Полумрак позднего вечера укутывал крохотную панельную многоэтажку на окраине города. Мира Соколова, худощавая тридцатилетняя женщина с острыми чертами лица и вечно настороженным взглядом, медленно поднималась по ступенькам. Тяжёлая сумка с продуктами оттягивала плечо, а в голове пульсировала мысль: «Только бы её там не было».
Ключ легко вошёл в замочную скважину. Мира на секунду замерла, прислушиваясь. Тишина. Облегчённо выдохнув, она толкнула дверь и шагнула в прихожую, но тут же застыла, уловив знакомый удушающий запах сладких духов.
— Наконец-то явилась, — раздался скрипучий голос с кухни. — Уже десять вечера, между прочим.
Мира медленно закрыла глаза, досчитала до трёх и, натянув на лицо подобие улыбки, прошла на кухню. За столом, как на троне, восседала Регина Аркадьевна — её свекровь. Массивные золотые серьги-кольца покачивались в такт каждому движению головы, а ярко-красная помада выделялась на бледном лице, как кровавая рана.
— Здравствуйте, Регина Аркадьевна. Не ожидала вас сегодня увидеть, — Мира поставила сумку на стол и начала разбирать продукты.
— Разумеется, не ожидала. Ты вообще мало о чём думаешь, кроме своих этих… — она брезгливо махнула рукой в сторону стопки книг на подоконнике, — бумажек. Витенька голодный приходит с работы, квартира не убрана, и всё из-за твоей д.у.рацкой работы.
Мира стиснула зубы. За пять лет брака с Виктором она так и не смогла привыкнуть к регулярным визитам его матери, которая имела собственный ключ от их квартиры и считала своим долгом использовать его как можно чаще.
— Виктор придёт только через час. У него сегодня корпоратив, — ровным голосом произнесла Мира, стараясь не поддаваться на провокацию.
— Ты даже этого не знаешь! — торжествующе воскликнула Регина Аркадьевна. — Он уже дома, спит в комнате. Пришёл раньше, бедный мальчик совсем измотан.
Мира бросила взгляд в сторону спальни. Дверь была прикрыта, и оттуда не доносилось ни звука. Ей стало не по себе — неужели она действительно не знала о планах мужа? Или это очередная манипуляция свекрови?
— Я приготовила ему ужин, — продолжала между тем Регина Аркадьевна, — и перестирала все вещи. Ты представляешь, я нашла его рубашки смятыми в шкафу! — Она покачала головой, словно речь шла о чудовищном преступлении. — И ещё я заметила, что у вас совершенно неприемлемая обстановка в гостиной. Завтра привезут новый диван, я уже заказала.
Эти слова стали последней каплей. Недели и месяцы накопившегося раздражения прорвались, как плотина.
— Что вы сказали? — тихо спросила Мира, медленно выпрямляясь.
— Я сказала, что заказала новый диван. Этот старый просто ужасен, Виктору нужно что-то солидное, представительное. Он всё-таки теперь начальник отдела, а не какой-нибудь…
— А вы ничего не перепутали? — Мира сделала шаг вперёд, и что-то в её голосе заставило Регину Аркадьевну замолчать на полуслове. — Это моя квартира, а не вашего сына.
Регина Аркадьевна изумлённо выгнула тонкие нарисованные брови:
— Что за чушь ты несёшь?
— Никакой чуши. Эта квартира принадлежит мне. Её купили мои родители, до того как мы с Виктором поженились. И я не давала вам разрешения менять здесь мебель или хозяйничать в моё отсутствие.
Лицо Регины Аркадьевны побагровело, золотые серьги задрожали сильнее.
— Да как ты смеешь! Виктор мой сын, и…
— Виктор ваш сын, но живёт он в моей квартире, — отчеканила Мира. — И с сегодняшнего дня вы будете приходить только по приглашению и только когда мы оба дома.
