— Ирин, привет! Это Лёха, друг Стаса. Слушай, я тут у магазина стою, жду. Стас сказал, что ты мне деньги перекинешь.
Ирина замерла посреди кухни с чашкой остывающего чая в руке. Голос в трубке был бодрым и бесцеремонным, словно он просил не взаймы, а напоминал о какой-то само собой разумеющейся договорённости. Она медленно опустила чашку на стол, фарфор глухо стукнул о дерево. В голове не было ни одной мысли, только звенящая пустота и недоумение. Каждое слово Лёхи, произнесённое с такой будничной наглостью, казалось абсурдным, вырванным из контекста чужой, непонятной ей жизни.
— Какие деньги, Лёша? — спросила она ровным голосом, тщательно контролируя интонацию, чтобы она не выдала бури, поднимающейся внутри. — Ну, сорок тысяч. Стас сказал, что у тебя есть, и ты без проблем переведёшь. Мне на первый взнос за машину не хватает, помнишь, я вам рассказывал? Он прямо клятвенно заверил, что всё решено.
«Клятвенно заверил». Эта фраза ударила её, как пощёчина. Она не стала ничего отвечать, спорить или выяснять. Просто нажала на кнопку отбоя и положила телефон на стол экраном вниз, словно пытаясь изолировать себя от этого вторжения. Медленно, словно робот, она допила давно остывший, горький чай и стала ждать. Ждать пришлось недолго. Через пятнадцать минут в замке провернулся ключ, и в квартиру ввалился Стас, беззаботно насвистывая какую-то дурацкую мелодию из рекламы. Он скинул кроссовки, бросил ключи на тумбочку и, шлёпая по коридору, прошёл на кухню.
— О, Иришка, привет! А я есть хочу, как волк! Что у нас на ужин? — он попытался обнять её за плечи, но наткнулся на жёсткий, отстраняющий взгляд, который заставил его руку неловко замереть в воздухе.
— Мне Лёха звонил, — тихо сказала она.
Стас мгновенно сник. Весёлость слетела с его лица, как дешёвая позолота. Он отвёл глаза, почесал затылок, и на его лице проступило выражение нашкодившего школьника, пойманного за курением за гаражами.
— А, да… Он это… звонил, значит… Ну, я как раз хотел тебе вечером рассказать. Понимаешь, у друга ситуация… Машину мечты нашёл, а немного не хватает. Ну как я мог отказать? Мы же друзья! Свои мужики!
Он говорил быстро, сбивчиво, стараясь заболтать её, не дать вставить слово, словно поток бессмысленных фраз мог как-то сгладить чудовищность его поступка. Но Ирина молчала, и её молчание было плотным, тяжёлым, как гранитная плита. Она дала ему выговориться, дождалась, пока его словесный поток иссякнет, и только потом задала один-единственный, убийственно точный вопрос.
— Ты пообещал ему мои деньги? Те, что я откладывала на курсы по дизайну?
Стас совсем стушевался. Он переминался с ноги на ногу, избегая её взгляда, и бубнил что-то невнятное.
— Да ладно тебе, Ира, для друга не жалко! У тебя же есть заначка! Я бы свои отдал, но у меня сейчас всё впритык, сама знаешь. А Лёхе горит! Мы бы потом как-нибудь…
И тут её прорвало. Спокойствие исчезло, сменившись холодной, острой яростью.
— Да какое ты имел право обещать своему дружку МОИ деньги? Ты совсем уже обнаглел, милый мой? Если ты так хочешь казаться всем щедрым, то будь щедрым за свой счёт, а не за мой!
Её голос не срывался на визг, он оставался низким и ровным, но каждое слово резало, как скальпель.
— Ты решил, что мои сбережения — это общий котёл, из которого ты можешь черпать, чтобы пускать пыль в глаза своим приятелям? Чтобы Лёха потом хлопал тебя по плечу и говорил: «Стасян — мужик, выручил!»? За мой счёт выручил? За счёт моего будущего?
