Ольга стояла у окна, прижав ладонь к холодному стеклу, и смотрела, как редкие капли дождя оставляют мокрые дорожки. За окном чернел ноябрьский вечер. Внизу горели фонари, освещая двор. В квартире царила тишина — та самая, которая бывает после долгого рабочего дня, когда хочется просто выдохнуть и ни о чём не думать. Но думать приходилось всё равно. Особенно в последнее время.
Пять лет назад Ольга впустила Максима в свою двухкомнатную квартиру и в свою жизнь. Тогда это казалось правильным решением — они любили друг друга, строили планы, мечтали о будущем. Максим был внимательным, заботливым, умел поддержать в трудную минуту. Ольга работала бухгалтером в небольшой строительной компании, получала сорок пять тысяч рублей в месяц. Максим трудился инженером на заводе, его зарплата составляла пятьдесят две тысячи. Вместе они жили неплохо — не богато, но и не бедствовали. Квартира принадлежала Ольге, досталась от бабушки ещё до свадьбы, так что платить приходилось только за коммунальные услуги и текущие расходы.
Валентина Петровна появлялась в их жизни время от времени. Свекровь звонила по вечерам, спрашивала о здоровье, делилась новостями. Иногда приезжала в гости, приносила пироги или банку варенья. Ольга относилась к ней вежливо, но без особого тепла. Женщины держались на комфортной дистанции — не близко, но и без явной неприязни. Валентина Петровна любила давать советы по ведению хозяйства: какие шторы лучше повесить в спальне, как правильно мыть окна, почему стоит покупать мясо на рынке, а не в магазине. Ольга кивала, соглашалась, но потом всё равно делала по-своему.
После смерти мужа три года назад Валентина Петровна осталась одна в своей просторной трёхкомнатной квартире на другом конце города. Квартира действительно была большой — семьдесят пять квадратных метров, высокие потолки, широкие окна. Но время брало своё. Обои в коридоре местами отклеились, открывая жёлтые пятна старого клея. Сантехника в ванной служила ещё с советских времён — чугунная ванна с облезлой эмалью, унитаз с трещиной на бачке, смеситель, который приходилось закручивать с усилием, чтобы не капало. Паркет в гостиной скрипел под ногами, а на кухне линолеум протёрся до дыр в самых проходных местах.
Валентина Петровна начала звонить Максиму всё чаще. Обычно это случалось вечерами, когда они с Ольгой садились ужинать или смотрели телевизор. Максим брал трубку, его лицо сразу становилось озабоченным. Он слушал, кивал, хмурился. Потом отвечал примерно одно и то же:
— Мама, не переживай так. Мы что-нибудь придумаем. Конечно, я понимаю. Да, я знаю, что тебе тяжело.
Ольга сначала не придавала этим разговорам особого значения. Ну звонит свекровь, ну жалуется на ремонт — обычное дело для пожилой женщины, живущей одной. Но постепенно эти звонки начали раздражать. Валентина Петровна словно выбирала время специально — когда они садились обедать, когда собирались лечь спать, когда просто хотели побыть вдвоём.
Однажды вечером, когда телефон зазвонил в очередной раз, Максим взял трубку и вышел на балкон. Ольга видела сквозь стекло, как он ходит туда-сюда, как жестикулирует рукой, как кивает. Разговор продолжался минут двадцать. Когда Максим вернулся, он выглядел усталым.
— Мама опять про квартиру, — сказал он, садясь за стол. — Говорит, что смеситель в ванной окончательно сломался, вода течёт ручьём. И унитаз тоже требует замены, там трещина расползается.
Ольга отложила вилку и посмотрела на мужа.
— И что она хочет?
— Ну, надо же как-то помочь ей, — Максим избегал прямого взгляда. — Сама она не справится. Сантехник посчитал — где-то тридцать тысяч выйдет за всё.
Тридцать тысяч. Ольга быстро прикинула в уме. Деньги не маленькие, но и не катастрофа. У них была небольшая заначка на непредвиденные расходы — как раз около сорока тысяч рублей.
— Хорошо, — согласилась она после паузы. — Давай поможем.
Максим просветлел лицом, обнял её.
