— Паш, подойди на минутку.
Голос Инги прозвучал ровно, почти безразлично, но от этого спокойствия по спине Павла пробежал холодок. Он сидел в гостиной на диване рядом со своим институтским приятелем Олегом. Они смотрели какой-то дурацкий боевик, на журнальном столике стояли две бутылки пива и миска с чипсами. Олег, крепкий мужчина лет сорока в потёртых джинсах, развалился в кресле так, будто прожил здесь всю жизнь. Именно эта домашняя расслабленность незнакомого ей человека и стала последней каплей. Инга вошла в квартиру пять минут назад, молча сняла туфли, поставила на пол тяжёлую сумку с продуктами и, не раздеваясь, прошла в комнату. Она не поздоровалась с гостем. Она даже не посмотрела в его сторону, её взгляд был прикован к мужу.
— Инга! А мы тут… — Павел вскочил, на его лице застыла виновато-примирительная улыбка, которую она ненавидела. — Это Олег, помнишь, я рассказывал? Мы в институте…
— Пойдём, — повторила она, отрезая его неуместные объяснения. Её тон не предполагал возражений.
Она развернулась и вышла в просторную прихожую. Павел, бросив на друга растерянный взгляд, поплёлся за ней. Он чувствовал себя школьником, которого вызвали к директору. В прихожей было тихо, из гостиной доносились приглушённые звуки выстрелов и взрывов с экрана телевизора. Инга не стала повышать голос. Она стояла к нему вполоборота, глядя на тёмное дерево входной двери, и её профиль был острым и непреклонным, как у статуи.
— Твой друг остаётся на ночь? — это был не вопрос, а констатация факта.
Павел виновато кивнул, засовывая руки в карманы.
— Да. Он проездом из Воронежа, всего на пару дней. Ему совсем негде было…
— Отлично, — сказала Инга ледяным тоном, который был страшнее любого крика. Она стянула с плеча свою сумочку, открыла её и достала тяжёлую связку ключей. Металлические брелоки тихо звякнули. Она не смотрела на него. Её пальцы уверенно и методично нашли один-единственный ключ, отцепили его от общего кольца и положили в карман её пальто. Затем она протянула ему оставшуюся связку.
— Это ключи от входной двери, — произнесла она всё так же ровно и отчётливо. — Завтра я установлю замки на дверях в нашу спальню и в мой кабинет. Они будут запираться.
Павел смотрел на связку ключей в своей ладони, будто это был какой-то ядовитый паук. Он не понимал, что происходит, но чувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
— Инга, ты чего? Ты с ума сошла? Что это значит?
Она наконец повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде не было ни злости, ни обиды — только холодная, выверенная усталость.
— Это значит ровно то, что я сказала. Ты и твои гости можете пользоваться кухней, ванной и двумя свободными комнатами. Добро пожаловать в коммунальную квартиру, которую ты так старательно организовывал в моём доме.
Она сделала паузу, давая словам впитаться, въесться ему под кожу.
— Твоё спальное место теперь — в гостиной. На диване. Подушку и одеяло найдёшь в шкафу в коридоре.
Он ошарашенно молчал, не находя слов. Это было похоже на дурной сон. Его собственная жена, с которой они прожили семь лет, выселяла его из их общей спальни, превращая его в постояльца.
— Но… почему? Из-за Олега? Я его завтра же…
— Не из-за Олега, — прервала она его. — Из-за того, что был до Олега. И до того, кто был до него. Из-за твоего двоюродного брата, который жил у нас месяц, пока искал работу. Из-за твоей коллеги с её ребёнком, которые пережидали ремонт. Из-за всех этих бесконечных «проездом», «на пару ночей», «войди в положение». Моё положение закончилось, Паша.
Она спокойно, будто ничего не произошло, расстегнула пальто, повесила его на вешалку, взяла свою сумку с продуктами и направилась на кухню. Она прошла мимо него, как мимо предмета мебели. В гостиной Олег, почувствовав неладное, приглушил звук телевизора. Павел остался стоять в прихожей, один, сжимая в руке холодный металл ключей от дома, в котором он только что перестал быть хозяином.
