— Света, ну что это за вид? — голос Раисы Даниловны, пропитавшийся за неделю гостевания мёдом с тончайшей примесью яда, разрезал утреннюю тишину кухни. Свекровь, поджав и без того тонкие губы, стояла в дверном проёме, словно фарфоровая статуэтка викторианской эпохи, случайно занесённая в современную квартиру. Её взгляд, острый, как игла, впился в невестку. — Приличные женщины так дома не ходят, это же срам один. Перед мужем хоть бы постеснялась.
Света, облачённая в короткие джинсовые шорты, едва прикрывающие загорелые бёдра, и лёгкий топ на тонких бретельках, как раз наливала себе кофе. Летнее солнце щедро заливало кухню светом, играя бликами на её распущенных волосах. Она резко, с чуть большим усилием, чем требовалось, поставила чашку на столешницу, так что несколько капель расплескалось.
Повернулась. Взгляд её карих глаз, обычно тёплый и чуть насмешливый, вмиг похолодел. Неделя непрерывных замечаний, вздохов и красноречивых взглядов свекрови, казалось, достигла своего апогея. Терпение Светы, и так истончившееся до предела, лопнуло со звоном разбитого стекла.
— А вам-то какая разница, как я одета дома, Раиса Даниловна? Я тут хоть голой могу ходить, и вы мне тут не указ!
Тон невестки стал стальным, каждое слово отчеканено с холодной яростью. Она сделала шаг вперёд, не сводя глаз со свекрови.
— Я здесь хозяйка. И если мне будет угодно, я буду расхаживать так, как мне комфортно. В своём доме. Вы не находите?
Именно так, с подобным возмущением, и реагировала невестка каждый раз, когда свекровь начинала обзывать её за, по мнению Раисы Даниловны, совершенно неподобающий домашний наряд. Не понимала она, эта пожилая женщина строгих нравов, этих коротких шортиков и открытых топов, считая их верхом неприличия и распущенности, даже в стенах собственного жилища.
Раиса Даниловна аж задохнулась от такой откровенной дерзости. Лицо её, обычно бледное, пошло пятнами. Она прижала руку к груди, словно ей не хватало воздуха, хотя глаза метали молнии.
— Да как ты… как ты смеешь мне так отвечать, соплячка?! Я… я тебе в матери гожусь! Я жизнь прожила, я знаю, как должно быть! Андрей! — вдруг истошно закричала она, поворачивая голову в сторону спальни сына, её голос сорвался на визгливые ноты. — Андрей, ты слышишь, как твоя жена со мной разговаривает?! Это что за обращение такое к старшим?! Она меня ни во что не ставит!
Света лишь криво усмехнулась, едва заметным движением поправив бретельку топа. Она демонстративно взяла свою чашку с кофе, сделала глоток, наслаждаясь ароматом и горячей жидкостью, словно ничего не произошло. Её спокойствие, казалось, ещё больше распаляло свекровь.
— А пусть слышит, Раиса Даниловна, — ровным, но громким голосом ответила Света, так, чтобы её слова донеслись и до соседней комнаты. — Может, хоть он вам наконец-то объяснит, что свои порядки, свои представления о «приличиях» и «сраме» вы будете устанавливать у себя дома. А здесь, в нашем с ним доме, порядки устанавливаем мы. И моя одежда – это уж точно не ваше дело.
Раиса Даниловна побагровела ещё сильнее, её ноздри раздувались, грудь тяжело вздымалась. Она явно готовилась к новой, ещё более сокрушительной атаке, подбирая слова, способные уничтожить нахальную невестку. Но Света, сделав ещё один глоток кофе, демонстративно отвернулась к окну, давая понять, что для неё этот конкретный разговор окончен.
Она смотрела на просыпающийся город, на спешащих по своим делам людей, и чувствовала, как внутри неё закипает холодная решимость. Это была не просто ссора из-за одежды. Это была битва за территорию, за право быть собой в собственном доме.