— Спасибо, Оль. Я знал, что ты поймёшь.
Деньги перевели на следующий день. Валентина Петровна позвонила, поблагодарила, сказала, что Ольга — замечательная невестка, и что они с Максимом — идеальная пара. Оля слушала эти слова и чувствовала лёгкую неловкость. Она помогла не из любви к свекрови, а потому что Максим попросил. Потому что он её муж, и она не хотела ссориться из-за каких-то тридцати тысяч.
Но это было только начало.
Через месяц Валентина Петровна снова позвонила. На этот раз речь шла об обоях и линолеуме. Свекровь подробно описывала, как ей стыдно перед соседками из-за состояния квартиры, как она не может пригласить подруг на чай, как её старая знакомая Нина Ивановна недавно делала ремонт, и теперь у неё всё выглядит так красиво, так современно.
— Понимаешь, сынок, — говорила Валентина Петровна дрожащим голосом, — я не прошу для себя что-то особенное. Просто хочу, чтобы дома было чисто и прилично. Чтобы мне не было стыдно людей пригласить.
Максим снова пришёл к Ольге с просьбой. На этот раз требовалось пятьдесят тысяч — на обои, линолеум, клей, работу мастеров.
Ольга почувствовала, как внутри что-то сжалось. Пятьдесят тысяч — это уже серьёзная сумма. Это месяц экономии на всём. Это отказ от новой зимней куртки, которую она присматривала. Это перенос планов на небольшой отпуск.
— Макс, — начала она осторожно, — я понимаю, что твоей маме нужна помощь. Но мы же только месяц назад перевели тридцать тысяч. Может, она сама немного отложит, накопит?
— У неё пенсия шестнадцать тысяч, — отрезал Максим. — Как она накопит? На еду уходит, на таблетки, на коммуналку. Ольга, ну пойми же, она одна там. Ей больше не к кому обратиться.
Оля замолчала. Она видела, как напряжены скулы Максима, как он смотрит на неё с немым укором. И снова согласилась. Потому что любила мужа. Потому что не хотела быть той, кто отказывает пожилой женщине в помощи.
Деньги перевели. Валентина Петровна снова поблагодарила, снова назвала Ольгу золотой невесткой. Но теперь эти слова звучали фальшиво, как заученная фраза. Оля просто кивнула в трубку и быстро попрощалась.
Следующие несколько месяцев прошли относительно спокойно. Валентина Петровна звонила реже, разговоры были короткими и касались обычных бытовых тем. Ольга уже начала было надеяться, что история с ремонтом закончилась. Но однажды вечером, когда они с Максимом сидели на кухне, он вдруг отложил телефон и посмотрел на жену с каким-то странным выражением лица.
— Оль, нам нужно серьёзно поговорить, — начал он.
Ольга почувствовала, как у неё похолодели руки. Она сразу поняла — дело снова в Валентине Петровне.
— Мама хочет сделать полный ремонт в квартире, — продолжал Максим, глядя куда-то в сторону. — Она уже нашла бригаду, получила смету. Там нужно пятьсот тысяч рублей.
Ольга даже не сразу нашлась, что ответить. Пятьсот тысяч. Полмиллиона. Это больше, чем они с Максимом зарабатывали вместе за полгода.
— Пятьсот тысяч? — переспросила она, думая, что ослышалась.
— Да. Полный ремонт — пол, стены, потолки, двери, окна. Там всё нужно менять, Оль. Квартира в ужасном состоянии, мама стесняется приглашать гостей.
— Макс, — Ольга старалась говорить спокойно, хотя голос предательски дрожал, — откуда у нас пятьсот тысяч? Мы столько не накопили. Мы даже близко не накопили.
— Поэтому нужно взять кредит, — Максим произнёс это так буднично, словно речь шла о покупке нового утюга. — Мама уже всё просчитала. Если взять на три года, получится где-то семнадцать тысяч в месяц.
Ольга почувствовала, как кровь стучит в висках. Семнадцать тысяч в месяц. Три года выплат. За квартиру, в которой они даже не живут. За ремонт, который нужен не им, а Валентине Петровне.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Максим, это невозможно. Мы не можем взять такой кредит.
