— Не понимаю, как можно быть такой неблагодарной! — Галина Павловна поджала губы и демонстративно отвернулась к окну. — После всего, что мы для вас сделали.
Ольга медленно досчитала до десяти, глядя в спину свекрови. Привычный жест — отвернуться и изображать обиду — уже не вызывал ни раскаяния, ни желания оправдываться. Только усталость.
— А что именно вы для нас сделали? — спросила она как можно спокойнее, продолжая резать овощи для салата. Нож стучал о разделочную доску четко и размеренно.
Свекровь резко развернулась.
— Что сделали? А кто вам на свадьбу подарил сервиз? А когда Илюшка родился, кто с ним сидел? А ремонт? Забыла уже?
Ольга положила нож и вытерла руки полотенцем. Сервиз, подаренный двенадцать лет назад, стоял нетронутый в серванте — «только для особых случаев». С Илюшей сидела не свекровь, а она сама, взяв отпуск по уходу за ребенком. А ремонт… Ну да, Денис занял у родителей, но они с мужем все давно вернули.
— Галина Павловна, мы благодарны за помощь. Но это не значит, что теперь вы можете решать, как нам жить.
— Вот как ты заговорила! — свекровь всплеснула руками. — Денис! Денис, иди сюда, послушай, что твоя жена говорит!
Из комнаты послышались шаги мужа. Ольга напряглась — сейчас начнется очередной раунд. Денис выйдет, будет молчать, опустив голову, а потом скажет своё привычное «Мам, ну зачем ты так… Оль, ну ты же знаешь…»
— Что случилось? — Денис встал в дверях кухни, переводя взгляд с матери на жену.
— Твоя жена считает, что мы им ничего не сделали! Что мы чужие люди! А сама…
— Мама, — голос Дениса звучал непривычно твердо. — Давай без драм. Что конкретно произошло?
Ольга чуть не выронила полотенце от удивления.
— Я всего лишь сказала, что в этом году мы хотим встретить Новый год вдвоем с Илюшей. Без гостей.
— Без гостей? — Галина Павловна схватилась за сердце. — Значит, мы теперь гости? Родная мать — гость? А Люба? А дети?
— При чем здесь Люба? — не выдержала Ольга. — У нее своя квартира. Пусть там и празднует.
— Одна с двумя детьми? После развода? Ты этого хочешь?
Ольга почувствовала, как внутри поднимается глухое раздражение. Каждый год одно и то же. Люба разведена — значит, надо ее пожалеть. Люба с детьми — им нужен праздник. Люба устала — пусть отдохнет, а ты, Оля, приготовь, накрой, развлеки детей, прибери.
— Мам, — Денис подошел к жене и положил руку ей на плечо. — Мы правда хотим побыть одни. Это наше решение.
— Ваше? — Галина Павловна прищурилась. — Или ее? Она тебя настроила против семьи?
— Нет, мам. Я сам так решил. Мы устали от этого… цирка с ежегодными представлениями. Когда все приходят без предупреждения, когда Люба является с детьми и начинает командовать, когда ты…
— Что я? — голос свекрови зазвенел. — Договаривай!
— Когда ты пытаешься всем управлять, — твердо закончил Денис. — Это наш дом, мам. Наша семья. Мы сами решаем, как жить.
Галина Павловна побледнела, схватила сумку и, не говоря ни слова, выскочила из квартиры. Хлопнула входная дверь.
Ольга прислонилась к кухонному столу, чувствуя, как дрожат колени. Двенадцать лет. Двенадцать лет она ждала, когда муж скажет это.
— Спасибо, — тихо произнесла она.
Денис обнял ее за плечи: — Прости, что так долго молчал. Думал, само наладится.
— Не наладилось.
— Не наладилось, — согласился он. — Знаешь, а давай вообще уедем на Новый год? Куда-нибудь втроем?
Ольга подняла голову: — Серьезно?
