— Может, хватит уже? У тебя глаза скоро в кучу соберутся.
Голос Олега, пробившийся сквозь гул системного блока и щелчки мыши, был для Ани не более чем фоновым шумом. Она не отрывала взгляда от своего творения, аккуратно приклеивая пинцетом крошечное, вырезанное из пробкового дерева, кресло на террасу миниатюрного пентхауса. Каждая деталь, каждая линия этого макета была ей выстрадана, выношена за бессонные ночи. Это был не просто картон и пластик. Это был билет в другую жизнь. Её проект, её прорыв. Миниатюрный город-сад, раскинувшийся на огромном планшете посреди гостиной, дышал и жил своей собственной, почти настоящей жизнью. Тончайшие хрустальные нити лески имитировали струи фонтанов, бархат стабилизированного мха зеленел на газонах, а крошечные светодиоды уже были готовы зажечься тёплым светом в окнах небоскрёбов.
— Аня, я с тобой разговариваю.
Она медленно выдохнула, отложила пинцет и только тогда позволила себе поднять голову. Олег сидел в своём глубоком игровом кресле, спиной к ней. На трёх его мониторах разворачивалась какая-то очередная цифровая бойня: взрывы, вспышки, короткие, злые команды, которые он отдавал в микрофон гарнитуры. Он даже не повернулся, его вопрос был брошен через плечо, между делом, в перерыве между уничтожением виртуальных врагов. Это раздражало больше, чем прямое вмешательство. Это было обесценивание.
— Почти всё, Олег. Не мешай, пожалуйста. Остались последние штрихи.
Он хмыкнул и всё-таки развернул кресло. Его взгляд скользнул по макету — без интереса, без восхищения, с какой-то ленивой снисходительностью. Так смотрят на детскую поделку, которую нужно формально похвалить.
— Всю неделю возишься. Всё в домики играешь. Может, хоть поужинаем нормально, как люди?
Аня почувствовала, как внутри закипает глухое раздражение. «Домики». Он назвал её работу, её будущее, её душу, вложенную в этот проект, «домиками». Она провела пальцем по изящной балюстраде, опоясывающей центральную площадь её маленького города.
— Это моя работа. Работа, которая может изменить всё. Завтра в десять утра сдача. Поэтому никакого ужина, пока я не закончу. Можешь заказать себе пиццу.
— Да-да, конечно. Гениям нельзя мешать, — в его голосе проскользнула едкая усмешка, которую он тут же прикрыл фальшивой заботой. — Я же поддерживаю тебя. Просто беспокоюсь. Ты совсем себя не бережёшь.
Он встал, потянулся с хрустом и подошёл к ней, нависая над столом. Его тень упала на макет, и Ане на мгновение показалось, что её идеальный мир погрузился во мрак. Олег наклонился, делая вид, что рассматривает детали, но она чувствовала исходящее от него напряжение. Это была не поддержка. Это была ревность. Густая, липкая, как смола. Ревность менеджера среднего звена, чья вселенная ограничивалась квартальными отчётами и прокачкой игрового персонажа, к её таланту, к её горению, к той огромной, настоящей цели, что стояла перед ней.
— Ладно. Твори, Растрелли, — бросил он, выпрямляясь. — Пойду открою вино. Отметим твой будущий триумф. Заранее.
Аня ничего не ответила, снова погружаясь в работу. Но ощущение тревоги уже не отпускало. Она слышала, как на кухне звякнул штопор, как пробка с глухим хлопком покинула бутылочное горло. Звуки с его стороны стали громче: щелчки мыши — агрессивнее, команды в микрофон — резче. Он не поддерживал её. Он ждал. Ждал, когда она ошибётся, когда споткнётся. Когда её маленький, идеальный мир рухнет, чтобы он мог сказать своё снисходительное «Ну я же говорил». Он просто ждал. И Аня, сама того не осознавая, тоже ждала конца.
— Вот, маэстро, немного допинга для финального рывка, — произнёс Олег, появляясь в дверном проёме гостиной.
