— Ну что ты опять начинаешь, Таня? — раздражённо отозвался Сергей, не отрывая взгляда от экрана ноутбука. — Я работаю. У меня важный созвон через пятнадцать минут.
Таня стояла в дверях кухни, держать в руках извещение, которое нашла сегодня в почтовом ящике. Лист с красной надписью от электрической компании «Предупреждение о приостановке».
— А мне что делать? Сидеть и ждать, пока нам отключат всё, включая интернет, твой созвон и вообще всё, что ещё как-то держит этот дом на плаву? Я ведь всего лишь попросила, чтобы ты взял на себя оплату счетов — и что? Сколько уже времени мы ничего не оплачивали, хотела бы я знать?!
Сергей тяжело вздохнул, закрыл ноутбук.
— Чего ты истеришь? Сейчас не восьмидесятые, никто ничего не отключит. Я заплачу. Завтра. Или послезавтра.
— Ты и за прошлый месяц обещал «завтра», Серёжа, — спокойно, но с нажимом произнесла Таня. — Только всё в этом доме как-то висит на мне. Опять.
Он встал, прошёлся по кухне, вытащил из холодильника йогурт, открыл, сделал глоток.
— Всё на тебе, всё на тебе… Может, ты уже перестанешь себя жалеть? Никто не заставлял тебя выходить на работу.
— Конечно никто не заставлял. Просто надо было что-то есть, счета оплачивать, ребенку одежду покупать, — сказала Таня, сжав зубы. — Я ведь иллюстратор, а работаю теперь каким-то долбаным менеджером, чтобы побольше заработать. А ты говоришь, что я сама виновата?!
Сергей пожал плечами, допил йогурт, бросил пустую упаковку в раковину и снова вернулся к ноутбуку.
— Слушай, давай потом. Реально, у меня голова сейчас другим занята. Если не нравится твоя работа — иди, устройся куда-то в другое место. Только не жди, что я буду рыдать от умиления. У меня своих дел хватает. Я не твой папа.
Вот тут что-то хрустнуло. Не в квартире — в ней было по-прежнему тихо, даже слишком. Внутри Тани. Что-то тонкое, но важное. Не сломалось окончательно, но пошло трещиной.
Она не ответила. Просто вышла в прихожую, медленно открыла шкаф, достала куртку. Краем глаза заметила своё отражение в зеркале — усталое лицо, потускневшие глаза. Та же, но не та.
— Ты куда? — донёсся голос из кухни.
— К подруге, — коротко ответила она. — К Вике.
— Опять ныть будете вдвоём? Надеюсь, без вина обойдётесь. Помнишь, что у нас ребёнок?
Она уже захлопывала за собой дверь, когда услышала это напоминание. «У нас ребёнок». Как будто она когда-то об этом забывала. Как будто не она тянула всё!
На улице моросил мелкий дождь. Вика жила через три остановки — совсем рядом. Таня решила идти пешком. Хотелось двигаться. Хотелось подумать. И не думать одновременно.
У Вики было уютно. Там пахло запеканкой, яблоками и чем-то ещё — может быть, миром. Вика сразу поняла, в чём дело. Она не задавала лишних вопросов. Только молча поставила чайник и достала два бокала. Да, не кружки — бокала.
— Слушай, Танюш, — сказала она, когда Таня уже выложила всё, что копилось месяцами. — А ты себя помнишь? Ну, до свадьбы, до Серёжи?
— Смешной вопрос, — Таня усмехнулась. — Конечно, помню. Я была живой. Смешной. Рисовала. Я тогда училась на дизайнера, помнишь?
— А теперь?
Таня развела руками.
— А теперь — только квитанции, списки покупок, распорядки и бубнеж Серёжи. Кому он позвонил, кто как ответил, как ему все мешают… И я среди этих «все».
Вика не стала говорить громких фраз вроде «уходи» или «он тебя недостоин». Она только сказала тихо:
— Ты не должна исчезать. Ради кого бы то ни было.
