— Ты опять взяла мой крем?
Вопрос прозвучал в утренней тишине квартиры глухо и ровно, как удар молотка по дереву. Инна стояла в проёме ванной, держа в руках лёгкую, почти невесомую баночку. Французский, тот, что стоил как крыло самолёта и покупался раз в год как личная, неприкосновенная драгоценность. Теперь на дне виднелась лишь сиротливая белая капля. Из гостиной, превращённой в лежбище её золовки, донёсся ленивый, чуть скрипучий со сна голос Татьяны.
— Ой, Инночка, ну чего ты начинаешь с утра? Подумаешь, каплю взяла. Он у тебя всё равно скоро закончится. Кстати, кофе будешь? Я себе сварила.
Инна сжала баночку так, что побелели костяшки пальцев. Капля. Третий месяц она жила в эпицентре этих «капель». «Капля» её крема, «глоточек» её духов, «один разочек надеть» её кашемировый свитер, «быстренько проверить почту» за её рабочим ноутбуком. Татьяна, сестра мужа, ураганом влетевшая в их жизнь «буквально на пару дней, пока с квартирой решится», пустила метастазы своего присутствия во все уголки их трёхкомнатной квартиры. Её вещи — разноцветный ворох одежды на спинке кресла, ноутбук на обеденном столе, бесконечные чашки с недопитым чаем на подоконниках — стали неотъемлемой частью интерьера.
Она вышла из ванной. Татьяна, 30-летняя богемная дива в вечном посике себя, полулежала на их диване, закинув ноги на журнальный столик. На ней были старые спортивные шорты Игоря и футболка Инны с дурацким принтом, которую та искала уже неделю. Перед ней на столике дымилась чашка свежесваренного кофе. Естественно, одна. Инна была лишь фоном, обслуживающим персоналом в этой новой реальности.
— Таня, мы это уже обсуждали. Существуют вещи, которые я не хочу ни с кем делить. Особенно те, которые я покупаю на свои деньги.
— Ин, не будь такой мещанкой, — Татьяна лениво потянулась, не отрывая взгляда от экрана телефона. Её пальцы быстро забегали по стеклу. — Мы же одна семья. Или ты Игорю тоже счёт выставляешь за то, что он ест твой борщ?
Внутри у Инны что-то оборвалось. Вот он, этот убийственный аргумент, которым Татьяна отбивала любые претензии. «Мы же семья». Эта фраза давала ей индульгенцию на всё: на жизнь без оплаты коммуналки, на пустой холодильник после её ночных набегов, на горы грязной посуды в раковине, на полное игнорирование быта. Она не была гостем. Она вела себя как контролёр, пришедший с внеплановой проверкой и решивший остаться на неопределённый срок.
Вечером, уложив детей спать, Инна подкараулила Игоря на кухне. Он сидел, уткнувшись в экран ноутбука, работая над очередным проектом.
— Игорь, нам нужно поговорить. Это больше не может так продолжаться. Твоя сестра сегодня назвала меня мещанкой. После того как вымазала остатки моего крема.
Игорь издал протяжный, усталый вздох. Звук, который Инна научилась ненавидеть. Он означал: «Опять ты со своими проблемами, у меня и так дел по горло».
— Ин, ну сколько можно? Характер у неё такой, она не со зла. Подумаешь, крем. Хочешь, я тебе завтра три таких куплю? Только давай не будем раздувать из этого скандал.
— Дело не в креме, ты не понимаешь? — Инна ударила ладонью по столу. Тихо, но с силой. — Дело в том, что она ведёт себя в нашем доме как хозяйка! Она живёт здесь третий месяц, Игорь! Третий! Она хоть раз открыла сайт по аренде квартир? Нет! Зато она не пропускает ни одной выставки, ни одной вечеринки!
— Ну куда она пойдёт? — Он наконец оторвался от монитора. В его глазах была вселенская скорбь человека, которого заставляют решать неприятные вопросы. — Она же сестра моя. Не выгонять же её на улицу. Потерпи ещё чуть-чуть. Я с ней поговорю.
— Ты с ней говоришь каждую неделю! И что? Она кивает, обещает, а на следующее утро я снова нахожу свои вещи на ней! Ей здесь удобно. Ей тут санаторий с бесплатным питанием и обслуживанием. А мы — персонал.
— Перестань, — он встал и подошёл к ней, пытаясь обнять за плечи. Его движения были примирительными, как у сапёра, пытающегося обезвредить мину. — Всё образуется. Она просто… ищет себя.
