньше она бы начала оправдываться, уговаривать, искать компромиссы, предлагать пойти к врачу. Но «раньше» закончилось ровно в тот момент, когда она нашла в почтовом ящике уведомление о продаже его доли в родительской даче. Без её ведома.
— Не смей так говорить про моих друзей, — прошипел он, наклоняясь к самому её лицу. — Ты, сидя в своем болоте, даже не представляешь, как делаются настоящие деньги. Ты привыкла копейки считать, скидки в супермаркетах выискивать. А я хочу жить! Я хочу нормально жить! И если ты, моя жена, не можешь меня поддержать в трудную минуту, то грош тебе цена.
— Я поддерживала тебя, Сергей, — Марина спокойно отодвинула чашку, чтобы ненароком не опрокинуть её, если он решит ударить по столу. — Я поддерживала тебя пять лет. Я платила за квартиру, когда ты искал себя. Я закрывала твои кредитки, когда ты «случайно» выходил за лимит. Я молчала, когда из дома пропал мой ноутбук. Но всему есть предел. Мой банкомат закрыт. На техническое обслуживание. Навсегда.
— Ах, ты мне чеки предъявлять будешь? — он вдруг рассмеялся, но смех вышел лающим, злым. — Семья — это общее! По закону все, что нажито в браке — общее! И твои счета — они такие же мои! Ты не имеешь права прятать от меня бабки, когда я прошу помощи! Это воровство! Ты воруешь у семьи будущее!
Он снова метнулся к окну, выглянул на улицу, словно там, за грязным стеклом, стояло решение всех его проблем. Его пальцы нервно барабанили по подоконнику. Марина видела, как его трясет. Это была не просто злость, это была ломка. Ему нужно было поставить. Прямо сейчас. В его больном воображении эти триста тысяч уже превратились в миллион, он уже тратил их, он уже чувствовал вкус победы. И единственным препятствием на пути к этому раю была она.
— Ты же понимаешь, что я не отстану? — он повернулся к ней, и выражение его лица изменилось. Теперь там не было истерики, только холодная, липкая угроза. — Я не уйду из этой кухни, пока ты не сделаешь перевод. Мы будем сидеть тут час, два, сутки. Я тебе жизни не дам. Ты спать не будешь. Я тебе такой концерт устрою, что ты сама умолять будешь, чтобы я эти деньги взял.
Марина сделала последний глоток кофе. Жидкость уже остыла и горчила, но это даже бодрило. Она посмотрела на часы. Половина десятого. Суббота. Впереди был долгий день.
— Садись, — предложила она, указывая на стул напротив. — Посидим. Только учти, Сережа, концерты хороши, когда есть благодарная публика. А я, знаешь ли, стала очень привередлива к репертуару.
Она взяла телефон, демонстративно протерла экран салфеткой и положила его обратно, экраном вниз, накрыв сверху ладонью. Это был жест тотального контроля. Она видела, как взгляд Сергея приклеился к её руке, как хищник смотрит на кусок мяса, который держат за решеткой. Он сглотнул, и кадык на его тонкой шее дернулся.
— Ты пожалеешь, — тихо сказал он, делая шаг к ней. — Ты очень сильно пожалеешь, что строишь из себя самую умную. Думаешь, я шучу? Думаешь, я не мужик?
— Я думаю, Сергей, что ты забыл, кто из нас двоих на самом деле умеет считать, — ответила Марина, не убирая руки с телефона. — И это твоя главная ошибка.
Сергей резко отодвинул стул напротив Марины, да так, что ножки противно скрежетнули по плитке, оставляя невидимые, но болезненные царапины на самом нерве утренней тишины. Он рухнул на сиденье, широко расставив ноги, пытаясь занять собой как можно больше пространства. Это была поза хозяина, патриарха, решалы — по крайней мере, так это выглядело в его голове. В реальности же он напоминал сдувшийся воздушный шар, который отчаянно пытаются надуть заново через дырку.
— Ты, кажется, забыла, кто в доме мужик, — начал он, стараясь придать голосу басовитую твердость, но предательская хрипотца выдавала его с головой. — Я решаю, куда идут финансы. Я, Марин, а не ты со своими мещанскими замашками. Ты думаешь, деньги делаются на твоей скучной работе с девяти до шести? Деньги делаются на риске! На смелости!
