— Ты посмотри, Рома, ты только посмотри на это! — голос Инги, ещё пять минут назад сонный и расслабленный после трёхчасовой дороги от её родителей, теперь звенел натянутой струной, вибрируя в затхлом, прокуренном воздухе их квартиры.
Она застыла на пороге гостиной, её руки, недавно державшие дорожную сумку, теперь безвольно повисли вдоль тела, пальцы мелко подрагивали, словно от озноба. — Это что, по-твоему, «просто полить цветы»?! Мы отсутствовали всего три дня! Три!
Роман, тяжело дыша после подъёма сумок на третий этаж, протиснулся мимо неё, и его лицо, до этого момента выражавшее приятную усталость после гостевания у тёщи, медленно вытягивалось с каждым шагом вглубь комнаты.
Запах ударил в нос первым – едкая смесь прокисшего пива, дешёвого табака, чего-то сладковато-тошнотворного, напоминающего разлитый ликёр, и едва уловимого, но оттого не менее мерзкого, запаха рвоты, который, казалось, въелся в саму обивку мебели.
Их новый, почти кремовый диван, купленный всего полгода назад после долгих обсуждений и тщательного выбора, теперь зиял несколькими обугленными дырами, словно об него с наслаждением тушили сигареты, причём не одну и не две.
Светлый, пушистый ковёр, по которому так приятно было ходить босиком, был испещрён тёмными, липкими на вид пятнами – здесь явно что-то проливали, и не один раз, и, судя по всему, даже не пытались вытереть.
Один из элегантных торшеров, который Инга подбирала под цвет диванных подушек, валялся на боку, его тканевый абажур был смят и порван, как будто на нём кто-то сидел или даже прыгал.
Журнальный столик, изящное сочетание закалённого стекла и хромированного металла, был не просто опрокинут – его стеклянная столешница треснула отвратительной паутиной от одного угла к другому, а на уцелевших участках виднелись липкие отпечатки стаканов и какие-то крошки. На полу валялись пустые бутылки, смятые пачки из-под сигарет, остатки еды, превратившиеся в нечто неаппетитное.
— Я… я не понимаю… — пролепетал Роман, оглядываясь с выражением человека, который вошёл в собственный дом и обнаружил, что его тайком сдали под съём для съёмок фильма-катастрофы. Его взгляд метался от одного разрушения к другому. — Кристинка же… она клялась, что только цветы… что никого…
— Кристинка?! — Инга резко развернулась к нему, её глаза, обычно тёплого карего оттенка, сейчас потемнели и метали искры, как высоковольтные провода. — Твоя драгоценная сестрица, эта малолетняя, безответственная паршивка, устроила здесь притон! Притон!
Она же клялась, Рома! Ты помнишь, как она тебе клялась, глядя своими ангельскими глазками, что никого сюда не приведёт?! А ты, как всегда, растаял! «Она же девочка, она же студентка, ей нужно доверять, Инга, не будь такой строгой!» Доверился?! Получай!
Она, не глядя под ноги, прошла в спальню, Роман, спотыкаясь, поплёлся за ней, как приговорённый. Картина там была не менее удручающей, если не хуже. Постельное бельё с их огромной кровати было сброшено на пол и затоптано, на прикроватной тумбочке виднелись следы от мокрых стаканов.
На туалетном столике Инги, где всегда царил идеальный порядок, всё было перевёрнуто вверх дном – баночки с дорогими кремами валялись вперемешку с рассыпанной пудрой, флаконы духов были опрокинуты, и один, самый любимый, французский, судя по осколкам, разбился вдребезги, смешав свой тонкий аромат с общей какофонией запахов.
Инга машинально, с каким-то дурным предчувствием, рванула на себя ящик комода, где в бархатной шкатулке хранила свои золотые украшения – не так уж много, но каждое было дорого как память. Шкатулка была на месте, но её изящная застёжка была сломана, а крышка небрежно приоткрыта.
Сердце Инги болезненно сжалось, а потом заколотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она рывком распахнула её. Пусто. Абсолютно, безнадёжно пусто. Исчезли её любимые золотые серьги с тёмно-красными гранатами – подарок покойной бабушки, память о ней.