— Ир, ну перестань, это же просто деньги! Мы заработаем ещё! — он всё ещё не понимал. Не хотел понимать. Для него это была досадная бытовая мелочь, неприятный разговор, который нужно просто перетерпеть.
Ирина вдруг замолчала. Она смотрела на него, на его растерянное лицо, на эту дурацкую футболку с принтом, и понимала, что кричать бесполезно. Он не поймёт. Он никогда не поймёт. Она медленно, с какой-то пугающей грацией, взяла со стола телефон. Её пальцы уверенно застучали по экрану, открывая банковское приложение. Стас с облегчением выдохнул, решив, что буря миновала, и он легко отделался.
— Вот видишь, всё же просто решается…
Она ввела сумму, номер карты Лёхи, который тот предусмотрительно прислал в сообщении, и нажала кнопку «Перевести». Зелёная галочка подтвердила операцию. Ирина убрала телефон и посмотрела на мужа. В её глазах не было ни злости, ни обиды. Только холодный, кристально чистый лёд, в глубине которого зарождался новый, чудовищный план.
— Да, милый, — сказала она тихо и отчётливо. — Ты прав. Всё решается очень просто.
Весь вечер и следующее утро Стас ходил по квартире гоголем. Он был доволен собой так, как бывают довольны только люди, совершившие благородный поступок за чужой счёт. В его вселенной он выглядел героем: выручил друга в трудную минуту, проявил широту души. То, что душа эта была профинансирована из кармана жены, казалось ему незначительной деталью, техническим моментом. Ирина же, после вчерашнего ледяного спокойствия, вела себя как обычно. Сварила ему утром кофе, собрала обед на работу. Ни слова упрёка, ни косого взгляда. Стас окончательно расслабился. Он решил, что жена «перебесилась», осознала правоту его мужского, дружеского порыва и смирилась. Он даже чувствовал лёгкое снисхождение к её вчерашней вспышке — ну что с неё взять, женщина, они иначе мыслят, не понимают святости мужской дружбы.
Ближе к вечеру он, насвистывая, собирался в бар. Еженедельная встреча с друзьями, святое дело. Лёха наверняка уже всем рассказал, как Стас его спас, и сегодня он будет купаться в лучах уважения. Он уже стоял в прихожей, натягивая модные кеды и поправляя воротник поло, когда Ирина вышла из комнаты. Она остановилась в дверном проёме, скрестив руки на груди, и спокойно наблюдала за его сборами.
— Торопишься? — её голос был ровным, почти безразличным. — Да, Иришка, парни ждут! Отметим Лёхину тачку, — он подмигнул ей, полный самодовольства. — Ты не задерживайся, ладно?
Ирина не улыбнулась в ответ. Она сделала несколько шагов к нему. — К тебе сейчас мой брат подъедет, — сказала она так же спокойно, будто сообщала, что заказала доставку пиццы.
Стас замер с одним незашнурованным кедом.
— Виталик? Зачем? Мы вроде не договаривались.
— Я пообещала ему твою коллекцию винтажных пластинок, — произнесла Ирина, глядя ему прямо в глаза. На её лице не дрогнул ни один мускул. — У него день рождения скоро, а он давно о такой мечтал. Он как раз будет проезжать мимо, заберёт.
Стас выпрямился. Воздух медленно вышел из его лёгких. Он сначала даже не понял, что она сказала. Смысл слов доходил до него с опозданием, как звук далёкого взрыва. Его коллекция. Не просто стопка старого винила. Это была его святыня. Десятки часов, проведённых на блошиных рынках и в интернет-аукционах. Первое издание «The Dark Side of the Moon», которое он выменял у какого-то старика на целый ящик коньяка. Редкий концертник «The Doors», привезённый из Амстердама. Каждая пластинка была историей, частью его самого. Это было то единственное, что в этой квартире принадлежало только ему, безраздельно.
