Дождь лил как из ведра, когда я припарковалась у здания суда. Сидела и разглядывала капли на лобовом стекле, оттягивая момент, когда придется выйти и встретиться с ним. На соседнее место с визгом тормозов влетел черный «Фольксваген». Я вздрогнула. Он всегда любил эффектные появления.
Господи, зачем я вообще согласилась на эту встречу до заседания? Нервы и так ни к черту, а тут еще это… Вздохнула, схватила сумку и вышла под дождь. Зонт остался дома — из головы вылетело совсем.
Петя уже стоял под козырьком, лоснящийся, выбритый, в новеньком костюме. Увидел меня, прищурился. Когда-то от этого прищура у меня коленки подкашивались, а сейчас просто тошнота подступила.
— Галка, вымокла вся. Зонт купить не судьба?
Я промолчала. Волосы прилипли к лицу, с плаща стекала вода. Достойный вид для женщины сорока лет. Ну и пусть. Неважно уже.
— Зря ты сюда пришла, — он придирчиво оглядел меня с головы до ног, как товар бракованный. — Всё равно суд примет мою сторону. В лучшем случае я тебе кое-что оставлю. В худшем… — он хмыкнул, — придётся искать, где жить.
Живот скрутило, как от удара. Где жить? Вот так просто — иди куда хочешь, хоть на улицу! А то, что пятнадцать лет назад мама сняла последние сбережения, чтобы мы квартиру эту купили? Что каждую комнату своими руками обустраивали? Для него это все пустой звук.
— Ничего не скажешь? — Петя подошел ближе, обдав запахом дорогущего парфюма. Подарок новой пассии, не иначе. С меня бы за такой флакон семь шкур спустил. — Ну и правильно. Говорить будут адвокаты. Мой, кстати, уверен в успехе.
Я смотрела на его лицо — такое знакомое и такое чужое. Кто этот человек? Когда он стал таким… или всегда был, а я просто не замечала?
— Я всё скажу там, — кивнула на здание суда, глотая ком в горле.
— Ой, Галочка… — Петька покачал головой и сделал то, что ненавижу больше всего — потрепал по щеке, будто дурочку какую-то. — Неужели ты думаешь, что у тебя есть шансы? Квартиру покупали вместе, мы в браке были, я за ремонт платил, за коммуналку. А ты что сделала? Так, по дому крутилась.
Руки сами сжались в кулаки. Вот, значит, как? «По дому крутилась»? А кто его рубашки гладил? Кто обеды готовил? Кто с его мамой возился, когда та болела? А сколько раз я свою зарплату учительницы до копейки в семью несла, когда у него в фирме «трудные времена» были?
— Или ты считаешь, что деньги твоей мамочки что-то значат? — голос его стал холодным, как этот октябрьский дождь. — Так вот, это был подарок. От любящей тёщи любимому зятю. И никто не докажет обратного.
Вот тут я чуть не рассмеялась. Вот это наглость! Мать моя, Анна Васильевна, всю жизнь копила, квартиру свою однушку продала, чтобы нам помочь. Но не подарила — одолжила! И расписку взяла, которую Петя, уверенный в своей неотразимости, подписал не глядя.
— Ты всё равно проиграешь, — бросил он, поворачиваясь к дверям.
А я стояла, глотая дождевую воду вперемешку с застрявшими где-то между сердцем и горлом словами. И вдруг поняла — я устала бояться. Устала прятаться за «мы же семья», «надо терпеть», «у всех так». Хватит.
Через стеклянные двери увидела знакомую фигуру — мой адвокат, Сан Саныч, невысокий, суетливый, но въедливый как клещ. Увидел меня, замахал рукой.
— Идёте? Уже начинается!
Я расправила плечи и шагнула внутрь, оставляя дождь и страх позади. Сегодня всё будет по-другому. Сегодня я буду бороться.
Битва за правду
Зал суда оказался меньше, чем я представляла. Никаких высоких потолков и мраморных колонн — обычная комната с деревянными скамьями, казённым столом и портретом президента на стене. Только строгая женщина-судья в чёрной мантии придавала происходящему официальность.
А ещё — тишина. Гулкая, вязкая тишина, от которой звенело в ушах.
— Прошу всех встать, — объявила секретарь, и я поднялась, чувствуя, как подгибаются колени.
Петя сидел через проход от меня, с самодовольной ухмылкой на губах. Рядом — его адвокат, холёный мужчина с седыми висками и дорогим портфелем. Всем своим видом он будто говорил: «Это дело — пустая формальность».