— Это возмутительно! Я сейчас же разбужу Витю, пусть он послушает, что ты тут…
Но Мира уже направилась к спальне и распахнула дверь. Комната была пуста. Кровать аккуратно застелена — точно так, как Мира оставила её утром.
— Виктора здесь нет, — сказала она, поворачиваясь к свекрови. — И не было. Вы солгали.
Регина Аркадьевна на мгновение смешалась, но быстро взяла себя в руки:
— Значит, он уже ушёл. Я вздремнула, могла не заметить.
— Верните ключ, — протянула руку Мира.
— Что?!
— Ключ от квартиры. Он вам больше не понадобится.
— Ты пожалеешь об этом, — прошипела Регина Аркадьевна, роясь в сумочке. — Виктор никогда не выберет тебя вместо меня. Никогда.
Швырнув ключ на стол, она подхватила свой габаритный плащ и, громко стуча каблуками, вылетела из квартиры. Дверь за ней захлопнулась с грохотом, от которого задрожали стёкла.
Мира опустилась на стул и закрыла лицо руками. Она понимала, что только что запустила механизм, который может разрушить её брак. Но странно — ей не было страшно. Впервые за долгое время она ощутила что-то похожее на облегчение.
Виктор Соколов вернулся домой за полночь. Слегка пошатываясь, он вошёл в квартиру и удивлённо посмотрел на жену, сидевшую в кресле с книгой.
— Ты не спишь? — он наклонился поцеловать её, но Мира отстранилась.
— Нам нужно поговорить.
Виктор тяжело вздохнул и плюхнулся на диван.
— Только не сейчас, ладно? Я устал как собака. Этот корпоратив… — он потёр лицо ладонями. — Завтра поговорим, хорошо?
— Нет, Витя. Сейчас.
Что-то в её голосе заставило его поднять голову и внимательно посмотреть на жену. Мира выглядела спокойной, но он слишком хорошо знал это выражение её лица — так она выглядела перед принятием серьёзных решений.
— Сегодня приходила твоя мать, — начала Мира.
— О господи, — простонал Виктор. — И что на этот раз?
— Она сказала, что ты уже дома, что она приготовила тебе ужин, перестирала вещи и заказала новый диван для гостиной.
Виктор поморщился.
— Зачем новый диван? С этим что-то не так?
— Дело не в диване, Витя. А в том, что она постоянно вторгается в нашу жизнь. В мою жизнь. Я забрала у неё ключ.
Виктор резко выпрямился:
— Ты что?!
— Я забрала ключ и сказала, что она может приходить только по приглашению.
— Мира, ты с ума сошла? Это же моя мать!
— А это моя квартира, — твёрдо сказала Мира. — И мне надоело чувствовать себя гостьей в собственном доме.
Виктор вскочил с дивана, его лицо исказилось от гнева:
— Ах, вот как ты заговорила! «Моя квартира»! Я, значит, тут тоже на птичьих правах?
— Я этого не говорила.
— Но подразумевала! — он начал расхаживать по комнате. — Пять лет я каждый день вкалываю как проклятый, плачу за эту чёртову квартиру…
— Нет, — резко оборвала его Мира. — Ты не платишь за квартиру. Ты участвуешь в оплате коммунальных услуг, покупаешь продукты и иногда даёшь мне деньги на бытовые расходы. Но эта квартира куплена моими родителями ещё до нашей свадьбы, и я никогда не просила тебя платить за неё.
Виктор застыл на месте, глядя на жену так, словно видел её впервые.
— То есть ты попрекаешь меня тем, что я живу в твоей квартире? Прекрасно, просто прекрасно! — он саркастически захлопал в ладоши. — А как же «всё общее, мы одна семья»? Или это работает только в одну сторону?
— Я не попрекаю тебя, Витя. Я просто хочу, чтобы ты понял: твоя мать не имеет права распоряжаться в моём доме. И я больше не собираюсь это терпеть.