Исчезла тонкая, изящная цепочка с маленьким кулоном-сердечком, которую подарил ей Роман на самую первую годовщину их знакомства. Исчезло несколько колец, включая старинное обручальное кольцо её матери, которое та отдала Инге на хранение, как семейную реликвию.
— Они… они всё украли… — прошептала Инга, и её голос, до этого звеневший от ярости, стал неожиданно тихим, почти безжизненным, но от этого ещё более страшным.
Она медленно, как в замедленной съёмке, повернулась к Роману, который застыл в дверном проёме спальни, его лицо стало белее мела, когда он увидел выражение её лица. — Твоя сестра, эта дрянь, не просто разнесла нам квартиру, она меня обокрала! Обокрала, понимаешь?!
— Инга, подожди, может, это не она… может, это кто-то из её… гостей… — Роман пытался подобрать слова, найти хоть какое-то, самое ничтожное, оправдание, но слова застревали у него в горле под тяжёлым, испепеляющим взглядом жены. Он видел, что это конец любым попыткам смягчить ситуацию.
— А кто её просил сюда этих гостей тащить?! Кто?! — Инга сделала шаг к нему, и Роман невольно отступил, уперевшись спиной в дверной косяк. Её спокойствие было обманчивым, как затишье перед ураганом. — Это были ЕЁ гости в НАШЕЙ квартире! И она за них отвечает! За всё! Твоя сестра, эта малолетняя, вороватая дрянь, разнесла нам квартиру и обворовала меня!
И теперь… — Инга сделала паузу, потому что от потока эмоций начала задыхаться. — Теперь она должна мне… Нам! За всё заплатить! За квартиру, за мои украшения! За всё!
— И что ты предлагаешь? Где она возьмёт сейчас эти деньги? Ты сама хоть подумала?
— Да мне всё равно, где твоя сестра возьмёт эти деньги, но, чтобы к концу недели они были на моей карте! Иначе, у нас с ней будет совершенно другой разговор!
Её голос не сорвался на крик, он оставался ровным, почти металлическим, но каждое слово было отчеканено с такой непреклонной силой, с такой холодной, неумолимой яростью, что Роман почувствовал, как по его спине пробежал настоящий мороз. Он видел Ингу разной – весёлой, грустной, иногда рассерженной по мелочам, но такой – никогда.
Это была не просто злость обманутой женщины, это была стальная, ледяная решимость довести дело до конца, чего бы это ни стоило. Он побледнел ещё сильнее, если это было возможно, отчётливо понимая, что жена настроена более чем решительно, и его сестре Кристине действительно не поздоровится.
И никакие его увещевания, никакие просьбы и попытки сгладить ситуацию на этот раз не сработают. Буря не просто начиналась – она уже бушевала вовсю.
Роман стоял, пригвождённый к месту словами Инги, её ледяной ультиматум всё ещё отдавался эхом в его ушах, заглушая даже гул в голове от увиденного погрома. Воздух в спальне, и без того спёртый, казалось, стал ещё плотнее, давил на виски.
Он смотрел на пустую шкатулку в руках жены, на её лицо, ставшее жёстким, как маска, и понимал, что это не просто вспышка гнева. Это было объявление войны, и он, Роман, оказался прямо на линии огня, между двух огней – разъярённой женой и, как он теперь с ужасом осознавал, абсолютно безбашенной сестрой.
— Ты… ты ей позвони, — Инга наконец опустила шкатулку на комод, звук пустого дерева о дерево был сухим и окончательным. Её взгляд не отрывался от Романа. — Прямо сейчас. Пусть она мне объяснит, куда, к чёртовой матери, делись мои вещи. И как она собирается возмещать вот это всё.
Роман судорожно сглотнул. Руки сами потянулись к карману джинсов, нащупали телефон. Пальцы были какими-то деревянными, непослушными. Он прекрасно знал свою сестру Кристину – девятнадцатилетнюю студентку, избалованную родительской любовью и собственной безнаказанностью.
Она всегда умела выходить сухой из воды, сваливая вину на «обстоятельства» или «других людей». Но сейчас… сейчас обстоятельства были такими, что отмазаться не получится. И «другие люди» были гостями его сестры в их, Романа и Инги, квартире.
— Может… может, сначала сами немного разберёмся, Ин? Посмотрим, что к чему… — попытался он робко предложить, хотя сам понимал всю тщетность этой попытки.
