— Да понял я, Колян, понял! Хватит орать. Что-нибудь придумаем, говорю тебе. Давай, до связи.
Слава сбросил вызов с такой силой, будто пытался раздавить сам телефон. Он запихнул его в карман домашних штанов, но ощущение раскалённого пластика, казалось, жгло его через ткань. Комната, его собственная просторная гостиная, внезапно стала тесной, душной, как камера предварительного заключения. Он мерил шагами дорогой паркет, от панорамного окна к бару и обратно, оставляя на глянцевой поверхности едва заметные влажные следы от тапочек. Спина под тонкой серой футболкой взмокла, прилипла к лопаткам, а на висках пульсировала жилка, отбивая панический ритм его сердца. Он то и дело проводил дрожащей ладонью по лицу, размазывая холодный пот, и беззвучно шевелил губами, репетируя какие-то фразы, которые тут же рассыпались, не успев сложиться в нечто убедительное.
В этот самый момент в прихожей щёлкнул замок. Этот тихий, будничный звук ударил по его нервам, как выстрел. Слава замер посреди комнаты, судорожно втянув воздух, и попытался натянуть на лицо маску безмятежности. Получилось плохо — вымученная улыбка больше походила на оскал человека, проглотившего битое стекло.
Вошла Ирина. Сбросила на мягкий пуф дорогие туфли, повесила на плечики вешалки свой безупречный бежевый плащ. Она двигалась с плавной, размеренной грацией женщины, которая знает себе цену и довольна прожитым днём. Успешная сделка, одобрение руководства, предвкушение тихого вечера с бокалом хорошего вина — её внутренний мир был в полной гармонии. И этот диссонанс между её состоянием и напряжённой, наэлектризованной атмосферой в гостиной она почувствовала мгновенно, ещё даже не взглянув на мужа.
— Что с тобой? На тебе лица нет, — произнесла она, останавливаясь. Её взгляд, цепкий и аналитический, прошёлся по нему, как сканер, отмечая всё: мокрую футболку, бегающие глаза, неестественную позу. — Снова проблемы на работе?
— Нет-нет, всё в порядке, Ир. Просто… устал, день какой-то дёрганый, — выдавил он, отводя взгляд. Он метнулся к бару, схватил бутылку коньяка и плеснул себе в стакан. Рука его ходила ходуном, и часть янтарной жидкости пролилась на полированную стойку.
В кармане его штанов снова завибрировал телефон — настойчиво, зло. Слава вздрогнул всем телом, выхватил его и, увидев имя на экране, торопливо сбросил вызов. Это не укрылось от Ирины. Её брови едва заметно сошлись на переносице. Она ненавидела эту его манеру юлить и недоговаривать.
— Кто звонил? — спросила она ровным голосом, в котором, однако, уже появились первые ледяные нотки.
— Да так… реклама какая-то, — промямлил он и одним глотком осушил стакан. Коньяк обжёг горло, но паника никуда не делась, наоборот, стала только острее.
— Реклама, которая названивает тебе с одного и того же номера? Слава, не держи меня за дуру. Что происходит?
Он молчал, уставившись в пустоту. Он был загнан в угол собственным поступком. И тут телефон зазвонил в третий раз, его вибрирующий рёв казался в наступившей тишине оглушительным. Ирина молча протянула руку. Это был не вопрос. Это был ультиматум. Секунду он колебался, но под её стальным взглядом сломался и, как провинившийся школьник, протянул ей аппарат. Она взглянула на экран. «Колян». Не раздумывая, она приняла вызов и нажала на иконку громкой связи.
— Слав, ты где пропал?! — раздался из динамика искажённый паникой голос его друга. — Я тут с эвакуатором стою, меня мужик спрашивает, куда эту груду металла везти! Тут живого места нет, понимаешь?! Она в гармошку! Рама поведена, движок почти в салоне! Её только на списание! Что мне Ирке твоей говорить?!
Ирина нажала отбой. Телефон лёг на журнальный столик с тихим стуком. Её лицо превратилось в непроницаемую маску из слоновой кости. Она смотрела на Славу, и в этом взгляде не было ничего — ни гнева, ни обиды, ни удивления. Только пустота. И эта пустота была страшнее любого крика.
— Какую машину, Слава? — спросила она очень тихо, почти шёпотом. Он сглотнул вязкую слюну.
— Ир, там это… Колян… В общем, он машину твою немного поцарапал.
— Какую машину? — повторила она, не повышая голоса и не меняя выражения лица.
— Твою… новую… — прохрипел он, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Он попросил на выходные съездить, я думал…
— Ты отдал Коляну ключи от моей машины? От машины, на которую я копила три года? Которую я забрала из салона две недели назад?
