— Это неправильно, Макс. Это не твоя квартира. Ты не можешь даже зайти туда без её разрешения, — спокойно возразила Аня, нервно теребя подол халата.
Максим вздохнул, не отрывая взгляда от чайника на плите. Он уже принял решение, оставалось только объясниться перед женой. По возможности — без скандала.
— Ну а что мне делать? Мама сказала, что всё равно всё потом мне достанется. Зачем в долги по коммуналке лезть? Да и обновить эту квартиру давно пора. И ей поможем, и себе. Нам же там жить.
Тогда он действительно считал, что действует разумно. Галина Юрьевна убеждала его со знанием дела, но не как мать, а как бухгалтер: выкладывала цифры, пугала процентами, вешала перед сыном морковку в виде наследства.
Аня молчала. Ей было всего двадцать четыре года, и она только начинала понимать, что за этим улыбчивым лицом таится не забота, а эксплуатация и деловая хватка. Ей пока не хватало опыта, чтобы дать отпор, да и ссорить сына с матерью она не хотела.
Они делали ремонт три месяца, и всё это время Аня чувствовала себя чужой. Галина властно хозяйничала, не давая шанса даже сыну. Она решала, какие взять обои, где будет шкаф, кого нанимать для укладки плитки. Максим платил, кивал и с утра до вечера таскал мешки и коробки.
Ключей у него по-прежнему не было.
Потом они поженились. Аня за три месяца успела понять, что со свекровью не уживётся, поэтому они сняли квартиру. Самую дешёвую, зато с дверью, которую можно закрыть.
Аня вздохнула с облегчением, а Галина разыграла спектакль со слезами и фразой, которая до сих пор звенела в ушах:
— Обо мне значит, не подумали? Слягу, даже стакана воды не дождусь.
Максим тогда выдержал этот эмоциональный штурм: обнял мать и уехал. В глазах Ани он стал героем. Если бы прогнулся, она бы задумалась о разводе. Маминых сыночков она чуяла за километр и терпеть не могла.
С того дня всё стало стабильнее и ровнее. Максим честно помогал матери: оплачивал коммуналку, лекарства, пару раз в год — путёвки на юг. Ане казалось, что это чересчур, но зарабатывал муж неплохо, так что вмешиваться она не стала. Уж лучше баланс, хоть и шаткий.
Мир длился недолго. До звонка из больницы.
Аня до сих пор помнит, как у неё в руках задрожал телефон, когда ей сказали, что Максима увезли прямо с работы. Подозрение на инфаркт, срочная операция, реанимация. Мир сузился до коротких разговоров с врачами и сухих сводок о давлении и пульсе.
Свекровь отреагировала… странно. В первый день после госпитализации она влетела в приёмное, словно актриса в последнем акте: заламывала руки и требовала, чтобы её пустили в реанимацию. Плакала, дышала в пакетик, вызывала санитарку и умоляла принести воды. А потом — ушла. С концами.
Сначала Аня думала, что свекровь просто в шоке. Ну не может же человек быть настолько холодным. Мать всё-таки.
На третий день после операции Галина всё же позвонила. Голос её звучал удивительно бодро.
— Ну что, как он? — спросила мать так, будто речь шла не о сыне, а о сводке новостей.
Аня, выдохнув, начала объяснять, что врачи пока не дают прогнозов, что сердце пока не запускается в полную силу, что всё держится на лекарствах. Она постоянно делала паузы, едва сдерживая слёзы. Нужно было быть сильной, ведь свекрови, возможно, ещё больнее.
Галина выслушала молча, а потом вдруг резко сменила тему.
— Он же мне обещал путёвку в Сочи. Я уже вещи начала потихоньку собирать. Просто время уже поджимает, а оплатить он, сама понимаешь, не успел…
Аня замолчала. Её будто стукнули чем-то тяжёлым по голове. Смысл услышанного ускользал от неё.
— Подождите, вы сейчас серьёзно? У него сердце может не выдержать, а вы про Сочи мне рассказываете?
— Разве мои слёзы могут ему помочь? — искренне удивилась Галина.
Внутри что-то оборвалось, закрылось навсегда. Невестка положила трубку, не попрощавшись. Потом она, не колеблясь, заблокировала Галину везде: в телефоне, в мессенджерах, даже в электронном ящике. Не из мести, а ради Максима.
Аня вдруг почувствовала: она не просто ухаживает за мужем, она оберегает его. Свою жизнь, свою семью, свои нервы. Как она поможет ему, если будет изводить себя мыслями о чужой бессердечности?
Однако это не помогло.
Через несколько дней Аня проснулась от звонка в домофон. Длинного, настойчивого. Он прозвучал так, будто кто-то требовал впустить себя в чужую жизнь.
На пороге стоял Никита, друг Максима. В руках — небольшой пакет, на лице — неловкая улыбка.
— Привет… Я, эм… От Галины Юрьевны пришёл. Она просила передать. И поговорить, — он почесал затылок. — Она сказала, что ты трубку не берёшь, а это ведь… ну, не по-людски. Понимаю, беда в дом пришла. Но семья же.
Аня молча приняла пакет. Внутри — компот в банке, бутерброды, несколько пар носков и записка. На бумаге было выведено кривым от ярости почерком:
«Ты обязана. Максим всегда говорил, что ты порядочная, обещал всегда помогать. Исполни его обещание. Совесть у тебя есть или нет?»
Аня смяла лист. Кончики её пальцев дрогнули, уголки губ опустились.
— Никит, ты вообще в курсе, что у меня сейчас происходит? Ты знаешь, в какую сумму мне вылилась операция, сколько стоят препараты? Я не знаю, выживет ли мой муж! — голос Ани стал хрипловатым. — И она требует денег на Сочи? Серьёзно? А если мне на лекарства не хватит?!