— Разберёмся? — Инга изогнула бровь, и в её голосе прозвучала откровенная насмешка. — А что тут разбираться, Рома? Факты налицо. Квартира разгромлена. Вещи украдены. Виновница известна. Или ты хочешь сказать, что это мы с тобой во сне лунатили и сами всё это устроили, а потом золото своё вынесли, чтобы Кристиночку твою подставить? Звони. Немедленно.
Он набрал номер сестры. Гудки шли долго, мучительно долго. Инга стояла рядом, скрестив руки на груди, её дыхание было ровным, но тяжёлым. Наконец, на том конце провода раздался сонный, слегка раздражённый девичий голос: — Алё? Чего тебе, Ром? Я вообще-то сплю ещё, если ты не в курсе. У нас каникулы начались, забыл?
Роман бросил быстрый, затравленный взгляд на Ингу. Её губы были плотно сжаты.
— Кристина, — начал он, стараясь придать голосу твёрдость, но получалось не очень. — Мы с Ингой вернулись. И мы сейчас… в квартире.
— А, ну привет, — в голосе Кристины не было и тени беспокойства. — Как съездили? Мама Инги опять накормила до отвала?
— Кристина, что здесь произошло? — Роман перешёл сразу к делу, чувствуя, как спину ему сверлит взгляд жены. — Что вы тут устроили?
На том конце провода повисла короткая пауза. Затем Кристина хихикнула.
— Ой, да ладно тебе, Ром. Ну, посидели немного с друзьями. Ты же сам говорил, что цветы полить – это скучно. Решили немного… развеяться. Чуть-чуть пошумели, может. Соседи не жаловались?
«Чуть-чуть пошумели», — мысленно передразнила её Инга, и Роман увидел, как желваки заходили у неё на скулах. — Кристина, здесь не «чуть-чуть пошумели», — процедил он, стараясь не смотреть на жену. — Здесь полный разгром! Мебель сломана, диван прожжён, ковёр… Я вообще молчу про ковёр!
— Ой, ну не преувеличивай, Ромка, — голос сестры звучал беззаботно, даже слегка капризно. — Ну, может, кто-то что-то нечаянно уронил или пролил. С кем не бывает на вечеринках? Я же не одна была. Что я, за всеми должна была следить, что ли? Главное, цветы политы, правда?
Инга сделала резкое движение, словно хотела вырвать у него телефон, но сдержалась. Её глаза сузились.
— А золото Инги? — спросил Роман, и его голос дрогнул. — Куда делось золото Инги из шкатулки в нашей спальне?
На этот раз пауза была дольше. И когда Кристина заговорила снова, в её голосе уже не было прежней беззаботности. Появились защитные, даже агрессивные нотки.
— Какое ещё золото? Я ничего не знаю ни про какое золото! Я в вашу спальню вообще не заходила! И друзьям своим строго-настрого запретила! Может, Инга сама его куда-нибудь переложила и забыла? У неё такое бывает, сама, знаешь, вечно она что-то ищет.
— Она ничего не перекладывала! — рявкнул Роман, уже не в силах сдерживаться. Ярость Инги, казалось, передалась и ему. — Шкатулка вскрыта, и она пустая! И это произошло, пока ты тут «развлекалась» со своими друзьями!
— Да что ты на меня орёшь! — взвизгнула Кристина в ответ. — Я тебе говорю, я ничего не брала и ничего не видела! Может, у вас и до меня там ничего не было! Откуда я знаю, что там у Инги в её шкатулках лежит? Может, она специально это придумала, чтобы на меня наехать! Ей же всегда не нравилось, что ты мне помогаешь!
Инга не выдержала. Она шагнула вперёд и выхватила телефон из руки Романа.
— Слушай сюда, ты, мелкая воровка, — прошипела она в трубку таким голосом, что у Романа по спине пробежали мурашки. — Если к концу этой недели вся сумма за причинённый ущерб, до копейки, и полная стоимость всех моих украшений не окажется на моей банковской карте, я тебе такой «другой разговор» устрою, что ты на всю оставшуюся жизнь забудешь, как вечеринки устраивать в чужих квартирах.
И можешь даже не пытаться жаловаться своим родителям. Они тебе в этот раз не помогут. Ты меня поняла?