— На глупости они теряются, Сережа. Исключительно на глупости, — Марина даже не моргнула. Она продолжала смотреть на него тем же нечитаемым взглядом, от которого у Сергея начинали чесаться кулаки. — «Мужик» в этом доме тот, кто платит за коммуналку и покупает продукты. А ты последний раз покупал только пиво по акции. И то, кажется, на мелочь, которую вытащил из кармана моего пальто.
Лицо Сергея перекосило. Упоминание о воровстве мелочи ударило по больному самолюбию сильнее пощечины. Он ударил ладонью по столу. Чашка с кофе подпрыгнула, выплеснув бурую лужицу на белоснежную скатерть.
— Не смей! — заорал он, брызгая слюной. — Не смей меня попрекать! Я кручусь! Я ищу варианты! Да, сейчас черная полоса, но я вот-вот всё отыграю! Ты понимаешь, дура, о каких суммах речь? Там коэффициент бешеный! «Реал» сегодня сольет, инфа сотка, договорняк чистой воды! Я поставлю триста, а подниму полтора ляма! Мы ипотеку твою закроем за один вечер!
Слово вылетело. «Отыграю». «Поставлю». Он сам не заметил, как в порыве самозащиты сдал себя с потрохами, подтвердив то, что Марина и так знала, но теперь это было произнесено вслух, висело в воздухе между ними грязной тряпкой.
Марина медленно взяла салфетку и промокнула кофейное пятно. Её спокойствие было пугающим.
— Значит, всё-таки ставки, — констатировала она. Голос звучал сухо, как приговор судьи. — Никакого Витьки с горящим бизнесом. Никаких «инвестиций». Просто банальное, тупое желание спустить деньги в унитаз букмекерской конторы. Опять.
— Это не ставки! Это аналитика! — Сергей вскочил, опрокинув стул. Грохот падения заставил вздрогнуть холодильник, но не Марину. Он навис над ней, опираясь руками о стол, его лицо было в сантиметрах от её лица. Глаза налились кровью, зрачки были расширены до предела. — Ты не понимаешь схемы! Ты ничего не понимаешь! Я должен вернуть долг! Если я сегодня не занесу, меня на счетчик поставят! Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы меня инвалидом сделали?
— А может, это было бы полезно? — Марина наконец подняла на него глаза. В них не было страха, только ледяное презрение, от которого становилось холодно даже в теплой кухне. — Может, хоть в больнице тебе мозги вправят? Хотя нет, зависимость не лечится гипсом.
— Заткнись! — взревел он. — Ты обязана мне помочь! Мы семья! В горе и в радости, помнишь?!
— Я помню «в горе и в радости», Сергей. Но я не подписывалась на «в долгах и в вранье». Я не подписывалась спонсировать твою болезнь.
Сергей схватил со стола сахарницу и с размаху швырнул её в стену. Керамика разлетелась на сотни осколков, белый песок веером рассыпался по полу, хрустя под его ногами. Это была демонстрация силы, акт устрашения. Он хотел увидеть в её глазах страх, хотел, чтобы она сжалась, заплакала, побежала за телефоном, дрожащими пальцами набирая пароль. Но она сидела прямо, как манекен, лишь слегка поведя бровью.
— Ты жалок, — тихо произнесла она. — Ты думаешь, разбив сахарницу, ты стал авторитетнее? Ты просто намусорил, Сергей. А убирать не будешь, потому что ты гордый. Потому что ты «добытчик». Добытчик проблем.
— Дай. Мне. Телефон. — он чеканил каждое слово, обходя стол и приближаясь к ней сбоку. Теперь он стоял так близко, что его тень полностью накрыла её. — Я не прошу. Я требую. Это мои деньги тоже. Я работал! Я вносил вклад в эту квартиру!
— Твой вклад закончился ровно тогда, когда ты вынес из дома мамины серьги, — Марина повернулась к нему всем корпусом. — Думал, я не замечу? «Потерялись при переезде»? Или, может, вспомним про ноутбук, который «украли в метро»? Я молчала, Сережа. Я ждала, когда ты достигнешь дна. И знаешь что? Ты не просто достиг дна, ты начал копать подвал.
Сергей замер. Упоминание о серьгах выбило у него почву из-под ног. Он был уверен, что она поверила в ту историю. Осознание того, что она всё знала и молчала, наблюдая за ним, как энтомолог за жуком в банке, взбесило его еще больше. Это молчание лишало его остатков достоинства.
