— Настя, тут кто-то в дверь стучит! — крикнул Пётр, зажигая керосиновую лампу. — В такую непогодь?
Анастасия отложила вязание и прислушалась. Сквозь шум дождя и завывание ветра донёсся слабый стук в дверь. Такой робкий, что его можно было принять за ветку, бьющую по крыльцу.
— Может, почудилось? — она посмотрела на мужа, но тот уже направился к выходу.
Холодный порыв ветра ворвался в избу, когда дверь распахнулась. Анастасия поспешила к мужу и застыла на пороге.
На дощатом крыльце, освещённые тусклым светом керосинки, сидели четверо малышей, кутающихся в потрёпанные пледы.
— Господи, — только и смогла выдохнуть Анастасия, опускаясь на колени перед детьми.
Они смотрели испуганно, но молча. Две девочки и два мальчика, почти одинакового возраста — едва ли старше года.
— Откуда они? — Пётр поднял с пола сложенный клочок бумаги. — Тут записка.
Он развернул мокрый от дождя листок и прочитал вслух: «Помогите им… Мы не справились…»
— Быстрее, занеси их в дом! — Анастасия уже подхватила одного мальчика на руки. — Они же продрогли насквозь!
Изба мгновенно наполнилась детским плачем и суетой. Марфа, разбуженная шумом, спустилась со второго этажа и замерла на последней ступеньке.
— Мама, помоги! — взмолилась Анастасия, пытаясь одновременно укачивать ребёнка и снимать с него мокрую одежду. — Нужно их обогреть и накормить.
— Откуда? — только и спросила Марфа, но тут же, не дожидаясь ответа, принялась разжигать огонь в печи.
Семён появился следом, и вскоре все взрослые были заняты: кто-то грел молоко, кто-то доставал чистые полотенца, кто-то рылся в сундуке с детскими вещами, хранившимися годами в надежде на чудо.
— Настенька, эти малыши как ангелы с неба упали, — прошептала Марфа, когда первый шок прошёл и дети, напоенные тёплым молоком, задремали на широкой кровати.
Анастасия смотрела на них не отрываясь. Сколько раз она плакала по ночам, мечтая о детях? Сколько раз они с Петром ездили в город к врачам, и каждый раз возвращались с угасшей надеждой?
— Что будем делать? — тихо спросил Пётр, положив руку на плечо жены.
— А что тут думать? — вступился Семён. — Это судьба. Взять и всё.
— Но как же законы? Документы? — забеспокоился практичный Пётр.
— У тебя связи в районе есть, — напомнил Семён. — Завтра же поедешь и всё оформишь, должок спросишь. Скажем — дальние родственники оставили, самих не стало.
Анастасия не участвовала в разговоре. Она сидела рядом с детьми и осторожно гладила их по головкам, боясь поверить в происходящее.
— Я уже придумала имена, — наконец произнесла она. — Вера, Катя, Иван и Егор.
В эту ночь никто в избе не сомкнул глаз. Всю ночь Анастасия просидела возле самодельной колыбели, боясь даже моргнуть — вдруг всё окажется сном?
Она вслушивалась в тихое сопение малышей, в их причмокивания во сне, и с каждым их вдохом в её душе распускался цветок надежды.
Четыре маленьких жизни теперь зависели от неё. Четыре судьбы переплелись с её собственной, словно тонкие нити в крепкую верёвку.
Небо за окном медленно светлело. Ветер стих, и капли дождя на стёклах становились всё реже. Вскоре в просветах между тучами показались первые робкие лучи солнца, окрашивая влажные крыши соседних домов в нежно-розовый цвет.
Пётр уже затягивал упряжь на своём Буяне, когда Анастасия вынесла ему узелок с едой и свежей рубахой.
— Справишься? — тихо спросила она, вглядываясь в суровое лицо мужа.
— Не сомневайся, — он коротко сжал её плечо и забрался в повозку.
Вернулся Пётр, когда сумерки уже окутали деревню. Зашёл в избу, на ходу стягивая мокрую от испарины рубаху, и положил на стол потрёпанную папку.
— Теперь это документально наши дети, — сказал он, и в голосе его звучала сдержанная мужская гордость. — Никто не посмеет их у нас забрать. Пришлось обратиться к старым знакомым, но они своё дело знают, так бы годы потребовались.
Марфа беззвучно перекрестилась и засуетилась возле печи, доставая глиняный горшок с наваристым супом.
Семён бесшумно поставил перед зятем дымящуюся кружку с домашней брагой и на миг задержал ладонь на его плече — крепко, по-мужски.
В этом прикосновении читалось больше, чем могли выразить любые слова: гордость, уважение, признание в нём не просто мужа дочери, но достойного человека.
Анастасия склонилась над колыбелью, разглядывая четыре безмятежных личика. Годами она носила в себе горечь бездетности словно колючую проволоку, обвившую сердце.