Ответом было молчание, а затем короткие гудки – Кристина бросила трубку. Инга с силой вернула телефон ошеломлённому Роману. Её лицо пылало.
— Вот так, значит, да? — она обвела взглядом разгромленную спальню. — Она ещё и меня обвиняет! Это уже за гранью! Теперь ты понимаешь, Рома, с кем мы имеем дело? Это не просто глупая девчонка, это прожжённая маленькая лгунья и воровка! И она за всё ответит. За каждую прожжённую дырку, за каждое пятно, за каждую украденную серёжку!
Я не успокоюсь, пока не получу всё до последней копейки. И если она думает, что сможет отмолчаться или откупиться жалкими подачками, она очень сильно ошибается. У неё есть время до конца недели. А потом… потом пусть пеняет на себя.
И ты, — она ткнула пальцем ему в грудь, — ты сделаешь всё, чтобы она эти деньги нашла. Меня не волнует как. Это твоя сестра, твоя ответственность. Ты её сюда пустил, ты ей поверил. Теперь расхлёбывай.
Два дня прошли в гнетущей, почти невыносимой атмосфере. Инга почти не разговаривала с Романом, передвигаясь по квартире, как тень, с мрачным, непроницаемым лицом. Она методично составляла список испорченных и пропавших вещей, фотографировала каждое повреждение, каждый след вандализма. Роман пытался заговаривать с ней, предлагал начать уборку, но натыкался на холодную стену отчуждения.
Он чувствовал себя виноватым – и за сестру, и за собственную мягкотелость, за то, что в очередной раз поверил Кристине, закрыв глаза на её прошлые, пусть и менее масштабные, проступки.
На третий день, утром, Инга вошла на кухню, где Роман понуро пил кофе, глядя в одну точку.
— Езжай за ней, — сказала она без предисловий. Голос её был ровным, безэмоциональным, но от этого звучал ещё более угрожающе. — Привези её сюда. Пусть посмотрит своими глазами на то, что натворила. И пусть привезёт с собой всё, что успела «наскрести». Хотя я сильно сомневаюсь, что там будет хоть что-то существенное.
— Инга, может, не надо? — Роман с надеждой посмотрел на жену. — Может, мы как-то… ну, я с ней поговорю ещё раз, с родителями свяжусь…
— Я сказала, езжай за ней, — отрезала Инга, и в её глазах блеснул тот самый холодный огонь, который так напугал Романа в первый день. — Никаких «поговорю». Никаких «родителей». Она должна увидеть это. Она должна понять, что это не шутки. И я хочу посмотреть ей в глаза, когда она будет стоять посреди этого свинарника, который она устроила.
Спорить было бесполезно. Роман молча поднялся, взял ключи от машины и вышел. Он позвонил Кристине, предупредил, что заедет. Сестра что-то пробурчала в ответ, явно не обрадованная его звонком и предстоящим визитом.
Он забрал её от общежития. Кристина выглядела так, словно ничего не произошло – джинсы с модными дырками, яркая футболка, наушники на шее, в руках смартфон. Она села в машину, небрежно бросив на заднее сиденье рюкзак, и тут же уткнулась в телефон.
— Ну, чего тебе? — спросила она, не отрывая взгляда от экрана, когда они отъехали. — Опять Инга истерит? Я же сказала, я ничего не брала. А за беспорядок… ну, сорри, так получилось.
Роман молчал всю дорогу, крепко сжимая руль. Он чувствовал, как внутри у него всё сжимается от смеси стыда, злости на сестру и страха перед предстоящей сценой.
Когда они вошли в квартиру, Кристина на мгновение замерла на пороге. Её обычная самоуверенность слегка пошатнулась, когда она увидела масштабы разрушений при дневном свете. Инга встретила их в гостиной, стоя посреди комнаты, как статуя возмездия. Она была одета в простое тёмное платье, волосы убраны, на лице ни грамма косметики – и от этого оно казалось ещё более суровым.
— Ну, здравствуй, Кристина, — голос Инги был обманчиво спокоен. — Проходи, не стесняйся. Чувствуй себя как дома. Впрочем, ты тут уже и так освоилась, как я погляжу.
Кристина нервно усмехнулась, переминаясь с ноги на ногу.
