Дима проснулся от звонка в дверь. Резкого, настойчивого — два коротких, один длинный. Он узнал бы этот ритм из тысячи: мама. В семь утра субботы.
— Лиз, это моя мать, — пробормотал он, натягивая футболку.
Лиза сонно приоткрыла глаз:
— Ключи же у неё есть.
— Есть. Но она звонит, когда знает, что мы можем спать. Это такой способ показать, что она не вторгается.
— Вторгается же, — Лиза натянула одеяло на голову.
Дима открыл дверь. Мать стояла с двумя пакетами, от которых пахло пирогами и курицей.
— Спишь ещё? В такую рань? — Галина Петровна прошла в квартиру, не дожидаясь ответа. — Я пирогов напекла, с капустой, как ты любишь. И курицу принесла, у вас же холодильник пустой наверняка.
— Мам, мы вчера закупились…
— Закупились, закупились. Полуфабрикатами этими. — Она прошла на кухню, начала раскладывать контейнеры. — Где Лиза?
— Спит ещё.
— В десять утра? Надо же.
Дима молчал. Было не десять, было семь тридцать, но спорить было бесполезно. Мать уже обживала кухню, грохотала кастрюлями, доставала из пакета банки с вареньем.
— Слушай, я тут думала, — сказала она, не поворачиваясь. — Вы же квартиру смотрите?
— Ну да, — Дима заварил кофе. — Нашли хороший вариант. Двушка в новостройке, хорошая планировка.
— И? Денег хватит?
— Родители Лизы помогут с первым взносом. Остальное в ипотеку.
Галина Петровна замерла, держа в руках банку с малиновым вареньем.
— Её родители? — переспросила она очень тихо.
— Да. У них есть возможность, они предложили.
— Ясно. — Мать поставила банку на стол с глухим стуком. — А на кого оформлять будете?
Дима почувствовал, как напряглись плечи. Этот разговор был неизбежен, он это знал.
— На Лизу, — сказал он как можно спокойнее. — Это условие её родителей. Они дают деньги, но квартира оформляется на дочь.
Мать обернулась. Лицо её было белым.
— Что это она квартиру на себя оформляет?! — голос повысился до крика. — Ты мужчина! Ты должен быть хозяином и главой семьи! Она же обдурить тебя хочет!
— Мама, тише…
— Не тише! — Галина Петровна подошла ближе, глаза блестели от слёз. — Димочка, ты же мой сын, мой мальчик. Ты не понимаешь, что происходит? Её родители тебя в рабы загоняют! Ты будешь тридцать лет ипотеку выплачивать, а квартира её! Завтра разведётся с тобой — и всё! На улице останешься!
— Мы не собираемся разводиться.
— Сейчас не собираетесь! А потом? — мать схватила его за руку. — Дима, я жизнь знаю. Женщины хитрые, они умеют заманивать. Думаешь, она тебя любит? Она квартиру свою обеспечивает!
— Что здесь происходит?
В дверях кухни стояла Лиза в его старой футболке, растрёпанная, с заспанным лицом.
— Доброе утро, Лиза, — сказала Галина Петровна ледяным тоном. — Я как раз Диме объясняла, что квартиру нужно оформлять на мужа. На главу семьи.
— Это наше решение, Галина Петровна, — Лиза говорила спокойно, но Дима видел, как побелели её костяшки на дверном косяке.
— Ваше? Или твоё? — мать шагнула к ней. — Ты его под себя подмяла! Дима у меня мягкий, добрый, он же не выживет без моей помощи! А ты этим пользуешься!
— Мам, хватит! — Дима встал между ними. — Это моё решение. Моё. Я согласился.
— Потому что она тебе мозги запудрила! — мать всхлипнула. — Ты же не понимаешь! Ты как ребёнок! Тебя обобрать хотят!
— Я не ребёнок. Мне двадцать восемь лет.