Спина затекла от неудобной позы, а в голове гудело от вчерашнего пива и недосыпа. Павел открыл глаза и несколько секунд не мог понять, где находится. Потолок был незнакомо близко, а в воздухе висел кислый запах чипсов. Он лежал на диване в собственной гостиной, укрытый колючим пледом. Воспоминания прошлой ночи нахлынули мутной, неприятной волной: холодный голос Инги, связка ключей в руке, осознание того, что его выселили. Он сел, свесив ноги. Квартира казалась чужой.
Олег, вышедший из гостевой комнаты в мятой футболке, остановился на пороге. Он с деланым безразличием оглядел Павла, устроившегося на диване, но в его глазах читалась неловкость.
— Доброе утро. Кофе есть? — спросил он, стараясь говорить бодро.
— На кухне где-то, — буркнул Павел, не глядя на него. Сейчас этот приятель, из-за которого, по сути, и начался весь этот кошмар, раздражал его до скрежета зубов.
В девять утра в дверь позвонили. Инга, уже одетая в деловой костюм, открыла сама. На пороге стоял мужчина в спецовке с ящиком инструментов.
— Мастера вызывали? Замки менять?
— Да, проходите, — Инга пропустила его внутрь и указала на две двери в конце коридора. — Вот эта и вот эта. Спальня и кабинет. Павел и Олег, застывшие на полпути к кухне, молча наблюдали за этой сценой. Рабочий, не обращая на них внимания, прошёл к спальне и принялся за дело. Жужжание дрели было похоже на звук бормашины, сверлящей не дерево, а нервы. Каждый визг металла казался актом вандализма, публичным и унизительным. Павел хотел что-то сказать, остановить это, но слова застряли в горле. Он был бессилен. Он видел, как Инга приняла у мастера новые ключи, как расплатилась и забрала чек. Она не произнесла ни слова упрёка, не бросила на него ни одного гневного взгляда. Она действовала с эффективностью и отстранённостью менеджера, решающего бытовую проблему.
Когда мастер ушёл, Инга прошла на кухню. Она поставила на стол пакет из строительного магазина. Павел последовал за ней. — Инга, это уже абсурд. Нам нужно поговорить.
— Мне нужно сварить кофе. Ты не мог бы отойти? — она достала из пакета две небольшие деревянные полки и маленькую отвёртку.
— Послушай, я всё понимаю, я был неправ. Я поговорю с Олегом, он сегодня же съедет. Давай прекратим это.
Она проигнорировала его слова. Спокойными, выверенными движениями она прикрутила одну полку над столешницей, затем, чуть поодаль, вторую. После этого достала из кармана две аккуратные пластиковые таблички, сняла с них защитную плёнку и приклеила к полкам. На одной было выгравировано «Инга». На второй — «Остальные». Затем она открыла холодильник, достала свою упаковку йогурта, пачку дорогого сыра и сок, и поставила их на свою, персональную, полку. Павел смотрел на это, и у него темнело в глазах. Слово «Остальные» било наотмашь. Оно не просто отделяло её от них. Оно смешивало его, её мужа, с любым случайным прохожим, которого он мог привести в дом. Оно превращало его в безликую часть толпы.
Она сварила себе кофе в турке, налила в свою любимую чашку и, не взглянув на него, ушла в кабинет, закрыв за собой дверь. Через секунду раздался щелчок нового замка. Павел остался стоять на кухне. Рядом робко кашлянул Олег.
— Паш, может, я и правда пойду? По-моему, я тут не ко времени.
Павел медленно повернул голову и посмотрел на друга. Впервые за всё время он увидел в нём не приятеля, которому надо помочь, а живое, ходячее доказательство своего собственного идиотизма и унижения.
— Сиди, — процедил он сквозь зубы. — Теперь уже сиди.
Вечер сгустился, превратив окна в тёмные, безжизненные прямоугольники. Тишина в квартире была плотной, вязкой, она не приносила умиротворения, а лишь подчёркивала напряжение. Павел и Олег сидели на кухне. Они не решались включить телевизор или даже громко разговаривать. Их мир съёжился до этого небольшого пространства, где они чувствовали себя чужими. Олег нервно крошил хлеб для бутерброда, а Павел тупо смотрел на полку с надписью «Остальные», на которой одиноко стояла начатая пачка дешёвого чая и пачка макарон.