— Ты… ты всё знала? — просипел он, и его руки сжались в кулаки. — И молчала? Смотрела на меня и смеялась про себя? Тварь… Какая же ты тварь, Марин…
— Я давала тебе шанс остаться человеком, — отрезала она. — Но ты предпочел остаться паразитом.
Он схватил её за плечо. Пальцы больно впились в мягкую ткань домашнего халата, сминая её, причиняя физическую боль. Это был переход границы. Словесная перепалка закончилась. Началась война.
— Не смей так со мной разговаривать! — заорал он ей прямо в лицо, и его слюна попала ей на щеку. — Я сейчас возьму этот телефон силой! Я тебе пальцы переломаю, но ты введешь пароль! Ты меня поняла? Я не шучу! Мне терять нечего!
Марина медленно, очень медленно вытерла щеку тыльной стороной ладони. Она не попыталась вырваться. Она просто посмотрела на его руку на своем плече, а потом подняла взгляд на него. В её глазах зажглось что-то страшное — не ярость, не страх, а абсолютная, звенящая пустота, которая бывает у людей, принявших окончательное, бесповоротное решение.
— Убери руку, — сказала она голосом, лишенным интонаций. — Иначе то, что ты называешь «черной полосой», покажется тебе белой взлетной линией по сравнению с тем, куда я тебя отправлю.
— Ты меня пугаешь? — Сергей истерически хохотнул, но руку не убрал, наоборот, сжал сильнее, тряхнув её. — Ты? Меня? Да кто ты такая без меня? Серая мышь! Никому не нужная баба! А ну быстро открыла приложение!
Ситуация накалилась до предела. Воздух в кухне стал тяжелым, наэлектризованным ненавистью. Сергей перешел черту, за которой диалог был уже невозможен. Он чувствовал своё физическое превосходство и упивался им, не понимая, что загнал себя в ловушку, из которой нет выхода.
Грохот упавшей сахарницы всё ещё эхом отдавался в ушах, но Сергей уже не слышал ничего, кроме шума собственной крови. Адреналин, смешанный с отчаянием загнанного в угол должника, ударил в голову мутным потоком. Он видел перед собой не жену, не любимую женщину, а сейф. Живой, упрямый, закрытый наглухо сейф, код от которого он забыл, но который нужно было вскрыть любой ценой, иначе — смерть. В его воспаленном мозгу уже рисовались картины того, что сделают с ним кредиторы, если он сегодня не принесет деньги.
Он схватил со столешницы тяжелое вафельное полотенце, скрутил его в жгут — нервно, рывками, будто душил змею. Сделал резкий шаг вперед и замахнулся. Это был жест отчаяния, жест бессильной злобы.
— Я сказал — пароль! — заорал он так, что на шее вздулись вены. — Ты не понимаешь?! Они меня убьют! И я тебя сейчас… я за себя не ручаюсь! Вбивай цифры, сука, вбивай!
Марина даже не шелохнулась. Она не вжала голову в плечи, не закрылась руками. Она просто смотрела на занесенную над ней руку с каким-то брезгливым любопытством, словно наблюдала за пьяным дебоширом в общественном транспорте. В её глазах не было ни капли сочувствия, только холодная сталь.
— Бей, — тихо, но отчетливо произнесла она. — Давай. Закончи этот цирк. Только учти, Сережа, один удар — и ты сядешь. Надолго. А денег всё равно не увидишь.
Её спокойствие подействовало на него как ушат ледяной воды. Рука с полотенцем зависла в воздухе. Он тяжело дышал, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. В её голосе была такая железобетонная уверенность, что его кураж начал стремительно таять, уступая место липкому, холодному ужасу.
Марина медленно встала из-за стола. Теперь они были на одном уровне, и казалось, что она стала выше ростом. Она расправила плечи, поправила воротник халата и, глядя ему прямо в переносицу, с ядовитой, торжествующей улыбкой произнесла:
— А не пошёл бы ты куда подальше, милый мой? Денег ему моих захотелось! Ага, сейчас! Протягивай ручонки! Не видать тебе моих денег ни сейчас, ни когда-нибудь потом! Понял меня?!
Сергей опустил руку. Полотенце выпало из ослабевших пальцев и мягко шлепнулось на пол, рядом с рассыпанным сахаром.