— Для меня ты всегда будешь ребёнком! Я тебя родила, я тебя вырастила! Одна! Отец-то твой сбежал, а я осталась! Я тебя в институт устроила, я тебе работу нашла, я…
— Стой, — Дима почувствовал внутри холодок. — Что значит «устроила в институт»?
— Ну… — мать растерялась. — Я же с деканом разговаривала, когда у тебя с математикой проблемы были…
— Какие проблемы с математикой?! Я сам экзамен сдал! На отлично!
— Дима, милый, ты же волновался, я просто помогла немножко, поговорила с преподавателем, объяснила, что ты нервный, что…
— А работу? — голос Димы стал тише, страшнее. — Ты что с работой сделала?
Галина Петровна заплакала:
— Я просто позвонила в отдел кадров, спросила, какие требования, порекомендовала тебя…
— Господи… — Дима опустился на стул. — Всю жизнь. Всю жизнь ты не даёшь мне шагу ступить.
— Потому что ты не можешь сам! — мать всхлипывала, размазывая тушь по щекам. — Ты же мой мальчик, ты беспомощный, ты мягкий! Без меня ты пропадёшь!
— Знаешь, почему я мягкий? — Дима поднял голову. — Потому что ты никогда не давала мне окрепнуть. Ты решала всё за меня. Всегда. Я не мог упасть и научиться вставать, потому что ты подхватывала меня прежде, чем я коснулся земли.
— Я тебя защищала!
— Ты меня душила, — сказал он тихо. — Мам, я благодарен. Правда. Ты растила меня одна, ты старалась. Но я вырос. Я взрослый человек. И я имею право на свою жизнь. И на свои ошибки.
— Ошибки? — Галина Петровна вытерла глаза. — Значит, ты понимаешь, что это ошибка, а всё равно…
— Я не считаю, что это ошибка, — перебил Дима. — Но даже если бы это была ошибка — это моя ошибка. Моя. Я имею право ошибаться. И жениться на Лизе — не ошибка. Оформить квартиру на неё — не ошибка. Мы семья. Нам всё равно, на кого что оформлено.
— Ей не всё равно! — мать указала на Лизу. — Ей очень даже не всё равно! Поэтому она и настаивает!
— Я не настаиваю, — впервые заговорила Лиза. — Это условие моих родителей. Я даже объяснила им, что Дима против, но они непреклонны. Они хотят быть уверены, что их деньги не пропадут.
— Они мне не доверяют?
— Они вас с Димой не знают, Галина Петровна. Мы женаты полгода. Они осторожны. — Лиза подошла к столу, села. — И если честно, после этого разговора я их понимаю.
— То есть ты признаёшь! — мать ухватилась за эти слова. — Признаёшь, что не доверяешь Диме!
— Я доверяю Диме, — Лиза посмотрела на мужа. — Полностью. Но я не знаю вас. И то, что я сейчас вижу… Простите, но я понимаю опасения моих родителей.
— Какие опасения?! — Галина Петровна шагнула к ней, но Дима перехватил её руку.
— Мама. Уйди. Пожалуйста.
— Что?
— Уходи. Сейчас же.
— Ты… ты меня выгоняешь? — голос надломился. — Родную мать? За эту… из-за неё?
— Я не выгоняю, — Дима говорил тихо, но твёрдо. — Я прошу тебя уйти. Нам нужно поговорить. А тебе нужно успокоиться.
— Я спокойная! Я просто хочу защитить тебя!
— От кого? От моей жены? — Дима покачал головой. — Мам, ты не защищаешь меня. Ты пытаешься меня контролировать. Всю жизнь. И я позволял. Но больше не буду.
Галина Петровна стояла, открыв рот. Потом схватила сумку, рванула к двери.
— Пожалеешь! — крикнула она с порога. — Обдерут тебя, как липку, и бросят! А я… я больше не приду! Не проси!
Дверь захлопнулась. Дима стоял посреди кухни, тяжело дыша.
— Господи, — пробормотал он. — Извини.
Лиза подошла, обняла его.
— Ты молодец.
— Правда?
— Правда. Я горжусь тобой.
Он уткнулся лицом в её плечо. Руки дрожали.