В одной его руке был высокий бокал, в другой — откупоренная бутылка красного вина, тёмного, почти чёрного в электрическом свете. Он двигался с нарочитой, какой-то театральной небрежностью, словно играл роль богемного мужа, поддерживающего свою гениальную жену. Он сделал несколько шагов по направлению к ней, огибая угол планшета с макетом. Аня не оторвалась от работы, лишь бросила коротко:
— Олег, не здесь. Унеси.
— Да расслабься ты, — он усмехнулся, делая ещё один шаг. И в этот момент его нога словно зацепилась за невидимое препятствие. Его тело качнулось вперёд в преувеличенно-неуклюжем движении. Это не было падением. Это был выпад, короткий и точный. Бутылка в его руке наклонилась, и густая, тёмно-рубиновая струя хлынула вниз. Прямо в сердце её города.
Время для Ани замедлилось, растянулось в густую патоку. Она видела, как вино ударило по белоснежной центральной площади, как оно взорвалось алыми брызгами, оседая на фасадах миниатюрных зданий. Тёмная река потекла по проспектам, которые она вычерчивала миллиметр за миллиметром, мгновенно впитываясь в пористый картон, окрашивая светлую древесину бальзы в гнилостно-бордовый цвет. Её город-сад умирал, захлёбываясь в липкой сладости чужой халатности.
— Чёрт! Аня, прости! Прости, ради бога! Нога за ковёр зацепилась, вот же дьявол! — Олег засуетился, поставил бокал на пол и начал размахивать руками, словно не зная, за что схватиться. Его голос был полон притворного ужаса.
Аня не слышала его. Она не смотрела на руины своего проекта. Она медленно, очень медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. И увидела. Это была всего лишь доля секунды, мимолётная искра, которую он не успел спрятать за маской фальшивого раскаяния. Это было торжество. Чистое, неприкрытое, злобное торжество победителя. Он добился своего. Он разрушил то, что не мог создать сам. Он сбросил её с высоты, на которую ему никогда было не взобраться.
Внутри неё что-то оборвалось. Не с криком, а с глухим, тяжёлым треском, как ломается под непомерной тяжестью несущая балка. Она встала. Ровно, без суеты. Кровь отхлынула от её лица, оставив его бледным и жёстким, как мрамор. Она обвела взглядом комнату. Её мёртвый город. Его живой, гудящий, светящийся мир из трёх мониторов. Баланс был нарушен. И она собиралась его восстановить.
— Да как ты мог испортить мой макет за день до его сдачи?! Ты хоть знаешь, как долго я над ним работала?! Попрощайся со своим любимым компьютером!
Олег отшатнулся, его лицо вытянулось. Он не ожидал такой реакции. Он ждал слёз, упрёков, бессильной злобы. Но вместо этого он увидел, как она сделала два шага к его игровому алтарю. Её взгляд упал на массивную металлическую подставку для наушников. Она схватила её. Тяжёлый, литой кусок стали идеально лёг в её руку.
Не говоря больше ни слова, она размахнулась. Первый удар пришёлся в боковую панель из закалённого стекла. Раздался оглушительный треск, и чёрное стекло взорвалось тысячей мелких осколков, обнажая гудящее нутро системного блока. Олег издал какой-то сдавленный звук, похожий на всхлип. Второй удар, нанесённый с той же методичной яростью, обрушился на верхнюю часть корпуса, сминая металл и ломая лопасти вентиляторов. Разноцветные огни подсветки панически мигнули и погасли. Третий удар был финальным. Он пришёлся прямо в центр, туда, где сияла видеокарта — его гордость. Что-то внутри хрустнуло, скрежетнуло, и компьютер, издавший последний, жалобный стон умирающего механизма, затих навсегда. Наступила полная, механическая тишина.
