Ключ повернулся в замке с таким трудом, будто Ирина открывала не дверь собственной квартиры, а ржавые ворота заброшенного завода. Пятница. Конец недели, который должен был приносить облегчение, но приносил только новую волну усталости — ту самую, что накатывает, когда понимаешь: впереди выходные, а значит, работы станет ещё больше.
В прихожей пахло застоявшимся воздухом и чем-то кисловатым — наверное, мусорное ведро опять не вынесли. Ирина скинула туфли, и ноги мгновенно отозвались ноющей болью. Весь день на каблуках, весь день от стола к принтеру, от принтера к кабинету начальника, от начальника к бухгалтерии. А перед этим — стиральная машина с утра, быстрая уборка на кухне, бутерброды Валере на завтрак, потому что сам он, конечно, ничего себе не сделает.
Из комнаты доносился привычный гул телевизора. Какое-то ток-шоу, где люди кричали друг на друга, перебивали, размахивали руками. Валера любил такое. Говорил, что это расслабляет.
Ирина прошла на кухню, не заглядывая в комнату. Не хотелось сейчас видеть его лицо, освещённое синеватым экраном, не хотелось слышать: «Ну наконец-то, а то я уже думал, ты сегодня ночевать там останешься». Шутка, которая давно перестала быть шуткой.
На кухне царил привычный хаос. Тарелка с остатками вчерашнего ужина в раковине. Хлебные крошки на столе. Пустая кружка из-под чая — вторая, судя по разводам. Валера явно не ограничился одной за день. Холодильник приоткрыт — опять забыл закрыть, когда доставал колбасу. Ирина машинально захлопнула дверцу, провела рукой по столу, смахивая крошки в ладонь.
И вдруг остановилась.
Зачем она это делает? Зачем прямо сейчас, когда ноги подкашываются от усталости, когда голова гудит, как после целого дня в наушниках с громкой музыкой, когда хочется просто лечь и не двигаться?
Крошки посыпались на пол.
— Ир, ты дома? — крикнул Валера из комнаты. — Че так долго? Пробки были?
Она не ответила. Прошла мимо кухни, мимо комнаты, прямиком в спальню. Кровать — неубранная, конечно, простыни сбиты в комок, одеяло свисает на пол. Утром не было времени заправить. Да и какая разница?
Ирина рухнула на кровать поверх одеяла, даже не раздеваясь. Закрыла глаза. Темнота за веками казалась спасительной, мягкой, бесконечной.
— Ир! — Голос стал громче, раздражённее. — Ты что, спать легла? Серьёзно?
Шаги по коридору. Тяжёлые, неторопливые. Валера появился в дверях спальни, прислонился к косяку. Она не открывала глаз, но чувствовала его взгляд.
— Ты чего? — В голосе скорее недоумение, чем беспокойство. — Заболела, что ли?
— Устала, — выдавила Ирина, почти не разжимая губ.
— Что значит — устала? А ужин мне кто готовить будет? — В голосе Валеры прозвучало искреннее возмущение, как будто она предложила что-то из ряда вон выходящее.
Ирина открыла глаза. Посмотрела на потолок — там, в углу, паутина, давно пора убрать. Потом перевела взгляд на мужа. Валера стоял в домашних штанах и растянутой футболке, которую она стирала позавчера. Немытые волосы, щетина трёхдневной давности. На животе — небольшой, но заметный валик, которого не было год назад.
— Приготовь сам, — сказала она тихо.
Валера усмехнулся, как будто она пошутила:
— Ага, щас. Ты ж знаешь, я не умею. У меня каша пригорает даже.
— Научишься.
Усмешка сползла с лица.
— Ты чего это? — Он выпрямился, скрестил руки на груди. — У меня вообще-то сегодня матч. В восемь начало. Я хотел пиво взять, закуску какую-нибудь. А ты лежишь тут, как…
— Как человек, который работал весь день? — Ирина села на кровати. Голова закружилась — она не обедала, только кофе и печенье в три часа. — Как человек, который встал в шесть утра, чтобы закинуть стирку, потому что иначе тебе в понедельник не в чем будет идти… Куда ты там собирался идти? А, никуда.
Валера дёрнул щекой:
— При чём тут это? Я не виноват, что на заводе сокращения. Всех поувольняли, не только меня.
— Три месяца назад поувольняли, — сказала Ирина, и голос её стал жёстче. — Три месяца, Валер. За это время можно было хоть несолько резюме разослать. Хоть раз на собеседование сходить.
— Я рассылал! — вспыхнул он. — Мне никто не отвечает! Думаешь, мне это приятно? Сидеть дома, чувствовать себя… — Он запнулся, не нашёл слова.