— Она же обидится. Перестанет со мной разговаривать.
— Возможно. Но ты сделал правильно.
— Я так грубо… я никогда не говорил с ней так.
— Потому что пора было, — Лиза гладила его по спине. — Дим, ты же понимаешь, что она не остановится?
— Знаю, — он отстранился, потёр лицо руками. — Но я устал. Так устал жить по её правилам.
— Тогда придётся объяснить новые правила.
— Она этого не поймёт.
— Не сразу. Но поймёт. Если ты будешь последователен.
Они сидели на кухне, пили остывший кофе. Запах пирогов напоминал о том, что мать старалась, любила, хотела как лучше. Но любовь, которая душит, которая не даёт дышать — это не любовь. Это страх. Страх потерять контроль, остаться ненужной, признать, что ребёнок вырос.
— Знаешь, что самое страшное? — сказал Дима через некоторое время. — Я и правда не знаю, смогу ли я сам. Всю жизнь она решала. Всё. Может, она права? Может, я действительно не справлюсь?
— Справишься, — Лиза взяла его за руку. — Потому что будешь пробовать. Будешь ошибаться и учиться. Как все нормальные люди.
— А если облажаюсь?
— Облажаешься. И что? Будем разбираться вместе.
— А если с квартирой что-то пойдёт не так?
— Тогда будем разбираться с квартирой. Дим, ты же понимаешь, почему родители настаивают на оформлении на меня?
— Не доверяют мне.
— Не доверяют ситуации, — поправила Лиза. — Они видели, как твоя мать вела себя на свадьбе. Как она звонила тебе десять раз в день даже в медовый месяц. Как она ведёт себя сейчас. Они боятся, что в случае конфликта она добьётся от тебя чего угодно. И они хотят защитить меня. И свои деньги, да.
— Это справедливо?
— А что справедливо? — Лиза пожала плечами. — Мои родители дают деньги. Они имеют право ставить условия. Если нас это не устраивает — можем отказаться, копить сами.
— Ещё лет пять.
— Ещё лет пять, — согласилась она. — Но это был бы наш выбор. Дим, я скажу тебе честно: мне всё равно, на кого оформлена квартира. Мы семья. Но родители дают деньги — и у них есть условия. Я не считаю их несправедливыми после того, что сегодня видела.
Дима кивнул. Где-то внутри он понимал, что она права. Понимал, что родители Лизы не хотят, чтобы их дочь оказалась в ситуации, когда свекровь диктует условия через сына. Но признать это значило признать, что мать его… Что мать токсична. Что она не права. Что она манипулирует.
— Мне страшно, — сказал он тихо.
— Чего?
— Что она не простит. Что я останусь без неё.
— Дим, ты не ребёнок. Ты можешь без мамы.
— Я всегда был с ней. Всегда. Даже когда мы поженились, она каждый день звонила, приходила…
— И это нормально? — Лиза наклонила голову. — Это здоровые отношения?
— Нет, — он закрыл глаза. — Нет, конечно.
— Тогда что ты теряешь?
Он думал долго. Что он теряет? Контроль? Но контроль всегда был у неё. Поддержку? Но это была не поддержка, это было подавление. Любовь? Но любовь не требует отказа от собственной жизни.
— Привычку, — сказал он наконец. — Привычку, что кто-то решает за меня.
— И это пугает?
— Да. Очень.
— Понимаю, — Лиза встала, подошла к плите, включила чайник. — Но знаешь что? Ты уже принял решение. Сегодня. Сам. Ты выбрал, и это был твой выбор.
— Я просто не выдержал.
— Неважно. Ты сделал это. И мир не рухнул.
Дима посмотрел на неё. На её растрёпанные волосы, на старую футболку, на босые ноги. На свою жену, которая не требовала от него быть героем, не ждала подвигов, не хотела контроля. Которая просто хотела, чтобы он был рядом. Собой.
— Спасибо, — сказал он.
— За что?
— За то, что ты здесь.