— А если я не согласен? — он скрестил руки на груди. — Если я считаю, что моя мать имеет право приходить к своему сыну когда захочет?
Мира глубоко вздохнула. Момент истины настал.
— Тогда тебе придётся выбирать, Витя. Или ты живёшь здесь, со мной, и мы вместе устанавливаем правила нашей семьи. Или ты возвращаешься к матери, и она будет решать за тебя, как и прежде.
Несколько секунд Виктор смотрел на неё в оцепенении, затем сгрёб со столика ключи и бумажник.
— Знаешь что? Ты права. Это твоя квартира. А я пойду туда, где мне действительно рады.
Хлопнула входная дверь, и Мира осталась одна. Она не плакала. Внутри была пустота и странное, почти пугающее спокойствие. «Всё к лучшему», — подумала она, выключая свет.
Утро принесло головную боль и чувство нереальности происходящего. Мира лежала в постели, глядя в потолок и думая о том, что, возможно, её пятилетний брак закончился вчера вечером. Звонок в дверь вырвал её из оцепенения.
На пороге стоял Виктор — помятый, небритый, с красными от недосыпа глазами.
— Можно войти? — глухо спросил он.
Мира молча отступила в сторону. Виктор прошёл на кухню и сел за стол, ссутулившись и глядя в одну точку.
— Я всю ночь думал, — начал он после паузы. — И понял кое-что важное. — Он поднял взгляд на жену. — Ты права насчёт мамы. Она… она никогда не отпускала меня по-настоящему. И я позволял ей это.
Мира молча налила две чашки кофе и села напротив.
— Знаешь, когда отец ушёл от нас, мне было девять, — продолжил Виктор. — И мама словно вцепилась в меня. Я стал для неё всем — и мужем, и сыном, и опорой. И я привык к этому. Привык быть центром её мира. — Он горько усмехнулся.
— А потом появилась ты. И вместо того, чтобы строить свою семью, я пытался усидеть на двух стульях. Быть хорошим сыном для мамы и хорошим мужем для тебя.
— И в итоге не был ни тем, ни другим, — тихо сказала Мира.
— Да, — Виктор кивнул. — Я был трусом. Боялся обидеть маму, боялся её одиночества. И перекладывал всю тяжесть этого страха на тебя. Прости меня.
Мира осторожно отхлебнула кофе. Внутри неё боролись облегчение и недоверие. Сколько раз за эти годы они с Виктором говорили о его матери? Сколько раз он обещал «разобраться с этим»? И сколько раз всё оставалось по-прежнему?
— Что случилось вчера у твоей мамы? — спросила она.
Виктор поморщился, словно от зубной боли.
— Она устроила… представление. Сначала рыдала, потом кричала, что ты меня приворожила и настраиваешь против родной матери. Потом начала собирать мои детские вещи — она хранит их в специальном шкафу. Доставала игрушки, альбомы с фотографиями, школьные тетради… Говорила, что только она по-настоящему любит меня, что без неё я пропаду.
— И это заставило тебя задуматься?
— Не совсем. — Виктор нервно постучал пальцами по столу. — В какой-то момент она достала мой старый свитер. Знаешь, такой синий, с оленями. Мне было лет четырнадцать, когда я его носил. И вдруг я увидел себя со стороны — тридцатитрёхлетнего мужика, который сбежал от жены к мамочке и сидит среди своих детских вещей. Это было… отрезвляюще.
Он протянул руку через стол и осторожно коснулся пальцев Миры.
— Я хочу всё исправить. Начать с чистого листа. Если ты… если ты ещё не решила, что с меня хватит.
Мира смотрела на их соединённые руки. Пять лет — это немало. Было много хорошего, были моменты счастья и близости. Но было и другое — постоянное вмешательство свекрови, неспособность Виктора защитить их общее пространство, его инфантильность в отношениях с матерью.
— Я не знаю, Витя, — честно сказала она. — Я так устала от этой ситуации. От бесконечных скандалов и примирений. От твоей нерешительности.