Каждая чужая беременность, каждое упоминание о детях рвали душу. А теперь… теперь влага, орошавшая её щёки, была солёной росой счастья, а не полынным настоем скорби.
Четыре крошечных сердца теперь бились рядом с её собственным, вверенные ей самой судьбой.
— Вот и я у тебя теперь многодетный отец, — прошептал Пётр, обнимая жену.
— Спасибо тебе, — она прижалась к его груди, боясь, что любое громкое слово может разрушить это хрупкое счастье.
Так шли годы, дети взрослели, семья крепла, но порой случались проблемы.
— Да плевать я хотел на все эти правила! — Иван с такой силой захлопнул дверь, что старое стекло жалобно задребезжало в раме. — Я не собираюсь прозябать в этом захолустье до старости!
Анастасия замерла с миской в руках. За тринадцать лет она ещё ни разу не слышала, чтобы её младший мальчик говорил таким тоном. Она поставила тесто на стол и вытерла руки о фартук.
— Что случилось? — спросила она, выходя в сени.
Иван стоял, прислонившись к стене, бледный от ярости. Рядом застыл Пётр, сжимая кулаки и тяжело дыша.
— Твой сын решил, что ему больше не нужно учиться, — процедил Пётр. — Говорит, что все эти книжки — пустая трата времени. Хочет бросить школу и уехать в город.
— Да какой смысл корпеть над учебниками? — выкрикнул Иван. — Чтобы потом всю жизнь горбатиться в полях, как вы?
Лицо Петра окаменело, в глазах мелькнула обида. Он сделал шаг к сыну, но Анастасия мягко коснулась его груди ладонью, вставая между ними.
— Давайте сначала остынем и обсудим всё без горячки, — предложила она, чувствуя, как сердце сжимается от горькой обиды сына.
— Обсуждать тут нечего, — Иван скрестил руки на груди. — Я не один так думаю. Егор со мной согласен. Да и девчонки мечтают вырваться отсюда, просто признаться вам боятся.
На пороге возникла Вера — стройная, с выбившимися из толстой косы прядями, падающими на бледное лицо. Она прислонилась к дверному косяку, внимательно вглядываясь в напряжённые лица.
— Я с крыльца всё слышу, — сказала она негромко. — Что за баталии?
— Правду им скажи, — Иван впился в сестру взглядом. — Расскажи, как ты альбом с городскими пейзажами под подушкой прячешь.
Вера вздрогнула, но взгляда не отвела. Кончик её косы нервно дёрнулся, когда она выпрямила спину.
— Да, я действительно хочу учиться живописи профессионально, — признала она, глядя отцу в глаза. — В областном центре художественное училище, и мой учитель говорит, что у меня есть талант…
— Вот! — Иван даже подпрыгнул. — А вы нас тут своими коровами и картошкой душите! Гниём в этой глуши, пока весь мир несётся вперёд!
Пётр резко выдохнул, словно получил удар под дых. Развернулся и вышел во двор.
Анастасия сглотнула комок в горле и стиснула зубы, чтобы не расплакаться перед детьми.
— Ужин через полчаса, — произнесла она с деланным спокойствием и вернулась к печи, где уже закипала похлёбка.
Вечер прошёл в гнетущем молчании. Катя и Егор переглядывались, но боялись открыть рот. Иван демонстративно ковырял вилкой в тарелке. Вера смотрела в одну точку. Пётр так и не пришёл к столу.
Ночью Анастасия не могла сомкнуть глаз. Рядом тяжело дышал во сне муж, а она вспоминала, как впервые увидела этих детей на своём пороге.
Как кормила их с ложечки. Как учила первым словам. Как радовалась их первым шагам.
Утром всё стало ещё хуже. Егор объявил, что тоже не хочет больше помогать отцу с хозяйством.
— У меня свои планы на жизнь, — заявил он за завтраком. — Я хочу заниматься спортом профессионально, а не коров доить.
Пётр молча встал из-за стола и вышел. Минуту спустя послышался звук отъезжающего трактора.
— Вы хоть понимаете, что делаете с отцом? — не выдержала Анастасия. — Он же душу в вас вкладывает!
— А мы этого не просили! — вдруг выкрикнул Иван. — Вы нам не родители! Почему мы тут живём вообще?!
В избе воцарилась мёртвая тишина. Катя задрожала и выбежала из-за стола. Вера закрыла лицо руками. Егор застыл с открытым ртом, глядя на брата.
Анастасия медленно подошла к Ивану и посмотрела ему прямо в глаза.
— Потому что мы вас любим, больше жизни, — тихо сказала она.
Иван отвёл взгляд первым. Выбежал из дома, хлопнув дверью. Через пару минут Анастасия увидела в окно, как он бежит через поле к лесу.
Марфа, наблюдавшая всю сцену из угла комнаты, покачала головой.
