— Ну и как она? Блондинка? Брюнетка? Наверное, молоденькая совсем?
Роман оторвал взгляд от книги. Алина стояла в дверном проёме, всё ещё в плаще, мокром от весеннего дождя. Её лицо было красным, словно она долго бежала, а глаза горели неестественным, лихорадочным блеском. Сумка, соскользнув с плеча, с глухим стуком упала на пол, но она даже не заметила этого.
— О ком ты? — он отложил книгу, не понимая, что происходит. Ещё утром она уходила на работу в прекрасном настроении, целовала его и обещала приготовить на ужин лазанью. Сейчас перед ним стоял совершенно чужой, взвинченный до предела человек.
— Не строй из себя идиота, Рома! — её голос сорвался на крик. — О той, с которой ты катался сегодня в четыре часа дня! В своей серой «Ауди», на парковке у «Океана»! Достаточно подробно?
Она говорила так, будто выплёвывала обвинения, каждое слово было наполнено ядом. Он нахмурился, пытаясь восстановить в памяти свой день. «Океан», четыре часа… Абсурд.
— Алина, в четыре часа у меня было совещание с подрядчиками. В офисе. Мы обсуждали новый проект.
— Конечно! Совещание! Что ты ещё мог придумать? — она саркастически рассмеялась, но смех получился коротким и лающим. — Девчонки видели! Света не могла ошибиться! И Оля была с ней! Они обе видели твою машину и тебя за рулём! И какую-то мымру рядом!
Он молча смотрел на неё, и первоначальное недоумение сменилось тягостным чувством усталости. Он не злился. Он просто видел перед собой женщину, которую любил, но которую сейчас словно подменили. Она не хотела слушать, она пришла не разбираться, а казнить.
— Успокойся и давай по порядку, — он попытался говорить ровно, не поддаваясь на её тон. — Во-первых, я был на работе. Хочешь, покажу геолокацию в телефоне? Журнал звонков? Напишу нашему сисадмину, он подтвердит, что я не покидал офис? Во-вторых, Света и Оля…
Он осёкся. В голове что-то щёлкнуло. Света. Оля. Её лучшие подруги. Обе недавно прошли через громкие, скандальные разводы. Обе с тех пор только и делали, что рассказывали Алине, какие все мужчины предатели и лжецы. Он поднялся с дивана и подошёл к ней, но не слишком близко, чувствуя, что любое прикосновение сейчас будет воспринято как агрессия.
— Подожди. Света… и Оля… Обе развелись, верно? — он посмотрел ей прямо в глаза, пытаясь пробиться сквозь пелену её ярости. — Обе сейчас одни. И обе ненавидят весь мужской род. Особенно тех, у кого в семье всё в порядке.
Она смотрела на него с откровенной ненавистью, не понимая, к чему он клонит. Её лицо исказилось.
— Да твои подружки только и хотят, чтобы мы с тобой развелись! Разве ты не понимаешь, что они поэтому и наговаривают тебе на меня? Им завидно, Алина!
— Хватит!
— Завидно, что ты замужем, что у тебя есть дом, есть я. Они хотят, чтобы ты стала такой же, как они, — одинокой и несчастной. Тогда им будет легче.
Он произнёс это, и на мгновение ему показалось, что она его услышала. В её глазах промелькнуло сомнение. Но оно длилось лишь долю секунды. Чужое мнение, вбитое в её голову за несколько часов, оказалось сильнее их восьми лет совместной жизни.
— Не смей их трогать! — прошипела она. — Они единственные, кто открыл мне глаза на то, какой ты лжец! Они мои подруги! Они желают мне счастья
— Счастья? — Роман горько усмехнулся. В его голосе не было злости, только бездонная усталость. — Такого же, как у них? Чтобы ты сидела вечерами одна в пустой квартире и писала в общий чат, как ненавидишь весь мир? Этого счастья они тебе желают?