Эти слова Таня запомнила.
— Мама, а папа говорил, что ты устала и нужно тебе отдохнуть, — сказал Миша, когда Таня забирала его со школы.
— Да, Мишутка, я немного устала. Но все в порядке. Просто теперь мы с тобой будем ночевать у тёти Вики. Немного. Потом решим, как будет лучше.
— А папа будет с нами?
Она сжала его ладошку.
— Папа… Папа пока будет думать. Ему надо разобраться, чего он хочет.
С Мишей было хорошо. Он не задавал лишних вопросов. Ему было важно, чтобы мама была рядом. Чтобы завтрак был вкусный. Чтобы вечером читали книжку. Таня делала всё, как всегда. Только теперь у неё не было ощущения, что она служит кому-то, кто этого не замечает.
Сергей написал ей поздно вечером:
«Ты серьёзно? Устроила демарш? А вещи кто будет собирать?»
Таня не ответила. Через полчаса:
«Окей. Живи у подружки. Посмотрим, насколько тебя хватит. Только не рассчитывай, что я всё брошу и буду бегать за тобой.»
И снова — молчание. Она не хотела втягиваться. Ни в ссору, ни в объяснения. Всё уже было сказано.
Прошло три дня. Потом пять. Сергей присылал короткие сообщения: про Мишу, про еду, про счета. Ни одной попытки поговорить по-настоящему. Ни одной просьбы встретиться. Только требования.
На шестой день он позвонил.
— Таня, ну что ты? Серьёзно, сколько ты будешь валять дурака? Это несерьёзно. Мы взрослые люди. Возвращайтесь домой.
— Зачем? Чтобы снова стирать тебе носки и слушать, как я «истерю»? Нет, Серёжа. Я не хочу быть обслуживающим персоналом. Я хочу быть живым человеком.
Он помолчал. Потом раздражённо бросил:
— А ребёнок? Ты о нём подумала?
— Я о нём думаю всегда. А ты?
— Ты эгоистка. Прости, но ты реально себя ведёшь, как капризная девочка. Сбежала к подружке, как школьница. Хочешь, чтобы я бегал за тобой? Не дождёшься.
— Я ничего не жду, Серёжа. Я ушла. Навсегда. Просто ты пока этого не понял.
— Не смеши меня. Через неделю приползёшь. Как обычно.
— Как обычно больше не будет.
Она отключила звонок и выключила телефон. Её трясло. Не от страха — от решимости.
Таня сняла комнату. Маленькую, со старыми обоями и неудобной кроватью, зато с дверью, которую можно было закрыть — и быть уверенной, что за ней никто не повысит голос.
Миша обустроился рядом: в углу поставили для него раскладушку, на подоконнике — книжки и пластилиновые фигурки. Первые ночи он плохо спал, просыпался и плакал. Но Таня знала — главное, чтобы она была рядом. Остальное приложится.
Она снова начала рисовать. Вика уже год работала в издательстве, и она нашла для Тани пару заказов. Платили не много, но что-то капало. И главное — она снова делала что-то своё.
— Мам, а ты теперь художник? — спросил Миша однажды, увидев, как она до ночи сидит с планшетом.
— Стараюсь, — улыбнулась Таня. — Давно пора вспомнить, кто я.
Сергей в эти недели был то грозным, то равнодушным, то — вдруг — удивительно ласковым.
«Ты сама всё портишь. Хотела, как лучше, а теперь развалила семью. Молодец.»
«Миша скучает без отца. Но ты не подумала об этом.»
«Я тут подумал… Может, поговорим нормально? Без истерик.»
Они встретились в кафе у парка, куда когда-то часто ходили втроём.
Сергей пришёл в тёмной куртке, осунувшийся. Не брился дня три. Сел, не глядя. Сделал глоток кофе и сказал:
— Я не понимаю, зачем ты всё это затеяла. Тебе что, так плохо было? У нас нормальная семья. Всё же работало.