— Абсолютно. Илюшка давно просится на горнолыжный курорт. Можем снять домик в Шерегеше. Или в Сочи махнуть, там тоже есть трассы.
— А твоя мама? Люба?
— Переживут, — Денис улыбнулся. — В конце концов, им давно пора научиться жить своей жизнью. И нам, кстати, тоже.
Через неделю они купили билеты.
Ольга не стала никому говорить об их планах. Просто собрала вещи, предупредила на работе об отпуске и готовилась к поездке. Илюшка ходил счастливый — еще бы, первый раз поедет кататься на лыжах!
Двадцать девятого декабря позвонила Люба: — Оль, ты учти, Настька теперь не ест помидоры, а Кирюша требует только красную рыбу.
— Учту, — спокойно ответила Ольга.
— И мама сказала, что приедет пораньше, поможет с готовкой.
— Хорошо.
Ольга положила трубку и улыбнулась. Пусть приезжают. К закрытой двери.
Тридцатого они вылетели в Сочи. Сняли уютный домик в горах, наряжали елку втроем, смеялись и дурачились. Илюшка развесил гирлянды, Денис установил наверху звезду, а Ольга достала коробку с самодельными игрушками, которые они мастерили всей семьей.
Телефон взорвался звонками тридцать первого около пяти вечера.
— Где вы? — голос Галины Павловны дрожал от возмущения. — Мы стоим под дверью! Люба с детьми замерзли!
— Мы в Сочи, — спокойно ответила Ольга. — Отдыхаем.
— Где?! А как же праздник? А семья?
— Мы и празднуем. Семьей. Втроем.
— Но как ты могла…
— Всего доброго, Галина Павловна. С наступающим вас.
Ольга отключила телефон и посмотрела на мужа: — Началось.
— Переживут, — Денис притянул ее к себе. — Знаешь, я только сейчас понял, какой груз с меня свалился. Больше не надо притворяться, что все хорошо. Не надо терпеть бесконечные упреки и манипуляции.
— Думаешь, твоя мама успокоится?
— Не сразу. Но придется. Мы больше не дети, которыми можно командовать.
Ольга посмотрела в окно. Падал крупный мягкий снег. Где-то вдалеке светились огни подъемника. Илюшка возился с новым планшетом — подарок от родителей.
— Мам, пап, а давайте погуляем? — вдруг предложил сын. — Тут так красиво! И снежки можно покидать.
— Давайте, — Ольга начала одеваться. — Только телефон возьму.
— Зачем? — удивился Денис. — Оставь. Пусть звонят.
Она помедлила и кивнула. Действительно — пусть звонят.
Вечером они запускали фейерверки, пили детское шампанское (Илюшка настоял, чтобы у всех было одинаковое), загадывали желания. А потом долго сидели у камина, рассказывали истории и строили планы на будущее.
Телефоны включили только второго января.
Сорок два пропущенных от Галины Павловны, тридцать семь от Любы, с десяток от Павла Сергеевича. Куча сообщений в мессенджерах — от обиженных до угрожающих.
— Удалить? — спросил Денис.
— Не стоит, — Ольга покачала головой. — Пусть будут. Как напоминание, что мы все сделали правильно.
Вернувшись домой через неделю, они обнаружили в почтовом ящике записку от свекрови: «Надеюсь, вы довольны. Вы разрушили семью.»
Ольга повертела листок в руках и усмехнулась. Нет, они не разрушили семью. Они ее построили. Свою, настоящую. Без манипуляций и претензий. Без навязанных правил и чужих ожиданий.
Весь январь Галина Павловна демонстративно не разговаривала с ними. Люба строчила гневные сообщения. Но впервые за много лет это не вызывало чувства вины и желания оправдываться.
В феврале позвонил отец Дениса.
— Знаешь, сын, — сказал он неожиданно. — Я тебя понимаю. Горжусь даже. У меня вот духу не хватило когда-то характер показать. Так и живу… — он помолчал. — А вы молодцы. Правильно сделали.