— Я понимаю, — он сжал её руку. — И я не прошу тебя сразу поверить мне. Я докажу, что могу измениться. Что я выбираю тебя, нас, нашу семью.
— Как?
— Я поговорю с мамой. Серьёзно поговорю. Объясню, что она больше не может приходить без приглашения, что я не буду бегать к ней по первому зову, что у меня своя жизнь.
Мира скептически посмотрела на него:
— Ты много раз обещал «поговорить с мамой».
— На этот раз всё будет по-другому, — твёрдо сказал Виктор. — Я попрошу её вернуть ключ. И если она не согласится, я сменю замки. И ещё…
— Что?
— Я записался к психологу. Сегодня утром. На следующей неделе первый приём.
Это было неожиданно. За всё время их брака Виктор категорически отвергал саму идею психологической помощи, считая её «ерундой для слабаков».
— Я хочу разобраться в себе, — продолжил он, видя её удивление. — Понять, почему я позволял матери манипулировать мной, почему не мог отстоять границы. Я хочу стать лучше, Мира. Для тебя. Для нас.
Что-то в его глазах, в голосе, в решительной линии подбородка заставило её поверить — на этот раз всё действительно могло быть иначе.
— Я не могу обещать, что у нас всё наладится, — медленно произнесла она. — Но я готова попробовать. При одном условии.
— Всё что угодно.
— Мы съездим к твоей матери вместе. Сегодня. И ты при мне объяснишь ей новые правила.
Виктор вздрогнул и на мгновение Мире показалось, что он откажется, отступит, как делал уже не раз. Но он твёрдо кивнул:
— Хорошо. Поедем сегодня.
Дверь квартиры Регины Аркадьевны открылась после третьего звонка. Свекровь застыла на пороге, переводя недоумённый взгляд с сына на Миру и обратно.
— Витенька? Что ты здесь делаешь? Я думала, ты на работе.
— Можно войти? — спросил Виктор, удивив Миру твёрдостью голоса. — Нам нужно поговорить.
Регина Аркадьевна молча посторонилась, пропуская их в квартиру. В гостиной всё ещё были разбросаны детские вещи Виктора — свидетельство вчерашней сцены.
— Я слушаю, — сухо произнесла Регина Аркадьевна, присаживаясь на краешек кресла и демонстративно игнорируя Миру.
— Мама, — Виктор глубоко вздохнул. — Я хочу, чтобы ты поняла: я люблю тебя. Ты моя мать, и это никогда не изменится. Но я взрослый мужчина, у меня своя семья, своя жизнь. И мне необходимо, чтобы ты уважала это.
Регина Аркадьевна поджала губы:
— Вот как? И что же это значит конкретно?
— Это значит, что ты больше не будешь приходить к нам без приглашения. Не будешь указывать Мире, как вести хозяйство или что готовить. Не будешь пытаться менять что-то в нашем доме без нашего согласия.
— То есть, эта… — она кивнула в сторону Миры, — запретила тебе видеться с родной матерью?
— Нет, мама. Мира ничего мне не запрещала. Это моё решение. Я хочу, чтобы у нас были здоровые отношения — и между мной и тобой, и между тобой и Мирой. Но для этого нужны границы.
— Границы! — Регина Аркадьевна всплеснула руками. — Какие границы могут быть между матерью и сыном?
— Самые обычные, мама. Такие же, как у всех нормальных взрослых людей.
Регина Аркадьевна поднялась с кресла, её лицо исказилось от гнева:
— Это всё она! Она настраивает тебя против меня! Вбивает клин между нами!
— Нет, мама, — спокойно ответил Виктор. — Это не Мира. Это ты сама оттолкнула меня своим контролем, своим вмешательством, своими манипуляциями. Я люблю тебя, но я больше не позволю тебе управлять моей жизнью.