И уступать она не собиралась. Ни на йоту. Кухня, ещё мгновение назад наполненная ароматом кофе и солнечным светом, теперь казалась полем боя, где только что отгремела первая стычка, и обе стороны замерли в ожидании следующего раунда. А он, судя по всему, был не за горами.
Дверь в спальню, до этого момента приглушавшая звуки кухонной перепалки, со скрипом отворилась, и на пороге появился Андрей. Сонный, взлохмаченный, в мятой футболке и семейных трусах, он щурился от яркого утреннего света и явно не понимал, что за военные действия развернулись на его кухне в такую рань. Он потёр глаза и зевнул, прикрывая рот ладонью.
— Мам, Свет, что случилось? Чего вы так кричите с утра пораньше? Соседей перебудите, — его голос был хриплым спросонья, а взгляд выражал скорее досаду от прерванного сна, чем готовность разбираться в семейных дрязгах.
Раиса Даниловна, узрев сына, мгновенно переключила на него всё своё негодование, словно он был последней инстанцией, способной восстановить попранную справедливость.
— Андрюшенька, сынок, ты только посмотри! Посмотри, как твоя жена со мной разговаривает! — она картинно всплеснула руками, её голос обрёл трагические нотки. — Я ей слово по-доброму, по-матерински, а она мне — «не ваше дело», «хоть голой буду ходить»! Хамка!
Самая настоящая хамка! Разве так с матерью мужа разговаривают? Да она же ходит по дому, прости господи, как девка с панели! Ни стыда, ни совести! Меня, пожилого человека, в краску вгоняет!
Андрей перевёл растерянный взгляд с матери на жену. Света стояла у окна, всё так же невозмутимо попивая кофе, но её напряжённая спина и чуть сжатые кулаки выдавали внутреннее напряжение. Она медленно повернулась, её взгляд, встретившись с взглядом мужа, был твёрд и не предвещал ничего хорошего для его миротворческих планов.
— Андрей, — её голос звучал спокойно, но с ледяными нотками, — я всего лишь сказала твоей маме, что в своём доме я буду одеваться так, как считаю нужным и удобным. Особенно летом. И что её представления о «приличиях» на мою квартиру не распространяются. Кажется, это вполне разумно, не так ли?
Андрей оказался между двух огней. С одной стороны – разъярённая мать, привыкшая к тому, что её слово – закон. С другой – решительно настроенная жена, явно не собиравшаяся сдавать позиции. Он неловко кашлянул, почесал затылок.
— Мам, ну, может, Света и правда… только… резковато ответила, — начал он миролюбиво, пытаясь найти компромисс, который бы устроил обе стороны, но уже понимая тщетность своих усилий. — Но она же не со зла. А ты, Свет, ну зачем так сразу? Можно же было помягче как-то… Давайте не будем ссориться, а? Мама же в гостях, погостит и уедет.
Эти слова, произнесённые с явным желанием замять конфликт, возымели обратный эффект. Раиса Даниловна восприняла их как предательство со стороны сына, как его нежелание встать на её защиту. Её лицо исказилось обидой.
— Резковато?! Андрюша, да она меня унизила! Она мне, твоей матери, практически указала на дверь в твоём же доме! — свекровь перешла на повышенные тона, её голос задрожал от негодования. — А ты её ещё и защищаешь! Я сразу говорила, что она тебя испортит! Раньше ты таким не был! Раньше ты мать уважал! А теперь что? Слушаешься эту… вертихвостку! Она же из тебя верёвки вьёт!
И хозяйка из неё никакая! Посмотри, какой ужас дома, готовит через раз какую-то гадость, которую есть невозможно! Я для тебя стараюсь, пеку, варю, а она что? Только и знает, что наряжаться, как на панель, да кофе свой пить!
Света громко поставила чашку на подоконник. Усмешка, игравшая на её губах, исчезла, уступив место холодному презрению.