— Привет, Инга. Рома сказал, ты хотела меня видеть…
— Хотела, — кивнула Инга. — Хотела, чтобы ты ещё раз полюбовалась на плоды своих «небольших посиделок». Смотри внимательно, Кристина. Это не просто «беспорядок», как ты изволила выразиться своему брату. Это погром.
Инга медленно, как экскурсовод по музею ужасов, начала обводить рукой комнату.
— Вот этот диван, — она указала на изуродованную мебель. — Мы с Ромой выбирали его три месяца. Он стоил, между прочим, почти четыре моих зарплаты. Видишь эти очаровательные дырочки? Это, видимо, от сигарет твоих высококультурных друзей. Реставрации он не подлежит, только на выброс. Записывай, Кристина, или ты запомнишь?
Кристина покраснела.
— Я же говорила, я не одна была… Я не могу за всеми уследить…
— Не можешь уследить – не устраивай сборища в чужой квартире! — голос Инги стал жёстче. — Этот ковёр. Итальянский, между прочим. Химчистка, если она вообще поможет, обойдётся в кругленькую сумму. Журнальный столик – вдребезги. Торшер – туда же. Не говоря уже о мелочах, вроде залитой клавиатуры на моём рабочем компьютере, которую я ещё не проверяла, но что-то мне подсказывает, что и там сюрпризы.
Она перевела дух и посмотрела Кристине прямо в глаза.
— А теперь самое интересное, Кристина. Моя спальня. Пройдёмте.
В спальне Кристина окончательно скисла. Даже её показная бравада начала испаряться под взглядом Инги, которая стояла у туалетного столика и держала в руках пустую шкатулку.
— Вот отсюда, Кристина, исчезли мои украшения. Не бижутерия, заметь. Золото. Серьги моей бабушки. Цепочка, которую мне подарил твой брат. Кольцо моей матери. Ты понимаешь, что это не просто «ущерб имуществу»? Это воровство. Самое настоящее.
— Я ничего не брала! — почти выкрикнула Кристина, её голос предательски дрогнул, несмотря на все её старания казаться невозмутимой. — Я клянусь! Может, кто-то из ребят… Я не знаю! Я в спальню не заходила!
— А кто их сюда пустил, этих «ребят»? — Инга не повышала голоса, но её тихий, вкрадчивый тон был страшнее крика. — Ты отвечала за эту квартиру. Ты. И только ты. И меня совершенно не волнует, кто именно из твоей шайки-лейки запустил свои грязные лапы в мою шкатулку. Отвечать будешь ты.
Кристина беспомощно посмотрела на Романа, ища поддержки. — Ром, ну скажи ей! Я же не специально! Я не воровка!
Роман стоял бледный, как полотно, и только сжимал кулаки. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но Инга опередила его.
— Не трудись, Рома. Ему нечего мне сказать. А тебе, Кристина, я скажу вот что. У меня есть полный список всего, что вы тут разнесли, и всего, что пропало. С указанием стоимости каждой вещи. Общая сумма, моя дорогая, весьма внушительная. И ты её выплатишь. До последней копейки.
— Да откуда у меня такие деньги?! — в отчаянии воскликнула Кристина. — Я студентка! У меня стипендия три копейки!
— Это уже твои проблемы, Кристина, — холодно ответила Инга. — Продавай свои модные шмотки, телефон, ищи подработку – мойщицей полов, официанткой, кем угодно. Бери кредит, в конце концов, ты уже совершеннолетняя. Меня не волнует, как ты это сделаешь. Но деньги должны быть. Помнишь срок? Конец недели. И это не обсуждается.
Если ты думаешь, что твои родители прибегут и всё за тебя заплатят, как они это делали раньше, ты ошибаешься. В этот раз фокус не пройдёт. Я лично прослежу, чтобы они не вмешивались. Это твой долг. И ты его вернёшь. Иначе, как я уже говорила, у нас с тобой будет совершенно другой разговор. И поверь, он тебе очень не понравится.
Инга сделала шаг назад, давая понять, что аудиенция окончена. Её лицо было абсолютно спокойным, но в глубине глаз Кристина увидела такую стальную непреклонность, что поняла – Инга не шутит. И помощи ждать неоткуда. Роман молчал, опустив голову. Она была одна против этой разъярённой, холодной женщины, в разгромленной квартире, которая стала немым свидетелем её глупости и безответственности.
