— Так, Лика, — Антон отодвинул от себя почти пустую чашку из-под латте, оставив на блюдце некрасивый кофейный след, и с видом человека, собирающегося сообщить нечто чрезвычайно важное и давно решенное, посмотрел на невесту.
Этот его взгляд, чуть снисходительный, с легкой деловой ноткой, всегда предшествовал какому-нибудь «гениальному» плану, от которого потом у Лики ещё долго оставалось неприятное послевкусие.
— Ты там это… поговори со своими. Пусть к свадьбе нам хату трёхкомнатную в центре купят. Чтобы не просто квартира, а именно в центре, понимаешь? Чтобы всё солидно было. Пора уже о будущем подумать, серьёзно. И не какой-нибудь там «бабушкин вариант» с коврами на стенах, а нормальный, современный ремонт, чтобы сразу заехать и жить, не парясь.
Лика, как раз собиравшаяся отправить в рот аппетитный кусочек чизкейка, нежно украшенный веточкой мяты, замерла. Вилка с десертом остановилась на полпути, словно наткнувшись на невидимую преграду. Она медленно, очень медленно опустила руку, стараясь не расплескать остатки своего остывшего капучино.
Несколько долгих секунд она просто смотрела на Антона, переводя взгляд с его самоуверенного лица на яркую витрину кафе за его спиной, где беззаботно смеялись прохожие. Пыталась уловить хоть малейший намёк на шутку, иронию, хоть что-то, что могло бы развеять абсурдность услышанного.
Но выражение его лица – спокойное, чуть требовательное, не оставляло никаких сомнений. Он говорил на полном, абсолютном серьёзе.
— Что, прости? — её голос прозвучал тише, чем она ожидала, почти шепотом. Внутри что-то неприятно сжалось. Они сидели в их любимом «Бонбоне», небольшом уютном кафе с мягкими диванчиками и приглушенным светом, где всего час назад так беззаботно обсуждали оттенки атласных лент для пригласительных и спорили, какую песню выбрать для их первого свадебного танца.
Атмосфера была такой лёгкой, почти праздничной. И вот теперь, как ушат ледяной воды.
— Я говорю, квартиру пусть купят, — терпеливо, словно втолковывая неразумному ребёнку прописную истину, повторил Антон. Он даже слегка нахмурился, демонстрируя лёгкое раздражение её непонятливостью. — Трёхкомнатную. В центре. Ну, мы же женимся, Лика. Это же логично. Жить-то нам где-то надо будет.
Мои, ты сама знаешь, столько не потянут, у них там и так ипотека на родительский дом за городом ещё не выплачена, да и брат младший на платном учится. Куда им ещё одну квартиру? А твои… ну что им, для единственной, любимой дочери жалко, что ли?
Они же у тебя люди, мягко говоря, не бедные, насколько я успел понять. Отец твой, как я помню, директор какого-то серьёзного завода. Это тебе не мастер на участке. Думаю, для них это не такая уж и проблема.
Лика сделала глубокий, прерывистый вдох, пытаясь унять волну возмущения, которая горячей волной подкатила к горлу. Она аккуратно отложила вилку на белое фарфоровое блюдце, понимая, что аппетит пропал окончательно и бесповоротно. Чизкейк, ещё минуту назад казавшийся верхом кулинарного искусства, теперь выглядел просто нелепым розовым пятном.
— Антон, ты сейчас это… серьёзно? — она постаралась, чтобы её голос звучал как можно спокойнее, хотя внутри уже начинал разгораться маленький пожар. — Трехкомнатную квартиру? В центре города? За счёт моих родителей? Это ты так видишь начало нашей семейной жизни?
— Ну а за чей же ещё, Лик? — он искренне, почти по-детски, удивился её вопросу, вскинув брови. — По-моему, это совершенно очевидно. Логично же. Они нам и так, конечно, с организацией самого торжества помогают, это приятно, спору нет. Но это, сама понимаешь, так, расходы текущие, на один день. Пыль в глаза, если уж честно. А квартира – это основа, понимаешь?
Это фундамент нашей будущей семьи. Чтобы сразу всё было как у людей, по-человечески. Чтобы я мог спокойно работать, строить карьеру, не отвлекаясь на бытовые мелочи, не думая о том, как нам на съёмную корячиться или, не дай бог, с кем-то из родителей ютиться в одной квартире. Ты же знаешь, я такой жизни не вынесу. Это не для меня, категорически.