— В смысле… — пробормотал он, чувствуя, как внутри всё обрывается. — Марин, ты чего? У нас же там… на вкладе…
— На каком вкладе? — она рассмеялась, и этот смех был страшнее любых криков. — Ты правда думал, что я слепая? Что я не вижу, как ты по ночам с телефона в туалете сидишь? Как у тебя зрачки расширены? Как ты врешь мне в глаза про «задержки зарплаты»? Я знала про твои ставки ещё полгода назад. И я знала, чем это закончится.
Она подошла к окну, повернувшись к нему спиной, демонстрируя полную незащищенность, которая на самом деле была демонстрацией полной неуязвимости.
— Все счета пусты, Сережа. Абсолютно все. Ещё месяц назад я закрыла все наши «общие» вклады. Каждая копейка, которую я зарабатывала, каждый рубль, который мы откладывали на отпуск, на ремонт, на «черный день» — всё это давно переведено на доверительные счета моей сестры. И знаешь, что самое смешное? Ты даже не заметил. Ты был так занят своими «верняками» и «договорняками», что не заметил, как из-под твоей задницы вытащили стул.
Сергей пошатнулся и прислонился к холодильнику. Ноги стали ватными.
— Ты… ты отдала деньги Ленке? — прошептал он, не веря своим ушам. — Но это же… это же воровство! Это наши деньги!
— Это мои деньги, — жестко оборвала она его, резко развернувшись. — Твои деньги остались в букмекерской конторе. А мои деньги — в безопасности. Там, где твои липкие ручонки до них не доберутся. Даже если ты сейчас на колени встанешь. Даже если ты меня тут убьешь. Паролей нет. Денег на моем имени нет. Я гол как сокол, дорогой. Для тебя и для твоих кредиторов я — ноль.
Она сделала паузу, наслаждаясь эффектом. Сергей сполз по холодильнику, его лицо посерело.
— И про квартиру забудь, — добила она его. — Помнишь, мы подписывали бумаги три года назад? Когда ты «бизнес» хотел мутить и боялся, что прогоришь? Брачный договор, Сережа. Раздельный режим собственности. Эта квартира — моя. Вся техника, мебель, даже этот чертов стол, который ты чуть не сломал — всё моё.
В кухне повисла тишина. Тяжелая, звенящая тишина краха. Сергей смотрел на жену и впервые видел перед собой не «удобную Марину», а расчетливого, холодного игрока, который переиграл его на его же поле. Он думал, что он — хищник, который управляет ситуацией, а оказался глупой жертвой, которую загнали в ловушку и теперь сдирают шкуру.
— Ты всё спланировала… — прохрипел он. — Ты жила со мной, улыбалась, варила кофе… и готовила мне могилу?
— Я готовила себе спасательную шлюпку, — поправила она. — Потому что ты — «Титаник», Сергей. Дырявый, гнилой «Титаник», который несется на айсберг. И я не собираюсь тонуть вместе с тобой. Я давала тебе шансы. Сотни шансов. Но ты каждый раз выбирал игру. Ну что ж, ты доигрался. Game over.
Она подошла к столу, взяла свой телефон и демонстративно повертела им в воздухе.
— Хочешь проверить? Пожалуйста. Заходи в приложение. Там ноль. Зеро. Дырка от бублика. Можешь даже выписку заказать.
Сергей молчал. Он понял, что это конец. Не просто скандал, не просто ссора, после которой можно купить цветы и всё замять. Это был финал жизни, к которой он привык. Перед ним стояла чужая женщина, которая презирала его, которая обокрала его (как он считал) и которая теперь вышвыривала его на улицу, как шелудивого пса.
Злость ушла. Осталась только пустота и дикий, животный страх перед тем, что ждет его за дверью этой квартиры. Там, снаружи, были люди, которым плевать на брачные договоры. Там были долги.
— Ты стерва, — выплюнул он, но это прозвучало жалко, без прежней энергии.
— Я реалистка, — пожала плечами Марина. — А теперь собирай вещи. У тебя десять минут. Потом я меняю замки.
— Куда я пойду? — голос Сергея дрогнул. — Марин, мне некуда идти. У меня ни копейки.
— Это уже не мои проблемы, — она снова села за стол и взяла остывший тост. — Иди к Витьке. Иди в контору. Иди на паперть. Мне всё равно. Для меня ты умер в тот момент, когда замахнулся на меня полотенцем.
Сергей смотрел на неё ещё несколько секунд, пытаясь найти хоть каплю жалости, хоть намёк на то, что это блеф. Но Марина спокойно жевала хлеб, даже не глядя в его сторону. Она уже вычеркнула его. Она уже жила дальше.