Он говорил негромко, но каждое слово било точно в цель. Он видел, как она вздрогнула. Но яд, влитый в неё подругами, уже действовал, парализуя логику и здравый смысл. Она отбросила его слова, как назойливую муху.
— Это всё, на что ты способен? Оскорблять моих подруг, вместо того чтобы ответить за свой поступок?
— Хорошо, — он кивнул, словно соглашаясь на её правила игры. — Ты хочешь факты? Будут тебе факты.
Он спокойно, без единого лишнего движения, подошёл к журнальному столику, взял свой телефон и разблокировал его. Несколько быстрых касаний экрана, и он протянул его Алине. На экране светилась карта города с историей его перемещений за день. Синяя линия его маршрута чётко вела от дома до офисного центра и обрывалась там. Никаких отклонений, никаких поездок к торговому центру «Океан».
— Вот. Смотри. Я приехал в офис в девять утра и уехал в половину седьмого вечера. Весь день — одна точка на карте. Вот журнал звонков: в 16:15 я говорил с Сидоровым, нашим главным инженером. Можешь ему позвонить, если мне не веришь.
Он держал телефон перед ней, как неопровержимую улику. Это было просто, понятно и абсолютно логично. Любой здравомыслящий человек на этом бы закончил спор. Но он смотрел не на здравомыслящего человека. Он смотрел в глаза своей жены, и в них не было ничего, кроме пустоты и чужой, вдолблённой ей в голову уверенности.
Алина мельком взглянула на экран и отшатнулась, будто ей поднесли к лицу что-то грязное.
— Ты серьёзно? — она рассмеялась, и этот смех резанул его по ушам. — Ты же у нас айтишник! Гений компьютеров! Ты думаешь, я поверю, что ты не мог подделать эту карту? Нарисовать себе любое алиби за пять минут? Господи, как это жалко и предсказуемо!
Слова упали в тишину комнаты, как камни в глубокий колодец. В этот момент Роман понял. Понял окончательно и бесповоротно. Дело было не в фактах. Дело было не в доказательствах и не в логике. Он мог бы привести в квартиру всех своих коллег, принести подписанные протоколы совещания, показать записи с офисных камер — всё это не имело бы никакого значения. Она не искала правду. Ей уже дали удобную, скандальную и «очевидную» версию правды, и она вцепилась в неё.
Он медленно опустил руку с телефоном. Он больше не смотрел на неё как на жену. Он смотрел на неё как врач смотрит на пациента с безнадёжным диагнозом. Он видел, как её губы кривятся в усмешке, но это была не её усмешка. Это была копия гримасы Светы. Он слышал её обвинения, но это были не её слова. Это была интонация Оли. Его жена исчезла, растворилась, а на её месте стояла марионетка, говорящая чужим голосом и живущая чужими обидами.
— А помнишь, как ты на прошлой неделе задержался? — продолжала она, входя в раж, её голос креп. — Сказал, что отчёт срочный. А сам, небось, с ней развлекался! А поездка в командировку в прошлом месяце? Тоже, наверное, не один ездил! Всё сходится!
Она наступала, вытаскивая из памяти совершенно невинные события и перекрашивая их в чёрный цвет предательства. Она строила своё обвинение на песке, но верила в него так, будто оно было высечено в граните.
Роман молчал. Он больше не пытался спорить. Зачем? Говорить с ней сейчас было всё равно что пытаться переубедить эхо. Он просто стоял и смотрел, как рушится их мир, подтачиваемый не реальной изменой, а ядовитой завистью её «подруг». И в этой холодной пустоте, разраставшейся внутри него, он услышал свой собственный, абсолютно спокойный голос.
— Ты уже всё для себя решила, Алина. Зачем этот спектакль?
— Спектакль? Нет, Рома. Это финал. Я подаю на развод.
Она произнесла это с вызовом, почти с торжеством, словно зачитала ему смертный приговор, которого он был, несомненно, достоин. Она ждала, что он начнёт спорить, умолять, кричать — проявит хоть какую-то эмоцию, которая подтвердила бы его вину и её правоту. Но Роман не сделал ничего из этого.
