Валентина Петровна складывала последнюю кофточку в чемодан, когда зазвонил телефон. Голос сестры звучал взволнованно и радостно одновременно.
— Валька, представляешь, Олежка с Катей приезжают! На целую неделю! Мы столько всего запланировали — театры, рестораны, музеи. Они так хотят меня побаловать…
Валентина Петровна улыбнулась, представляя, как сестра заливается румянцем от материнской гордости. Племянники действительно выросли заботливыми — в отличие от некоторых собственных детей, которые считают, что мать прекрасно обойдётся и сама.
— Конечно, Лидочка. Я же не помешаю вашим семейным радостям?
— Что ты! Просто… ну, понимаешь, они так редко приезжают, а времени у них немного…
Валентина Петровна поняла. В переводе с языка деликатности это означало: «Дорогая сестра, я выпровожу тебя домой раньше оговоренного срока, мы тут семейными делами займёмся». Она не обиделась — в её возрасте обижаться на такие мелочи было роскошью, которую не могла позволить себе одинокая женщина.
Квартира опустела сразу, как только за ней закрылась дверь. Валентина Петровна постояла на лестничной площадке, прислушиваясь к тишине за стеной. Павлик, её сын, уже полгода как перебрался к своей невесте Марине. «Временно», — говорил он. «Пока не поженимся и не найдём что-то своё». Но Валентина Петровна подозревала, что «временно» может растянуться на годы. Особенно учитывая, что Маринина квартира была в два раза больше, а её родители жили за границей.
В поезде до областного центра, где жила сестра, Валентина Петровна читала детектив и размышляла о том, как изменилась её жизнь за последние два года. Сначала умер муж — внезапно, от инфаркта, даже скорую не успели вызвать. Потом Павлик «временно» съехал. И вот теперь она едет к сестре, которая её, по сути, не очень-то и ждёт.
«Стареешь, Валя», — сказала она себе, глядя в окно на мелькающие поля. Но злости не чувствовала. Возраст приносил не только одиночество, но и удивительную ясность мысли. Она стала лучше видеть людей насквозь, понимать их мотивы и скрытые желания.
Лида встретила её на вокзале с виноватой улыбкой. Племянники действительно оказались замечательными ребятами — высокими, красивыми, успешными. За первый же вечер они успели затащить маму в дорогой ресторан, накупить ей подарков и составить культурную программу на всю неделю.
Валентина Петровна сидела за столом в ресторане и чувствовала себя лишней. Не потому, что племянники были невежливы — наоборот, они старательно включали её в разговор. Но их внимание было целиком сосредоточено на матери, и это было естественно и правильно. Они приехали повидаться с ней, а не с тётей, которую видели последний раз лет пять назад.
На третий день, когда семейство отправилось в филармонию, Валентина Петровна осталась дома под предлогом головной боли. Она сидела на кухне, пила чай и понимала: здесь ей не место. Не потому, что её не любят или не рады — просто у них своя семейная история, свои традиции, свой ритм жизни.
«А что я собственно делаю?» — спросила она себя. «Мешаю людям наслаждаться редкими встречами?»
На следующее утро она объявила, что уезжает.
— Валька, но почему? — расстроилась Лида. — Мы же договаривались на месяц!
— Дела дома, — солгала Валентина Петровна. — Соседка просила присмотреть за её кошкой, а она заболела.
Племянники вежливо сожалели, но облегчение в их глазах она заметила. Молодёжи хотелось побыть с мамой наедине, поделиться новостями, планами, посекретничать. И это было совершенно нормально.
Поезд домой шёл пять часов. Валентина Петровна дремала, качаясь в ритме колёс, и думала о том, что вернётся в пустую квартиру. Павлик обещал заезжать, но заезжал всё реже. У него теперь была другая жизнь — работа, невеста, планы на будущее. А она… она была просто мамой, которая выполнила свою функцию и теперь должна тихо доживать свой век где-то на заднем плане.
«Ерунда», — одёрнула она себя. В конце концов, ей всего пятьдесят семь. Это не возраст для подобных размышлений.
Подъём на пятый этаж дался ей тяжелее обычного — сказывалось напряжение последних дней. Валентина Петровна поставила чемодан возле двери и полезла в сумочку за ключами. В квартире горел свет — она это заметила ещё во дворе, но подумала, что могла забыть выключить лампу в коридоре.