— Неудачником? — подсказала Ирина.
Повисла тишина. Такая тяжёлая, что казалось, воздух сгустился.
— Знаешь что, — Валера развернулся. — Не нужен мне твой ужин. Я вообще есть не хочу.
Он ушёл. Хлопнула дверь комнаты.
Ирина снова легла. Но сон не шёл. Перед глазами мелькали картинки последней недели.
Понедельник. Проснулась в шесть, потому что нужно было успеть постирать его рубашки — закончились чистые. Сама выскочила из дома в куртке поверх платья, волосы собрала в хвост прямо в метро. На работе — аврал, квартальный отчёт, который начальник требовал переделать трижды. Вечером — быстрый ужин, мытьё посуды, глажка тех самых рубашек. Валера в это время проходил какую-то игру на компьютере, ругался с экраном.
Вторник. Звонок от его матери: «Ирочка, вы к нам в воскресенье приедете? Я пирогов напеку». Конечно, приедем. То есть они потратят два часа на дорогу и будут слушать, как свекровь причитает: «Ну ничего, ничего, Валерочка, найдёшь работу получше, ты у меня такой умный, такой способный».
Среда. Протечка от соседей сверху. Она вызвала сантехника, чтобы перекрыть воду, ждала его три часа, отпросилась с работы. Валера в это время сидел в комнате, потому что «ты же этих соседей знаешь, а я нет». Выяснилось, что течет стояк. Причём и у них в квартире тоже. Сантехник что-то проверял, матерился, она подавала ключи, тряпки, извинялась за беспорядок, хотя беспорядок устроил не она.
Четверг. Начальник задержал на совещании до восьми вечера. Она написала Валере: «Задержусь, приготовь что-нибудь сам или закажи еду». Когда вернулась — он сидел голодный, мрачный: «Я не знал, что заказывать. Ты всегда заказываешь». Она подогрела остатки супа, сделала яичницу, накормила его. Сама поела стоя, прямо у плиты, потому что сил взять тарелку и дойти до стола не было.
Пятница. Сегодня. Когда утром закрывала дверь, услышала его сонное: «Ир, а ты не забыла, что у меня пиво кончилось?» Не забыла, конечно. Просто решила забыть.
Из комнаты донеслись звуки всё того же ток-шоу. Кто-то кричал про измену, про предательство, про то, что «я тебе всю жизнь отдала». Зрители аплодировали.
Ирина встала с кровати. Подошла к шкафу. Достала старую дорожную сумку — ту самую, с которой они ездили в Сочи на годовщину свадьбы. Четыре года назад. Тогда Валера ещё работал мастером на заводе, приносил нормальные деньги, они могли себе позволить отпуск. Тогда он ещё открывал перед ней двери, носил сумки, целовал в щёку по утрам.
Когда это закончилось?
Она начала складывать вещи. Джинсы, свитера, нижнее бельё. Косметичку. Зарядку от телефона. Движения были автоматическими, руки всё делали сами, пока голова оставалась пустой и звенящей.
— Ты чего там шуршишь? — крикнул Валера.
Она не ответила. Застегнула сумку. Взяла её в руку — тяжёлая, но не настолько, чтобы не донести до метро.
Когда Ирина вышла в коридор с сумкой, Валера как раз выглядывал из комнаты.
— Ты куда это? — Он смотрел на сумку, и на лице его появилось что-то новое — не то недоумение, не то первые признаки тревоги.
— К маме, — сказала Ирина, надевая кроссовки. Не те, которые носила на работу, а старые, удобные, для ходьбы.
— Как это — к маме? — Валера вышел в коридор. — Сейчас? В пятницу вечером? А матч? А…
— Смотри свой матч, — сказала она, завязывая шнурки. — Пиво в магазине на углу. Закуску там же возьмёшь. Или закажи доставку, ты же умеешь телефоном пользоваться.
— Погоди, погоди, — он подошёл ближе, протянул руку, но не дотронулся. — Ты чего это устроила? Из-за ужина, что ли? Ну извини, я погорячился. Я сейчас схожу за чем-нибудь, купим пельменей, сосисок…
— Дело не в ужине, — Ирина выпрямилась, посмотрела на него. Впервые за долгое время посмотрела прямо, без спешки, без этой вечной мысли о том, что нужно бежать: на работу, в магазин, к плите, к стиральной машине.
— А в чём тогда? — Валера попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Ир, ну не устраивай истерику. Все ссорятся, это нормально. Ты устала, я понимаю. Отдохни завтра, поспи подольше, а я…
— Ты что сделаешь? — перебила его Ирина. — Приготовишь завтрак? Уберёшь квартиру? Постираешь? — Она засмеялась, коротко и зло. — Или посмотришь телевизор и поиграешь в компьютер, как обычно?