Сан Саныч что-то шепнул мне, но я не разобрала слов. В голове стучало: «А вдруг не получится? А вдруг он снова выкрутится?»
— Слушается дело о разделе совместно нажитого имущества между супругами Кравцовыми, — начала судья, перебирая бумаги. — Истец — Кравцова Галина Сергеевна. Ответчик — Кравцов Пётр Андреевич.
Я посмотрела на Петю. Странно, но впервые за долгие годы его лицо не вызвало никаких чувств. Ни любви, ни ненависти — пустота. Будто рядом сидел не человек, с которым прожила пятнадцать лет, а манекен.
— Прошу стороны изложить суть дела, — сказала судья, и Сан Саныч поднялся.
— Ваша честь, речь идёт о квартире, приобретённой супругами Кравцовыми в 2009 году. Мой доверитель считает, что имеет полное право на данное жильё, так как основная часть средств на его приобретение была предоставлена матерью Галины Сергеевны.
Петин адвокат скривился, как от зубной боли.
— Ваша честь, это семейное имущество, приобретённое в браке. Деньги тёщи были подарком молодой семье. Никаких документов о займе не существует.
Я вздрогнула. Вот оно! Сейчас решится всё. Сан Саныч медленно открыл папку и достал лист бумаги, защищённый прозрачным файлом.
— Представляю суду документ, подтверждающий, что деньги на покупку квартиры предоставила мать моей клиентки, Анна Васильевна Соколова, в виде займа, а не подарка.
Он передал документ судье, и я увидела, как Петя напрягся. Эту расписку мама настояла оформить, когда давала нам деньги. «На всякий случай», — говорила она, а я тогда ещё посмеивалась над её предусмотрительностью.
— В расписке чётко указано, что сумма в размере одного миллиона двухсот тысяч рублей передаётся во временное пользование с последующим возвратом, — продолжил Сан Саныч. — Есть подпись Кравцова Петра Андреевича. Подлинность расписки подтверждена экспертизой.
Петя побледнел. Повернулся к своему адвокату, что-то яростно зашептал ему на ухо.
— Это… это подделка! — выпалил вдруг Петя, вскакивая. — Галина сфабриковала эту расписку!
— Сядьте, гражданин Кравцов, — строго сказала судья. — Когда вам дадут слово, тогда и будете говорить.
Петя плюхнулся на скамью, но продолжал что-то бормотать себе под нос. Я же внезапно почувствовала странное спокойствие. Будто всё это происходило не со мной, а с какой-то другой женщиной, похожей на меня.
— Пётр Андреевич, вы отрицаете подлинность вашей подписи? — спросила судья, рассматривая расписку.
— Я… — Петя замялся. — Я не помню, чтобы подписывал такой документ.
— Я могу предоставить результаты проведённой почерковедческой экспертизы, — вмешался Сан Саныч. — Подпись полностью соответствует образцам почерка гражданина Кравцова.
— Это был подарок! — вдруг выкрикнул Петя, подскочив снова. — Неужели муж не может принять деньги от тёщи?
Судья пролистала документы и произнесла спокойно, но твёрдо:
— В расписке ясно указано: займ подлежит возврату.
Я взглянула на Петю и увидела на его лице такое выражение, какого не видела никогда прежде — растерянность пополам со страхом. Раньше меня бы это задело, захотелось бы пожалеть его. Сейчас я просто смотрела, как рушится его уверенность в собственной непогрешимости.
— Есть ещё один важный момент, — продолжил Сан Саныч. — Согласно выпискам с банковских счетов, которые я также прилагаю к делу, именно Галина Сергеевна вносила ежемесячные платежи по ипотеке в течение восьми лет из пятнадцати.
Судья приняла новые документы, бегло просмотрела их.
— Гражданин Кравцов, вы желаете ознакомиться с этими материалами? — спросила она Петю.
Тот молча кивнул, но я видела — он уже понял, что проиграл. Его адвокат тоже это понял — сидел, нахмурившись, постукивая ручкой по столу.
— Ваша честь, — заговорил Петин адвокат, получив документы. — Даже если признать факт займа, квартира всё равно приобреталась в браке и является совместным имуществом. Максимум, на что может претендовать истец — это компенсация за её долю…
— А как насчёт того, — перебил его Сан Саныч, — что в период с 2016 по 2019 год гражданин Кравцов нигде официально не работал, и все семейные расходы, включая платежи по ипотеке, несла моя клиентка?
Петя вскинул голову. В глазах его плескалась злость. Он-то помнил эти годы — когда его фирма прогорела, и он месяцами лежал на диване, жалея себя, а я тянула двойную нагрузку в школе, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
— Простите, Ваша честь, — поднялся Петя. — Но это не имеет отношения к делу. Я воспитывал ребёнка, пока жена работала.