Она улыбнулась, поставила перед ним чашку чая.
— Я никуда не денусь. Даже если квартира будет на мне. Даже если на тебе. Даже если мы будем снимать до старости.
— Она не позвонит, — сказал Дима через час, когда они сидели в гостиной. — Она обычно звонит сразу после ссоры, плачет, извиняется…
— А сегодня не позвонила.
— Нет.
— Может, это хорошо, — Лиза листала журнал. — Даст вам обоим время подумать.
— Или обижается.
— Дим, она взрослая женщина. Если хочет обижаться — её право.
— Но я же её сын…
— И это не делает тебя её собственностью, — Лиза отложила телефон. — Слушай, я понимаю, что тебе тяжело. Но ты должен понять: она не изменится, если ты не будешь настаивать. Ей удобно, что ты послушный. Что ты всегда уступаешь. Зачем меняться?
— Но она же старается…
— Она манипулирует. Дим, я видела, как она себя ведёт. «Ты беспомощный, ты не справишься, я тебя защищаю» — это всё слова, которые держат тебя зависимым. Это не забота. Это контроль.
Дима молчал. Где-то в глубине он всегда это знал. Но признать — значило предать мать. Признать, что она не идеальная жертвенная мать-героиня, а человек с проблемами, который проецирует их на сына.
— Ты думаешь, мне нужно… прекратить общение?
— Нет, — Лиза покачала головой. — Я думаю, тебе нужно установить правила. Ты взрослый. У тебя есть жена, скоро будет квартира. Ты имеешь право на личную жизнь. На приватность. На собственные решения. И мама должна это уважать.
— А если не будет?
— Тогда придётся ограничить общение. Не навсегда. Но пока она не поймёт, что ты серьёзно.
Телефон зазвонил ближе к вечеру. Неизвестный номер.
— Алло?
— Дима, это тётя Света.
Сестра матери. Дима закрыл глаза.
— Здравствуй, тёть Свет.
— Что ты с Галей сделал?! Она рыдает весь день! Говорит, ты её выгнал! Из-за какой-то девки!
— Тётя Света, это не твоё дело.
— Как не моё?! Она моя сестра! Ты неблагодарный…
Дима сбросил звонок. Руки тряслись. Лиза смотрела на него с дивана.
— Подключила артиллерию?
— Да, — он попытался улыбнуться, но получилось криво. — Классический ход.
— Что будешь делать?
— Не знаю. Раньше я бы поехал, извинился, всё было бы как прежде…
— А сейчас?
— Сейчас… — Дима сел рядом с ней. — Сейчас я не хочу извиняться. Я не сделал ничего плохого.
— Вот именно.
Телефон разрывался. Тётя Света. Мамина подруга Люда. Даже бывший одноклассник, с которым Дима не говорил лет пять, вдруг написал: «Чувак, что с твоей мамой? Она мне названивает, плачет, говорит, что ты её выгоняешь».
— Господи, — Дима швырнул телефон на стол. — Она всех обзвонила.
— Играет на публику, — Лиза была поразительно спокойна. — Пытается давить через окружение.
— И что мне делать?
— Игнорировать. Или ответить один раз, всем одинаково: «Это личное дело нашей семьи, мама в безопасности, всё в порядке».
— Она точно меня возненавидит.
— Дим, она не ребёнок. Она должна нести ответственность за свои поступки.
Он написал шаблонное сообщение, разослал всем. Выключил звук. Лёг на диван, уткнулся лицом в подушку.
— Я ужасный сын, — пробормотал он.
— Ты нормальный взрослый человек, — Лиза гладила его по спине. — Который имеет право на свою жизнь.
— Ей больно.
— Ей больно, потому что она теряет контроль. Не тебя. Контроль. Разница есть.
— Откуда ты всё это знаешь?
— Терапия, — усмехнулась Лиза. — Три года терапии. У меня тоже были проблемы с родителями. Только у меня отец был контролирующим. Пришлось учиться ставить границы.
— И как?