Ключ повернулся легко. Она толкнула дверь и сразу услышала голоса. Мужской и женский. Незнакомые.
— …а завтра сходим в этот музей, который ты хотела…
— Да, и ещё в кафе на Пушкинской, Ленка говорила, там…
Валентина Петровна остолбенела. В её прихожей стояли чужие ботинки. На вешалке висели чужие куртки. А из кухни доносились звуки чаепития.
Она кашлянула. Разговор в кухне сразу смолк.
Послышались шаги, и в коридор вышел молодой человек лет тридцати. За ним — девушка примерно того же возраста. Оба уставились на неё с изумлением и нескрываемым ужасом.
— А вы кто такие и что здесь делаете? — женщина застала дома незнакомцев, но они не хотели пускать её в собственную квартиру
Точнее, пускать не хотел молодой человек, который быстро оправился от первого шока и встал в боевую позицию.
— Это мы должны спрашивать! Как вы вошли? У вас есть ключи от чужой квартиры?!
— Какой чужой? — опешила Валентина Петровна. — Это моя квартира!
— Ваша?! — девушка схватилась за телефон. — Тогда мы вызываем полицию! Нас здесь обманули!
— Подождите, подождите, — Валентина Петровна подняла руку. — Давайте разберёмся спокойно. Я действительно хозяйка этой квартиры. Вот мой паспорт с пропиской.
Молодой человек недоверчиво взял документ, сверил фотографию с лицом.
— Тогда почему нам эту квартиру сдал какой-то парень? Павел… как его… Сомов?
Сердце Валентины Петровны ухнуло вниз. Павлик. Конечно же, Павлик.
— А можно посмотреть договор?
Девушка принесла из комнаты листок бумаги. Валентина Петровна узнала почерк сына — размашистый, торопливый. Договор был составлен на месяц, сумма указана приличная. И подпись — та самая знакомая закорючка, которую она видела на всех Павликиных документах с детства.
— Этот Павел Сомов — мой сын, — сказала она тихо.
Молодые люди переглянулись.
— То есть как? — растерялась девушка. — Он что, без вашего ведома…?
— Видимо, да.
Валентина Петровна села на стул в прихожей. В голове было пусто. Не от злости даже, а от какого-то оцепенения. Павлик сдал её квартиру. Пока она ездила к сестре, он решил подзаработать на маминой жилплощади.
— Слушайте, — молодой человек выглядел смущённым. — Мы, конечно, понимаем… Но мы же заплатили деньги. Мы приехали в отпуск из другого города. Искали жильё через объявления, этот ваш сын показался нормальным парнем…
— И договор у нас есть, — добавила девушка, но уже не так воинственно.
Валентина Петровна кивнула.
— Я понимаю. Это не ваша вина. Просто дайте мне время подумать, что делать.
Она позвонила Павлику с мобильного прямо из прихожей. Он ответил не сразу.
— Мам? А ты как… ты же у тёти Лиды должна быть…
— Павлик, — сказала она спокойно. — В моей квартире живут чужие люди.
Пауза была долгой.
— Мам, я могу объяснить…
— Объясни.
— Понимаешь, у нас с Мариной денег совсем не было. Её родители перестали переводить, моя зарплата копеечная, а тут кредит за машину… И я подумал — квартира же пустая стоит, ты на месяц уехала…
— Ты подумал.
— Ну да! А что в этом такого? Ты же всё равно не живёшь там временно!
«Временно», — эхом отозвалось в голове. Как же много в её жизни стало «временного».
— Павлик, а если бы я не вернулась раньше срока?
— Ну… мы бы успели всё убрать, привести в порядок. Ты бы и не узнала.
— Понятно.
Она положила трубку, не дослушав его оправданий.
Молодые люди — звали их Денис и Катя — стояли рядом и явно слышали весь разговор.
— Это ужасно неловко, — сказала Катя. — Может, мы поищем другое место?
Валентина Петровна посмотрела на них внимательнее. Обычные ребята — не богатые, но приличные. Оба смотрели на неё с искренним сочувствием.
— Знаете что, — сказала она, неожиданно для себя самой. — А поживите пока. Мне всё равно нужно кое-куда съездить.
Валентина Петровна взяла чемодан и через час уже стояла возле подъезда, где жили Павлик с Мариной. Дом был новый, с консьержкой и домофоном. Она поднялась на седьмой этаж и позвонила в дверь.