Инна резко отстранилась. Она посмотрела на своего мужа — умного, доброго, талантливого, но абсолютно бесхребетного, когда дело касалось его сестры. И в эту секунду она с ледяной ясностью осознала, что никакого «чуть-чуть» не будет. Что она заперта в этой ситуации. И что её собственный муж не союзник ей в этой войне, а лишь буферная зона, которая всегда будет смягчать удары, предназначенные для его сестры.
Приближались выходные. Это были не просто выходные, а ритуал — поездка на дачу к родителям Игоря. Свежий воздух, шашлыки, баня. Для Инны это была возможность выдохнуть, сменить удушливую атмосферу городской квартиры на простор и тишину. Но в этот раз одна мысль отравляла всё предвкушение: Татьяна. Она останется в квартире одна. На целых два дня.
В пятницу вечером, пока Инна паковала детские вещи в большую сумку, а Миша с Аней с азартными криками носились по коридору, решая, какую игрушку взять с собой, она подошла к мужу. Игорь, как всегда, был погружен в свой мир — сидел с ноутбуком на кухне, доделывая срочные правки.
— Игорь, я не хочу оставлять её здесь одну.
Он не сразу поднял голову. Его пальцы продолжали бегать по клавиатуре.
— Ин, мы это уже проходили. А куда ей деваться? Отправить её к родителям на дачу? Чтобы она им там все нервы вымотала своим нытьём? Давай не будем портить отдых ещё и им.
— Дело не в том, куда ей деваться. Дело в том, что я ей не доверяю. Я не хочу, чтобы она была в нашем доме без нас. У меня очень плохое предчувствие.
Вот теперь он оторвался от экрана. В его взгляде читалась знакомая смесь раздражения и усталости. Он видел в ней не женщину с обоснованными опасениями, а источник очередной проблемы, которую нужно как можно скорее устранить с минимальными затратами энергии.
— Ну что может случиться? Она взрослый человек. Я с ней уже поговорил.
— Поговорил? — Инна скептически прищурилась. Она прекрасно знала, что означали его «разговоры». Пять минут невнятного бормотания на тему «надо бы быть поаккуратнее», после чего Игорь чувствовал свой долг исполненным.
— Да. Серьёзно поговорил, — он даже слегка обиделся на её недоверие. — Я ей всё объяснил. Никаких гостей. Никакой громкой музыки. Полная тишина и порядок. Она поклялась, что будет сидеть дома, работать над своим дизайнерским проектом и поливать цветы.
В этот момент в кухню, словно по волшебству, вплыла сама Татьяна. Она была воплощением кротости и заботы. На ней был фартук Инны, а в руках — тарелка с нарезанными яблоками для детей. Это было настолько не в её стиле, что выглядело почти гротескно.
— Инночка, Игорёш, вы не переживайте за меня! — пропела она, ставя тарелку на стол. — Я буду тише воды, ниже травы. У меня столько работы, столько дедлайнов, я из-за компьютера даже носа не высуну. Буду вашу крепость охранять!
Она подмигнула Игорю, и тот расслабленно улыбнулся. Вот, смотри, говорил весь его вид. Всё же под контролем. Чего ты паникуешь?
Инна молча смотрела на этот спектакль. На её сахарную любезность, на наигранную заботу. Она видела фальшь в каждом жесте, в каждом слове. Но сказать что-либо было бессмысленно. Любое её слово было бы воспринято как придирка, как очередное проявление её «мещанского» характера. Она оказалась в ловушке.
Утром в субботу суета достигла апогея. Сумки, пакеты с едой, детские самокаты — всё было выстроено в коридоре. Татьяна порхала вокруг, помогая то подать куртку, то найти потерявшийся Анин ботинок. Она включила «режим ангела» на полную мощность.
— Мишенька, не забудь свою панамку! Анечка, солнышко, дай я тебе косичку поправлю! Ин, может, вам бутербродов в дорогу сделать?
— Не надо, мы в машине перекусим, — холодно ответила Инна, застёгивая сыну сандалии.
Когда они уже стояли в дверях, обутые и готовые к выходу, Игорь обернулся к сестре.
— Тань, ты помнишь наш уговор?
— Конечно, братик! — она сделала большие честные глаза. — Могила. Ни звука, ни шороха. Только я и моя работа.
Инна в последний раз окинула взглядом квартиру. Чистую, убранную её руками. И в горле встал неприятный комок. Она знала, чувствовала каждой клеткой, что по возвращении она увидит совсем другую картину. Она посмотрела на мужа, пытаясь без слов передать ему свою тревогу. Но он уже был мыслями на даче, предвкушая отдых. Он весело подхватил детей и потащил их к лифту.
Дверь захлопнулась. Звук повернувшегося в замке ключа показался Инне оглушительным. Она поняла, что только что собственными руками оставила лису в курятнике. И никто, кроме неё, кажется, не видел в этом никакой проблемы.