— Ах, вот значит, как, Раиса Даниловна? Теперь я ещё и плохая хозяйка и готовлю «гадость»? — она медленно повернулась к свекрови, её взгляд не предвещал ничего доброго. — А не вы ли на прошлой неделе жаловались, что от моей «гадости» у вас изжога, а сами добавки просили? И не вы ли учили меня, как «правильно» мыть полы, хотя у вас дома такой слой пыли, что можно картошку сажать?
Знаете, ваши «идеальные» методы ведения хозяйства и ваши «кулинарные шедевры» мы с Андреем как-нибудь переживём. И Андрей, к вашему сведению, уже давно не маленький мальчик, которого нужно водить за ручку и указывать, с кем ему жить и как ему себя вести. Он сам в состоянии разобраться, кто его «портит», а кто делает его жизнь лучше.
Андрей стоял, как истукан, переводя взгляд с одной разъярённой женщины на другую. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным. Любое его слово, любая попытка вмешаться лишь подливали масла в огонь. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Раиса Даниловна его опередила, её голос звенел от ярости.
— Ты ещё и язвить будешь, неблагодарная! Да я… я этому дому жизнь посвятила бы, если бы ты, Андрюша, выбрал себе нормальную жену, а не эту… эту особу! — Раиса Даниловна, не дав сыну вставить и слова, перешла в наступление, её голос обрёл визгливые, почти истеричные нотки.
Она махнула рукой в сторону Светы, словно отгоняя назойливую муху, и направилась из кухни в гостиную, очевидно, полагая, что смена декораций придаст её словам больший вес.
Её шаги были тяжёлыми, пол под её ногами, казалось, стонал. — С самого начала было понятно, что она не пара тебе! Помню, как ты её привел знакомиться – глаза хитрые, улыбочка эта её фальшивая! Сразу видно было – хищница, охомутала моего мальчика! А я ведь предупреждала, говорила тебе, Андрюша, присмотрись, не торопись! Но ты же у нас умный, ты же сам всё знаешь!
Света, не желая оставлять поле боя и предоставлять свекрови возможность вещать без оппонента, последовала за ней. Андрей поплёлся следом, его лицо выражало вселенскую усталость и плохо скрываемое желание провалиться сквозь землю. Он чувствовал, как назревает настоящая буря, и его жалкие попытки её предотвратить были сродни попыткам остановить цунами детским ведёрком.
— Мам, ну прекрати, пожалуйста! Света хорошая, мы любим друг друга! — Андрей попытался в очередной раз воззвать к здравому смыслу матери, но его голос прозвучал неубедительно даже для него самого. Он остановился посреди гостиной, не зная, к кому примкнуть, чью сторону принять.
— Любите? — Раиса Даниловна резко развернулась, её взгляд впился в сына. — А что она для этой любви сделала? Кроме того, что на шею тебе села? Ты работаешь, как вол, а она что? Дома сидит, в потолок плюёт да наряды свои демонстрирует!
На свадьбе вашей – и то позору натерпелась! Её родня – это же… это же просто курам на смех! Мать её явилась в таком платье, будто с базара только что! А отец твой, Царствие ему Небесное, всегда говорил, что по родне жену выбирать надо! Чтобы порода была! А тут что?
Света, до этого момента хранившая ледяное спокойствие, вздрогнула. Упоминание её родителей, да ещё в таком пренебрежительном тоне, стало последней каплей. Её лицо побледнело, а в глазах вспыхнул опасный огонь.
— А вот моих родителей, Раиса Даниловна, вы трогать не смейте! — её голос, до этого ровный, зазвенел от сдерживаемой ярости. — Уж кто-кто, а мои родители всегда учили меня уважать старших, но вы, кажется, делаете всё, чтобы это уважение растоптать! Они, в отличие от некоторых, никогда не лезли в нашу с Андреем жизнь с непрошеными советами и унизительными комментариями!