Открыл Павлик. Лицо у него было виноватое, но он явно надеялся всё ещё как-то уладить.
— Мам, заходи, мы тут с Мариной обсуждали…
— Я переезжаю к вам, — сказала Валентина Петровна и внесла чемодан в прихожую.
— Что? — От неожиданности у Павлика даже голос сел.
— Раз моя квартира сдана, а я, по твоим словам, там «временно не живу», то буду жить здесь. Тоже временно.
Из комнаты выглянула Марина — худенькая блондинка с вечно недовольным выражением лица.
— Валентина Петровна, а что происходит?
— Происходит то, что твой жених сдал мою квартиру без моего ведома. Так что теперь я ваша соседка.
Марина побледнела.
— Но у нас же… у нас всего две комнаты, и в одной мой кабинет для работы…
— Ничего, на диване посплю. Я неприхотливая.
Валентина Петровна прошла в гостиную и оглядела обстановку. Квартира действительно была в два раза больше её собственной. Дорогая мебель, огромный телевизор, итальянская кухня. И беспорядок — типично молодёжный, когда некому убирать, а самим лень.
— Мам, но мы же можем всё решить, — заговорил Павлик торопливо. — Я верну ребятам деньги, они съедут…
— Какие деньги? У тебя же денег нет, ты сам сказал. Кредит за машину.
Марина и Павлик переглянулись.
— Мы что-нибудь придумаем, — пробормотала невестка.
— Вот и думайте. А я пока тут поживу. Кстати, что у вас на ужин? А то я с дороги, проголодалась.
К вечеру атмосфера в квартире стала совсем напряжённой. Марина нервно ходила по комнатам и шептала что-то Павлику. Павлик пытался найти подходящий момент для «серьёзного разговора» с матерью, но та была невозмутима. Она спокойно помыла посуду, посмотрела телевизор, разложила постельное бельё на диване.
— Мам, — наконец решился Павлик, когда они остались одни на кухне. — Ты что, серьёзно собираешься здесь жить?
— А что? Разве я не имею права навестить сына?
— Имеешь, но…
— Тогда в чём проблема? Я же не мешаю. Марина сказала, что завтра у неё важная видеоконференция с заграничными партнёрами. Я буду тихонько сидеть на кухне, может, борщик сварю. Кстати, когда вы последний раз ели домашнюю еду?
Павлик промолчал. Готовить они действительно не умели, питались полуфабрикатами из доставки.
— И потом, — продолжила Валентина Петровна, — мне тут нравится. Просторно, светло. А главное — не одиноко.
Последние слова она произнесла с такой простодушной радостью, что у Павлика что-то ёкнуло в груди.
На следующий день ситуация стала критической. Марина действительно проводила важную видеоконференцию, но Валентина Петровна в семь утра начала готовить завтрак. Она пыхтела на кухне, включила радио, грохотала посудой. Марина выскочила в халате, с растрёпанными волосами.
— Валентина Петровна, у меня через полчаса звонок по работе!
— А, извини, дорогая. Я думала, вы ещё спите. Давай я тебе яичницу сделаю, а то ты совсем исхудала.
— Мне не нужна яичница! Мне нужна тишина!
— Ну конечно, конечно. Я буду тихо-тихо.
Но «тихо» у Валентины Петровны не получалось. Она жарила котлеты (очень громко), пылесосила коридор (ещё громче) и напевала песни (совсем громко). К обеду Марина была на грани нервного срыва.
— Павлик, — шипела она, затащив жениха в спальню. — Я не могу! Она делает это специально!
— Да не может быть…
— Может! Она мстит нам за квартиру!
А Валентина Петровна тем временем перестирала всё их бельё и развесила его по всей ванной.
— Ой, ребята, — сказала она, когда они появились на кухне. — А у вас стиральный порошок какой-то неэффективный. И кондиционер для белья не мешало бы. А то всё жёсткое такое…
К вечеру молодые поняли, что так дальше жить нельзя.
— Мам, — сказал Павлик, садясь рядом с ней на диван. — Мы с Мариной решили вернуть ребятам деньги и освободить твою квартиру.
— Зачем? — искренне удивилась Валентина Петровна. — Пусть живут. Они хорошие ребята, аккуратные.
— Но ты же хочешь домой?