Она бросила тяжёлую металлическую подставку на пол. Лязг стали о паркет был единственным звуком в мёртвой комнате. Олег стоял, как громом поражённый, переводя взгляд с развороченного корпуса своего компьютера на неподвижное лицо Ани. Его губы шевелились, но не могли издать ни звука. Шок парализовал его, вытеснив и притворное раскаяние, и злорадство. Он смотрел на дымящиеся руины своего мира, на обломки того, что он ценил больше всего на свете.
— Ты… Ты сумасшедшая, — наконец выдавил он. Голос был чужим, сиплым. — Ты что наделала?
Аня сделала шаг назад, к своему столу. Её движение было спокойным, выверенным. Она не смотрела на него. Её взгляд был устремлён на дело его рук — на бордовое, уродливое пятно, поглотившее её мечту.
— Я восстановила равновесие, — произнесла она ровным, почти безжизненным тоном. Она обвела рукой изуродованный компьютер. — Вот это была случайность. Неконтролируемый импульс, ответная реакция. А то, что сделал ты, — её палец указал на залитый вином макет, — это подлость. Мелкая, обдуманная, выверенная подлость человека, который не может вынести чужой успех.
Олег вздрогнул, словно от пощёчины. Шок начал уступать место ярости.
— Случайность?! Ты разнесла в хлам вещь стоимостью в несколько десятков тысяч и называешь это случайностью?! Да это всего лишь картонки! Игрушки! Ты из-за своих дурацких домиков уничтожила мой компьютер!
Он сделал шаг к ней, его кулаки сжались. Но он остановился. В её глазах не было страха. Там была пустота, и эта пустота пугала его больше, чем любой крик или угроза.
— Ты так и не понял, — тихо сказала она. — Это не «домики». Это моя жизнь. Мой шанс. То, ради чего я не спала неделями. А твой компьютер — это твоя. Твоя нора, в которой ты прячешься от своей серой, никчёмной реальности. Ты уничтожил мою жизнь, я — твою. Всё честно. Разница только в том, что я свою восстановлю. Потому что она внутри меня. А ты — нет.
Она выдержала паузу, давая словам впитаться в него, как вино впиталось в её макет.
— Собирай вещи.
— Что? — он не верил своим ушам.
— Что слышал. Бери свои диски, мышки, коврики — всё, что уцелело. И уходи.
— Ты меня выгоняешь? Из моей же квартиры?
Аня криво усмехнулась. Это была первая эмоция на её лице за последние десять минут.
— Твоей? Не смеши меня, Олег. Здесь нет ничего твоего, кроме груды этого бесполезного железа. А теперь и его нет. Так что вали. Собирай свои новые железки в другом месте. И меня в своей жизни ты тоже больше не увидишь.
В этот момент он понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. Контроль был утерян. Он больше не был снисходительным мужем, терпящим «увлечения» своей жены. Он был изгнанным, униженным и раздавленным. Его лицо исказилось. Если он не мог победить, он мог хотя бы плюнуть ядом в спину.
Он злобно рассмеялся, схватил с вешалки в прихожей свою куртку, ключи. Он не стал ничего собирать.
— Да пожалуйста! Сиди тут, обложившись своими картонками! Ты и правда думала, что выиграешь этот конкурс? Думала, ты гений? Да ты бездарность, Аня! И ты это знаешь! Этот макет — мусор, и его бы всё равно никто не оценил! Теперь у тебя есть отличная отговорка для своего провала! Можешь всем рассказывать, какой у тебя был муж-подлец! А на самом деле ты просто ни на что не способна! Провалишься! И сгниёшь здесь, в этой своей луже!
Он дёрнул ручку двери, и замок щёлкнул. Аня не шелохнулась. Она стояла посреди поля боя, заваленного обломками их общей жизни, и смотрела на свой разрушенный город. Слова Олега не трогали её. Это был лишь шум, предсмертный хрип его самолюбия. Когда дверь за ним закрылась, она подошла к макету и осторожно, двумя пальцами, подняла крошечную, пропитанную вином скамейку из центрального парка. Она была сломана. Но её можно было починить. Можно было сделать новую. Лучше прежней.