— Почему не можем? — лицо Максима потемнело. — Мы оба работаем, зарабатываем нормально. Семнадцать тысяч — это терпимо.
— Терпимо? — Ольга встала из-за стола. — Макс, ты в своём уме! Мы будем три года выплачивать чужой кредит за чужую квартиру!
— Это квартира моей матери! — повысил голос Максим. — Не чужая, а моей матери! Ты что, не понимаешь?
— Понимаю, — Ольга сжала кулаки, чувствуя, как начинает закипать внутри. — Но это не наша квартира. Мы в ней не живём. Это имущество твоей мамы, и её проблемы с ремонтом — это её проблемы, а не наши.
Максим резко встал, стул за его спиной скрипнул.
— Значит, тебе всё равно, что моя мать живёт в ужасных условиях? Тебе плевать, что ей стыдно перед людьми?
— Мне не всё равно, — ответила Ольга, стараясь не повышать голос. — Но я не могу взять кредит на полмиллиона ради её ремонта. Это слишком большие деньги, Макс. Мы сами еле концы с концами сводим.
Максим схватил телефон со стола и вышел из кухни, хлопнув дверью. Ольга осталась стоять посреди комнаты, глядя в пустоту. Руки дрожали. В голове крутилась одна мысль: как можно вообще предлагать такое? Как можно требовать от жены, чтобы она согласилась на кредит ради свекрови?
В ту ночь они легли спать, не разговаривая. Максим отвернулся к стене, Ольга лежала на спине и смотрела в потолок, где желтоватыми пятнами расплывался свет от уличного фонаря. Она думала, что завтра муж остынет, поймёт абсурдность своей просьбы, и они забудут об этом разговоре.
Но Максим не остыл. Через неделю он снова завёл разговор о кредите. На этот раз он выбрал другую тактику — начал с того, что Валентина Петровна совсем отчаялась, плачет по ночам, не может спать от переживаний.
— Ей уже шестьдесят четыре года, Оль, — говорил Максим убеждающим тоном. — Сколько ей осталось? Неужели мы не можем дать ей возможность пожить в нормальных условиях?
Ольга слушала и чувствовала, как внутри нарастает глухое раздражение. Не к Валентине Петровне даже — к Максиму. К тому, как он пытается давить на жалость, манипулировать её чувствами.
— Макс, я уже сказала нет, — повторила она. — И моё мнение не изменилось.
Ещё через три дня разговор повторился. Теперь Максим говорил о сыновнем долге, о том, что Валентина Петровна всю жизнь посвятила ему, работала на двух работах, чтобы он ни в чём не нуждался.
— Я обязан ей, Ольга, — твердил он. — Понимаешь? Обязан. Она одна, ей больше некому помочь.
— А мы что, благотворительный фонд? — не выдержала Ольга. — Мы уже дважды давали деньги на её ремонт. Сколько ещё? До конца жизни будем отдавать ей наши зарплаты?
Максим посмотрел на неё с укором и вышел из комнаты, снова хлопнув дверью. Так стало его привычкой — хлопать дверьми всякий раз, когда она отказывалась обсуждать кредит.
А потом начала звонить сама Валентина Петровна. Первый звонок застал Ольгу на работе. Свекровь говорила тихим, надломленным голосом — словно человек, который вот-вот сломается под тяжестью жизненных обстоятельств.
— Оленька, милая, — начала она, — я знаю, что прошу многого. Но ты пойми, мне так тяжело одной. Квартира разваливается, а я уже старая, не могу сама всё исправить. Максим — мой единственный сын, моя единственная опора.
Ольга слушала и молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, ей было жаль пожилую женщину. С другой — она не могла взять на себя такую финансовую ношу.
— Валентина Петровна, — наконец сказала Ольга, — я понимаю вас. Но пятьсот тысяч — это очень много для нас. Мы не можем себе позволить такой кредит.
— Но вы же оба работаете! — в голосе свекрови появились стальные нотки. — У вас хорошие зарплаты, своя квартира. Вы не платите за жильё. Почему вы не можете помочь мне?
— Мы уже помогали. Дважды, — напомнила Ольга. — Мы дали восемьдесят тысяч на ваш ремонт.