И если уж говорить о свадьбе, то не вы ли тогда пытались командовать всем, начиная от выбора салфеток и заканчивая списком гостей, которых мы с Андреем знать не знали? Не вы ли устроили скандал из-за того, что вам не понравился цвет скатертей?
Она подошла ближе к свекрови, глядя ей прямо в глаза. Атмосфера в комнате накалилась до предела. Андрей, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, попытался встать между ними.
— Девочки, ну хватит, пожалуйста! Давайте успокоимся! Зачем вспоминать старое?
— А ты молчи, подкаблучник! — рявкнула на него Раиса Даниловна, даже не удостоив взглядом. — Это ты во всём виноват! Ты ей всё позволяешь! Разбаловал её донельзя! Она же из тебя человека сделала тряпку! Где тот Андрей, которого я воспитывала? Решительный, самостоятельный? Его нет! Есть только тень, которая пляшет под её дудку! Она же тебе даже слово сказать не даёт!
— Это неправда! — Света решительно шагнула вперёд, оттесняя Андрея. — Андрей самостоятельный мужчина, и он сам принимает решения. А вот вы, Раиса Даниловна, похоже, никак не можете смириться с тем, что ваш «мальчик» вырос и у него своя семья! Вы постоянно пытаетесь нас контролировать, вмешиваетесь в наши планы, критикуете каждый наш шаг!
Помните, как вы без предупреждения приехали, когда мы собирались в отпуск, и нам пришлось всё отменить, потому что «маме плохо»? А потом выяснилось, что вам просто скучно стало? Или как вы пытались научить меня готовить борщ по вашему «единственно правильному» рецепту, вылив мой в унитаз, потому что он «не такой»?
Каждое слово Светы било точно в цель. Раиса Даниловна отступала под этим напором, её лицо меняло цвета от багрового до мертвенно-бледного. Она открывала рот, чтобы возразить, но слова застревали в горле. Андрей стоял рядом, совершенно потерянный.
Он видел правоту в словах жены, но не мог открыто выступить против матери. Эта его нерешительность, это вечное желание угодить обеим сторонам, делало его соучастником этого безобразного скандала, разгоравшегося с новой силой. Комната, казалось, сжималась, воздух стал густым и тяжёлым, пропитанным взаимными упрёками и застарелыми обидами, которые, словно гнойник, наконец-то прорвались наружу.
— Да что ты вообще понимаешь в семейной жизни, в том, как надо беречь очаг! — Раиса Даниловна, загнанная в угол меткими и справедливыми упрёками невестки, попыталась вернуть себе инициативу, её голос сорвался, но в нём уже не было прежней уверенности, лишь отчаяние и злоба.
Она обвела гостиную мутным взглядом, словно ища поддержки у неодушевлённых предметов, но мебель равнодушно хранила молчание. — Ты просто разрушительница! Пришла на всё готовенькое и ещё смеешь меня, мать, учить! Да если бы не я, Андрюша…
Света прервала её, не повышая голоса, но каждое её слово было наполнено металлом: — Что «Андрюша», Раиса Даниловна? Вырастила сына? Спасибо вам за это. Но он уже вырос. И теперь его жизнь – это его жизнь. И моя. Наша общая. И в ней нет места для ваших вечных придирок и попыток всё перекроить под себя. Кажется, за эту неделю вы так и не смогли этого осознать.
Раиса Даниловна поняла, что словесная дуэль проиграна. Невестка оказалась крепким орешком, не по зубам её нравоучениям и авторитету. Оставалось последнее, самое сильное, как ей казалось, оружие – ультиматум. Она выпрямилась, насколько это было возможно, и, смерив невестку уничтожающим взглядом, повернулась к сыну, который всё это время мялся у стены, как нашкодивший школьник.
— Андрей! — её голос обрёл стальные нотки, в нём звучала последняя, отчаянная решимость. — Ты всё это слышал! Ты видишь, как она ко мне относится! Я так больше не могу! Либо ты сейчас же поставишь свою жену на место, заставишь её извиниться передо мной и пообещать, что она будет вести себя как подобает приличной невестке, либо… либо я ноги моей больше в этом доме не будет! И ты мне больше не сын! Выбирай!