Он понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. И в этом проигрыше винить было некого, кроме того, кто смотрел на него из зеркала каждое утро. Но признать это он не мог. Его эго, раздутое и больное, требовало выхода.
Сергей стоял посреди кухни, и его мир, выстроенный на лжи и самоуверенности, рушился с оглушительным треском, который слышал только он один. Слова Марины о брачном договоре и пустых счетах прозвучали как выстрел в упор. Он судорожно хватал ртом воздух, пытаясь найти хоть какой-то аргумент, хоть какую-то лазейку, чтобы перевернуть ситуацию, но мозг, отравленный адреналином и страхом, выдавал лишь белый шум. Он понял, что перед ним не жертва. Перед ним — стена.
— Ты… ты не посмеешь, — просипел он, но в голосе уже не было угрозы, только липкая, жалкая паника. — Я муж! Я прописан здесь! Ты не выгонишь меня на улицу, как собаку!
— Как собаку — нет, — спокойно отозвалась Марина, делая глоток уже совершенно холодного кофе. — Собаку я бы пожалела. Собака преданная. А ты, Сережа, просто квартирант, у которого закончился срок аренды. И да, прописка не дает права собственности. Ты же юрист по первому образованию, должен помнить. Или диплом ты тоже купил, как и все свои «успешные» проекты?
Это было последней каплей. Унижение жгло внутренности, но страх перед тем, что ждет его за пределами этой квартиры, был сильнее. Он вспомнил про звонки, которые поступали ему последние два дня.
Оцепенение спало с Сергея так же внезапно, как и накатило. Вместо ярости пришел животный, липкий страх — тот самый, который заставляет крысу бежать с корабля, даже если до берега сотни миль. Он понял, что здесь ловить больше нечего. Этот источник иссяк. Перед ним сидела не жена, а бетонная стена, о которую он только что разбил свой лоб. А время тикало. Те люди, которым он задолжал, не принимали в качестве оплаты семейные драмы и брачные договоры. Ему нужно было исчезнуть. Спрятаться. Залечь на дно, пока не придумает новую ложь для кого-то другого.
Он резко развернулся, едва не сбив плечом косяк, и вылетел в коридор. Его движения стали суетливыми, рваными. Он не собирал вещи — он мародёрствовал в собственной квартире. С вешалки полетела куртка, с грохотом упала обувная ложка. Он шарил по карманам висящих пальто, надеясь найти хоть какую-то завалявшуюся купюру, но пальцы натыкались лишь на чеки и использованные бумажные платки.
Марина не осталась на кухне. Она медленно вышла в коридор и прислонилась плечом к стене, скрестив руки на груди. В её позе не было ни капли сожаления, лишь брезгливая усталость наблюдателя, следящего за тем, как сквозняк выносит мусор из дома.
— Паспорт… где мой паспорт? — бормотал Сергей, выворачивая ящик тумбочки. На пол полетели ключи, щетки для обуви, какие-то квитанции. — Ты спрятала? Куда ты его дела, сука?!
— Там же, где и всегда. В синей папке, — лениво подсказала Марина, кивнув на верхнюю полку. — У тебя память отшибло от страха, Сережа? Или руки трясутся так, что не попадают по полкам?
Он схватил папку, вытряхнул содержимое прямо на грязный коврик у двери. Схватил свой паспорт, сунул его во внутренний карман куртки. Потом на секунду замер, глядя на лежащие рядом золотые часы — подарок её отца на его тридцатилетие. Рука дернулась к ним.
— Даже не думай, — голос Марины хлестнул как кнут. — Коснешься часов — я прямо сейчас звоню в полицию и заявляю о краже со взломом. У меня везде камеры, забыл? Вон там, над шкафом. Улыбнись, тебя снимают.
Сергей отдернул руку, словно от раскаленной сковородки. Он затравленно посмотрел в угол, где мигал крошечный красный огонек датчика движения. Он не знал, правда это или блеф, но проверять не решился. Риск был слишком велик.
— Подавись, — выплюнул он, лихорадочно натягивая ботинки. Шнурки путались, он рвал их с остервенением, ломая ногти. — Подавись своим золотом, своей квартирой, своей правильностью! Думаешь, ты выиграла? Думаешь, ты теперь свободна?