Он обречённо кивнул, не решаясь поднять головы. Он ожидал взрыва, бури, урагана. Но ничего этого не было. Было только это звенящее, мёртвое спокойствие, которое всегда предшествует чему-то по-настоящему окончательному.
Он продолжал стоять с опущенной головой, вжимая подбородок в грудь, словно ожидая удара. Тишина в комнате стала плотной, материальной. Она давила на барабанные перепонки, делала воздух густым и трудным для дыхания. Ирина не двигалась. Она просто смотрела на него, на его поникшую фигуру, и в её сознании, как на замедленной плёнке, прокручивался недавний звонок Коляна: «Рама поведена… движок почти в салоне… на списание…». Каждое слово было гвоздём, вбитым в крышку гроба чего-то важного, что ещё полчаса назад она называла своей семьёй. Он предал не просто её доверие. Он взял самую дорогую, самую желанную её вещь, символ её труда и независимости, и швырнул её в грязь ради минутного развлечения своего никчёмного дружка.
Слава не выдержал первым. Тишина пугала его гораздо больше, чем крик. Он поднял на неё глаза, полные жалкой, собачьей мольбы.
— Ир, ну что ты молчишь? Ну скажи что-нибудь… Накричи, ударь, если хочешь! Колян не хотел, так получилось… Это же авария, несчастный случай. Он же друг наш, столько лет… Я не мог ему отказать.
Его голос, дрожащий и неуверенный, звучал в этой мёртвой тишине неуместно и фальшиво, как расстроенное пианино на похоронах. Он пытался апеллировать к дружбе, к случайности, к чему угодно, не понимая, что все эти понятия только что сгорели дотла вместе с её машиной на какой-то загородной трассе. Его оправдания были маслом, которое он лил в огонь, ещё не видя самого пламени.
Ирина медленно, очень медленно выдохнула. А потом сделала шаг. И ещё один. Она не спешила, двигалась с ледяным, хищным спокойствием. Каждый её шаг по паркету отдавался в голове Славы гулким ударом. Он инстинктивно попятился, пока не упёрся спиной в холодную стену. Она подошла к нему вплотную, так близко, что он чувствовал исходящий от неё холод. Она заглянула ему прямо в глаза, и её взгляд был похож на два кусочка отполированного антрацита — тёмный, твёрдый и безжизненный.
— Чего?! Ты совсем обнаглел, Слава?! Ты мою машину дал своему дружку, без моего ведома и говоришь мне об этом только сейчас, когда он её уже разбил?!
Он ожидал чего угодно, но не этого убийственного, лишённого всяких эмоций вопроса, который не требовал ответа, а просто констатировал факт его полного, запредельного ничтожества.
— Прости, Ир… я… я виноват, я всё исправлю, я… — залепетал он, пытаясь отвести взгляд, но она словно держала его своими глазами.
Она перебила его, не дав закончить. Голос её остался таким же ровным и безжизненным, как у диктора, зачитывающего сводку о катастрофе.
— Машина стоила два миллиона. Новая. Теперь это долг. Долг твоего Коляна. И твой. Вы теперь повязаны. Мне плевать, как вы будете доставать эти деньги. Продадите почку, пойдёте грабить банк, возьмёте кредит под залог своих жалких жизней. Мне всё равно. Но пока до последней копейки вся сумма не будет лежать на моём счёте, ты живёшь в этой квартире, — она сделала паузу, подбирая самое точное, самое унизительное слово, — на правах мебели.
Он смотрел на неё, не понимая. Его мозг отказывался обрабатывать информацию.
— В смысле?
— В прямом, — отчеканила она, и в её голосе впервые прорезался металл. — Мебель не имеет права голоса. Мебель не принимает решений. Мебель не пользуется моими вещами. Ты будешь есть, спать и дышать здесь только с моего разрешения. Твоя жизнь в этом доме с этой секунды принадлежит мне. Это понятно?
Она не дождалась ответа. Ей и не нужен был ответ. Она развернулась и так же спокойно пошла в спальню. Он остался стоять, прижатый к стене, чувствуя, как его мир, построенный на её деньгах и её терпении, рушится, превращаясь в пыль у его ног. Он больше не был мужем. Он не был даже мужчиной. Он стал предметом. Инвентарным номером в квартире женщины, которую он только что окончательно потерял.
Ночь была похожа на медленную пытку. Слава не помнил, как оказался на диване в гостиной. Он не спал, а проваливался в короткие, липкие отрезки дурного сна, из которых его выдёргивал малейший шорох. Он слышал, как Ирина спокойно приняла душ, как тихо щёлкнул выключатель в спальне. Она не хлопнула дверью. Она просто закрыла её, отсекая его от их общей жизни с безразличием хирурга, ампутирующего поражённую гангреной конечность. Утро пришло с серым, безрадостным светом, просочившимся в комнату. Голова гудела, во рту стоял привкус вчерашнего коньяка и тотальной безысходности.