Моё сердце пропустило удар. Вот как он повернул! Наш сын, Кирилл, уже взрослый, учится в другом городе. Но когда он был маленьким…
— Позвольте представить суду показания вашего сына, Кравцова Кирилла Петровича, — неожиданно сказал Сан Саныч, и я ахнула. Об этом он мне не говорил! — Согласно его свидетельству, основную заботу о нём несла мать, Галина Сергеевна, в то время как отец часто отсутствовал дома.
Лицо Пети стало пунцовым. Он снова вскочил:
— Это манипуляция! Вы настроили ребёнка против меня!
— Тихо в зале! — строго произнесла судья. — Ещё одна такая выходка, гражданин Кравцов, и я удалю вас из зала заседания.
Петя сел, сжимая подлокотники так, что побелели костяшки пальцев. А я смотрела на него и думала: «Неужели я когда-то любила этого человека? Неужели боялась его потерять?»
— Суд удаляется для принятия решения, — объявила судья, поднимаясь.
Мы остались ждать. Сан Саныч похлопал меня по плечу:
— Всё идёт хорошо, Галина Сергеевна. Очень хорошо.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова. Внутри смешались и радость, и страх, и — странно — какая-то тихая грусть по тому, что могло бы быть, но не случилось.
Через двадцать минут, показавшихся вечностью, судья вернулась.
Справедливость восторжествовала
Судья вернулась в зал, и у меня внутри всё оборвалось. Двадцать минут в коридоре тянулись бесконечно. Сан Саныч успел рассказать три байки из своей практики, но я не слышала ни слова — в голове крутилось только «а вдруг не получится, а вдруг…»
— Прошу всех встать!
Поднялась, чувствуя, как колотится сердце. Ну же, давай, говори уже…
— На основании представленных доказательств и в соответствии с семейным кодексом Российской Федерации, — монотонный голос судьи отдавался эхом в моей голове.
А потом вдруг сквозь туман донеслось:
— Квартира остаётся за Кравцовой Галиной Сергеевной.
Я не сразу поняла. Переспросила шёпотом у Сан Саныча:
— Это значит… моя?
— Ваша, Галина Сергеевна, ваша! — он так стиснул моё плечо, что чуть синяк не оставил.
Петька застыл с открытым ртом. Неужели и правда верил, что всё сойдёт с рук? Что деньги моей мамы можно просто присвоить?
Судья ещё что-то говорила. Про какие-то обязательства, статьи, сроки… А потом снова резануло слух:
— Суд обязывает гражданина Кравцова Петра Андреевича возместить задолженность по займу в размере одного миллиона двухсот тысяч рублей…
Мама… Если бы ты видела, если бы знала. Ты была права. «Бери расписку, Галочка. От любви до ненависти один шаг, а деньги счёт любят». Всегда была практичнее меня, всегда видела людей насквозь.
— Дело закрыто, — бам! Судебный молоточек, будто точку в моей прошлой жизни поставил.
И тут из меня вырвалось — само, я даже не думала:
— Кроме того, я подаю иск о взыскании алиментов на сына за предыдущие три года.
Ой, мамочки, это я сказала? Я?
Петя уставился на меня так, будто я на его глазах превратилась в марсианина. Глаза вытаращил:
— Ты… ты…
Не может поверить, что я вдруг научилась кусаться. А ведь я не собиралась, даже в мыслях не было… До этого момента.
— Ты не можешь так со мной поступить! — наконец выдавил он.
— Могу, — сама удивилась, до чего спокойный у меня голос. — И поступлю. Кирилл имеет право на твою поддержку.
— Но у меня нет таких денег! — он почти завизжал, и в этот момент мне стало его жалко. Секунды на две. — Ты хочешь меня разорить?
— Нет, Петя, — покачала я головой. — Я хочу справедливости. Только и всего.
Его адвокат — этот холёный, в тройке за сто тысяч — что-то быстро зашептал ему на ухо. Петя слушал, и я видела, как до него доходит: всё, приплыли. Не просто квартиру потерял — в долговую яму влетел.
— Поздравляю, Галина Сергеевна, — Сан Саныч улыбался, собирая бумаги. — Редко вижу такую чистую победу.
Горло сдавило. Хотелось и плакать, и смеяться одновременно.
— Без вас бы не справилась. Никогда.
— Скажете тоже! — отмахнулся он. — Всё сделали вы сами. Когда принесли ту расписку, я сразу понял — дело в шляпе. Просто нужно было найти силы бороться.