— А почему ты решил, что я хочу домой? Мне здесь хорошо. Марина такая заботливая невестка, ты такой внимательный сын…
Павлик почувствовал, как у него начинает дёргаться глаз.
— Хорошо, сколько вы хотите денег? — спросила Марина в лоб. — Чтобы съехать отсюда?
Валентина Петровна внимательно посмотрела на неё.
— Денег? Зачем мне деньги? Я же не за деньги к вам приехала. Я по любви. Соскучилась по семейному общению.
И она действительно улыбнулась так тепло и искренне, что у Марины пропал дар речи.
На четвёртый день Павлик не выдержал.
— Мам, хватит! — взорвался он. — Ты же понимаешь, что мы поняли. Ты нас наказываешь!
— За что же мне вас наказывать? — Валентина Петровна продолжала помешивать суп.
— За то, что я сдал квартиру! Но я же не со зла! Мне деньги нужны были!
— Павлик, — она повернулась к нему. — Мне пятьдесят семь лет. Я не молодая, но и не старая. У меня есть своя квартира, небольшая пенсия, кое-какие сбережения. Я могла бы прожить остаток жизни тихо и незаметно, не мешая никому своим существованием.
— Мам…
— Не перебивай. Я думала, что мой сын иногда будет приходить в гости, может быть, когда нибудь приведёт внуков. Я думала, что у меня есть дом, в который я всегда могу вернуться. А оказалось, что мой дом — это просто источник дохода для моего взрослого сына.
Павлик молчал.
— Ты знаешь, что меня больше всего расстроило? Не то, что ты сдал квартиру. А то, что ты даже не подумал спросить разрешения. Для тебя я стала настолько несущественной, что мое мнение просто не имеет значения.
— Это не так!
— Павлик, если бы ты пришёл ко мне и сказал: «Мам, нам очень нужны деньги, можно я сдам твою квартиру на месяц?» — я бы согласилась. Я бы даже деньги тебе дала просто так, без всякой аренды.
Павлик опустил голову.
— Но ты решил, что проще обойтись без меня. Что я всё равно не узнаю, а если узнаю — то стерплю. Потому что куда мне деваться, старой матери?
— Мам, прости…
Вечером того же дня Павлик и Марина поехали к студентам.
Через два часа Павлик вернулся один. Лицо у него было измученное.
— Мам, мы всё уладили. Вернули ребятам деньги, нашли им другое жильё, доплатили за неудобства. Квартира свободна.
Валентина Петровна кивнула.
— И где вы взяли деньги?
— Марина попросила у подруги в долг.
— Понятно.
Она встала с дивана и начала складывать вещи в чемодан.
— Мам, а ты куда?
— Домой. Раз квартира свободна, то мне здесь больше нечего делать.
Павлик смотрел, как она аккуратно укладывает свои немногочисленные вещи.
— Мам, я понял. Честное слово, понял. Я больше никогда не буду принимать решения за тебя.
— Хорошо.
— И буду чаще приезжать. Обещаю.
— Обещания давать легко, Павлик. А вот выполнять…
— Я выполню!
Она застегнула чемодан и посмотрела на сына.
— Знаешь, что я поняла за эти дни? Что старость — это не когда тебя не замечают. Старость — это когда тебя принимают как должное. Когда думают, что ты никуда не денешься, что стерпишь всё, что согласишься на любые условия. Потому что куда тебе деваться?
Павлик не ответил.
— Если мой собственный сын считает меня чем-то вроде мебели, то я напомню ему, что мебель тоже может быть очень неудобной.
Дома она заварила крепкий чай и села у окна. Квартира встретила её тишиной и знакомыми запахами. Денис и Катя убрались на совесть — даже цветы полили.
На столе лежала записка: «Валентина Петровна! Спасибо за понимание. Мы очень сожалеем, что так получилось. Оставили Вам торт в холодильнике — испекла Катя. Ещё раз извините! Денис и Катя.»
Валентина Петровна улыбнулась. Хорошие дети. Жаль, что чужие.
Зазвонил телефон. Звонила сестра.
— Валька, как дела? Мы тут все соскучились, племянники уехали, дом пустой. Может, приедешь?
— Спасибо, Лидочка, но я дома. И знаешь… мне здесь хорошо.
После разговора она ещё долго сидела у окна. На душе было спокойно.
В конце концов, в пятьдесят семь жизнь только начинается. Особенно когда ты наконец перестаёшь быть удобной.