В голове Лики что-то отчётливо щёлкнуло. Маска спокойствия, которую она с таким трудом удерживала, треснула и рассыпалась на мелкие осколки. Её место заняло холодное, расчётливое бешенство.
— А ты, часом, не сильно ли обнаглел, милый мой?! Кто тебе сказал, что мои родители обязаны покупать нам квартиру?!
Её голос не сорвался на крик, он оставался ровным, но в нём появилась такая сталь, что Антон невольно поёжился. Посетители за соседними столиками, до этого лениво потягивавшие свои напитки и тихо переговаривавшиеся, теперь откровенно повернули головы в их сторону, с нескрываемым любопытством прислушиваясь к разгорающемуся скандалу.
— Они помогают нам со свадьбой, потому что любят меня! Потому что хотят, чтобы этот день, который должен быть для нас обоих особенным, был красивым и запоминающимся! А не потому, что они тебе чем-то по жизни обязаны или должны откупаться за счастье своей дочери!
Антон откинулся на спинку мягкого диванчика, скрестив руки на груди. На его лице промелькнуло выражение оскорблённой добродетели, смешанное с упрямством.
— Лик, ну ты чего сразу начинаешь-то? Как будто я чего-то сверхъестественного прошу. Я же о нас думаю, о нашем общем будущем. Это же совершенно нормально, когда родители помогают своим детям встать на ноги, особенно в начале пути. Все так делают. Или ты хочешь, чтобы мы первые лет десять по съёмным углам мыкались, откладывая каждую копейку?
Я считаю, что это моё абсолютно законное условие для создания комфортной и стабильной семейной жизни. Ты так им и скажи, что это моё условие. Твёрдое. И пусть не думают, что я такой простачок и соглашусь на меньшее или буду ждать годами.
У Лики от такой наглой формулировки буквально перехватило дыхание. «Условие»? Он смеет ставить условия её родителям, которые и так делали для них больше, чем можно было ожидать?
— Условие? — переспросила она ледяным, почти звенящим от напряжения тоном. Глаза её потемнели. — Ты. Ставишь. Мне. Условия? Используя моих родителей как какой-то грёбаный банкомат? Да ты кем себя возомнил, Антон? Наследным принцем Монако?
Может, тебе ещё ключи от их загородной дачи сразу передать и папину машину на тебя переоформить в качестве небольшого свадебного бонуса, а? Чтобы тебе совсем комфортно жилось?
Она резко, одним движением поднялась со своего места, отчего стул с неприятным скрипом отодвинулся по гладкой плитке пола. Теперь она смотрела на него сверху вниз, и в её взгляде была такая смесь презрения и холодной ярости, что Антону вдруг стало по-настоящему не по себе. Он даже слегка вжал голову в плечи.
— Знаешь что, Антон? — её голос звучал отчётливо и твёрдо, перекрывая тихую музыку, лившуюся из динамиков. — С такими вот королевскими аппетитами и таким скотским отношением, никакой квартиры от моих родителей ты не увидишь. Это я тебе гарантирую. И, судя по всему, и свадьбы тоже.
Лика быстро достала из своей небольшой сумочки несколько крупных купюр, небрежно бросила их на столик, с лихвой покрывая стоимость своего нетронутого десерта и остывшего кофе. Затем, не удостоив его больше ни единым взглядом, решительно и быстро направилась к выходу, её каблучки отчётливо застучали по полу.
Антон остался сидеть один, с полуоткрытым ртом, провожая её удаляющуюся фигуру взглядом, в котором смешались недоумение, растерянность и подступающая злая обида. План, такой простой и гениальный в его голове, такой логичный и единственно верный, рушился прямо на глазах, как карточный домик от дуновения ветра. И всё из-за её дурацкой, непонятной ему гордости и каких-то там «принципов»!
Ярость медленно закипала внутри, смешиваясь с неприятным ощущением провала и подспудным страхом, что он, кажется, действительно всё испортил.
Антон сидел в машине, которую припарковал в первом попавшемся «кармане» недалеко от кафе, и барабанил пальцами по рулю. Злость, первоначально смешанная с растерянностью, теперь переросла в глухое раздражение. Ну что за характер у этой Лики?