Петя тем временем с остервенением запихивал бумаги в портфель. Хлопнул по руке своего адвоката, предложившего помочь. Нет, не изменился. Всё тот же.
У дверей он меня перехватил. Вцепился, как клещ, аж на запястье следы остались.
— Ты всё это подстроила, — прошипел, брызгая слюной. — Всё эти годы ждала, когда ударить!
Спокойно высвободила руку.
— Нет, Петя. Я просто хотела быть хорошей женой. Ты же знаешь, я никогда не умела строить хитрые планы, — тут я не удержалась и добавила: — Этому я научилась у тебя.
Хлопнул дверью так, что штукатурка посыпалась. Да и чёрт с ним. Я повернулась и пошла к выходу, ощущая, как с каждым шагом спина распрямляется, а дышать становится легче. Словно вынули из груди что-то тяжёлое и колючее, что мешало жить все эти годы.
Сан Саныч догнал на крыльце:
— Куда теперь, Галина Сергеевна?
— Домой, — сказала я, и слово это прозвучало как-то по-новому. — Просто домой.
На своих условиях
Вышла из суда — глазам не поверила. Дождя как не бывало! Солнце играет в лужах, листья кружатся. Будто сама природа решила отпраздновать мою победу.
Потянулась к телефону — надо Кирюше позвонить. Пальцы нащупали в сумке мамин платок с васильками. Тот самый, который она сунула мне перед загсом: «Не потеряй себя, доченька». Эх, мама-мама, как же ты была права…
Телефон зазвонил сам — Кирилл, лёгок на помине.
— Мам! Ну что?! — затараторил, не дав и слова вставить. — Сан Саныч звонил, сказал — всё путём, но я хочу от тебя услышать!
Сердце защемило от нежности. Девятнадцать лет балбесу, а волнуется как маленький.
— Всё хорошо, сынок, — улыбнулась я в трубку. — Квартира наша. А ещё я на алименты подала. За те годы, что отец твой ни копейки не давал.
— Ого! — присвистнул Кирилл, помолчал секунду. — А он… не того? Не озвереет?
— Пусть попробует, — хмыкнула я, и сама себе удивилась. Откуда эта уверенность? — Закон на нашей стороне.
— Знаешь, мам, — вдруг серьёзно сказал сын, — я тобой горжусь. Раньше ты всё терпела, а теперь… другая совсем стала.
Горло перехватило. Когда в последний раз я слышала такое? Петя за всю жизнь ни разу…
— Я тебя люблю, — только и смогла выдавить.
— И я тебя, — буркнул он смущённо. — Ладно, у меня пара через пять минут. Вечером созвонимся!
Убрала телефон и пошла вдоль набережной — решила не на автобус, а пешком прогуляться. Хотелось растянуть это чувство свободы, лёгкости, победы.
По пути встретила Машу с пятого этажа — одинокая мать с двумя детьми. Раньше мы только здоровались, а тут разговорились. Она, оказывается, тоже недавно развелась. Даже на чай пригласила её — просто так, без повода. И только потом поняла: раньше ведь и подумать не могла никого позвать. Всё гадала — а что Петя скажет, а вдруг не понравится…
Дома первым делом распахнула окна — затхлый воздух выпустить. И прошлась по комнатам, словно заново всё разглядывая. Книжная полка с моими любимыми романами, которые Петя презрительно «дамскими» называл. Старое кресло-качалка от бабушки — Петя хотел выбросить, еле отстояла. Комод с фотографиями — мы с Кириллом на море, мама, подруги…
Свадебный портрет с комода сняла. Не стала рвать или выбрасывать — просто убрала в шкаф, к старым альбомам. Когда-нибудь посмотрю на него без боли и обиды. Может, даже с благодарностью — за уроки, которые получила.
Сварила кофе, села у окна. Солнце клонилось к закату, но в квартире было светло и как-то… по-новому. Будто воздух звенел от возможностей.
Достала блокнот, начала писать. Что сделать в ближайшее время:
1. Замки поменять.
2. Стены в спальне перекрасить.
3. Подруг позвать — сто лет не собирались.
4. К Кириллу съездить на выходных.
5. На курсы английского записаться — сколько можно откладывать?
Сама не заметила, как улыбаться начала. Впервые за долгие годы я точно знала: всё будет хорошо. Не сразу, не завтра, но обязательно будет.
Я живая. Я свободная. Я сильная. И я справлюсь.
«Я не мщу, — мысленно повторила сама себе. — Я просто восстановила справедливость».