Ольга случайно услышала этот разговор и улыбнулась. Значит, не все потеряно. Значит, даже в шестьдесят шесть можно понять и принять чужое право на свободу.
К весне страсти улеглись. Галина Павловна больше не пыталась командовать. Люба притихла и, кажется, впервые задумалась о своей жизни. А Ольга поняла, что больше не боится семейных праздников и встреч. Потому что теперь у них была своя территория. Свои правила. Свой дом, где они решают, как жить.
И это стоило всех скандалов и обид.
Однажды вечером, укладывая Илюшку спать, она услышала: — Мам, а давай на следующий Новый год опять куда-нибудь уедем? Только мы втроем?
— Давай, — она поцеловала сына в макушку. — Куда захочешь.
— И бабушку не будем звать?
— Нет. Если только она сама не научится уважать чужие границы.
— А что такое границы?
Ольга задумалась. Как объяснить десятилетнему ребенку то, что она сама поняла только к тридцати пяти?
— Знаешь, это как забор вокруг дома. Он защищает твое пространство, твои правила, твою жизнь. И никто не имеет права через него перелезать без разрешения. Даже если это бабушка. Даже если она думает, что делает как лучше.
— А-а-а, — протянул Илюша. — Как в той игре, где надо свою территорию защищать?
— Да, милый. Очень похоже.
Засыпая, она думала о том, как удивительно устроена жизнь. Иногда нужно потерять двенадцать лет, чтобы наконец обрести себя. Иногда нужно дойти до точки кипения, чтобы найти в себе силы сказать «нет». Иногда нужно решиться на побег, чтобы впервые почувствовать себя по-настоящему дома.
Денис обнял ее со спины: — О чем думаешь?
— О том, что я счастлива.
— Даже несмотря на маму и все эти скандалы?
— Не несмотря, а благодаря, — Ольга повернулась к мужу. — Если бы не эта ситуация, мы бы так и жили по чужим правилам. А теперь… — она помолчала. — Теперь я чувствую себя свободной.
В дверь позвонили. На пороге стояла Люба — бледная, осунувшаяся, с красными от слез глазами.
— Можно войти? — спросила она тихо.
Ольга молча отступила в сторону. Люба прошла на кухню, села за стол, обхватив чашку с чаем дрожащими руками.
— Настя заболела, — сказала она глухо. — Температура под сорок, бредит. А я… я не знаю, что делать. Мама говорит — малина и водка, а мне страшно. Вызвала скорую, они велели в больницу, а я…
Ольга мгновенно собралась: — Так, где дети?
— Кирюша у мамы. А Настя дома, я не могу ее одну…
— Едем. Сейчас же.
В приемном покое детской больницы Люба вдруг разрыдалась: — Прости меня. За всё. Я же… я же просто завидовала. У тебя муж, свой дом, всё правильно. А я… развелась, с детьми одна, живу на мамину пенсию…
— Почему на пенсию? — удивилась Ольга. — У тебя же образование есть.
— Есть, — Люба шмыгнула носом. — Только мама говорит — куда я с двумя детьми? Кто меня возьмет?
— А ты сама как думаешь?
— Я… не знаю. Я давно не думаю. За меня мама думает.
Ольга смотрела на золовку и видела в ней себя — прежнюю, несамостоятельную, зависимую от чужого мнения.
— Знаешь что, — сказала она решительно. — Давай так: сейчас мы дождемся врача, узнаем про Настю. А потом поговорим. По-настоящему.
Настю положили в больницу с двусторонней пневмонией. Люба металась между дочкой и сыном, пока Ольга не забрала Кирюшу к себе.
— Поживет с Илюшей, им веселее вдвоем, — сказала она мужу. — Заодно и Любе спокойнее будет.