— Ты… ты что сказала? — переспросил он шёпотом, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. — Говорю, брат сейчас заберёт твою коллекцию. Я ему её подарила. Ты же не против? Для родственника ведь не жалко, — повторила она, намеренно выделяя каждое слово.
И тут он взорвался.
— Ты… ты не посмела! Это моё! Моё, ты понимаешь?! Какое право ты имела даже заикаться об этом?!
Его лицо побагровело, кулаки сжались. Он был похож на быка, которому в бок вонзили бандерилью. А Ирина смотрела на него с холодным, почти научным интересом.
— Твоё? — она холодно усмехнулась, и эта усмешка была страшнее любого крика. — Забавно. Вчера ты считал, что можешь распоряжаться моим. Моими деньгами, которые я собирала на свою мечту. Я решила, что у нас в семье теперь так принято — быть щедрыми за чужой счёт. Ты подал отличный пример. Так что не будь эгоистом, поделись с близким человеком.
Она развернулась и пошла на кухню, оставив его одного в прихожей. Он стоял посреди коридора, растерянный, униженный и абсолютно ошарашенный. Весь его мир, в котором он был щедрым героем, рухнул в одночасье. Он понял, что его вчерашняя выходка не была прощена. Она была принята к сведению. И сейчас, в эту самую минуту, к его дому ехал палач, чтобы забрать самое дорогое, что у него было. А оружие в руки этому палачу вложила его собственная жена.
Первые несколько секунд Стас просто стоял, не в силах сдвинуться с места. Его мозг отказывался обрабатывать информацию. Это была не просто угроза, это был выверенный, хирургически точный удар в самое сердце его самолюбия. Его коллекция. Это не были просто вещи. Это был артефакт, алтарь, на котором он совершал свои маленькие ритуалы, убегая от серой реальности. И теперь этот алтарь собирались осквернить. Он бросился к телефону, его пальцы, дрожа от ярости, судорожно искали в списке контактов номер «Виталик Ирин».
— Алло, Виталь? Привет, это Стас, — затараторил он в трубку, не дав шурину и слова вставить. — Слушай, тут недоразумение вышло. Ирина… она пошутила. Насчёт пластинок. У неё настроение плохое, сама не знает, что говорит. Так что не надо никуда ехать, окей? Всё отменяется.
Он говорил быстро, унизительно, чувствуя, как горит лицо. Он, который час назад был щедрым покровителем, теперь лебезил перед братом жены, пытаясь отменить её «подарок». На том конце провода повисла пауза.
— Стас, привет. Да я и не еду никуда, — наконец ответил Виталик удивлённо. — Ира написала, что ты решил сделать мне сюрприз и сам всё упаковываешь. Сказала, что я могу заехать завтра вечером, чтобы тебя не торопить. Ты там что, прямо раритеты какие-то отбираешь? Я аж неудобно себя чувствую.
Стас опустил телефон. Кровь застучала в висках. Она его переиграла. Снова. Она не просто отдала коллекцию, она обставила всё так, будто это его собственная инициатива, его широкий жест. Она превратила его в клоуна, который теперь будет вынужден лично упаковывать и вручать своё сокровище, улыбаясь при этом. Ярость сменилась холодным, животным страхом. Он бросился в гостиную, к стеллажу, где в идеальном порядке стояли его сокровища. Не думая ни секунды, он начал вытаскивать драгоценные конверты. «Pink Floyd», «Led Zeppelin», «Queen»… Он хватал их по несколько штук и тащил в спальню. Куда? Куда их спрятать? Он распахнул шкаф, сгрёб в охапку свои свитера и футболки и начал запихивать пластинки на самую дальнюю полку, заваливая их сверху одеждой. Часть он засунул под матрас со своей стороны кровати. Он действовал лихорадочно, как вор в собственном доме, постоянно оглядываясь на дверь.
Когда последняя пластинка была спрятана, он выпрямился, тяжело дыша. Стеллаж в гостиной зиял уродливыми пустотами. В этот момент на кухне с тихим щелчком включилась кофемашина. Запах свежесваренного кофе поплыл по квартире — аромат, который он обычно так любил, но сейчас он показался ему ядовитым. Ирина вошла в гостиную с двумя чашками. Одну она поставила на журнальный столик.