Он просто смотрел на неё. Долго, не мигая. Это был не взгляд мужа. Это был взгляд исследователя, изучающего незнакомый, странный объект. Он видел, как подрагивает её подбородок от сдерживаемого гнева, как она нервно сжимает кулаки. Но он больше не видел в этом свою Алину. Он видел перед собой конструкцию, собранную из чужих обид, чужой зависти и чужих слов. Марионетку, которая так увлеклась своей ролью, что забыла, кто дёргает за ниточки.
Медленно, не говоря ни слова, он отвернулся от неё и подошёл к окну. За стеклом город жил своей жизнью: неслись по мокрому асфальту потоки машин, светились витрины магазинов, спешили по своим делам люди под зонтами. Этот обыденный мир казался сейчас единственной реальностью. Всё, что происходило в стенах их квартиры, превратилось в дурной, затянувшийся абсурд.
Его молчание действовало на неё хуже любой ругани. Она не выдержала.
— Что, молчишь? Сказать нечего? Правда вскрылась, и ты сразу сдулся?
Роман медленно повернулся. На его лице не было ни злости, ни отчаяния, ни обиды. Только холодное, абсолютное спокойствие. Он посмотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда ей стало неуютно. В нём не было любви. В нём вообще ничего не было. Пустота.
— Хорошо, — произнёс он тихо и отчётливо. Это простое слово прозвучало в комнате оглушительно.
Алина растерялась. Она не ожидала такого ответа.
— Что «хорошо»? — переспросила она, её уверенность дала первую трещину.
— Развод так развод. Я согласен, — он говорил так, будто обсуждал покупку продуктов на неделю. — Я даже спорить не буду. Ты хочешь этого? Ты это получишь. Зачем мне удерживать человека, который верит двум сплетницам больше, чем мужу, с которым прожил восемь лет? Это бессмысленно.
Он сделал шаг в её сторону, и она невольно отступила. Он не угрожал, но от его ледяного тона по спине пробежал холодок.
— Но есть одно условие, Алина. Простое правило. Ты делаешь свой выбор, основанный на словах своих подруг. Ты им доверяешь, они для тебя авторитет. Прекрасно. Значит, когда всё закончится, когда мы официально перестанем быть семьёй, ты будешь решать все свои проблемы с ними.
Он говорил медленно, чеканя каждое слово, чтобы она поняла его до конца.
— Когда тебе будет одиноко, ты будешь звонить Свете и Оле. Когда тебе понадобится помощь, ты будешь просить её у них. Когда тебе захочется выговориться, ты пойдёшь в кафе с ними. Они же твои друзья. Они желают тебе счастья. Вот пусть они и обеспечат тебе это счастье. Ко мне приходить будет не нужно. Никогда.
Это был не ультиматум. Это был эпилог. Он не ставил её перед выбором, он просто констатировал последствия выбора, который она уже сделала. Он отрезал её от себя. Не юридически, а по-настоящему, выжигая из своей жизни калёным железом.
— Ты ещё пожалеешь об этом! — выкрикнула она, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Это была последняя, жалкая попытка зацепиться за привычный скандал, вернуть себе контроль.
Роман едва заметно покачал головой.
— Я не жалею о том, что от меня не зависит, — сказал он. — А твой выбор — это уже не моя зона ответственности.
Прошло три месяца. Три месяца «свободы», о которой так радостно щебетали подруги. Эта свобода на вкус оказалась горькой, как аптечная микстура. Первые недели Алина наслаждалась пьянящим чувством правоты. Она была жертвой, героиней, сбросившей оковы лжи. Света и Оля были рядом: вечеринки, вино, бесконечные разговоры о том, как хорошо, что она наконец-то прозрела. Они покровительственно похлопывали её по плечу и подливали ещё, слушая в сотый раз историю о её «смелом поступке».