Никита вжал голову в плечи, весь напрягся, словно замёрзший воробей.
— Сочи? Она говорила, что ей тоже лекарства нужны… Ань, я не знал. Просто передал… Она просила, сказала, что ты всё перекрутила. Говорит, что Максим пообещал заботиться. А если ты не поможешь — значит, ты не жена, а так… пришлая.
Сначала Аня хотела просто захлопнуть дверь. Не хватало ей ещё со всем этим возиться. Но потом она посмотрела на Никиту. Он растерянно опустил взгляд, что-то перебирал в карманах. Внутри Ани будто прорвало дамбу.
— Пошёл ты к чёрту со своей «заботой»! Пусть она сдаёт лишние комнаты, работает. Она же взрослая женщина, а ведёт себя как содержанка! Я сейчас одна. Понимаешь? Я тяну ипотеку, лекарства, каждый день слушаю врачей, которые осторожничают в прогнозах. А она мне про свою путёвку! Это что вообще такое?!
— Я ж не знал, что всё так… Ань, послушай. Если она будет дальше давить и мешать тебе… У меня знакомый юрист есть. Обратись, подумаем. Может, это как-то под вымогательство подходит.
Она посмотрела на него и почувствовала, что наконец хоть кто-то говорит с ней по-человечески. Не обвиняет, не манипулирует, не требует. Просто признаёт, что ей тяжело, что она нуждается в помощи.
— Мне сейчас не до этого. Но спасибо.
В тот же день Аня поехала навестить мужа.
Максим лежал на койке. Бледный, но живой. Аня сидела рядом, всё ещё не веря до конца, что он действительно пришёл в себя. За эти дни она уже срослась с тревогой. Спала с телефоном под подушкой. Почти не плакала, потому что не могла себе позволить.
А теперь, когда он смотрел на неё такими родными глазами, в горле вдруг встал ком.
— Ну, как ты держишься? — спросил он хрипло. — Мама тебе помогает?
Аня отвела взгляд и сглотнула. Сказать или нет? Не хотелось беспокоить мужа, но и разыгрывать спектакль перед ним было мерзко и неправильно.
— Держусь. Как могу. Но, Максим… Тебе нужно знать, что происходило, пока ты лежал в реанимации.
Он напрягся, чуть приподнялся на подушке.
— Говори.
Она рассказывала без спешки. Про тот первый звонок, когда у неё ещё дрожали руки, когда не было понятно, выживет ли он, а свекровь уже спрашивала про путёвку. Как потом она прислала его друга в качестве посыльного. Как вела себя так, будто чужая боль её ничуть не трогает.
Максим слушал, не перебивая, но чем больше рассказывала Аня, тем мрачнее он становился.
— Она реально волновалась из-за Сочи? — наконец выдавил он, не веря.
— Реально. Даже глазом не моргнула. У меня — ипотека, лекарства, счета из аптеки по восемь тысяч за раз. Я каждый день ждала звонка из больницы, боялась… боялась, что ты… — голос у Ани дрогнул. — А барыне отдых подавайте.
Максим закрыл глаза и откинулся назад на подушку. Он выглядел так, будто его ударили. Не физически. Глубже.
— Господи, Ань… Я даже не знаю, что сказать. Я… Я всё это время думал, что она просто сложный человек. Что она любит, просто по-своему. Но это… Это уже дно.
— Я не хотела тебя нагружать. Но я не могу больше тащить это одна. Ты должен знать. Я тебя люблю и не позволю, чтобы она шантажировала нас и подключала к делу всех вокруг.
Максим вдруг осторожно сел, тяжело дыша. В его глазах уже не было растерянности, там была — ярость.
— Это конец. Больше она никаких путёвок не дождётся. Я не позволю ей ни тебя трогать, ни нашу жизнь гнуть.
Через пару недель они встретились с Галиной, чтобы поставить точку. Она выглядела так, словно пришла в суд. В строгом пальто, со сжатыми губами, готовая атаковать, завелась сразу с порога.
— Я ничего невозможного не просила, только то, что обещал! Он всегда говорил, что мать для него — святое. И ты, Аня, должна была уважать его мнение.
Галина, видимо, рассчитывала на поддержку со стороны сына. Тщетно.
— Аня никому ничего не должна, — перебил её Максим спокойно, но жёстко. — И я тоже. Ты можешь рассчитывать на посильную помощь. Но только если будешь вести себя как нормальный взрослый человек, а не как королева, которой все обязаны.
— Ты неблагодарный. Я тебя растила. Я тебе жизнь отдала!
— А теперь посвяти эту жизнь себе. И перестань требовать. Я больше не мальчик, мама. А ты — не королева улья.
Галина сжала губы, развернулась и ушла. Без истерики, без скандала, но Аня видела, что для неё это стало болезненным поражением. Даже не из-за денег, а из-за упущенного контроля.
Когда дверь закрылась, Максим сел на диван, уставился в окно. Тишина была гнетущей, но уже не страшной.
— Прости, — сказал он. — Я должен был сделать это ещё давно. До того, как она полезла к тебе. До того, как ты осталась одна во всём этом.
Аня села рядом, обняла его и прильнула к плечу, ощущая тепло. Сейчас намного важнее было то, что он живой, он на её стороне, у них всё хорошо.
— Главное, что ты сделал это сейчас.
Он кивнул. Максим выглядел так, словно очнулся после долгого сна. Победителей в этой ситуации, конечно, не было, зато муж понял, кто действительно заслуживает его любви.