Денис обнял жену: — Ты удивительная. После всего, что было…
— Глупости, — отмахнулась она. — Дети ни в чем не виноваты. И Люба… она просто запуталась.
Через неделю, когда Настю выписали, они наконец поговорили. По-настоящему, как сестры, а не как соперницы.
— Я ведь правда завидовала, — призналась Люба. — Ты всегда такая… правильная. Все умеешь, все успеваешь. А я…
— А ты просто позволила маме решать за тебя, — мягко сказала Ольга. — И теперь боишься сама принимать решения.
— Думаешь, я могу?
— Уверена. Для начала найди работу. Удаленную, если боишься оставлять детей. Или с частичной занятостью.
— Мама скажет…
— А ты не говори. Просто сделай.
Люба ушла другим человеком — растерянным, но решительным. Через месяц она устроилась на неполный день в бухгалтерию небольшой фирмы. Еще через месяц сняла квартиру — маленькую, но свою.
Галина Павловна была в ярости: — Это всё ты! — кричала она Ольге по телефону. — Ты настроила против меня и сына, и дочь!
— Нет, мама, — впервые за двенадцать лет Ольга назвала свекровь мамой. — Это вы. Своим контролем, своими претензиями, своим желанием все решать за всех. Дети выросли. У них своя жизнь.
— Я хотела как лучше!
— Я знаю. Но иногда «лучше» — это просто позволить людям жить своей жизнью. Даже если вам кажется, что они ошибаются.
В трубке повисла тишина.
— Я подумаю, — наконец сказала Галина Павловна и отключилась.
Она думала до самой осени. А потом вдруг позвонила и спросила: — Может, зайдете в гости? Просто так, без повода. Соскучилась по внуку.
Они пришли — настороженные, готовые к новым упрекам. Но дома пахло пирогами, а не претензиями. И Галина Павловна впервые спросила: — Как вы? Как работа? Как Илюша в школе?
И слушала — впервые по-настоящему слушала, а не ждала паузы, чтобы вставить свое мнение.
Ольга поняла — они победили. Не друг друга, а то, что мешало им быть настоящей семьей. Претензии, обиды, манипуляции — все это осталось в прошлом.
Люба теперь часто заходила в гости — не требовать и жаловаться, а просто поговорить. Дети играли вместе, она советовалась с Ольгой по работе, делилась планами.
— Знаешь, — сказала она однажды. — А ведь это ты меня спасла. Тем Новым годом.
— Как это?
— Когда вы уехали, я вдруг поняла — можно жить иначе. Можно самой решать. Можно…
— Можно быть свободной?
— Да, — Люба улыбнулась. — Именно так.
К следующему Новому году они собрались все вместе — по желанию, а не по обязанности. Галина Павловна больше не командовала парадом, а просто помогала накрывать на стол. Люба не требовала особого меню для детей. Павел Сергеевич впервые за много лет рассказывал анекдоты и смеялся.
— Смотри, как все изменилось, — шепнул Денис, обнимая Ольгу за плечи.
— Да, — она прижалась к мужу. — Мы все выросли. Даже твоя мама.
А потом они запускали фейерверки во дворе, и Илюша с Настей и Кирюшей носились по снегу, и Галина Павловна не кричала «осторожно, простудитесь!», а просто смотрела и улыбалась.
И это было настоящее счастье — без условий и обязательств. Просто потому, что каждый наконец нашел свое место. Свою территорию. Свою свободу.
Вечером, уже дома, Ольга вдруг вспомнила тот разговор с Илюшей о границах.
— Знаешь, — сказала она мужу. — А ведь он был прав. Это действительно как в игре. Только выигрывают все. Когда каждый находит свою территорию и учится ее уважать.
— Мудрый у нас сын растет, — улыбнулся Денис.
— Просто счастливый. Потому что растет в доме, где нет войны. Где можно быть собой. Где тебя любят просто так, а не за соответствие чужим ожиданиям.