Он услышал шаги. Ирина вышла из спальни. На ней был шёлковый халат, волосы собраны в аккуратный пучок. Она выглядела так, будто спала восемь часов крепким, здоровым сном. Она прошла мимо дивана, на котором он сидел, ссутулившись, и её взгляд скользнул по нему, не задержавшись ни на мгновение, как скользят по вазе или торшеру. Она не видела его. Он был частью интерьера.
На кухне заработала кофемашина. Аромат свежесваренного эспрессо, который обычно был для него сигналом к началу дня, сейчас казался запахом из другой, недоступной ему жизни. Он поднялся и, шаркая тапочками, поплёлся на кухню, движимый остатками привычки. Ирина стояла у столешницы, держа в руке маленькую белую чашку. Она сделала глоток, глядя в окно.
— Ир… — начал он, голос был хриплым и чужим. — Может, поговорим?
Она медленно повернула голову в его сторону, но смотрела не на него, а куда-то сквозь него, на стену за его спиной. Потом она спокойно поставила чашку в раковину, открыла кран, ополоснула её и поставила на сушилку. Она прошла мимо него, чтобы вернуться в спальню, и ему пришлось вжаться в дверной косяк, чтобы не мешать её движению. Она не сказала ни слова. Она просто продемонстрировала ему его новое место. Мебель не пьёт кофе. Мебель не разговаривает. Мебель не мешает хозяевам передвигаться по квартире.
Холодный пот выступил у него на затылке. Это был не гнев, не истерика. Это был методичный, выверенный игнор, от которого становилось страшно. Он понял, что она не шутила. Он метнулся в гостиную, схватил свой телефон и, найдя номер Коляна, нажал на вызов. Его единственной надеждой был этот человек, источник всех его бед.
— Алло, — раздался в трубке сонный и недовольный голос друга. — Колян, это я! — выпалил Слава.
— Ты где?! Что ты решил?!
— Слав, ты чего так рано? У меня голова раскалывается, еле встал…
— Мне плевать на твою голову! — зашипел Слава, оглядываясь на дверь спальни.
— Ты понимаешь, что ты наделал?! Ира… она…
— Да понял я, понял. Хреново вышло, — в голосе Коляна не было и тени вчерашней паники. Только усталое раздражение. — Ну, несчастный случай, с кем не бывает. Страховка же есть, пусть покроет.
— Какая страховка, идиот?! Там тотал! Страховая выплатит в лучшем случае половину, если вообще выплатит! Машине две недели! Где брать остальные деньги?! Она требует два миллиона!
— Сколько?! — Колян явно проснулся. — Она с ума сошла? За эту жестянку? Слав, ну ты поговори с ней по-человечески. Мы же друзья! Столько лет! Неужели она из-за куска железа…
— Она не хочет со мной говорить! — почти взвыл Слава. — Она сказала, что это теперь наш общий долг! Твой и мой! И пока мы его не вернём, я для неё — пустое место! Ты это понимаешь?!
На том конце провода повисло молчание. Потом Колян неуверенно кашлянул.
— Слушай, ну у меня таких денег нет, ты же знаешь. Я могу… ну, по частям как-то… тысяч по десять в месяц…
— Десять тысяч? Ты издеваешься?! Мы так двести месяцев расплачиваться будем! Это почти семнадцать лет!
— Ну а что я сделаю? Я же не печатаю их! Ладно, Слав, давай я приеду, сам с ней поговорю. Объясню всё как мужик мужику… то есть, как мужик женщине. Она же не зверь, поймёт.
Слава почувствовал, как остатки надежды испаряются. Колян не собирался ничего решать. Он собирался юлить, договариваться, давить на жалость. И Слава с ужасом понял, что сейчас этот идиот приедет сюда и сделает всё только хуже. Он опустил телефон. Ирина уже стояла в дверях спальни, полностью одетая для выхода. Она слышала весь его унизительный разговор. На её лице не дрогнул ни один мускул. Она просто взяла с комода свою сумку и, не удостоив его взглядом, направилась к выходу. Он остался один в тишине своей новой тюрьмы.
Время для Славы остановилось. Оно превратилось в густую, вязкую субстанцию, в которой он медленно тонул. Он сидел на диване, не меняя позы, и смотрел в одну точку на противоположной стене. Квартира, когда-то бывшая его крепостью, теперь казалась чужой и враждебной. Каждый предмет в ней — от дорогой вазы до фотографий в рамках — кричал о том, что он здесь лишний. Он был призраком в собственном доме. Неожиданный, резкий звонок в дверь заставил его подпрыгнуть. Сердце ухнуло куда-то в район желудка. Он знал, кто это. Только один человек мог быть настолько глуп, чтобы прийти сюда сейчас.