Неделя, отведённая Кристине, истекала. Вечер воскресенья опустился на город, и в квартире Инги и Романа царило напряжение, которое можно было резать ножом. Инга провела эти дни, как на иголках, но внешне оставалась скалой. Она почти закончила первичную уборку в гостиной, насколько это было возможно без замены мебели и ковра, но спальня оставалась нетронутой, как жуткий мемориал предательству и воровству.
Роман ходил тенью, несколько раз пытался заговорить с родителями, но Инга, услышав обрывок разговора, пресекла его попытки одним ледяным взглядом. «Это её долг, Рома, не твой и не их. Пусть учится отвечать за свои поступки».
Ровно в семь вечера в дверь позвонили. Инга открыла сама. На пороге стояла Кристина. Выглядела она жалко – бледная, с тёмными кругами под глазами, в руках мяла небольшой, явно не слишком пухлый конверт. За её спиной маячил Роман, который, видимо, и привёз её, не решившись оставить сестру одну на растерзание.
— Проходи, — Инга отступила, пропуская её в квартиру. Её голос был лишён каких-либо эмоций. — Время вышло. Я слушаю.
Кристина вошла, опасливо оглядываясь, словно ожидая, что из-за угла выскочит чудовище. Она остановилась посреди гостиной, так и не решаясь присесть.
— Инга, я… я собрала, что смогла, — Кристина протянула ей конверт дрожащей рукой. — Тут… тут не вся сумма, конечно. Но я буду отдавать, честно! По частям. Я найду работу…
Инга взяла конверт, даже не заглянув внутрь, и бросила его на журнальный столик, который теперь заменяла стопка старых газет.
— «Не вся сумма», — констатировала она, глядя Кристине прямо в глаза. — Я так и думала. Ты ведь до последнего надеялась, что я сжалюсь, что Рома меня уговорит, что родители вмешаются и всё разрулят, да? Как всегда.
— Но у меня правда нет таких денег! — голос Кристины сорвался на всхлип, который она тут же подавила, встретившись с ледяным взглядом Инги. — Я… я продала кое-что из своих вещей, но это капля в море…
— Меня это не волнует, Кристина, — Инга медленно подошла к своему рабочему столу, стоявшему у стены. Она взяла оттуда несколько листов бумаги. — Я предупреждала тебя, что если денег не будет, у нас будет «совершенно другой разговор». Помнишь?
Кристина кивнула, её лицо стало ещё бледнее. Роман шагнул вперёд.
— Инга, пожалуйста, не надо… Она же ребёнок ещё, глупая… Она всё поняла…
— Ребёнок? — Инга повернулась к нему, и её брови поползли вверх. — Этому «ребёнку» девятнадцать лет, Рома. В этом возрасте некоторые уже свои семьи содержат, а не чужие квартиры разносят и обворовывают тех, кто им доверял. И нет, она ничего не поняла. Она поняла только то, что можно творить что угодно, а потом прийти с жалкими подачками и надеяться, что всё сойдёт с рук. Но не в этот раз.
Она снова повернулась к Кристине, которая смотрела на листы в её руках с плохо скрываемым ужасом.
— Вот здесь, Кристина, — Инга подняла один лист, — подробное письмо на имя декана твоего факультета. С описанием твоего «небольшого развлечения», факта кражи, и копиями фотографий того, во что ты превратила нашу квартиру.
Я думаю, в деканате очень заинтересуются моральным обликом своих студенток, особенно тех, кто претендует на бюджетное место. Не удивлюсь, если после этого встанет вопрос о твоём отчислении. Или, как минимум, о переводе на платное обучение. Твоим родителям это точно понравится.
Кристина ахнула, прикрыв рот рукой.
— Не надо… пожалуйста…
— А вот это, — Инга взяла другой лист, на котором был распечатан длинный список имён и телефонных номеров, — это контакты всех наших с Романом родственников. Всех до единого. Твоих бабушек, дедушек, тётушек, дядюшек. И моих тоже. Я подготовила очень красочное сообщение, с фотографиями, которое собираюсь разослать им всем.
Чтобы они знали, какая у тебя «бурная студенческая жизнь». Чтобы они знали, что ты не просто весёлая и беззаботная девочка, а мелкая воровка и погромщица. Думаю, после этого отношение к тебе в семье несколько изменится. И финансовая поддержка от сердобольных бабушек тоже может иссякнуть.