Обратная дорога с дачи в воскресенье вечером всегда была немного меланхоличной. Дети, уставшие от беготни на свежем воздухе, дремали на заднем сиденье. Игорь вёл машину, расслабленно постукивая пальцами по рулю в такт музыке. Он был доволен: выходные удались, родители были в добром здравии, шашлык получился отменным. Только Инна не разделяла его умиротворения. Всю дорогу она молча смотрела в окно на проносящиеся мимо огни, и с каждым километром, приближавшим их к дому, холодный комок тревоги внутри неё сжимался всё сильнее.
— Расслабься, — сказал Игорь, заметив её напряжённое лицо. — Уверен, там всё в полном порядке. Танька, наверное, уже соскучилась по племянникам.
Инна ничего не ответила. Она просто знала, что не всё в порядке. Это было иррациональное, почти животное чувство.
Когда они свернули в свой двор и припарковались, первое, что бросилось в глаза, — тёмные окна их квартиры. Странно. Татьяна обычно оставляла свет в гостиной. Выйдя из машины, Инна уловила в прохладном вечернем воздухе едва заметный, но отчётливый запах. Запах табака. Он тянулся тонкой струйкой из приоткрытого окна их подъезда.
— Кто-то курил на лестнице, — буркнул Игорь, вытаскивая сонных детей из машины.
Но Инна знала, что это не просто кто-то. Когда Игорь открыл дверь в общий тамбур, запах ударил в нос с новой силой. Едкий, застоявшийся дым, смешанный с чем-то кисло-сладким, похожим на пролитое пиво. Игорь тоже это почувствовал. Его расслабленное выражение лица сменилось недоумением. Он молча открыл дверь в квартиру.
Их встретил хаос. Не тот творческий беспорядок, который обычно создавала Татьяна, а настоящий разгром. В прихожей валялись пустые пачки из-под чипсов. Из кухни, которая была видна из коридора, тянуло запахом вчерашней пиццы и дешёвого алкоголя. На кухонном столе громоздились грязные тарелки, стаканы с остатками чего-то тёмного и пустые бутылки из-под вина и виски. Посреди гостиной стоял журнальный столик, уставленный липкими бокалами, а на диване виднелось огромное тёмное пятно.
— Мама, фу, чем пахнет? — сонно пробормотал Миша.
— Игорь, отведи детей в их комнату, — голос Инны был ледяным и спокойным. Эта внешняя невозмутимость пугала её саму. Внутри всё клокотало.
Игорь, ошарашенно оглядываясь по сторонам, словно не веря своим глазам, послушно повёл детей в детскую. Его лицо из недоумевающего стало растерянным, а затем — злым. Он что-то тихо бормотал себе под нос, явно не веря, что его «серьёзный разговор» привёл к такому результату.
Инна не пошла на кухню или в гостиную. Её как магнитом тянуло в другую сторону. Она медленно, словно ступая по минному полю, двинулась по коридору к их спальне. Дверь была приоткрыта. Она толкнула её кончиками пальцев.
То, что она увидела, было хуже разгрома на кухне. Это было осквернение. Их огромная кровать, их личное, интимное пространство, была смята и сбита в один безобразный узел. Подушки валялись на полу. Но не это было главным. На её прикроватной тумбочке стояли два бокала с тёмными разводами от красного вина. А в воздухе висел густой, удушливый запах. Смесь пота, застоявшегося алкоголя и чужого, приторно-сладкого мужского парфюма. Запах, которого в их доме никогда не было.
В этот момент дверь в ванную, смежную со спальней, открылась, и оттуда, зевая и потягиваясь, вышла Татьяна. На ней был шёлковый халат Инны. Волосы растрёпаны, лицо помятое ото сна. Она посмотрела на Инну замутнённым взглядом, не сразу осознавая происходящее.
— О, вы уже приехали? — лениво протянула она. — А чего так рано? Мы думали, вы к ночи будете.
Слова Татьяны повисли в прогорклом воздухе спальни, абсурдные и неуместные, как бабочка на поле боя. «А чего так рано?». В этот момент внутри Инны что-то окончательно перегорело. Вся та обида, раздражение и подавленная ярость, что копились в ней месяцами, не выплеснулись криком. Они превратились в лёд. Она медленно, почти не мигая, перевела взгляд с растрёпанной золовки на осквернённую кровать, а затем на Игоря, который застыл в дверях спальни с побелевшим лицом.
— Игорь, — голос Инны прозвучал тихо, но так отчётливо, что, казалось, от него зазвенели стёкла. — У тебя есть час, чтобы её вещи исчезли из этой квартиры.