Он открыл дверь. На пороге стоял Колян. Свежевыбритый, в чистой рубашке, с бутылкой недорогого виски в руке — его представление о «мирных переговорах». На его лице была натянута виноватая, но в то же время слегка развязная улыбка, мол, свои люди, сочтёмся.
— Здорово, Слав. Я тут это… решил заехать. Надо же решать вопрос, — произнёс он, проходя в прихожую и ставя бутылку на комод. — Где Иришка? Поговорю с ней, всё улажу.
— Уходи, Колян, — тихо сказал Слава, не глядя на него. — Уходи, пока не поздно. Ты не понимаешь, что натворил.
— Да ладно тебе, не кипишуй. Что я, не мужик, что ли? Не смогу с бабой договориться? Объясню, что форс-мажор, что помогу, чем смогу. Она остынет и простит. Всегда же прощала.
Эта фраза «всегда же прощала» ударила Славу под дых. Он вдруг с омерзительной ясностью осознал, что они оба — он и Колян — всю жизнь пользовались её силой, её терпением, её способностью решать проблемы, воспринимая это как должное. Они были двумя паразитами, присосавшимися к одному источнику. И теперь источник иссяк.
В замке повернулся ключ. Вошла Ирина. Она остановилась на пороге гостиной, её взгляд мгновенно зафиксировал Коляна, потом скользнул по бутылке виски на комоде, и на её губах появилась едва заметная, презрительная усмешка. Она молча сняла плащ, повесила его и прошла в центр комнаты, остановившись в паре метров от них.
— Иришка, привет! — начал Колян бодрым, фальшивым тоном. — Слушай, я понимаю, ситуация неприятная. Я виноват, не спорю. Но давай по-человечески…
— По-человечески — это как? — прервала она его. Её голос был спокоен, как поверхность замёрзшего озера, под которым скрывается бездонная глубина. — Это когда берут чужое без спроса, уничтожают его, а потом приходят с дешёвым пойлом, чтобы «договориться»? Объясни мне эту вашу, мужскую, логику. Я хочу понять.
Колян сбился с мысли. Он не ожидал такого холодного отпора.
— Ну зачем ты так… Мы же столько лет дружим. Слава — мой лучший друг. Я же не со зла…
— Друг? — Ирина медленно повернула голову к Славе, который так и застыл у стены. — Вот это, — она небрежно кивнула в сторону Коляна, — твой лучший друг. Человек, который одним своим поступком обесценил твою семью, твоё положение, тебя самого. Человек, который пришёл сюда не извиняться, а торговаться. Ты посмотри на него. Он даже не понял, что произошло. Он думает, что разбил игрушку, а не уничтожил остатки моего уважения к тебе.
Она снова посмотрела на Коляна, и её взгляд стал твёрдым, как сталь.
— Деньги. Два миллиона. Мне не нужны твои извинения и твои объяснения. Мне не интересно, где ты их возьмёшь. Но пока вся сумма не будет у меня, каждый твой вдох будет стоить тебе денег. Я найду способ сделать твою жизнь невыносимой. Без полиции и судов. Поверь, я умею быть убедительной.
Колян побледнел. Его развязность испарилась без следа. Он посмотрел на Славу, ища поддержки, но тот стоял с мёртвым лицом, не в силах произнести ни слова.
— Ир, ну мы же…
— Мы — никто, — отрезала она. — А теперь слушайте меня оба. Финальное представление. Ты, — она ткнула пальцем в Коляна, — сейчас разворачиваешься и уходишь из моего дома. Навсегда. Если я ещё раз увижу твою рожу рядом с этой квартирой, я спущу тебя с лестницы лично. А ты, — её взгляд впился в Славу, — теперь понял, кто ты? Ты не муж. Ты залог. Живой залог возврата долга твоего дружка. Твоё место — вон тот диван. Твоя функция — молчать и ждать, когда я отдам тебе приказ. Это всё. Разговор окончен.
Она развернулась и ушла в спальню. Дверь за ней закрылась с тихим щелчком. Колян постоял ещё секунду, глядя на закрытую дверь, потом на совершенно разбитого Славу, схватил свою дурацкую бутылку и пулей вылетел из квартиры. Слава медленно сполз по стене и сел на пол. В квартире воцарилась абсолютная, звенящая пустота. Это был конец. Не просто скандал. Это была казнь, после которой выживших не осталось…