Из-за такой, в сущности, мелочи, из-за его вполне логичной и дальновидной просьбы, устраивать такую сцену! Он ведь не для себя одного старается, а для их общего будущего. Чтобы сразу, с самого начала, жить по-человечески, а не считать копейки.
Он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Надо было остыть и поговорить с ней ещё раз, спокойно, без эмоций. Наверняка она уже тоже жалеет о своей вспышке. Он достал телефон, нашёл её номер.
— Лик, привет, — начал он нарочито миролюбивым тоном, когда она наконец ответила после нескольких долгих гудков. Голос её был холоден, как декабрьский ветер. — Слушай, ну ты это, погорячилась немного, да? Давай не будем из мухи слона делать. Я же ничего плохого не хотел, наоборот.
— Антон, мне кажется, мы всё выяснили в кафе, — ровно ответила Лика. На заднем плане слышались какие-то приглушённые звуки, похоже, она была уже не одна. — И я не думаю, что моё мнение изменилось за эти полчаса.
— Да что мы там выяснили? — он почувствовал, как раздражение снова начинает подступать. — Ты просто обиделась на ровном месте. Я тебе предложил нормальный, взрослый вариант решения жилищного вопроса, а ты сразу в позу встала. Ну что твоим родителям, обеднеют они, что ли, если дочери единственной помогут? Это же инвестиция в нашу семью, в их внуков будущих, если уж на то пошло!
— Антон, прекрати, — в голосе Лики появились металлические нотки. — Мои родители нам ничем не обязаны. И уж тем более не обязаны выполнять твои «условия». И я не собираюсь быть передаточным звеном в твоих наглых требованиях.
— То есть как это «не обязаны»? — возмутился он. — А кто тогда обязан? Мы сами будем на эту трешку в центре горбатиться лет двадцать? Или ты предлагаешь в съёмной однушке всю жизнь прожить? Я так не хочу! Я хочу нормальную жизнь, сразу!
И если есть возможность её получить, почему бы ей не воспользоваться? Это ты эгоистка, если не понимаешь таких простых вещей! Думаешь только о своих каких-то там «принципах», а не о реальном комфорте!
— Значит, я эгоистка, потому что не хочу унижать своих родителей и выпрашивать у них квартиру для тебя? — Лика усмехнулась, но смех был злой. — Знаешь, Антон, после этого разговора я всё больше убеждаюсь, что правильно сделала, уйдя из кафе. Мои родители, между прочим, сейчас рядом со мной. И они, мягко говоря, в шоке от твоего «предложения».
Антон на мгновение замолчал. Вот это уже было хуже. Если она успела нажаловаться родителям, те могли её настроить против него окончательно.
— Так ты уже и наябедничать успела? Молодец, ничего не скажешь. Вместо того чтобы со мной всё обсудить, как взрослые люди…
— Обсуждать тут нечего, Антон, — прервала его Лика. — Я всё сказала. И они тоже всё поняли. Папа, например, очень хочет с тобой пообщаться. Передать ему трубку?
От предложения «пообщаться» с отцом Лики, Виктором Семёновичем, директором того самого завода, человеком суровым и не привыкшим к сантиментам, Антону стало как-то не по себе. Он представил его тяжёлый взгляд и крепкое рукопожатие, и энтузиазма поубавилось.
— Нет-нет, не надо, — быстро сказал он. — Я… я сам с ним поговорю, если надо будет. Лично.
Разговор с Ликой явно зашёл в тупик. Она была непреклонна. Но Антон не привык так легко сдаваться. Если Лика упирается, значит, надо действовать через родителей. Виктор Семёнович, конечно, фигура серьёзная, но он же мужик, должен понимать практическую сторону вопроса.
А мать, Ирина Павловна, она же женщина, мать, должна хотеть счастья для дочери, а какое счастье без собственного угла? Он сможет им всё объяснить, представить ситуацию в правильном свете. Наверняка Лика там наговорила им всякого, исказила его слова.
— Ладно, Лик, — сказал он уже другим, более деловым тоном. — Раз ты так настроена, разговаривать с тобой бесполезно. Я лучше действительно поговорю с твоими родителями. Думаю, они люди более здравомыслящие и поймут меня правильно. Объясню им, что речь идёт о благополучии их же дочери.