— Я сделала тебе кофе. Ты выглядишь уставшим, — её голос был мягким и заботливым. Она взглянула на опустевший стеллаж, и в уголках её губ промелькнула едва заметная тень улыбки. — Решил перебрать коллекцию? Правильно. Нужно выбрать для Виталика самое лучшее. Он будет в восторге.
Она села в кресло, сделала глоток и открыла на планшете какой-то сериал. Квартира погрузилась в новое состояние. Это больше не был открытый конфликт. Началась партизанская война. На следующий день, вернувшись с работы, Стас обнаружил, что из динамиков дешёвой портативной колонки, которую Ирина поставила прямо рядом с его проигрывателем, на всю громкость орала какая-то попсовая русская певичка. Звук был отвратительным, плоским, он физически пачкал воздух в его гостиной. Он молча выключил колонку. Через час она снова играла.
За ужином она поставила перед ним тарелку его любимого ризотто с грибами. Он с жадностью впился в еду вилкой, но тут же поморщился. Всё блюдо было щедро посыпано кинзой, которую он ненавидел с детства и о чём Ирина прекрасно знала.
— Ой, прости, дорогой, я совсем забыла, — сказала она с ангельским видом. — Задумалась.
Он не ответил. Отодвинул тарелку и ушёл в спальню. Он лёг на свою половину кровати и почувствовал, как острый угол спрятанной под матрасом пластинки впивается ему в бок. Это было похоже на постоянное напоминание, на физическое воплощение его унижения. Он лежал, не двигаясь, и слушал, как на кухне Ирина моет посуду, тихонько напевая ту самую мерзкую попсовую песню. Война на истощение началась, и он понимал, что проигрывает. Каждый её ход был безупречен, лишён эмоций и направлен точно в цель. А он мог лишь прятать свои сокровища и бессильно злиться, чувствуя, как его собственная квартира превращается в изощрённую камеру пыток.
Вечер дня рождения Виталика окутал квартиру вязкой, удушающей тишиной. Стас не поехал в бар. Он не ел. Он бродил из угла в угол, как загнанный зверь, ощущая физически, как приближается час расплаты. Он проверял тайники: пластинки были на месте, но это не приносило облегчения. Он чувствовал себя пленником в собственном доме, и каждый звук — щелчок холодильника, гул лифта в подъезде — заставлял его вздрагивать. Ирина же была воплощением олимпийского спокойствия. Она приготовила лёгкие закуски, достала бутылку вина, создавая иллюзию гостеприимства. Это было хуже открытой вражды. Это была подготовка к показательной казни.
Звонок в дверь прозвучал как удар гонга. Стас застыл посреди гостиной. Ирина, вытерев руки о полотенце, пошла открывать.
— Виталик, привет! Проходи, с днём рождения! — её голос звенел радушием.
В прихожую вошёл улыбающийся Виталик с тортом в руках.
— Привет, ребята! Спасибо, сестрёнка! Стас, здорово! Ну что, где мой легендарный подарок? Ира меня так заинтриговала, говорит, ты решил меня по-настоящему удивить.
Стас не мог выдавить из себя ни слова. Он смотрел на счастливое лицо шурина, на эту коробку с тортом, и чувствовал, как земля уходит из-под ног.
— Виталь, тут такое дело… — начал он, но голос его предательски охрип.
— Стас просто стесняется, — тут же вмешалась Ирина, подходя и становясь рядом с мужем. Она положила руку ему на плечо, и её прикосновение было холодным, как лёд. — Он всю ночь не спал, упаковывал для тебя самое ценное. Сейчас принесёт. Правда, дорогой?
Слово «дорогой» прозвучало как выстрел. Это была последняя капля. Взгляд Стаса метнулся от насмешливо-спокойного лица жены к недоумевающему лицу Виталика. Унижение, копившееся в нём несколько дней, прорвалось наружу гнойным нарывом.