— Инга, прекрати! — Роман бросился к ней, пытаясь вырвать листы. — Ты не можешь этого сделать! Это же… это же подло! Она моя сестра!
Инга с неожиданной силой оттолкнула его руку. Её лицо исказилось от ярости, но голос оставался опасно спокойным.
— Подло?! Подло – это когда твою квартиру разносят, когда у тебя воруют вещи, которые тебе дороги как память, Рома! Подло – это когда твоя сестра, которой ты доверял, ведёт себя как последняя дрянь, а потом даже не пытается исправить содеянное! А это, — она потрясла листами, — это называется справедливость! Или, если хочешь, последствия! Она должна их почувствовать!
— Но не такой же ценой! — Роман смотрел на неё с отчаянием. — Ты же разрушишь ей жизнь!
— А она не разрушила нашу?! — Инга шагнула к нему вплотную. Её глаза горели. — Ты вообще о чём думаешь, Рома?! Ты всё это время пытаешься её выгородить, оправдать! «Она ребёнок», «она не специально»! А обо мне ты подумал?!
О том, что я чувствую, когда вижу, во что превратили мой дом?! Когда понимаю, что меня обокрала сестра моего мужа?! Ты хоть раз за эти дни спросил, как я?! Нет! Ты только и делал, что ныл и пытался её защитить!
— Но она же… — начал было Роман, но Инга его перебила, её голос набирал силу.
— Она – твоя сестра, я поняла! А я кто тебе?! Просто удобное приложение к твоей жизни, чьими вещами можно пользоваться, чью квартиру можно громить?! Ты всегда выбирал их! Всегда! Твоя мама, твоя сестра – они для тебя святые, а я так, сбоку припёка! Хватит! С меня довольно!
Она повернулась к Кристине, которая стояла, вжавшись в стену, и плакала уже не сдерживаясь, но беззвучно, сотрясаясь всем телом.
— У тебя есть выбор, Кристина, — сказала Инга жёстко. — Либо к завтрашнему утру вся сумма до копейки лежит здесь, на этом столе. Либо эти письма уходят по адресам. И не надейся, что твой брат сможет меня остановить. На этот раз не сможет.
— Инга, ты не можешь так со мной… с нами… — прошептал Роман, его лицо было серым. Он смотрел на жену так, словно видел её впервые.
— Могу, Рома. И сделаю, — Инга посмотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде не было ни капли сомнения или жалости. — Я устала быть понимающей и всепрощающей. Твоя семья научила меня другому. Так что выбирай, Кристина. Деньги или позор. Время пошло.
А ты, Рома, — она снова перевела взгляд на мужа, — можешь собирать свои вещи. Я не хочу больше жить с человеком, который не в состоянии защитить свою жену и свой дом от собственной родни. Который готов покрывать воровство и вандализм только потому, что это сделала его «маленькая сестричка». Наш разговор окончен. Окончательно.
Она развернулась и ушла в спальню, оставив Романа и Кристину одних посреди разгромленной гостиной, в тишине, нарушаемой только тихими всхлипами Кристины. Роман смотрел на закрытую дверь спальни, потом на сестру, потом снова на дверь.
Он понял, что это конец. Не только для Кристины и её репутации. Это был конец их с Ингой семьи. И виноваты в этом были все. Но больше всего, как он с горечью осознал в этот момент, он сам.
Мало того, то Инга отправила письма с последствиями гуляний Кристины всей её родне, которая так, или иначе, поддерживала девушку материально, она ещё и в полицию подала заявление на неё, чтобы этот урок Кристина запомнила навсегда.
Роман, который ушёл тогда с сестрой, начал приходить к жене, которая уже подала на развод и просить, чтобы она не ломала «девочке» жизнь. Но Инга была непреклонна.
В итоге, у Кристины появилась первая судимость за разгром и воровство, ей присудили выплачивать очень большую сумму за свои проделки, от неё отвернулась вся её родня, только родители и брат носились с ней, как с писанной торбой.
А Инга, наконец, развелась с Романом и жила теперь своей жизнью. Она постепенно приводила в порядок свою квартиру и была точно уверена, что больше никогда и никому не даст от неё ключи, потому что подобного погрома она больше не выдержит…