Таня посмотрела на него внимательно. Его лицо, знакомое до мелочей, сейчас казалось чужим.
— «Работало» — это не то слово, Серёжа. Работала я. Работал режим, привычка, система. Но мы мы не жили. Я не жила. Я существовала.
— Так это у всех так. Жизнь вообще не курорт. Надо быть взрослее.
— Быть взрослой — это не значит терпеть унижение. Это значит видеть, когда тебя больше не уважают.
Сергей откинулся на спинку.
— То есть я тебя унижал? Серьёзно? Таня, ты, по-моему, что-то себе надумала. Я просто был… занят. Ответственность. Всё на мне. И теперь ты в кусты? Как ребёнок.
— Всё на тебе? — переспросила она, сдерживая смех. — А помнишь, кто водил Мишу в сад, кто мыл полы, кто готовил ужин, пока ты в телефоне листал твои «важные чаты»? Ты не был рядом. Ни разу. Даже когда я болела, ты говорил: «Ты же дома сидишь».
Он молчал. Потом тихо сказал:
— Я не думал, что тебе было так плохо.
— Я не хотела, чтобы ты думал об этом. Я хотела, чтобы ты чувствовал. Хотя бы иногда. Чтобы ты увидел меня, не как фон к твоей жизни, а как живого человека.
— И теперь что? Всё? Конец? — его голос дрогнул. — Я могу меняться, Таня. Правда.
— Серёжа, — тихо ответила она. — Я не хочу, чтобы ты менялся ради меня. Это не работает. Я просто больше не та, кто жила с тобой. И мне не хочется снова себя терять.
Он сжал ладони, посмотрел на неё долгим взглядом.
— Ну… удачи тогда. Если думаешь, что одна справишься.
— Уже справляюсь. И, ты знаешь, дышать стало легче.
Она встала. И просто ушла.
Прошло два месяца. Таня сняла уже не комнату, а маленькую однушку на окраине. Старенький дом, зато свой. Своё расписание, свои стены, своё окно с видом на двор.
Работы стало больше. Один заказчик посоветовал её коллеге, потом — ещё и ещё. Таня уже подумывала уходить с основной работы, но пока было немного страшно. Миша привык к новому дому, подружился с соседским мальчиком, начал ходить в новый кружок. Они жили. По-настоящему.
Сергей звонил всё реже. Иногда — чтобы узнать, как сын. Иногда просто молчал в трубку, и Таня чувствовала, что он ждал чего-то. Но она больше не хотела играть в «ожидание».
Однажды в воскресенье они с Мишей гуляли по парку. Было солнце, хрустели жёлтые листья.
— Мам, а ты счастливая? — вдруг спросил сын.
Таня остановилась, присела рядом, посмотрела ему в глаза.
— А ты?
— Я — да. Потому что мы с тобой. Потому что ты смеёшься. Ты раньше не смеялась почти. А сейчас — да.
Она обняла его. И в этот момент поняла: всё правильно. Да, тяжело. Да, одиноко иногда. Но правильно.
На следующей неделе пришло письмо от Сергея. Бумажное. Он никогда раньше не писал от руки.
«Таня,
не знаю, зачем пишу. Наверное, потому что, когда ты рядом, я говорил глупости, а теперь говорить уже не с кем. Ты была всем, чего я не ценил. И теперь я один. Ты была права: я не слышал, не смотрел, не чувствовал. И, может, уже поздно. Но если когда-нибудь ты захочешь просто поговорить — я буду. Без упрёков. Без обвинений. Просто как человек.
Сергей»
Она прочла. Сложила письмо. Не ответила. Пока — нет. Не потому что злилась. А потому что начала жить. Без оглядки, без страха.
А потом, сидя вечером с чашкой чая и планшетом, она открыла чистый файл и написала заголовок:
«А теперь, Сереженька, попробуй жить без меня» — и это уже была не боль. Это была история. История женщины, которая перестала молчать.