— Я ищу работу! — Голос Валеры сорвался на крик. — Ты думаешь, мне легко? Мне тридцать пять лет, я пятнадцать лет отработал на заводе, а теперь везде нужны студенты или специалисты с высшим образованием! Я пытаюсь, но…
— Ты не пытаешься, — сказала Ирина тихо. — Ты сдался. Три месяца назад сдался и решил, что я вывезу. Что я буду работать за двоих, убирать за двоих, готовить за двоих. А ты будешь отдыхать. От чего, Валер? От каких трудов ты отдыхаешь?
— Это несправедливо, — он покраснел. — Ты вообще понимаешь, каково это? Быть мужиком и не приносить денег в дом? Это унизительно!
— А не унизительно ли жить на деньги жены и при этом требовать, чтобы она тебя обслуживала? — Ирина взяла сумку. — Я устала, Валер. Не от работы. От тебя.
Она открыла дверь. За окнами подъезда сгущались сумерки — ноябрьские, ранние, промозглые. До маминой квартиры на другом конце города добираться минут сорок, если повезёт с метро.
— Ирина, — позвал Валера. Голос звучал растерянно. — Ты серьёзно?
Она обернулась. Он стоял в коридоре — большой, неуклюжий, в этой дурацкой растянутой футболке, с щетиной и немытыми волосами. И впервые за много месяцев она увидела в его глазах что-то настоящее. Страх.
— Серьёзно, — сказала она. — Очень серьёзно.
— Надолго? — Он сглотнул. — Ты… ты вернёшься?
Ирина пожала плечами:
— Не знаю. Позвони мне, когда найдёшь работу. Или когда научишься сам себе ужин готовить. Или когда просто поймёшь, что я не прислуга тебе и не мама.
— Ир…
— До свидания, Валера.
Она вышла и закрыла дверь. В подъезде пахло кошками и сигаретами. Лифт не работал — опять — и пришлось спускаться пешком с девятого этажа. Сумка тянула руку, ступени казались бесконечными, но с каждым пролётом на душе становилось легче.
У подъезда Ирина остановилась, глубоко вдохнула холодный ноябрьский воздух. Достала телефон, написала маме: «Приеду через час. Расскажу всё при встрече».
Ответ пришёл моментально: «Жду, дочка. Ужинать будешь?»
До метро было минут десять пешком. Ирина шла медленно, не торопясь, впервые за всю неделю не глядя на часы. Мимо проносились машины, в окнах домов зажигался свет, где-то играли дети, где-то ругались соседи, где-то кто-то смеялся.
Жизнь продолжалась. Её жизнь продолжалась.
А дома, в квартире на девятом этаже, Валера стоял посреди коридора и смотрел на закрытую дверь. Из комнаты доносился голос телеведущего: «А теперь слово нашему следующему герою…» По телевизору начинался футбол через двадцать минут.
Валера подошёл к холодильнику. Открыл его, посмотрел на полки. Яйца, молоко, какая-то колбаса, остатки вчерашнего супа в кастрюльке. Достал яйца, повертел в руках. Включил конфорку.
Яичница у него пригорела. Он забыл про масло.
Валера сел за стол на кухне с тарелкой пригоревшей яичницы и куском хлеба. Из комнаты всё ещё гудел телевизор, но матч он смотреть не пошёл.
Телефон лежал на столе. Валера несколько раз бралл его в руки, начинал набирать сообщение Ире — и стирал.
«Прости» — слишком просто.
«Вернись» — слишком жалко.
«Я всё понял» — слишком рано, он ещё сам не понял ничего.
В квартире было тихо. Страшно тихо. Валера никогда не замечал, как много шума производила Ирина: шуршание пакетов, звон посуды, шум воды, её шаги, её дыхание, её присутствие.
Теперь была только тишина. И гул телевизора в пустой комнате.
А где-то на той стороне города, в маленькой однокомнатной квартире, пахнущей ромашковым чаем и свежей выпечкой, Ирина сидела за столом напротив мамы и плакала. Не от горя — от облегчения. Мама гладила её по руке и ничего не спрашивала.
Вопросы были потом. А сейчас был только чай, мамины руки и тишина — та самая, правильная, в которой можно было наконец выдохнуть.
— Поживёшь здесь, сколько нужно, — сказала мама. — А там посмотришь. Жизнь длинная, доченька. И она твоя.
Ирина кивнула, вытирая слёзы.
Да. Её жизнь. Наконец-то.