Он выпрямился, накинул куртку, но застегнуть молнию не смог — замок зажевал ткань. Он плюнул и оставил так, нараспашку. Его лицо было перекошено злобой, смешанной с отчаянием.
— Ты сгниешь здесь одна, Марина! — прошипел он, хватаясь за дверную ручку. — Никому ты не нужна, сухая, расчетливая стерва! Ты же не живая, ты калькулятор! Я найду бабки, слышишь? Я поднимусь! Я всем докажу! А ты будешь локти кусать, когда увидишь меня на новой тачке! Но я к тебе не вернусь! Даже не проси!
— Какое облегчение, — Марина едва заметно улыбнулась уголками губ. — Только ключи оставь. Они тебе больше не понадобятся.
Сергей на секунду замер, словно хотел броситься на неё, ударить, стереть эту спокойную ухмылку с её лица. Но он вспомнил про «камеры», про её слова о полиции, и, главное, вспомнил про тех, кто мог ждать его у подъезда. Страх победил ненависть.
Он вытащил связку ключей из кармана и с силой швырнул их ей в ноги. Металл звякнул о плитку, оставив скол.
— Да пошла ты! — заорал он.
Сергей выскочил на лестничную площадку и со всей дури, вкладывая в этот удар всю свою неудавшуюся жизнь, всю свою злость и бессилие, хлопнул входной дверью. Удар был такой силы, что стены содрогнулись. С потолка в коридоре, кружась в свете лампы, посыпалась мелкая белая труха штукатурки, оседая на плечах Марины, как первый снег. Где-то на полке в комнате жалобно звякнуло стекло.
Наступила тишина. Мертвая, оглушающая тишина, в которой ещё вибрировало эхо скандала.
Марина не шелохнулась. Она стояла и смотрела на закрытую дверь. Щелкнул замок — это сработала автоматическая защелка. Всё. Крепость закрыта. Осада снята. Враг бежал, оставив после себя грязь на коврике и запах перегара.
Она медленно наклонилась, подняла связку ключей. Они были теплыми от его рук. Марина подошла к мусорному ведру и, не раздумывая, бросила их туда. Металл ударился о дно с глухим стуком.
Потом она вернулась на кухню. Кофе окончательно остыл и покрылся противной пленкой, но она всё равно сделала глоток. Ей нужно было смыть горечь во рту. Она взяла телефон, который всё это время лежал экраном вниз.
На дисплее висело пять пропущенных звонков с незнакомых номеров. И три сообщения. Она открыла первое.
«Уважаемая Марина Викторовна, напоминаем, что вы являетесь контактным лицом по кредитному договору гр. Волкова С.А. Платеж просрочен на 15 дней. Просьба связаться с банком во избежание передачи дела в отдел взыскания…»
Она открыла второе. Микрофинансовая организация. Долг тридцать тысяч, набежало уже шестьдесят. «Срочно погасите, иначе выездная группа…»
Третье сообщение было просто с цифрой долга и смайликом в виде гроба.
Марина отложила телефон. Она знала, что это только начало. Сергей, в своей агонии, набрал микрозаймов, указывая её номер везде, где только можно. Возможно, он даже успел подделать её подпись где-то, или оформить что-то онлайн, пока она спала, используя её данные. Предстояли месяцы разбирательств. Звонки коллекторов, письма, смена номера, визиты в банки, написание заявлений о мошенничестве. Ей придется выплачивать часть его долгов, просто чтобы от неё отстали, пока он будет бегать по городу, скрываясь от серьезных людей.
Это будет стоить ей денег. Больших денег. Возможно, придется отменить отпуск или продать машину.
Но она посмотрела на пустой стул, где ещё десять минут назад сидело истеричное, деградирующее существо, в которое превратился её муж. Она посмотрела на чистый стол, на солнечный луч, который робко пробивался через штору. Она сделала глубокий вдох. Воздух в квартире всё ещё пах скандалом, но сквозь него уже пробивался запах свободы.
— Недорого, — сказала она вслух, обращаясь к пустому стулу. — За избавление от такого дерьма — это очень недорого.
Марина взяла тряпку и начала вытирать рассыпанный сахар. Песчинки шуршали, собираясь в кучу. Жизнь продолжалась, и теперь это была только её жизнь. Чистая, спокойная и, наконец-то, безопасная. Она смахнула сахар в мусорку, туда же, где лежали ключи, и впервые за долгое время искренне улыбнулась…