— И ты мне это припоминаешь? — голос Валентины Петровны стал жёстким. — Значит, считала каждую копейку, да? Значит, жалела для свекрови?
Ольга почувствовала, как лицо наливается жаром.
— Я не припоминаю, — спокойно ответила она. — Я просто объясняю, что мы уже помогли, как могли. Пятьсот тысяч — это за пределами наших возможностей.
— Тогда не удивляйся, что мой сын разочаруется в тебе, — бросила Валентина Петровна и бросила трубку.
Ольга сидела на рабочем месте, глядя в экран компьютера невидящим взглядом. Разочаруется в тебе. Эти слова засели занозой. Неужели Максим действительно может разочароваться в ней из-за того, что она не хочет брать огромный кредит на чужой ремонт?
Вечером дома начался очередной скандал. Максим узнал, что мать звонила Ольге, и набросился на жену с упрёками.
— Ты нагрубила моей матери! — кричал он, расхаживая по комнате. — Она в слезах! Ты её обидела!
— Я ей не нагрубила, — устало возразила Ольга. — Я просто сказала правду — что мы не можем взять такой кредит.
— Можем! — Максим остановился перед ней. — Просто ты не хочешь! Ты думаешь только о себе!
— Я думаю о нас! — Ольга тоже повысила голос. — О тебе и обо мне! О нашей семье, о нашем бюджете! Или для тебя это ничего не значит?
— Для меня важнее моя мать, чем твоя жадность! — бросил Максим и снова хлопнул дверью, уходя на балкон.
Ольга села на диван и закрыла лицо руками. Жадность. Он назвал её жадной. Она, которая дважды отдавала деньги на ремонт Валентины Петровны. Она, которая живёт в своей квартире и никогда не требовала от Максима платить за жильё. Жадная.
Так началось два месяца ада. Разговоры о кредите не прекращались. Максим заводил их каждый день — за завтраком, за ужином, перед сном. Валентина Петровна звонила три раза в неделю, каждый раз со слезами рассказывая о своих страданиях. Ольга чувствовала, как постепенно теряет силы. Дома стало невозможно находиться. Атмосфера сгустилась, словно перед грозой. Каждый вечер превращался в мучительное выяснение отношений.
Максим перестал с ней разговаривать по-человечески. Он либо молчал, либо начинал упрекать. Ольга пыталась найти компромисс — предлагала взять кредит на меньшую сумму, предлагала найти более дешёвую бригаду, предлагала делать ремонт частями, по мере накопления денег. Но Максим отметал все варианты. Валентина Петровна уже всё решила, уже нашла бригаду, уже получила смету. Нужно было просто согласиться.
В один из вечеров, когда Ольга вернулась с работы измотанная и уставшая, Максим встретил её в коридоре с мрачным лицом.
— Мама звонила, — сказал он. — Она не спала всю ночь, плакала. Говорит, что чувствует себя обузой для нас.
— Макс, пожалуйста, — Ольга сбросила туфли и прислонилась к стене. — Хватит. Я больше не могу это слушать.
— Ещё месяц назад ты могла слушать! — вспылил Максим. — А теперь тебе всё надоело! Тебе плевать на мою мать, на мои чувства, на всё!
— Мне не плевать, — Ольга почувствовала, как подступают слёзы. — Но я не могу… я не могу взять кредит на полмиллиона, Макс. Это разорит нас. Мы три года будем жить впроголодь.
— Три года — это не вечность! — Максим стукнул кулаком по стене. — Зато мама будет жить нормально! Она этого заслуживает!
— А мы не заслуживаем? — тихо спросила Ольга. — Мы не заслуживаем нормальной жизни без кредитов и долгов?
Максим не ответил. Он развернулся и ушёл в спальню, снова хлопнув дверью. Ольга осталась стоять в коридоре, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Она больше не могла. Сил не было. Каждый день — одно и то же. Упрёки, обвинения, давление. Словно её загоняли в угол, не оставляя выхода.
И вот наступил тот вечер, когда терпение Ольги окончательно лопнуло. Максим снова начал разговор о матери, о её страданиях, о том, как ей тяжело жить в разваливающейся квартире.