Он услышал, как Лика тяжело вздохнула на том конце провода.
— Делай что хочешь, Антон. Но не думаю, что это что-то изменит. Скорее, наоборот.
Она отключилась, не дожидаясь его ответа. Антон отбросил телефон на пассажирское сиденье. Ну что ж, вызов принят. Он завёл машину. Раз уж Лика сама не может донести до родителей простую мысль о необходимости квартиры, придётся ему взять эту миссию на себя.
Он был уверен, что сможет убедить их. В конце концов, он будущий зять, почти член семьи. Они должны его выслушать и пойти навстречу. Другого варианта он просто не рассматривал. План всё ещё мог сработать.
Не прошло и часа, как в дверь квартиры Виктора Семёновича и Ирины Павловны позвонили. Лика, сидевшая на кухне с родителями и всё ещё пытавшаяся прийти в себя от недавнего разговора в кафе и последующего телефонного «общения» с Антоном, вздрогнула. Сердце неприятно ёкнуло – она почти не сомневалась, кто стоит за дверью. Отец, мрачнее тучи, поднялся из-за стола.
— Я открою, — его голос был низким и предвещал мало хорошего для незваного гостя.
На пороге, как и предполагалось, стоял Антон. Он постарался придать своему лицу выражение раскаяния, смешанного с деловой озабоченностью. В руках он держал какой-то глянцевый журнал о дизайне интерьеров, видимо, в качестве импровизированного предлога для визита.
— Здравствуйте, Виктор Семёнович, Ирина Павловна, — проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно более доверительно. — Лика, и ты тут. А я вот, мимо ехал, решил заскочить… Тут как раз каталог интересный подвернулся, подумал, может, вместе посмотрим, какие-нибудь идеи для… ну, для нашего будущего гнёздышка.
Виктор Семёнович молча посторонился, пропуская его в прихожую. Взгляд у него был такой, что Антону захотелось немедленно развернуться и бежать без оглядки. Ирина Павловна вышла из кухни, её лицо было строгим и непроницаемым. Лика стояла позади матери, скрестив руки на груди, и её глаза метали молнии. Атмосфера в квартире мгновенно стала напряжённой, как натянутая струна.
— Проходи, Антон, раз пришёл, — Виктор Семёнович указал на гостиную. — Только журнальчик свой можешь оставить. Не думаю, что он нам сегодня пригодится. Разговор, как я понимаю, будет не о дизайне.
Антон слегка смутился, но быстро взял себя в руки. Он прошёл в гостиную, чувствуя себя как на допросе. Лика и её родители сели напротив, создавая невидимую, но ощутимую стену.
— Да, Виктор Семёнович, вы правы, — начал он, решив сразу перейти к делу, раз уж прелюдия с журналом провалилась. — Я хотел бы поговорить с вами откровенно, как с будущими родственниками. О нас с Ликой. О нашем будущем. Видите ли, я считаю, что молодая семья должна начинать свой путь с крепкого фундамента. И этот фундамент, в первую очередь, – собственное жильё.
Он сделал небольшую паузу, обводя их взглядом, пытаясь уловить реакцию. Лица родителей оставались непроницаемыми.
— Я тут прикинул… — продолжил Антон, стараясь говорить уверенно, — для комфортной жизни, чтобы и дети потом росли в нормальных условиях, нам нужна хорошая трёхкомнатная квартира. И, конечно, желательно в центре. Это и престижно, и удобно.
Я понимаю, что это серьёзные вложения, но ведь это для Лики, для вашей дочери, для вашего спокойствия в конечном итоге. Чтобы вы знали, что она устроена, что у неё всё хорошо. Разве не так?
Ирина Павловна кашлянула, прикрыв рот рукой. Виктор Семёнович медленно потёр подбородок.
— То есть, Антон, если я тебя правильно понял, — начал отец Лики спокойным, но очень веским тоном, — ты пришёл к нам, чтобы мы купили вам с Ликой трёхкомнатную квартиру в центре? Это твоё видение «крепкого фундамента»?