Прошёл год. Аня стояла посреди своей новой студии — светлого, просторного лофта с огромными окнами, выходящими на индустриальный пейзаж. Воздух пах деревом, клеем и свежесваренным кофе. Посередине комнаты, на массивном рабочем столе, стоял он. Новый макет. Он был похож на своего предшественника, как повзрослевший, закалённый в боях воин похож на юного, наивного новобранца. Линии стали жёстче, формы — смелее, решения — бескомпромисснее. Она не стала восстанавливать тот, залитый вином город. Она построила его заново, с нуля, вложив в него всю ту холодную ярость и твёрдую решимость, что родились в ней в ту ночь.
Она открыла ноутбук. Во входящих висело одно непрочитанное письмо. Тема: «Результаты конкурса ‘Город Будущего 2024’». Сердце не ёкнуло. Дыхание не сбилось. Она спокойно, почти равнодушно кликнула по сообщению. Несколько строчек сухого, официального текста. И её имя напротив слова «Победитель». Аня медленно откинулась на спинку стула и выдохнула. Это не было бурной радостью. Это было чувство завершённости. Словно она поставила на место последний, самый важный элемент в сложной конструкции. Она посмотрела на свои руки — на пальцах остались едва заметные следы от макетного ножа и суперклея. Эти руки всё сделали правильно.
В это же самое время в душной, пропахшей вчерашней едой квартире на другом конце города Олег орал в микрофон гарнитуры, пытаясь переломить ход проигранного виртуального боя.
— Да прикройте же левый фланг, идиоты! Левый!
Но его уже никто не слушал. На экране вспыхнула надпись «DEFEAT». Он со злостью швырнул мышь на стол. Всё та же комната, тот же беспорядок, та же бесцельная злоба. Он потянулся за телефоном, чтобы убить время, пока загружается следующая карта. Бездумно листая новостную ленту, он зацепился взглядом за знакомое название архитектурного конкурса. Палец сам нажал на ссылку. Пересилило любопытство, желание убедиться, что она так ничего и не добилась.
И он увидел. Её фотографию. Улыбающуюся, но не радостно, а уверенно, даже немного хищно. Под фотографией — её имя. И заголовок статьи: «Несломленный талант: Анна Волкова одерживает безоговорочную победу». Он впился глазами в текст, читая о «непоколебимой воле» и «проекте, рождённом из пепла прошлогодней неудачи». Неудачи. Они назвали его мелкую подлость её неудачей. Они превратили его акт саботажа в часть её героической биографии. Он был не разрушителем. Он был всего лишь ступенькой. Препятствием, которое она с лёгкостью перешагнула, став только сильнее.
Кровь ударила ему в голову. Мир сузился до экрана телефона, на котором улыбалась она. Победительница. А он — никто. Менеджер среднего звена, проигравший очередной раунд в своей никчёмной игре. Он поднял взгляд. Перед ним сиял его новый компьютер. Ещё мощнее, ещё дороже, купленный в кредит. Его единственное достижение за этот год. Его гордость. Монитор с разрешением 4К, переливающийся всеми цветами корпус, механическая клавиатура, тихо щелкающая под пальцами.
Он не думал. Ярость была слепой, животной. Он вскочил, схватил с пола тяжёлую чугунную гантель, которую использовал как пресс для бумаг. Воздух со свистом рассёк короткий, яростный замах. Первый удар пришёлся в центр сияющего монитора. Экран взорвался паутиной трещин и погас. Второй удар он обрушил на системный блок. Металл жалобно прогнулся, пластик треснул, и разноцветная подсветка, его маленькая иллюминация успеха, захлебнулась и умерла. Он бил ещё и ещё, превращая дорогую технику в груду дымящегося, искорёженного мусора.
Когда силы иссякли, он замер, тяжело дыша. Гантель выпала из его ослабевшей руки и глухо ударилась о пол. Он стоял посреди комнаты, над обломками своей единственной радости, своей единственной вселенной. В оглушительной тишине своей квартиры. Один. Окончательно и бесповоротно проигравший…