— Да что нам стоит взять кредит на благое дело? — уверенно сказал он. — У нас стабильная работа, справимся. Если будет трудно — переедем к маме на время, а эту квартиру сдадим.
Ольга слушала, и внутри что-то щёлкнуло. Она больше не могла сдерживаться.
— Да пусть твоя мама сдаёт свои две комнаты, если ей денег не хватает! — выпалила она, не контролируя громкость голоса.
Максим застыл на месте. Лицо его побледнело, словно он увидел что-то страшное.
— Что ты сказала? — медленно переспросил он.
— Я сказала, — Ольга выпрямилась, глядя мужу прямо в глаза, — что твоя мама может сдавать комнаты. У неё трёхкомнатная квартира. Она одна. Пусть сдаст две комнаты и живёт на эти деньги. Сделает себе ремонт постепенно, без кредитов.
— Ты… — Максим шагнул к ней, сжав кулаки. — Ты предлагаешь моей матери жить с чужими людьми? В её возрасте? Ты вообще понимаешь, что несёшь?
— Понимаю, — Ольга не отступила. — Твоя мама — здоровая женщина шестидесяти четырёх лет. Она может работать, может сдавать комнаты, может найти другие способы заработать на ремонт. Но она выбрала самый простой вариант — переложить свои проблемы на нас.
— Замолчи! — рявкнул Максим. — Немедленно замолчи! Ты… ты бессердечная эгоистка! Моя мать не должна жить с посторонними! Это унизительно! Это унижение для женщины её возраста и положения!
— А нам не унизительно три года выплачивать чужой кредит? — Ольга почувствовала, как голос срывается на крик. — Нам не унизительно отдавать половину зарплаты за квартиру, в которой мы даже не живём? Мою квартиру тебе не жалко, на всё готов ради матери.
— Это моя мать! — Максим схватил куртку с вешалки. — Это моя мать, и я не позволю тебе говорить о ней так! Ты… ты бездушная!
Он начал запихивать в спортивную сумку вещи из шкафа — футболки, джинсы, нижнее бельё. Ольга стояла и смотрела на него, чувствуя странное спокойствие. Она больше не боялась, не переживала. Она просто смотрела, как муж собирает вещи.
— Куда ты? — спросила она тихо.
— К матери, — бросил Максим, не оборачиваясь. — Раз ты считаешь, что она должна жить с чужими, значит, я пойду и буду жить с ней. Хоть она меня не выгонит.
— Я тебя не выгоняю, — устало сказала Ольга. — Я просто не хочу выплачивать чужие долги. Это моя квартира, мои деньги, моя жизнь. И я имею право решать, на что их тратить.
Максим застегнул сумку и посмотрел на жену. В его глазах было столько ярости и обиды, что Ольга невольно отступила на шаг.
— Ты пожалеешь об этом, — сказал он глухо. — Ты пожалеешь, что предпочла деньги семье.
Он вышел, хлопнув дверью так сильно, что задребезжали стёкла в окнах. Ольга осталась стоять посреди коридора. Тишина обрушилась на неё, тяжёлая и звенящая. Она медленно прошла в комнату, села на диван и уставилась в стену. Впервые за два месяца дома не было скандалов, упрёков, криков. Было тихо. Так тихо, что слышно было, как на кухне капает кран.
Прошла неделя. Максим не звонил, не писал. Ольга пыталась дозвониться до него пару раз, но он сбрасывал вызовы. Она написала несколько сообщений — короткие, без упрёков, просто спрашивала, как он, всё ли в порядке. Максим не отвечал.
Прошла вторая неделя. Ольга начала привыкать к тишине в квартире. Она возвращалась с работы, готовила ужин только для себя, смотрела телевизор, ложилась спать в пустой кровати. Это было странно, непривычно. Но уже не так больно, как в первые дни.
Третья неделя принесла осознание: Максим не собирается возвращаться. Он не звонил, не писал, словно их пять лет брака никогда не существовало. Ольга пыталась понять — что он ждёт? Чтобы она первая приползла с извинениями? Чтобы согласилась на кредит? Чтобы призналась, что была неправа?