— Ну, в общем, да, — кивнул Антон, почувствовав себя немного увереннее. Ему показалось, что лёд тронулся. — Я же не для себя одного прошу. Это для нашей семьи. К тому же, насколько я знаю, это ведь… ну, как бы принято, что родители помогают молодой паре на старте.
Особенно если есть такая возможность. А у вас она, я думаю, есть. Мы бы, конечно, и сами… когда-нибудь… но это годы, понимаете? Годы мытарств по съёмным углам, экономии на всём. А так – сразу нормальная жизнь.
Лика не выдержала.
— Антон, ты вообще слышишь, что ты говоришь? — её голос дрогнул от возмущения. — Ты пришёл в дом моих родителей, чтобы требовать у них квартиру, прикрываясь заботой обо мне? Это не помощь, это вымогательство какое-то!
— Лика, не перебивай, когда взрослые разговаривают, — одёрнул её Антон, даже не посмотрев в её сторону. Он продолжал обращаться к родителям. — Я считаю, это разумное и дальновидное предложение. Мы бы вам были очень благодарны. И Лика была бы счастлива, я уверен. Просто она сейчас немного… на эмоциях.
Тут уже не выдержал Виктор Семёнович. Он чуть подался вперёд, и его глаза сузились.
— Знаешь, Антон, — произнёс он отчётливо, разделяя слова, — есть разница между помощью и наглым потребительством. Помощь – это когда её предлагают, когда видят, что она действительно нужна, и когда она по силам. А то, что ты предлагаешь, – это попытка сесть нам на шею и свесить ноги. Моя дочь, если ты не заметил, не вещь, которую нужно «устроить» покупкой квартиры. Она взрослый, самостоятельный человек.
— Да, Антон, — поддержала мужа Ирина Павловна, её голос звучал холодно и разочарованно. — Мы всегда были готовы помочь Лике, если бы она попросила, если бы это было действительно необходимо. Но твои «условия»… они открыли нам глаза на многое. Мы, честно говоря, по-другому тебя представляли. Думали, ты действительно любишь нашу дочь, а не её потенциальное приданое.
Лицо Антона начало медленно заливаться краской. Он понял, что его план не просто не сработал, а с треском провалился. Убедить их не получилось, наоборот, он только усугубил ситуацию.
— Да что вы такое говорите?! — он повысил голос, забыв о первоначальном намерении быть спокойным и убедительным. — Какое приданое? Я о семье думаю! О стабильности! А вы что, жадничаете? Для родной дочери квартиру купить – это жадность? Или вы просто не хотите, чтобы она была счастлива со мной? Может, вы вообще против нашего брака, раз так всё в штыки воспринимаете?!
Скандал, начавшийся в кафе, теперь разгорался с новой, ещё большей силой прямо в гостиной родительского дома, и финал этой встречи обещал быть ещё более драматичным.
— Да что вы такое несёте?! — голос Антона сорвался на неприятные, почти визгливые ноты, лицо его пошло пятнами от гнева и обиды. Маска благоразумного будущего зятя окончательно слетела, обнажив эгоистичную и мелочную натуру. — Какое ещё приданое? Я о нашей с Ликой семье думаю! О её стабильности, о её будущем комфорте! А вы что, просто жадничаете?
Для родной дочери квартиру купить – это для вас проявление жадности? Или вам просто не хочется, чтобы она была счастлива со мной? Может, вы изначально были против нашего брака, а теперь нашли удобный предлог, чтобы всё это разрушить?!
Лика, до этого момента стоявшая чуть позади матери, решительно шагнула вперёд. Она смотрела на Антона уже не с гневом, а с каким-то холодным, почти отстранённым изумлением, словно видела его впервые. Каждое его слово, каждое движение теперь казались ей уродливой карикатурой на того человека, за которого она собиралась выйти замуж. И от этой мысли ей стало одновременно и горько, и до странности легко – словно с плеч упал тяжёлый, невидимый груз.
— Хватит, Антон, — её голос прозвучал неожиданно твёрдо и спокойно, перекрывая его истеричные выкрики. В наступившей на мгновение тишине её слова прозвучали особенно веско. — Хватит этого спектакля. Кажется, мы все тут, наконец, увидели твоё истинное лицо и твои настоящие мотивы. И, знаешь, я даже благодарна тебе за эту откровенность. Лучше сейчас, чем потом.