Наступила короткая, напряжённая пауза. Андрей смотрел то на мать, то на жену, его лицо было бледным, на лбу выступила испарина. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог выдавить ни звука. Он был парализован этим выбором, который казался ему чудовищным, невозможным.
Света же, услышав ультиматум, едва заметно, холодно усмехнулась. Эта усмешка была страшнее любого крика.
— Что ж, Раиса Даниловна, — произнесла она спокойно, даже с какой-то усталой деловитостью, — должна признать, из двух предложенных вариантов второй меня более чем устраивает. Андрей, дорогой, — она повернулась к мужу, её взгляд был твёрд, — кажется, твоя мама сделала свой выбор. И я его полностью поддерживаю.
Она сделала шаг к свекрови.
— Ваши вещи, Раиса Даниловна, я полагаю, ещё не полностью разобраны? Неделя – срок небольшой. Можете начинать собираться. Такси я вам вызову. Или, может, Андрей вас отвезёт?
Раиса Даниловна застыла, её лицо исказилось от ярости и унижения. Она ожидала чего угодно: слёз, мольбы, вмешательства сына, но не такого холодного, расчётливого отпора.
— Ты… ты меня выгоняешь?! Из дома моего сына?! — прохрипела она, хватая ртом воздух.
— Из своего дома, Раиса Даниловна, — поправила Света ровным тоном. — Из дома, где вы были гостьей. И, кажется, злоупотребили гостеприимством. Андрей? — она вопросительно посмотрела на мужа.
Андрей что-то невнятно пробормотал, пытаясь возразить, но Света его остановила одним лишь взглядом.
— Не нужно, Андрей. Всё уже сказано. Раиса Даниловна приняла решение. — Она снова повернулась к свекрови. — Вон из моего дома. И чтобы духу вашего здесь больше не было. Надеюсь, на этот раз вы меня поняли окончательно.
Это было произнесено без крика, без видимых эмоций, но с такой непреклонной силой, что Раиса Даниловна поняла – это конец. Она бросила на сына взгляд, полный упрёка и разочарования, но Андрей лишь отвёл глаза, не в силах выдержать этот взгляд. Поняв, что поддержки от него не будет, свекровь, побагровев от ярости, развернулась и почти бегом направилась в комнату, отведённую ей на время «гостевания».
Оттуда вскоре послышались звуки поспешных сборов – выдвигаемых ящиков, шуршания одежды. Периодически доносились её приглушённые выкрики, полные проклятий в адрес «змеи-невестки» и упрёков в адрес «бесхребетного подкаблучника-сына».
Света молча прошла к телефону и вызвала такси. Андрей так и стоял посреди гостиной, как вкопанный, потерянно глядя в одну точку. Он чувствовал, как рушится его привычный мир, как рвутся связи, которые казались незыблемыми.
Через пятнадцать минут Раиса Даниловна появилась в прихожей с сумкой в руках. Её лицо было перекошено от злобы, глаза метали молнии. Она не сказала ни слова ни Свете, ни Андрею. Просто подошла к двери, рывком распахнула её и вышла, с такой силой хлопнув ею, что в серванте тихо звякнула посуда.
Света проводила её взглядом, затем спокойно закрыла за ней дверь на замок. Повернулась. Андрей всё так же стоял на том же месте. Она посмотрела на него долгим, тяжёлым взглядом, в котором не было ни сочувствия, ни злорадства – только холодная констатация факта.
Затем, не говоря ни слова, развернулась и ушла на кухню, чтобы допить свой остывший кофе. Андрей остался один посреди гостиной, в оглушительной пустоте, оставленной ушедшей матерью и отдалившейся женой. Конфликт достиг своего апогея, и мосты были сожжены окончательно…