— Больно. Страшно. Но теперь мы общаемся нормально. Он понял, что если хочет быть частью моей жизни, должен уважать мои правила.
Дима перевернулся на спину.
— Может, мне тоже к терапевту?
— Неплохая идея, — Лиза улыбнулась. — Но ты уже начал. Сегодняшний разговор — это уже терапия.
— Не похоже. Я чувствую себя паршиво.
— Потому что ты делаешь что-то новое. Всегда паршиво, когда выходишь из зоны комфорта. Но потом становится легче.
Мать не звонила неделю. Дима проверял телефон каждые полчаса, вздрагивал от каждого уведомления. Но это были рабочие сообщения, письма, спам. Только не мама.
— Может, с ней что-то случилось? — сказал он за ужином.
— Дим, она названивала всем твоим знакомым три дня назад. С ней всё в порядке.
— Но вдруг…
— Вдруг она пытается тебя напугать. Заставить беспокоиться. Чтобы ты первый пошёл на контакт.
— Это так… холодно звучит.
— Это манипуляция, — Лиза отрезала помидор. — И да, это холодно. Но это правда.
— Я не могу так думать о матери.
— Дим, она человек. Со своими страхами, проблемами, травмами. Это не делает её монстром. Но и не снимает ответственности за поступки.
Он кивнул, ковыряя вилкой макароны. Лиза была права. Но согласиться интеллектуально и принять эмоционально — разные вещи.
Мать объявилась в пятницу. Прислала сообщение: «Мне плохо с сердцем. Приезжай».
Дима похолодел.
— Лиз, у неё с сердцем… Она пишет, что плохо…
Лиза прочитала сообщение.
— Спроси, вызвала ли она скорую.
— Как это?
— Напиши: «Вызвала скорую?»
Дима написал. Ответ пришёл через минуту: «Зачем скорая? Мне просто плохо. Приезжай, поговорим».
— Видишь? — Лиза показала ему экран. — Если бы действительно было плохо, она бы вызвала врачей. Это манипуляция.
— Но вдруг правда плохо?
— Тогда пусть вызывает скорую. Ты не врач.
— Я не могу… Она же мать…
— Дим, — Лиза взяла его за руки. — Если ты поедешь, она поймёт, что это работает. Что она может тебя контролировать через болезнь. И будет делать так постоянно.
— Но если ей действительно плохо?
— Тогда мы поедем в больницу. К ней. Но не домой. Домой — это её территория, её правила.
Дима написал: «Если плохо, вызывай скорую. Я приеду в больницу».
Ответа не было час. Потом: «Значит, мать тебе не нужна. Понятно».
— Видишь? — Лиза покачала головой. — Ей не плохо. Ей обидно, что не получилось тебя вызвать.
Дима смотрел в телефон. Чувство вины накатывало волнами, душило, заставляло тянуться к куртке, к ключам. Но он не двигался. Сидел и смотрел в экран.
— Я ужасный человек, — прошептал он.
— Нет, — Лиза обняла его. — Ты здоровый человек, который учится защищаться.
Квартиру оформили через две недели. Подписали документы, получили ключи. Квартира была на Лизу, ипотека — на двоих. Родители Лизы перевели деньги на первый взнос без лишних слов.
— Ты не жалеешь? — спросила Лиза, когда они стояли в пустой гостиной.
— О чём?
— Что квартира на мне.
Дима обнял её.
— Нет. Это наша квартира. Нам плевать, чьё имя в документах.
— А если мама спросит?
— Скажу правду. Что это наше решение. И меня оно устраивает.
— Она не поймёт.
— Её дело.
Лиза улыбнулась, поцеловала его.
— Ты молодец. Правда.
Мать так и не смогла отпустить сына. Она перестала звонить. Когда Дима звонил ей, отвечала односложно. Когда они с Лизой навещали мать, в ней не было прежней энергии, словно она существовала по инерции, без всякого смысла. И только когда она впервые увидела своего внука, в её глазах снова загорелся огонёк, а лицо осветила улыбка. Но это уже совсем другая история.