— Она всё врёт! — выкрикнул он, сбрасывая её руку. — Ничего я тебе не дарил! Это она решила отдать мои вещи! Мои! Потому что я посмел занять денег для друга!
Виталик замер, его улыбка медленно сползла с лица. Он переводил растерянный взгляд с сестры на Стаса.
— Ира, что происходит?
— Ничего особенного, — ровным тоном ответила она, не повышая голоса. — Просто Стас научил меня новому правилу нашей семьи: быть щедрыми за чужой счёт. Он отдал сорок тысяч, которые я копила на учёбу, своему другу, чтобы казаться хорошим. Я решила последовать его примеру и отдать его пластинки своему брату. Всё по-честному, разве нет?
Всё было сказано. В присутствии свидетеля. Его жалкая попытка сохранить лицо провалилась. Он был выставлен мелочным эгоистом, который устроил скандал из-за каких-то побрякушек после того, как сам распорядился чужими деньгами. Бессильная, удушающая ярость захлестнула его. Он больше не мог этого выносить. Сорвавшись с места, он бросился в спальню. Через секунду он появился на пороге с пластинками в руках. Он вытащил их из-под матраса, из шкафа, вперемешку со своей одеждой. В его глазах стояло безумие.
— Хочешь подарок?! — прорычал он, глядя на Ирину. — Вот тебе подарок! Он взял в руки первое издание «The Dark Side of the Moon». На глазах у остолбеневшего Виталика и холодно наблюдающей Ирины он с чудовищным усилием упёр пластинку в колено. Раздался сухой, отвратительный треск. Чёрный винил разломился на две части. Он швырнул их на пол и схватил следующую. И следующую. Он не кричал. Он методично, с холодным остервенением уничтожал то, что любил больше всего на свете. Это было самоубийство его души, совершаемое публично, назло ей. «Если не мне, то никому».
Когда последняя разломанная пластинка упала на ковёр, он выпрямился, тяжело дыша, и посмотрел на Ирину с торжеством отчаяния. Он ждал её реакции, её крика, хоть чего-то. Но она лишь молча наблюдала за этим аутодафе. Когда он закончил, она медленно кивнула, словно соглашаясь с чем-то. Затем развернулась и прошла мимо него в кабинет. Стас подумал, что она уходит, что он победил, сломав её игру. Но она вернулась через мгновение. В руках она держала внешний жёсткий диск. Их архив. Десять лет их жизни: первые свидания, дурацкие селфи, свадьба, все их путешествия, лица друзей, их молодость — всё было там.
Она молча прошла на кухню. Стас и Виталик, как заворожённые, последовали за ней. Ирина положила жёсткий диск на массивную разделочную доску, взяла из ящика самый большой кухонный нож-тесак и молоток для отбивания мяса. Она поставила острие ножа ровно по центру чёрной пластиковой коробки. Затем подняла молоток.
— Ира, не надо! — едва слышно прошептал Виталик. Она не посмотрела на него. Её взгляд был прикован к лицу Стаса. И в нём он не увидел ни злости, ни ненависти. Только пустоту. Она с силой ударила молотком по обуху ножа. Лезвие с хрустом вошло в пластик, пробивая корпус и уничтожая магнитные пластины внутри. Она ударила ещё раз. И ещё. Не яростно, а методично и неотвратимо, как палач, приводящий в исполнение приговор.
Закончив, она бросила молоток в раковину. Он звякнул об металл — единственный громкий звук в мёртвой тишине. Она посмотрела на искорёженный диск, затем на осколки винила в гостиной, и наконец на Стаса. — Теперь честно, — тихо сказала она. Виталик, пятясь, вышел из кухни, схватил свою куртку и выскользнул за дверь, оставив торт на полу в прихожей. Стас и Ирина остались одни посреди руин своей общей жизни. Война закончилась. Победителей не было…