Но она не была неправа. Это понимание пришло к ней где-то на пятой неделе отсутствия мужа. Она не была виновата в том, что не хотела брать огромный кредит ради чужого ремонта. Она не была жадной, эгоистичной или бессердечной. Она просто защищала свои границы, своё право распоряжаться собственными деньгами.
К концу второго месяца Ольга поняла ещё кое-что важное. Если Максим считает себя правым, если он ждёт, что она сдастся первой, значит, возвращение его будет означать её капитуляцию. Он вернётся, только если она согласится на кредит. А согласившись один раз, она согласится и второй, и третий. Валентина Петровна будет требовать всё больше — новую мебель, новую технику, поездки на курорты. И Максим будет стоять на стороне матери, а не жены. Так будет всегда. До конца жизни.
Ольга приняла решение. Она собрала документы, написала заявление и подала на развод. Это было проще, чем она думала. Никаких совместно нажитого имущества у них не было — квартира принадлежала ей, машины ни у кого не было, счетов общих тоже. Просто два человека, которые жили вместе и теперь решили разойтись.
Когда Максим получил по почте уведомление о разводе, он позвонил впервые после ссоры. Ольга увидела его имя на экране и несколько секунд колебалась, брать ли трубку. Потом всё-таки приняла вызов.
— Ты что творишь?! — закричал Максим ещё до того, как она успела поздороваться. — Ты подала на развод?! Ты вообще в своём уме?
Ольга молча слушала. Она держала телефон чуть в стороне от уха, чтобы не оглохнуть от его крика.
— Ты всё рушишь из-за каких-то денег! Из-за твоей жадности и эгоизма! Я не думал, что ты способна на такое! Моя мать была права — ты бессердечная!
Он говорил ещё минут пять — про корысть, про неуважение к старшим, про то, как Ольга разочаровала его. Она слушала и чувствовала странное спокойствие. С каждым его словом росла уверенность — она всё сделала правильно. Этот человек никогда не встанет на её сторону. Для него мать всегда будет важнее жены. И если не кредит, то что-то другое станет поводом для конфликта.
Когда Максим выдохся и замолчал, явно ожидая, что Ольга начнёт оправдываться или плакать, она спокойно сказала:
— Мне больше нечего тебе сказать, Максим.
И нажала отбой. Потом отключила звук на телефоне и положила его экраном вниз на стол. Он ещё несколько раз пытался дозвониться, но она не отвечала. Писал сообщения — сначала гневные, потом почти умоляющие. Ольга не читала их до конца. Она просто архивировала чат и старалась не думать о нём.
Развод оформили через месяц. Максим не явился на заседание, суд принял решение заочно. Ольга подписала документы и почувствовала, как с плеч спадает груз. Всё закончилось. Пять лет брака позади.
От общих знакомых она узнала, что Максим действительно взял тот кредит — пятьсот тысяч рублей на три года. Оформил только на себя, без созаёмщиков. Теперь каждый месяц выплачивал семнадцать тысяч рублей. Валентина Петровна получила свой ремонт — обои, пол, потолки, новые окна, двери. Всё, как она хотела.
Ольга жила в своей двухкомнатной квартире одна. По вечерам она возвращалась с работы, готовила ужин, смотрела сериалы или читала книги. Дома было тихо. Никаких скандалов, никаких упрёков, никакого давления. Она могла дышать полной грудью, не боясь, что сейчас зазвонит телефон и голос Валентины Петровны снова начнёт жаловаться на жизнь.
Иногда Ольга думала о Максиме. Вспоминала, каким он был в начале их отношений — внимательным, заботливым, любящим. Но потом вспоминала последние месяцы брака — крики, обвинения, бесконечное давление. И понимала: она никогда не была для него главной. Мать всегда стояла на первом месте. А жена — где-то далеко, в конце списка приоритетов.
Она поняла для себя самое важное: рядом с человеком, который ставит её интересы ниже материнских прихотей, она не может и не хочет находиться. Она заслуживала большего. Заслуживала партнёра, который будет стоять рядом с ней, а не против неё. Который будет защищать их семью, а не тащить в неё чужие проблемы.
Свобода от токсичных отношений оказалась дороже любых компромиссов. Ольга больше не жалела о разводе. Она просто жила дальше — спокойно, без драм и скандалов. И в этом было своё счастье.