Когда в замке повернулся ключ, они оба вздрогнули. Вошла Инга. Она снова молча разулась, повесила плащ и прошла на кухню. Её лицо было непроницаемо, как у игрока в покер. Она подошла к холодильнику, открыла его, и в этот момент Олег, не выдержав давящего молчания, решил предпринять отчаянную попытку наладить контакт.
— Инга, добрый вечер! А мы тут… скромненько, — он виновато улыбнулся и кивнул на свои бутерброды. — Может, вам помочь чем-то? Салат нарезать?
Это стало последней искрой. Инга медленно закрыла дверцу холодильника. Она не посмотрела на Олега. Весь свой гнев, всю свою накопившуюся ярость она обрушила на единственного человека, который, по её мнению, был в этом виноват. Она повернулась к Павлу.
— Помочь? — переспросила она тихо, но в этой тишине звенела сталь. — Да, ты можешь помочь. Объясни своему другу, что я не хозяйка гостиницы, а он — не мой постоялец. Объясни ему, что я возвращаюсь в свой дом не для того, чтобы видеть здесь чужих, незнакомых мне людей, которые чувствуют себя здесь как дома!
Её голос начал набирать силу, срываясь с ледяного шёпота на звенящий от ярости тон. Павел вжал голову в плечи.
— Инга, перестань, Олег здесь ни при чём…
— Ни при чём?! — она сделала шаг к нему.
— Ну… Да…
— Да пусть у нас хоть двести свободных комнат будет, но это не значит, что у нас могут останавливаться все, кому не попадя из твоей родни, твоих друзей и даже почти незнакомых приятелей! Меня уже достал этот проходной двор!
Она выкрикнула эту фразу, и слова эхом прокатились по кухне, ударившись о стены и заставив Олега съёжиться. Но Инга не собиралась останавливаться. Выплеснув эмоции, она мгновенно вернула себе ледяное самообладание.
— Впрочем, ты прав. Я вела себя неправильно, — сказала она уже совершенно другим, деловым тоном. Она подошла к своей сумке, стоявшей у стены, достала из неё сложенный вчетверо лист бумаги и ручку. — Раз уж ты превратил мою квартиру в отель, пора вводить соответствующие правила. Гостеприимство должно иметь свою цену.
Она развернула лист и положила его на стол прямо перед Павлом. Это был счёт. Аккуратным, каллиграфическим почерком там было выведено:
«Счёт за предоставление гостиничных услуг гостю О. В. Смирнову за период с 15.10 по 16.10:
Проживание (одна комната) — 3000 руб.
Коммунальные услуги (вода, электричество) — 500 руб.
Амортизация мебели и использование кухонной утвари — 1500 руб. Итого к оплате: 5000 рублей».
Олег замер, глядя на этот лист, его лицо побагровело. Павел смотрел на аккуратные строчки и не мог произнести ни слова. Это было не просто унизительно. Это был шах и мат. Он не мог заплатить эти деньги Инге — это означало бы согласиться с её безумными правилами. Но он не мог и попросить денег у Олега или выгнать его, не заплатив. Это означало бы расписаться в собственном бессилии и потерять последнее, что у него оставалось — лицо перед другом. Он оказался в ловушке, которую его жена виртуозно для него выстроила.
— Оплатить можешь переводом, — добавила Инга, положив ручку рядом со счётом. — Завтра утром будет новый счёт. Спокойной ночи.
Она развернулась и, не оглядываясь, вышла из кухни. Щелчок замка в двери её кабинета прозвучал как удар молотка, забивающего последний гвоздь в крышку гроба их семейной жизни. Павел и Олег остались сидеть в мёртвой тишине, глядя на этот клочок бумаги, который был страшнее любого скандала.
Счёт лежал на столе, как надгробный камень на их отношениях. Олег, красный как рак, вскочил со стула, неловко задев его ногой. Он больше не мог находиться в этой квартире, где его присутствие было оценено в рублях, а воздух пропитался ядом. Он бросился в гостевую комнату, и оттуда послышались звуки спешных сборов: скрип молнии на сумке, глухие удары брошенных вещей. Он не собирал вещи, он запихивал их, стирал следы своего пребывания, желая как можно скорее раствориться.
Павел остался сидеть, пригвождённый к стулу. Он смотрел на лист бумаги, и цифры плясали у него перед глазами. Это было дно. Он не просто подвёл жену, он выставил идиотом друга, которого сам же и втянул в эту историю. Через несколько минут Олег появился в прихожей, уже в куртке и с дорожной сумкой через плечо. Его лицо было напряжённым и отстранённым.