— Это возраст такой, доченька, — сказала она. — Перемелется.
Но Анастасия чувствовала, что дело не только в возрасте.
Впервые за тринадцать лет стена любви, которую они с Петром старательно возводили вокруг детей, дала трещину. И никто не знал, как её залатать.
— Отец, подожди! — Иван бежал через поле, размахивая руками. — Я помогу!
Пётр остановил трактор и вытер пот со лба. Жаркий летний день подходил к концу, но работы в поле оставалось ещё много.
— Справлюсь сам, — буркнул он, не глядя на сына.
— Да брось, — Иван подошёл ближе и положил руку на плечо отца. — Вдвоём быстрее будет. Я ведь помню, как ты меня учил.
Пётр помедлил, но потом кивнул и подвинулся, освобождая место рядом с собой. Иван забрался в кабину, и трактор снова тронулся с места.
Прошло почти полгода с того страшного дня, когда семья едва не распалась. Полгода ежедневной борьбы за то, чтобы снова научиться разговаривать друг с другом.
В доме на краю деревни многое изменилось. Анастасия с удивлением наблюдала, как её дети, ещё недавно готовые разбежаться кто куда, постепенно возвращались — сначала телом, потом и душой.
Всё началось с той ночи, когда Иван не вернулся домой. Они искали его до утра всей деревней.
Нашли в лесной сторожке — промокшего, продрогшего, с лихорадкой и диким страхом в глазах.
— Мам, — прошептал он тогда, увидев Анастасию, и это короткое слово перевернуло что-то в их отношениях.
Потом была долгая болезнь. Иван метался в жару, а Анастасия сидела рядом, не отходя ни на минуту. Он бредил, звал её, а когда приходил в себя, держал за руку так крепко, словно боялся потерять.
Вера первой поняла, как глупо они себя вели. Она достала старые семейные альбомы и показывала братьям и сестре фотографии, рассказывая истории, которые помнила с детства.
— Смотри, Егор, а вот тут тебя отец на плечах несёт после того, как ты выиграл свой первый забег, — говорила она, и по щекам Егора катились слёзы.
Катя начала помогать матери на кухне. Её странные рисунки исчезли, уступив место ярким акварелям с изображением их дома, полей и леса. Одна из её работ победила на районном конкурсе.
— Я буду учиться рисовать дальше, — сказала она Анастасии. — Но хочу жить здесь. Приезжать на каникулы. Возвращаться домой.
Домой.
К выпускному из девятого класса отношения в семье наладились настолько, что Пётр впервые за долгое время позволил себе улыбнуться.
Он стоял на школьном дворе, высокий, прямой, и сердце его переполнялось гордостью, когда детей по очереди вызывали на сцену.
— Егор Петрович — грамота за спортивные достижения!
— Вера Петровна — первое место в литературном конкурсе!
— Иван Петрович — лучший механик года!
— Екатерина Петровна — победитель конкурса юных художников!
Петровичи. Их дети.
Дома в тот вечер устроили праздник. Съехались родственники, соседи, друзья. Столы ломились от угощений, звучали песни, звенел смех. Дети, раскрасневшиеся от внимания, сияли.
— Знаешь, мам, — шепнула Вера, обнимая Анастасию, — я подала документы в художественное училище. Но буду жить дома и ездить на учёбу. Тут все равно близко до города.
— И я тоже, — подхватил Иван. — Зачем мне общежитие, когда у нас такой дом?
Анастасия улыбнулась сквозь слёзы. Петр подошёл и обнял её за плечи.
— Видишь, всё наладилось, а в 18 лет смогут уехать, если захотят, мы их держать не будем — сказал он.
А она смотрела на своих детей — шумных, взрослых, но всё ещё её — и думала о том, как далёк был тот дождливый вечер, когда судьба постучалась в их дверь.
Марфа и Семён улыбались с фотографий на стене: они ушли не так давно, один за другим, но успели увидеть, как их внуки становятся настоящими людьми.
Деревенскую тишину нарушал лишь отдалённый смех молодёжи да мерное стрекотание сверчков. Последние гости укатили на скрипучих телегах, унося с собой отголоски праздника.
Анастасия вышла на крыльцо, кутаясь в старую шаль, и подняла лицо к небу, усыпанному звёздами, словно россыпью серебряных монет.
Среди мерцающих созвездий она искала ответ на вопрос, который не давал ей покоя все эти годы: почему именно им была дарована такая судьба?
Губы её дрогнули в полуулыбке, шепча в звёздную бездну слова благодарности – без звука, но всем сердцем.
За её спиной скрипнула половица. Пётр вышел и встал рядом.
— О чём думаешь? — спросил он.
— О том, что семья — это не кровь, — ответила Анастасия. — Это любовь. Просто любовь.
Из темноты доносился смех их детей, возвращающихся домой. К ним. Туда, где их ждали и любили больше жизни.