Она сделала небольшую паузу, посмотрела на своих родителей, которые молча, но с явным одобрением следили за ней, и снова перевела взгляд на растерянного, но всё ещё кипящего от злости Антона.
— Так вот, Антон. Никакой квартиры от моих родителей ты, разумеется, не получишь. Более того, никакой свадьбы тоже не будет. Можешь считать наше «будущее», о котором ты так пекся, официально закрытым проектом. И можешь забыть не только о квартире, но и обо мне.
Слова Лики обрушились на Антона, как ледяной душ. Он несколько секунд просто смотрел на неё, хлопая ресницами, не в силах поверить услышанному. Его тщательно выстроенный план, его мечты о комфортной жизни за чужой счёт – всё рушилось в одно мгновение. Осознание окончательного провала ударило по нему с такой силой, что он на миг потерял дар речи. А потом его прорвало.
— Что?! — взревел он, уже не заботясь ни о каких приличиях. — Да ты… ты что себе позволяешь?! Ты с ума сошла?! Из-за какой-то квартиры всё рушить?! Да ты просто маменькина и папенькина дочка, избалованная девчонка, которая ничего не понимает в реальной жизни! Я для тебя старался, я о нас думал, а ты…
Ты ещё пожалеешь об этом, Лика! Очень сильно пожалеешь! Кому ты такая нужна будешь, с такими-то замашками и такой семейкой жмотов?!
Он перевёл свой яростный взгляд на Виктора Семёновича и Ирину Павловну.
— И вы! Вы во всём виноваты! Это вы её настроили! Вы всё испортили! Радовались бы, что такой парень, как я, вообще на вашу дочь внимание обратил! А вы… Да вы просто боитесь, что она от вас уйдёт, что не сможете её контролировать! Вот и цепляетесь за неё!
Виктор Семёнович медленно поднялся. Его лицо было спокойным, но в глазах горел холодный огонь. Он не повышал голоса, но от его тихого, ровного тона Антону стало ещё более неуютно, чем от открытого крика. — Антон, — произнёс он веско, — я думаю, тебе пора уйти. Прямо сейчас. И больше в этом доме не появляться. Разговор окончен. Окончательно.
Он сделал шаг по направлению к Антону, и тот инстинктивно попятился к выходу из гостиной. Вид у Виктора Семёновича был такой, что спорить или продолжать изрыгать оскорбления уже не хотелось. В нём чувствовалась та молчаливая сила, которая была страшнее любых угроз.
— Да пошли вы все! — выплюнул Антон, уже почти достигнув прихожей. Он схватил свою куртку, которую так и не повесил, и, пыхтя от злости, начал неуклюже её натягивать. — Сами останетесь со своими принципами и своей квартирой! А я себе ещё в сто раз лучше найду! Такую, которая ценить будет и понимать, что мужчине для счастья нужно! А ты, Лика, — он злобно посмотрел на неё через плечо, — будешь потом локти кусать, да поздно будет!
Он резко дёрнул ручку входной двери, чуть не вырвав её, и выскочил на лестничную площадку. Грохота захлопнувшейся двери не последовало, Виктор Семёнович сам прикрыл её за ним, аккуратно, но решительно.
В квартире воцарилась необычная пустота звуков. Не было ни звенящей тишины, ни тяжёлого молчания. Было просто отсутствие чужого, раздражающего присутствия. Лика стояла посреди гостиной, чувствуя, как понемногу отпускает напряжение, державшее её все эти часы.
Она посмотрела на родителей. Ирина Павловна подошла и молча обняла дочь. Виктор Семёнович подошёл к окну, посмотрел вниз, на удаляющуюся сгорбленную фигуру Антона, и тяжело вздохнул.
— Ну вот и всё, — тихо сказала Ирина Павловна, поглаживая Лику по волосам. — Всё к лучшему, дочка. Пусть и таким вот… неприятным способом.
Лика кивнула. Облегчение смешивалось с какой-то внутренней опустошённостью, но где-то в глубине души уже зарождалось понимание, что она избежала чего-то гораздо худшего. Скандал был исчерпан. Пути окончательно разошлись, оставив после себя горький осадок, но и ясное осознание того, что иногда нужно потерять что-то одно, чтобы не потерять себя…