Регина Аркадьевна перевела взгляд на Миру:
— Довольна? Разрушила семью, настроила сына против матери? Ты даже детей ему не родила!
— Мама! — резко оборвал её Виктор. — Прекрати. Я не позволю тебе оскорблять мою жену.
— Жену! — фыркнула Регина Аркадьевна. — Она тебе даже не жена по-настоящему. Живёте в её квартире, как приживалка какой-то…
— Это неправда, — тихо, но твёрдо сказала Мира, глядя прямо в глаза свекрови. — Виктор не приживалка. Он мой муж, мой партнёр, моя семья. И я никогда не попрекала его квартирой.
— Не строй из себя святую! — огрызнулась Регина Аркадьевна. — Я-то знаю, что ты на самом деле…
— Хватит! — Виктор хлопнул ладонью по столу так, что подпрыгнули чашки. — Я не для этого пришёл. Я хотел по-хорошему объяснить тебе, как будут строиться наши отношения дальше. Но если ты не способна на нормальный разговор, придётся по-другому. — Он посмотрел на мать с неожиданной твёрдостью. — Либо ты принимаешь мои условия, либо не видишь меня вообще. Решай.
Регина Аркадьевна побледнела и опустилась обратно в кресло. Впервые за всё время Мира увидела, как с её лица сползает маска властной, уверенной в себе женщины, обнажая испуганную и одинокую старуху.
— Ты не можешь так поступить со мной, — прошептала она. — Я же твоя мать…
— Могу, мама. И сделаю, если придётся. Потому что я устал жить в этом треугольнике. Устал разрываться между тобой и женой. Устал от постоянного чувства вины. Выбирай: либо нормальные отношения с границами и взаимным уважением, либо никаких.
Несколько секунд в комнате стояла абсолютная тишина. Затем Регина Аркадьевна медленно кивнула:
— Хорошо. Я… я постараюсь.
— Не «постараюсь», а «сделаю», — жёстко сказал Виктор. — Либо ты уважаешь мой выбор, мою жену и наши границы, либо мы не общаемся. Всё просто.
Регина Аркадьевна бросила быстрый взгляд на Миру, и в этом взгляде промелькнуло что-то новое — не привычная неприязнь или презрение, а нечто похожее на уважение.
— Хорошо, — повторила она. — Я буду соблюдать ваши… границы.
Виктор подошёл к матери и обнял её:
— Спасибо, мама. Я знаю, это непросто для тебя. Но так будет лучше для всех нас.
Три месяца спустя Мира стояла у окна, глядя на падающий снег. Многое изменилось за это время. Виктор действительно ходил к психологу, и эти сеансы помогли ему лучше понять себя и свои отношения с матерью. Регина Аркадьевна, как ни странно, сдержала слово — она больше не приходила без приглашения и даже сделала несколько неловких попыток наладить отношения с невесткой.
Мира всё ещё не могла сказать, что любит свекровь или полностью доверяет ей. Но между ними установилось хрупкое перемирие, основанное на взаимном уважении и признании права друг друга на место в жизни Виктора.
А главное — их с Виктором брак, который казался безнадёжно разрушенным, постепенно возрождался. Не таким, как прежде — более зрелым, честным, с чётко обозначенными границами и новым уровнем близости.
Услышав шаги мужа, Мира обернулась. Виктор стоял в дверях, глядя на неё с нежной улыбкой.
— О чём задумалась? — спросил он, подходя ближе.
— О нас. О том, как всё изменилось.
Он обнял её со спины, положив подбородок на плечо:
— К лучшему?
— Определённо к лучшему, — она улыбнулась и накрыла его руки своими.
За окном продолжал падать снег, укрывая город белым покрывалом. Впереди было Рождество, которое они собирались встречать втроём — Мира, Виктор и его мать. Странная, неидеальная, но всё-таки семья. Их семья.
И что-то подсказывало Мире, что в этот раз всё будет по-настоящему хорошо.