Татьяна наконец начала осознавать масштаб катастрофы. Её сонная расслабленность испарилась, сменившись сначала недоумением, а затем — привычной обидой.
— Инна, ты что такое говоришь? Ты меня выгоняешь? Куда я пойду? Игорёш, скажи ей!
Но Игорь молчал. Он смотрел на свою спальню, на свою жену, на свою сестру в халате своей жены, и пазл, который он так упорно отказывался собирать, наконец сложился в уродливую картину. Он увидел не просто беспорядок. Он увидел тотальное неуважение, предательство его доверия и прямое оскорбление его семьи.
— Мы, — Инна сделала шаг вперёд, и Татьяна инстинктивно попятилась. — Мы думали, вы к ночи будете.
— Кто это «мы»? Ты была здесь не одна, так ведь? На нашей кровати.
Вопрос был риторическим. Ответ был в запахе чужого парфюма, в двух бокалах на тумбочке, в унизительной липкости атмосферы. Татьяна вспыхнула, и её обида переросла в агрессию.
— А тебе-то что? Завидуешь, что у меня есть личная жизнь, в отличие от тебя, клуши домашней? Я имею право приводить гостей!
— В свой дом — имеешь, — отчеканила Инна. — А это — мой дом. И ты здесь больше не живёшь.
— Да что ты говоришь?
— А тебе что тут бесплатный санаторий? То что ты сестра моего мужа, не значит, что ты можешь тут жить сколько хочешь бесплатно и кувыркаться в нашей с мужем постели пока мы на даче!
— Игорь! — взвизгнула Татьяна, обращаясь к последней инстанции. — Ты позволишь ей так со мной разговаривать? Я твоя сестра! Мы одна кровь!
Игорь наконец оторвал взгляд от разгрома и посмотрел на сестру. Но в его глазах больше не было ни снисхождения, ни желания сгладить углы. Там была холодная, выстраданная твёрдость.
— Она права, Таня. Собирай вещи.
Это было страшнее любого крика. Тихий, окончательный приговор. Татьяна замерла, её лицо исказилось. Она поняла, что её главный козырь — братская любовь и чувство вины Игоря — больше не работает.
— Ах вот как! Значит, ты выбрал её! Эту мещанку! Я так и знала, что она тебя против меня настраивала с самого начала! Да пожалуйста! Не очень-то и хотелось жить в вашей тюрьме! — выкрикивала она, врываясь в гостиную и начиная судорожно сгребать свои вещи с кресел и дивана.
Начался час хаоса. Татьяна металась по квартире, швыряя одежду в дешёвый клетчатый баул, который до этого скромно стоял в углу. Она хлопала дверцами шкафов, роняла вещи, что-то бормотала себе под нос, чередуя проклятия в адрес Инны с жалобами на несправедливость мира. Инна и Игорь молча стояли в коридоре, наблюдая за этим ураганом. Дети, к счастью, ничего не слышали — уставшие после дачи, они крепко спали в своей комнате.
Когда последняя молния на сумке была застёгнута, Татьяна выпрямилась. В её глазах стояли злые слёзы.
— Позвони родителям. Скажи им, как вы вышвырнули меня на улицу.
— Я позвоню, — так же тихо ответил Игорь. — Я им всё объясню. Возьми деньги. — Он протянул ей несколько купюр из кошелька. — На такси и на первое время, чтобы снять комнату.
Она выхватила деньги из его рук.
— Не нуждаюсь в ваших подачках!
Но деньги не бросила. Она развернулась и, громыхая баулом, пошла к выходу. У самой двери она обернулась и бросила на Инну взгляд, полный яда.
— Ты ещё пожалеешь об этом.
Дверь захлопнулась. Лязг замка прозвучал как выстрел, возвестивший об окончании долгой войны.
В квартире повисла оглушительная тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Воздух был тяжёлым и грязным. Инна медленно прошла по квартире, словно инспектируя поле битвы. Разгром, мусор, липкие пятна. Игорь стоял посреди гостиной, глядя в никуда.
— Прости меня, — наконец сказал он. Голос у него был хриплый. — Я должен был сделать это гораздо раньше. Я был слеп.
Инна подошла к окну в гостиной и распахнула его настежь. В комнату ворвался прохладный ночной воздух, чистый и свежий. Он начал медленно вытеснять смрад застоявшейся вечеринки. Она не стала говорить «я же тебе говорила» или упрекать его. Победа была слишком горькой и выматывающей, чтобы злорадствовать.
Она просто подошла к мужу и молча взяла его за руку. Впереди была большая уборка. Не только в квартире, но и в их отношениях. Но сейчас, стоя посреди своего разорённого, но наконец-то освобождённого дома, она впервые за долгие месяцы почувствовала, что снова может дышать полной грудью…