— Паш, я пошёл. Спасибо за всё, — бросил он, не глядя на Павла и стараясь как можно быстрее добраться до входной двери.
Павел очнулся и бросился за ним. Он должен был хоть что-то сказать, как-то оправдаться, сохранить остатки самоуважения. Он схватил Олега за локоть уже у самой двери.
— Олег, подожди. Прости, старик. Я не знаю, что на неё нашло… — начал он торопливым, униженным шёпотом, склонившись к самому уху друга. — У неё характер тяжёлый, иногда заносит. Ты не бери в голову.
Именно в этот момент дверь кабинета бесшумно открылась. Инга стояла на пороге, сложив руки на груди. Она всё слышала. Её лицо было абсолютно спокойным, но в глазах горел холодный, опасный огонь.
— Олег, постой, — произнесла она негромко, но властно. Оба мужчины вздрогнули и обернулись.
Она прошла мимо оцепеневшего Павла, достала из кармана телефон и, демонстративно проигнорировав мужа, обратилась напрямую к его другу.
— Тебе не стоит ехать в ночь на общественном транспорте. Ты гость, и моё дело — позаботиться, чтобы вы покинули этот неприятный спектакль с комфортом.
Её пальцы быстро забегали по экрану.
— Я заказала за твоё такси, бизнес-класс. Чёрный «Мерседес» будет через семь минут. Прямо к подъезду. Оплачено.
Олег стоял, потерянно переводя взгляд с ледяной, деловитой Инги на своего съёжившегося друга. Этот жест был хлеще любой пощёчины. Она не просто выпроваживала его, она демонстрировала Павлу его полную ничтожность. Она решала проблему, которую он создал, делая это с шиком и размахом, подчёркивая, кто здесь на самом деле обладает властью и ресурсами.
— Спасибо… Не стоило, — пробормотал Олег, окончательно сбитый с толку.
— Стоило, — отрезала Инга. — Уезжайте.
Олег пулей вылетел за дверь, как только та открылась. Замок щёлкнул, и в прихожей остались только двое. Павел смотрел на жену, не в силах подобрать слова. Он чувствовал, как земля разверзлась под ним.
— Тяжёлый характер? Заносит? — тихо переспросила она слова, которые он шептал Олегу. Она подошла к нему вплотную, и он невольно отшатнулся. — Ты считаешь, что страдаешь, живя со мной? Что ж. Я избавлю тебя от этих страданий.
Он открыл рот, чтобы что-то возразить, но она не дала ему сказать ни слова. — У тебя десять минут, чтобы собрать свои вещи. — Что? Инга, ты не можешь… Это и мой дом! — его голос наконец прорезался, жалкий и слабый. — Это мой дом, — поправила она его без тени эмоций.
— Дом, который ты превратил в проходной двор и дешёвую ночлежку. А я просто делаю уборку.
Она не стала ждать. Она развернулась и прошла в кухню. Павел растерянно пошёл за ней, всё ещё не веря в реальность происходящего. Он увидел, как она достала из-под раковины самый большой чёрный мусорный мешок, какой у них был. Плотный, на сто двадцать литров. С этим мешком она прошла мимо него в гостиную.
И там, на его глазах, она начала методично, без единого лишнего движения, убирать следы его ночёвки. Она взяла его подушку с дивана и безразлично бросила её в мешок. Та утонула в чёрной пластиковой пустоте. Затем она взяла колючий плед, которым он укрывался, аккуратно свернула его и отправила вслед за подушкой. Его недочитанная книга, лежавшая на журнальном столике. Пустая пивная бутылка. Кружка со следами вчерашнего чая. Всё отправлялось в чёрное чрево мешка. Она не трогала его одежду или личные вещи. Она уничтожала его присутствие, стирала его из этого пространства, как стирают случайное пятно, упаковывая его в мусорный пакет.
Павел стоял в дверях гостиной и смотрел, как его жизнь, его место в этом доме методично превращается в мусор. Она не кричала, не плакала, не била посуду. Она просто убирала за ним. И это было страшнее и окончательнее любого скандала. Это был конец. Холодный, безмолвный и бесповоротный…