Но со временем их поддержка стала приобретать странный оттенок. В их глазах всё чаще сквозило не сочувствие, а плохо скрываемое злорадство. Они наслаждались её рассказами о том, как тяжело одной, как выросли цены и как сложно привыкнуть к пустой кровати. Её несчастье стало для них развлечением, фоном, на котором их собственные разбитые жизни выглядели не так уж и паршиво.
Развязка наступила в один из таких вечеров. Они сидели в баре, и Света, перебравшая с коктейлями, вдруг рассмеялась громко и неприятно.
— А помнишь, Алинка, как ты тогда прилетела к Ромке? — она икнула, тыча в неё пальцем. — Вся на нервах, глаза бешеные: «Он мне изменяет! Вы видели!». Мы с Олькой потом чуть не померли со смеху. Надо же было так натурально сыграть.
Алина застыла с бокалом в руке. Воздух вокруг стал плотным и вязким.
— Что значит… «сыграть»?
Оля попыталась толкнуть Свету локтем, но та лишь отмахнулась.
— Ой, да ладно тебе! — продолжала она, не замечая ничего вокруг. — Ну, увидели мы его машину у офиса, когда мимо ехали. Никакой девки там, конечно, не было. Но мы сидим, обе в разводе, а ты вся такая счастливая, замужняя… Завидно стало, вот и ляпнули. Просто чтобы посмотреть, что будет. А ты и поверила! Сразу в атаку! Эх, наивная ты, Алинка…
Слова падали, как капли кислоты. Осознание ударило не в голову, а куда-то под рёбра, сбивая дыхание. Это была не просто ложь. Это было продуманное, хладнокровное предательство, поданное под соусом дружбы. Её жизнь, её семья были разрушены из-за чужой зависти, из-за скуки, из-за желания «посмотреть, что будет». Она посмотрела на раскрасневшееся лицо Светы, на виновато-ехидную усмешку Оли, и в ней не осталось ничего, кроме ледяной, выжигающей пустоты.
Она молча встала, оставила на столе деньги за свой коктейль и вышла на улицу. Она не знала, куда идёт. Ноги сами несли её по знакомому маршруту. К дому, который ещё недавно был её. К человеку, которого она сама вычеркнула из своей жизни. В голове стучала одна-единственная мысль: он должен знать. Он должен знать, что был прав.
Дверь открыл Роман. Он был в домашней футболке, спокойный, может, чуть похудевший. Он не удивился, увидев её. Просто посмотрел так, как смотрят на случайного прохожего, спросившего дорогу.
— Рома… — выдохнула она, слова застревали в горле. — Рома, они всё выдумали. Это была ложь. Не было никакой девушки. Они… они мне сами признались. Это всё из-за зависти. Они соврали.
Она выпалила это на одном дыхании, ожидая чего угодно: гнева, упрёка, крика. Но он просто продолжал смотреть на неё своим новым, пустым взглядом.
— Я знаю, — сказал он ровно.
Она замолчала.
— Что… знаешь?
— Я знаю, что они соврали. Это было очевидно с самого начала. Но дело ведь не в этом, Алина, — его голос был абсолютно безэмоциональным. — Дело в том, что ты выбрала поверить им, а не мне. Ты растоптала всё, что у нас было, ради их сплетен. Какая теперь разница, были они правдой или ложью?
Она хотела что-то сказать, сделать шаг вперёд, но его взгляд остановил её.
— Я просил тебя только об одном. Когда ты всё поймёшь, не приходи. Я просил тебя идти к ним. Пусть они делают тебя счастливой.
Он не повысил голоса. Он не обвинял. Он просто констатировал факт. Затем он сделал шаг назад и спокойно, без хлопка, закрыл перед ней дверь. Щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине подъезда как точка, поставленная в конце её истории. Она осталась одна на лестничной площадке, в мире, который сама для себя и разрушила…
